ТВОРЕНИЕ <НЕПРИКАЯННЫЙ> … И лишь один старик молчал, / греховной сцене он не рад, / он головою лишь качал, / он был давно уже кастрат … Путь его был и долог, и труден. Немало российских губерний он минул, где исправно заходил в каждую из деревень, что попадались ему на пути, но долго там не задерживался. Не тянуло его в них оставаться. Уходил почти сразу, порой, даже не просушив толком намокшую одежду. Водицы попьёт и хлеба горбушку отломит, если подадут, у печи с полчаса посидит, если предложат – и вновь под нудный осенний дождь, ступая дырявыми лаптями по раскисшему глинистому пути. А потом зашёл он в некую деревушку, где среди посеревших от времени бревенчатых изб всё ж таки узрел старообрядческую молельню. «Дошёл-таки, – впервые улыбнулся путник, да так, что даже во сне ощерился. – Вот и житие славное, и мне, и моим впредь братьям и сёстрам!» И осенив себя двуперстным крестным знамением в троекратном поклоне, споро, словно и не было долгого до изнеможения раскисшего пути, зашагал к ближайшему подворью.
ТВОРЕНИЕ <СОСТРАДАЮЩИЙ> … Вот судьба: один лишь поезд, / хотя и тройственный состав, / поезд ловок и напорист, / коль исправен всяк «сустав». / Ну, а коли неисправность – / даже в малом колесе, / почти полная бесправность / на путях «во всей красе». / И уж как не признавайся, / что исправен паровоз, / лучше сразу отрекайся: / баста, всё, почил извоз. / И я буду откровенен, / всё снаружи изнутри: / пассажир благословенен – / свят и добр купе в пути, / а вот если отрешённый / в поезде народ от дел, / то, считай, душой лишённый / каждый из вагонных тел. / Утверждаю достоверно: / всякий волен всяк желать, / не веди себя лишь скверно – / не пришлось чтоб зло познать. / Не спеши напиться в стельку, / стелька – это не билет, / не сдирай у дам бретельку – / коли дама просит: «нет!» / Не разыгрывай святошу, / для святых – ты лицедей / впредь неси свою лишь ношу, / той же ношей и владей! …. Отчаянно не спалось. Думы одолевали всякие, и не только о самом себе. Думы о других, ставших ему в дороге людьми не чужими, не давали ему покоя тоже. Вспомнилась фривольность «Шалавы», теперь уже показавшаяся ему напускной: «Пожалуй, нет: душа её другая, / кокетство – это лишь души игра, / не грешная она, своеобразная, иная, / с крупинками благого серебра», – вдруг отчего-то стихами представился ему образ души «Шалавы». И лежал он с отрытыми глазами ещё очень долго, пытаясь разглядеть на небе сквозь плотный туман хотя бы одну звёздочку. Пусть даже не ему предназначенную. Пусть даже предназначенную той же «Шалаве», или, в конце концов, «Обездоленной». О ней он, в сущности, ничего не знал. Зачем она здесь, от чего (кого) бежала таким непростым путём. Лишь только чувствовалось ему, и чувствовалось однозначно, что женская беда была тяжкой, а в борьбе с тяжкой бедой что и поможет, так это только чудо. И это чудо ей обязательно будет, потому, что сострадающие чувства (и даже переживания не его: «Сострадающего», а любого другого человека вообще) подводят очень редко. А потом он думал и о душах других паломников. И в каждой из душ пытался почувствовать что-то хорошее. И, действительно, много чего хорошего он почувствовал. Ничего доброго он не ощутил лишь в душе «Выгадывающего» … а душу «Неотвратного» не «вызрел» он и вовсе, и это было для «Сострадающего» очень странным. Настолько странным, что уснул он в полном о себе разочаровании … без всяких сновидений, кстати. Лишь нечто, перебором неких серебряных струн, шепнуло ему напоследок: «Твоя судьба не здесь, / её здесь приземлили, / туда стремись, и весь, / где б душу окрылили», – и всё, и провалился «Сострадающий» словно в бездну.
