Czytaj książkę: «Резервный экипаж»

Часть 1

– Команда выведена из строя! Резервному экипажу приготовиться!

На фоне ревущей сирены голос искина казался чересчур спокойным, хотя ситуация к рядовым явно не относилась. Нет, к тревогам я привык, и замену действующих космонавтов отрабатывать приходилось, но так, чтобы весь экипаж разом – впервые. Оставалось только гадать, какой космический катаклизм мог одномоментно угробить всю команду большого колониального корабля «Пангея».

Схватившись за мокрый край капсулы, я сполз на тёплый металлический пол реанимационного модуля. Под ногами тут же образовалась лужа склизкой жижи, стекающей с обнажённого тела. Голова кружилась, едкими спазмами накатывала тошнота, предательски подгибались ноги и тряслись руки – система искусно имитировала последствия выхода из анабиоза. Наученный предыдущими занятиями, я зажмурился, прикрывая лицо руками. Вовремя – со всех сторон прыснули струи горячего мелкодисперсного раствора. Тесное помещение заполнилось резкими запахами лекарств и озона. Вдыхаемые мной стимуляторы подействовали сразу, и через несколько секунд чистый и сухой я разгонял руками клубы густого пара.

Загудели скрытые в стенах блока механизмы, начиная процедуру пробуждения следующего космонавта. Моя опустевшая капсула беззвучно скользнула в открывшийся в полу люк. Её место тут же заняла очередная высокотехнологичная колыбель. Система пробуждала экипаж конвейером, поэтому задерживать оборудование не стоило.

Привычным движением я натянул лёгкий скафандр, загерметизировал швы и выскочил в коридор. Приглушённый белый свет здесь разбавляли красные вспышки аварийной индикации. Ни криков, ни взволнованного гомона, ни лишних слов. Только ритмичный топот ботинок по решётчатому настилу пола. Двумя ровными колоннами пробуждённые космонавты бежали по центральному коридору медицинского отсека, а за массивными створками шлюза, расходились к своим постам.

Встроившись в живой поток, я бросил мимолётный взгляд в открытую дверь хирургического блока. Вика уже колдовала над медицинской аппаратурой, готовя отсек к приёму пострадавших. Даже сейчас, одетая в свободный скафандр, она ухитрялась выглядеть привлекательно, а двигаться грациозно. Я вскинул руку в коротком приветствии, Вика едва заметно кивнула в ответ. Разглядеть её лицо сквозь визор шлема я не мог, но был уверен: она улыбнулась мне.

– Внимание, говорит капитан! – прозвучал в динамиках скафандра голос Дмитрия Сергеевича. – В результате перегрева второго реактора двигательной установки произошёл выброс ионизирующего излучения. Пожар в ходовом отсеке. Стартовый экипаж выведен из строя. Приказываю: резервному экипажу занять места согласно штатному расписанию! Пожарной команде локализовать и ликвидировать очаг! Инженерной службе, заглушить аварийный реактор. Третьей и четвёртой командам, приступить к поиску и эвакуации пострадавших!

Теперь стало понятно, что случилось с экипажем. Один из реакторов пошёл вразнос, мощный импульс убийственного излучения прорвался сквозь защитные экраны реакторного отсека и буквально изжарил бедолаг. Конечно, я знал, что вокруг симуляция, а настоящий я сейчас в анабиозной капсуле витаю в виртуальных грёзах, и всё же мне стало жаль погибших космонавтов. Такова система: она заставляет нас по-настоящему проживать виртуальную жизнь, но позволяет осознавать нереальность происходящего. Иначе к моменту пробуждения мы бы все свихнулись.

Миновав площадку лифтовых камер, я пробежал по осевому коридору корабля к створу технического тоннеля. Пользоваться лифтами при аварии станут только самоубийцы. Лучше немного вспотеть, карабкаясь по лестнице, чем оказаться заблокированным в обесточенной кабинке. Рывком я снял крышку люка и нырнул в шахту. Рёв сирены сразу же отдалился, словно звучала она уже не для меня.