ТВОРЕНИЕ <ШАРОМЫЖНИК> … Вот вагон угомонился, / только храп стоит вокруг, / даже бюргер утомился, / коммерсантов наших «друг». / Только, что нам сны не наши, / в ихних снах лишь власть канона, / наши сны гораздо краше, / что вельможи, что чалдона. / В ихних снах одна лишь скука: / вексель, фьючерс, депозит, / ну, ещё приспит «подруга» – / если сильно не дерзит. / Русский сон – другое дело, / русский сон – сплошная блажь, / отреченье от удела / – что космический коллаж. / Засыпает сторож банка – / в сновидениях магнат, / кто женат – своя изнанка: / млад и падок до отрад. / А уж эти стражи права – / им поспать приятней всех, / и не слева, и не справа / для мздоимства нет помех … Он долго лежал, прикинувшись спящим. Всё то, что должно было «прилипнуть» к его рукам, примечено было заранее. Так что густой туман помехой не будет. На душе, конечно, было тревожно. К чему ж тогда эта затея с отречением от своей шаромыжной натуры? Не уж-то просто ради интереса? Уж нет, дудки. Уж если завязывать со своей прошлой жизнью мошенника и хвата – так завязывать всерьёз. Наскитался он с малолетства по притонам разным, насиделся в домах казённых, помыкался по разным дуркам, победствовал в трущобах – не на две, на десять жизней хватит. Так что, всё – баста. И свернувшись калачиком, пусть и не холодно было совсем, он заставил себя уснуть. Чтоб увидеть во сне … кошёлку. Какая-то бабка, раззява, свою кошёлку полную продуктов разных, да ещё и с кошельком на самом видном месте в магазине на прилавке оставила прям пред его носом. А сама, что в беспамятстве каком, прям к выходу и заковыляла. С виду, что божий одуванчик, а еле догнал он бабку, и кошёлку ей в руки прямо-таки силой всучил, мол, ты чего-это дура старая – самой жрать, поди, нечего, а едой разбрасываешься, где ни попадя! А сам потом он вышел из магазина, да песенку вдруг насвистывать стал. Откуда у него в голове мотив этой песни взялся, он и сам не понял. Раньше за душу, окромя: «Владимирский централ – ветер северный» ничего и не брало, а тут (корешам рассказать, так засмеют): «Ландыши, ландыши / Светлого мая привет. / Ландыши, ландыши – / Белый букет»52.
ТВОРЕНИЕ <ОТВЕРЖЕННЫЙ> … Сон – не сон, а меру знай, / об вкушённом, пусть во сне, / вслух потом не поминай, / чти приличье в болтовне. / Ты же знаешь, как у нас: / похвалил себя, и всё, / а молва уж скачет в пляс – / не по чину хвастовство. / Хоть крестись потом, иль плачь, / всяк твои слова итожит, / кривотолки – не палач, / да злословье изничтожит. / … «Было от чего опешить: те, кто ещё вчера его в упор не замечали, все подходили и чокались с ним бокалами шампанского, а некоторые даже предлагали выпить на брудершафт. И каждый из них, всё это множество главных журнальных редакторов и генеральных медийных директоров по-дружески непринуждённо и, в то же время, с искренним осуждением хлопали его по плечу: «Ну, что же вы, батенька, так долго скрывали от нас свои феноменальные вирши?!» И ему очень даже рассудительно во сне подумалось: «О, да! Ода в честь местного нувориша – это не нравоучительные басни в стол писать, это прибыток, да ещё какой! В принципе, через себя переступить не так-то уж и трудно!!»
ТВОРЕНИЕ <ВЫГАДЫВАЮЩИЙ> … В общем, что купе, и что плацкарту / у меня таков совет: / следуй ты тому стандарту, / что содержит твой билет. / А иначе не добраться / ни монаху, ни мадам, / уж сумей ты постараться / пассажиром быть без драм. / … Впрочем, если тайно подвернётся / очень страстная мне дама, / мне препятствием не будут / панталоны и пижама … Глаза разбегались, и этим хотелось проникнутся, и там вкусить успеть. Тут непорочные нимфы в белых одеяниях на серебряных арфах чудные песни играют, а там пир горой, разные вины рекой льются. Здесь златоустные речи звучат о чести, вечности и непорочности, а невдалеке одалиски красотой тела неописуемой всякого путника приваживают. В одном месте кущи райского покоя, а в другом возбуждающие до адской сладости похотливые соблазны … И сюда бы успеть, и туда б не опоздать … И здесь бы насладиться, да и там бы причаститься … Так и промаялся «Выгадывающий» во сне своём девственно-бесовском до самого утра, да так ничего и отведал: ни греха, ни святости.
ТВОРЕНИЕ <НЕОТВРАТНЫЙ> … Ведь палач – он безбилетник, / он билет не купит впрок / его дело – лишь штакетник, / что под поезд бросить в срок. / … Как лёг он на спину, скрестив руки на груди, так и пролежал всю ночь не шевельнувшись, истинно, каменный истукан. И ничего сей «камень» не тревожило, ни единое сновидение. Словно, не за отречением от души своей в обмен на светлость грядущего «Неотвратный» на гору поднялся, а затем, чтобы в душе своей нынешней чем-то утвердиться вновь, попутно причастив к этому хотя бы ещё одну стороннюю душу. Как ни говори, а в этом мире, что есть ещё более сущее, чем неотвратимость неотвратного
§ ОТРЕЧЕНИЕ БЫЛО НЕИЗБЕЖНЫМ – НЕПРЕМЕННО, НА РАССВЕТЕ 28 ОКТЯБРЯ
… отреченье неизбежно,
но не всем, и не всегда:
если думать неприлежно,
то и в жизни чехарда;
если хочешь быть героем,
а на деле явный трус,
то я тайну не открою –
ты шестёрка, а не туз;
если лавры мнят святого,
а кошель невмочь отречь,
про подобие Христово,
ну, какая, право, речь?
отреченье – не словесность,
а событий череда,
где нужна не Богу лестность,
а грехам души узда …
ОТРЕЧЕНИЕ было неизбежным – непременно, на рассвете 28 октября. Было неизбежным – да не стало. По крайне мере, для «Сострадающего» – не зарницы восходящего солнца его разбудили, а жаркие лучи, нисходящие с небесного зенита. «Эх, проспал, – ругнулся растяпистый паломник. – Эх, небеса эти, так их растак!» И действительно, проспал. Время – полуденное, и вершина горы, естественно, уже безлюдна. И поделать уж ничего нельзя. «Битте-дрите, фрау мадам», – вспомнил он свои вчерашние беспокойства о других, о «Шалаве», например. – Я и руку тебе в дороге подал, и душу твою потаскушную накануне «возвысил», а ты, стерва, не удосужилась меня на рассвете хотя в бок локтем ткнуть!» В раздражении побродив по вершине горы он не нашёл ничего лучшего, как садануть ногой один из пеньков, так называемых, ВРАТ. Саданул (а нога-то, не иначе, как в добротный туристический ботинок одета!) что есть силы по стопроцентной с виду трухлявости. И тут же заскрежетав зубами, схватился за носок ботинка. И что там нога, всё тело, как молнией пронзилось, аж искры из глаз посыпались. «Вот тебе, паря, и пень трухлявый, – сквозь зубы процедил пострадавший, прыгая на одной ноге. – Что тонна чугуна, а с виду и не скажешь!»
– Ты мне тут инвентарь не ломай, – послышался позади насмешливый голос «Неотвратного» – Не для того тут ВРАТА ставили, чтоб потом их всякие перегревшиеся на солнце психопаты пинали.
– А виноват-то, кто? – всё ещё прыгая на одной ноге, развернулся «Сострадающий» (в прямом смысле этого слова, кстати), гневно взирая на вышедшего из кустов «Неотвратного». – Почему не разбудил вовремя? – я тебя, зараза, спрашиваю?