Орбитальные челноки размещались в индивидуальных доках, к каждому из которых вёл свой аварийный трап. Доведённые до автоматизма движения стали отрывистыми и точными. Годы тренировок прошли не зря – спускался я практически не глядя. Я знал, куда наступить, за какой поручень схватиться и как по глупости не сорваться. Сто двадцать две перекладины вертикальной лестницы, как обычно, привели меня на небольшую площадку перед доком.

Удивление оказалось настолько неожиданным и забытым чувством, что я замер. На месте, где всегда располагался люк, сверкала полированным глянцем металла сплошная стена. Я даже провёл рукой по гладкой поверхности, словно надеясь найти хоть какой-то зазор или след от проёма. Злость и отчаяние вспыхнули в возбуждённом сознании. Я обязан был вывести челнок в космос, этого требовали правила! Перспектива подставить экипаж, застряв в неизвестно откуда взявшемся тупике, казалась худшей участью. Уж лучше бы я свернул шею, сорвавшись с высоты. Подстёгиваемый гормонами, которые система вливала в моё настоящее тело, я осмотрел каждый сантиметр окружавших стен, но никаких намёков на решение задачки так и не нашёл. Выходило, что отсутствие люка – не хитрое условие тренировки, а ошибка симуляции! Таких глюков раньше встречать мне не приходилось.

– Ассистент! – вызвал я, опершись рукой о лестницу.

Искин не отвечал, придерживаясь принципа реалистичности. Во время таких занятий система наблюдала со стороны, позволяя нам побеждать или совершать ошибки. Уже потом, на разборе они вместе с капитаном подскажут, кому и как нужно было действовать, чтобы не сгореть в выбросе плазмы или не потеряться в открытом космосе. Но ведь сейчас ошибался не я!

– Ассистент! – повторил я громче. – Фиксирую сбой в симуляции!

– Не подтверждено. – Искин ответил мягким женским голосом.

– Здесь нет люка! – крикнул я.

– Верно, нет, – с почти неуловимой задержкой отозвался искин.

– Но он должен быть!

– Ты ошибаешься.

– Сверься с эталонным планом! Да просто подумай, зачем на корабле лестница, которая ведёт в тупик?!

На этот раз пауза оказалась заметной. Наверное, система и вправду сверяла созданную ею виртуальную копию корабля с хранящимися в памяти оригиналами чертежей. Я ждал, не отводя взгляда от стены. Пространство еле заметно дрогнуло, и передо мной возникла хорошо знакомая овальная крышка люка. Не раздумывая, я рванул ручку запорного механизма и прыгнул в образовавшийся лаз.

Орбитальный челнок класса «Фокус» ждал меня в центре хорошо освещённого ангара. Корабль уже активировал программу предстартовой подготовки, заставив прогреваемые двигатели утробно гудеть. «Фокус» напоминал атмосферные конвертопланы: двадцатиметровый фюзеляж, увенчанный самолётным крылом с вынесенными на края двигателями. Вспышки аварийных ламп бросали тусклые блики на тёмно-серую металлокерамику обшивки. Каплевидный нарост кабины, выступающий в верхней части фюзеляжа, едва не касался потолка.

Машина встретила меня открытым боковым шлюзом. В два прыжка я оказался внутри, протиснулся между пустующих пассажирских сидений и запрыгнул в кабину. Сухо щёлкнули застёжки ремней, надёжно зафиксировав меня в кресле. Приветливо перемигнулись индикаторы на приборной панели, докладывая о готовности систем.

– Пилот Варин Артём Алексеевич, – громко проговорил я необходимую для идентификации фразу. – Майор ВКС России.

Последние слова обязательными не были, но и лишними я их не считал. Привычно положив руки на джойстики управления, я коснулся сенсорной панели. На экране бортового компьютера высветилась надпись: «Старт». Вибрация от корпуса передалась на кресло, когда «Фокус» мягко скользнул вниз. Ангар в обзорных экранах сменился полумраком разгонного тоннеля. Плавно потянув джойстик, я придал ускорения «Фокусу». Мимо замелькали лампы освещения, сливаясь в сплошные люминесцентные полосы, а в следующий миг челнок вырвался в космическую темноту.

Бескрайнее полотно чёрного бархата, украшенное щедрой россыпью сверкающих искр. Оно завораживало, манило призрачными надеждами на разгадку вселенских тайн. Люблю момент, когда давящую тесноту разгонного тоннеля сменяет величественная бесконечность космоса. Я замер, позволив себе немного полюбоваться пейзажем пустоты. Звёзды и потом никуда не денутся, но первые секунды в космосе самые впечатляющие. Продолжая ускоряться, челнок удалялся от «Пангеи». Этого правила не требовали – так хотел я. Нам достался красивый звездолёт, но смотреть на него лучше с расстояния. Большой колониальный корабль, он потому и немаленький, что увидеть его целиком получится только с дистанции в пару километров. Через три минуты, повинуясь моим командам, двигатели на крыле развернулись, начав торможение, а ещё через минуту я направил челнок к кораблю.

Правду говорят, что истинная красота кроется в простоте. «Пангея» выглядела великолепно. Практически километровая серебряная сигара. Всё. Ни нагромождения сложных конструкций внешнего оборудования, ни торчащих в разные стороны лопухов антенн или парусов солнечных панелей. Просто и изящно. По давней традиции на округлом боку корабля красовалось его название и исполинских размеров бортовой номер. «01» – это не просто место «Пангеи» в иерархии космофлота, но и значимость нашей экспедиции. Уже скоро к Эдему потянутся вереницы судов, прочно связывая новую колонию с метрополией. Но именно нам предстояло сделать человечество межзвёздным видом.

– «Фокус-2» вышел на позицию, – доложил я, активировав связь с «Пангеей». – Приступаю к визуальному осмотру.

– Принято, Второй. Работай. – Голос Дмитрия Сергеевича казался немного озабоченным. Наверное, он тоже хотел летать, но вынужден был координировать нашу работу из ЦУПа корабля.

– Командир, – тихо позвал я, позволив себе неформальное обращение, – что со стартовым экипажем?

– Двенадцать человек всё, – с нескрываемой горечью ответил Дмитрий Сергеевич. – Восьмерых передали медикам. Остальных ещё ищем.

– Принято.

Я не стал больше ничего спрашивать. Размерами «Пангея» действительно впечатляла: три полноценные палубы, огромный грузовой трюм, инженерная зона с доками и ходовым отсеком, плюс десятки технических шахт и сервисных тоннелей. На таких площадях поиск пострадавших становился задачей весьма непростой. И всё же мы с командиром искренне надеялись на успех. Система заставляла нас переживать эмоции по-настоящему.

Я вернул челнок к «Пангее» и пустил его над фюзеляжем, осматривая корпус у носа. Чуть дальше таким же поиском видимых повреждений занимался ещё один челнок. Подо мной медленно проплывала кажущаяся бесконечной серебряная равнина. Там под слоями обшивки мои друзья боролись за живучесть корабля. Я погрузился в тяжёлые размышления, когда по общей связи заговорил капитан:

– Экипаж, внимание! Приготовится к отстрелу аварийного реактора! «Фокус-1», занять позицию для принудительного извлечения! Второй, страхуешь его!