– Судьба не разбудила тебя, друг мой, судьба – на редкость миролюбиво отреагировал на сторонний гнев «Неотвратный», опускаясь на небольшой холмик. – Давай присаживайся, вот и поговорим по-людски.
– Вот, именно, судьба в твоём поганом обличии меня и не разбудила! – продолжая брюзжать, «Сострадающий» несколько раз осторожно ступил на больную ступню.
Немного походив, он примирительно кивнул головой. Видимо себе: ладно, мол, терпимо, поскольку негодования в сторону «Неотвратного» в нём ничуть не убавилось.
– Дать бы тебе по шее пару раз, да натура у меня не та …. хреновая у меня натура, беззлобная!
– Давай-давай, подсаживайся, – вновь махнул рукой «Неотвратный». – Разговор у нас с тобой будет весьма нелёгкий, так скажем.
– Да пошёл ты, – сплюнул «Сострадающий», и словно, выплеснув остатки желчи, похромал к бугру, подсаживаясь к «Неотвратному».
Присесть-то присел, да молчком – мол, говори первым, если позвал.
– Наши, слава Богу, без особых приключений ВРАТА прошли, сейчас уже далеко отсюда, каждый при судьбе своей чаянной, пожалуй, – кратко обрисовал для начала «Неотвратный» утреннее мероприятие. – «Выгадывающего» вот не пустили ВРАТА … с первого раза. Шибануло его током посильнее твоего, а уж второй раз он и сам пробовать не стал. Пришлось его по вчерашним тропкам вниз спускать … на пару с «Отверженным». Тому ОТРЕЧЕНИЕ не надо, он и до ВРАТ успел уже сам от себя откреститься … а когда возвратился я, значит – с твоей стороны вот такой вот здесь «дебош».
– А ты значит, на вроде, проводника получается, – смекнул «Сострадающий». – То-то я тебя ночью так и не прочувствовал, зашифровали тебя небеса, видать, на совесть!
– Ну, небеса там, или Кто? – никому не ведомо, – отчего-то вздохнул собеседник. – А потаённость положения своего должен чтить я в каждой из групп паломников до момента самого последнего.
– И сколько нас таких всякий раз в группу набирается, и это с учётом того, что ВРАТА лишь раз в год пройти можно, – поинтересовался «Сострадающий». – Десять, двадцать, тридцать?
– Достаточно одного найти за год, такого вот, как тебя ….
– Дурачка, да? – недослушав «Неотвратного», домыслил «Сострадающий».
– Главное, найти и «вытащить» на гору таких вот, как ты, – твёрдо молвил «Неотвратный», глядя на собеседника в упор. – Со способностями, так сказать, не от мира сего.
– А зачем же тогда тащить остальных? – осуждающе блеснул глазами «Сострадающий».
– Как говорится, два флакона – улыбнулся «Неотвратный». – По цене одного.
– Это, как?
– А ты ж у нас медиум, – уже не улыбнулся, а осклабился «Неотвратный». – Догадайся сам!
– Уж, хорош издеваться – говори.
– Что «Шалава», что «Шаромыжник», что и другие – они ведь не от хорошей жизни решили от себя отречься, поскольку выплеск вовне всей потаённой порочности ихних душ – это судьбой, собственно, и называется. А судьбы у них, как ты и сам почувствовал, настолько не сахар, что хоть в петлю лезь. Вот для таких-то ВРАТА и стоят.
– Ну, ладно, с остальными всё понятно, – набычился «Сострадающий». – А со мной-то дальше, что? Душа-то, насколько я понял, во мне прежняя осталась.
– Вот тут-то и вся проблема, – не таясь, сокрушился «Неотвратный». – Уж небеса там, повторюсь, или ещё Кто это дело с ВРАТАМИ замутили – то никому неведомо … да и не во ВРАТАХ вовсе дело!
– А в чём, или в ком? – сняв ботинок, «Сострадающий» принялся растирать ушибленные пальцы ног.
– Некие намёки бытуют, от людей в ПОТАЁННУЮ ДОЛИНУ ушедших. Телепат у них там есть, а второго оракула мы у себя уже какой год у себя стреножим. Но телепатия, увы, по коммуникационной части дело неустойчивое. Что и смогли понять – а отчебучка с той стороне очень даже невнятна – всё дело в эволюции. Эй, брат, останавливаться никак нельзя. Вот говорят: человек – венец Природы! А если так – ЭВОЛЮЦИИ конец, в дальше всему и вся лишь только деградация, вплоть до вселенских, так сказать, масштабов! Вот, так-то. Но нет, брат, шалишь: МИРОЗДАНИЕ таким макаром угробить? – вещь не допустимая! Выходит, СМЕРТНЫЙ ЧЕЛОВЕК лишь ЭВОЛЮЦИИ есть очередной виток. А ВИТОК следующий где, каким качеством будет? Биотехночеловек? – вряд ли, потому, как ЭВОЛЮЦИЯ – есть явление природное, и человеку, пусть и мозги у него будут все в чипах, на иную ВСЕЛЕНСКУЮ СТУПЕНЬ развития не перескочить, уж точно!
– А не проще ли в ту долину сходить, да всё доподлинно выяснить? – наивно поинтересовался «Сострадающий»
– Эх, как бы так …, – поскрёб затылок «Неотвратный». – Не пускает ПОТАЁННАЯ ДОЛИНА никого, кроме, как разного рода менталистов. Другой кто-то, кроме ИЗБРАННОГО, ТУДА пойдёт и метров через пятьсот, например, или в судорогах на землю свалится, или, чего доброго, умом тронется. Уж пробовали, да не раз.
– Значит, я в долину ту, ПОТАЁННУЮ вашу, в качестве лабораторной крысы пойду … ну, спасибо, брат! Ну, спасибо! – поблагодарил «Сострадающий», и даже притворно развеселился. – Буду спариваться с такими же ухарями не от мира сего, глядишь эвалюцию раскрутим так, что Земля наша станет центром новой Вселенной.
– Да не кипятись ты, – раздражённо тронул рукой собеседника «Неотвратный» – паранормальность душ таких, как у тебя, их … одна на сотни миллионов. Нечто неземное в этом что-то есть, понимаешь? – да ты и сам вспомни, когда в августе 2000 года атомоход «Курск» затонул, и было что? Ты больше недели жил, душой задыхаясь, словно, в тех полузатопленных отсеках в то время и сам находился. Или вот в сентябре одиннадцатого года сердце у тебя в тот же миг ёкнуло, когда самолёт с хоккейной командой «Локомотив» разбился, и ёкнуло оно за тысячи километров от Ярославля.
– Тебя послушать, – обхватил «Сострадающий» голову руками. – Так своей рожей мне впору на хоругвь «лезть»! Вот он, внимайте люди – образец сострадания души человеческой.
– Не ёрничай, попусту, – осадил «Неотвратный» собеседника. – Себя ведать надо, кто ты и что ты, и для чего рождён на свет белый – и это всё до мельчайших тонкостей, а если не ведаешь – так и не пори всякую чушь!»
– Не ёрничай, говоришь, – вставая, горько выдохнул «Сострадающий». – А ты вот сам возьми и попробуй прожить хотя бы неделю, душой беспрестанно страдая из-за всякой херни: что у кого-то к тебе любовь неразделённая; что у кого-то к тебе пожелания добрые, и настолько добрые, за которые и плотски возлюбить не грех; что у кого-то на тебя виды худые, настолько худые, что и покалечить его незазорно; что ты кому-то правду сказал, а он обиделся, а ты от этого сам же и страдаешь; что ты перед кем-то прихвастнул, и он поверил, а тебе от этого хмарь на душе; что ты кого-то обманул, а потом сам же всю ночь и не спишь, потому что совесть изгрызла тебя вконец! А самое главное – это когда, порой, стоишь с кем-то рядом и чувство у тебя такое, что мысли чужие читаешь ты чуть-ли не дословно … слава Богу, что хоть иногда такое бывает, а то уж давно бы твой подопечный «Сострадающий» в петле бы болтался … зато чувства многих своих собеседников «читаешь» ты чертовски регулярно, во всей их неприкрытой ничем наготе.
Но «Неотвратный» был неумолим.
– Это твой КРЕСТ, и понесёшь ты его вон туда: по тропинке восточного склона вниз, а потом направо, налево и в распадок, что багульником порос. Как раз к ночи к месту нужному и выйдешь.
– А твой? – колко спросил: «Сострадающий». – Крест в чём, «экскурсии» сюда водить? – да уж, достойная цель в жизни.
– Чего не понимаешь, – жёстко одёрнул «Неотвратный». – То не тронь!
– А тут и понимать нечего, – безжалостно бросил «Сострадающий», поворачиваясь к тропинке. – Всё понимание у меня здесь, в груди. И понимание очень простое: до вершины ты каждому из нас кем приходишься? – вот именно, «Неотвратным» – проще говоря, Судьбой. А к ВРАТАМ пришёл и всё, сдулся. ВРАТА – они сами по себе судьбоносные, им двойников, таких, как ты, и на дух не надо. Так что, если чрез ВРАТА ступишь – всю свою властность над людьми в них и оставишь! Уж так мне чувствуется. Увы, сон я твой не знаю, а ты, уверен, не расскажешь, но сдаётся мне, совсем не ангелом ты в нём пребывал. А потому и доля твоя – она одна единственная: от подножья горы до её вершины к ВРАТАМ паломников водить. И всё! Ведь, даже долина тебе заказана – сами собой назначенные вожди и боги, как я понимаю, и нафиг ЭВОЛЮЦИИ, пресловутой, не нужны. И это факт, от которого тебе уж никогда не отречься.
– Ты чего взбеленился-то, – несмотря ни на что, вполне миролюбиво поинтересовался «Неотвратимый». – Ни с того, вроде, ни с сего.
– Ну да, ладно, пошёл я, – бросил «Сострадающий» за спину … и всё же, и всё же обернулся. – Ты уж на меня не серчай, просто, душа у меня проклятущая, во все потаённые щели бытия, так и норовит свой «нос» сунуть. Порой, уж и сам не знаешь, что в этой жизни моей нескладной, а равно в иных душах, чувствуемых мною, явь, а что в них лишь только миражи. Надежда последняя в жизни была чрез ВРАТА эти клятые пройти, и хоть немного нормальным человеком пожить …Э-эх!
«Неотвратный» протянул было руку на прощание, да рука его повисла воздухе. «Сострадающий» ступил на тропинку восточного склона горы не прощаясь. Ступил, и сам до конца не осознавая зачем.
<§ ПОТАЁННОЁ53
… иль направо, иль налево
повернуть не знаю, как –
где мне ода для напева,
ну, а где судьбины брак …
28 октября, 14:43 местного времени, спускаясь с вершины ВРАТНОЙ горы:
Благодать в безвольных думах,
Шелуха, а не зерно,
Пусть и сотни есть задумок,
Да в них «хронос» – не звено.
В думах время – это шалость
Что со злом, что и с судьбой,
Чересчур где запоздалость
Всё равно даст скверне бой,
Чтоб вернуть былое счастье,
Что заклято ворожбой,
Ну … а там и всё ненастье
Вдаль рванёт, наперебой …
28 октября, 16:30 местного времени на западном склоне ВРАТНОЙ горы:
Только жизнь – она не сказка,
Она сутью – двуедина,
Всё былое есть закваска,
Что с грядущим заедино …
28 октября, 19:45 местного времени на некой ухабистой тропинке некой же горной долины в пяти километрах от какого-то поселения
Нет, былое не вернуть
И на куцый даже миг,
Что направо повернуть,
Что ломиться напрямик.
Нет, былое не убрать,
Изловчись ты хоть опять
Былой грех не отыграть –
Ох, как поздно думать вспять …>
Каждому, кто отчаянно ищет СВОИ ВРАТА, рассказ этот с уважением посвящается.
2018-22гг.