Дмитрия Сергеевича я уважал. Во-первых, уважать полковника майору положено без дополнительных условий. А во-вторых, он был профессионалом – зря пугать не стал бы. Выходит, инженерам не удалось стабилизировать ядерную реакцию. Теперь «Пангее» придётся попрощаться с одним из трёх реакторов и с третью ходовой мощности. И это полбеды: значит, у будущих колонистов на Эдеме окажется на одну АЭС меньше. Это правило я помнил с первого дня участия в проекте: любое наше действие в полёте отразится на будущей колонии. «Пангею» сконструировали так, что после высадки все её модули и узлы ждала вторая жизнь в объектах колониальной инфраструктуры. Потому и относиться ко всему на борту полагалось с особой бережливостью. В общем, раз капитан решился выкинуть реактор – дело и вправду дрянь.

В обзорных мониторах «Фокус-1» проворно подошёл к кораблю и завис в паре десятков метров над корпусом, там, где фюзеляж сигары немного расширялся, переходя в раструбы дюз. Листы обшивки «Пангеи» неспешно открылись, обнажив пылающее чрево аварийного отсека. Вместе с остатками атмосферы в космическую пустоту взметнулось облако бушующего пламени. У меня мурашки побежали по коже от осознания, что внутри отсека мог остаться кто-то из пожарной команды. Они до последнего боролись с огнём, но решили сбросить реактор, возможно, пожертвовав собой.

Не специально, но я стал присматриваться, подсознательно выискивая выплывающие из отсека человеческие фигуры. Я не ошибся и через мгновенье увидел их. Первому космонавту повезло – разорванный взрывом, он умер мгновенно. А вот его напарник ещё жил. Космонавт неистово барахтался, стараясь ухватиться за края обшивки, но руки каждый раз срывались со спасительных выступов. Его уносило в космос, навстречу медленной смерти от ран и удушья. Сквозь треск радиоактивных помех, забивающих эфир, прорезался полный боли голос. Он отчаянно просил помощи – система умела заставлять верить в происходящее. Мне бы хватило небольшого манёвра, чтобы снизиться и подобрать бедолагу, но оставить позицию я не мог. У меня же приказ: страховать занимающегося извлечением реактора челнок! Я скрипел зубами, до хруста сжимал кулаки, провожая взглядом уже плохо различимую фигуру. Да чего же он так вопит? Знает же, что мы обязаны обезопасить корабль с экипажем и будущими колонистами. Смерть одного человека ради спасения всей команды – цена высокая, но приемлемая. Нам твердят это ещё с Земли.

В следующую секунду из распахнутого нутра «Пангеи» вырвалась яркая вспышка. Я вскрикнул, зажмурившись – перед глазами поплыли ослепительно-белые шары. Повезло, что смотрел я не на реактор, а на мчащегося в бесконечность космонавта. Да и на такой дистанции системы челнока успели отфильтровать световой поток. А вот пилоту первого «Фокуса» повезло меньше: на секунду эфир взорвался его протяжным, наполненным болью воем, который сменился пугающей тишиной. Скорее всего, световым излучением парню выжгло глаза. Я с холодным равнодушием констатировал, что он не сможет даже самостоятельно вернуть челнок в ДОК, а уж про извлечение реактора и думать нечего.

– Выброс! Выброс, мать его! – закричал Дмитрий Сергеевич. – «Фокус-1», вытаскивай реактор! В инженерном все «двести»! Первый, почему не работаешь?! Реактор вот-вот рванёт!

Вот теперь я испугался по-настоящему – взрыв реактора гарантированно уничтожит «Пангею». Не знаю, за кого я боялся больше, но подумал в этот момент о Вике. Она в медицинском модуле боролась за жизни пострадавших. Она никогда их не оставит и не бросится к спасательным капсулам. Уже и не вспоминая, что вокруг лишь виртуальная симуляция, я направил челнок к створам ходового отсека. Повреждённый «Фокус-1» лёг в дрейф и, конвульсивно подмигивая навигационными огнями, медленно удалялся.

– Командир, я «Фокус-2», – спокойно заговорил я, заставляя челнок зависнуть. – Первому нужна помощь. Извлечением займусь я.

– Хорошо, – отозвался Дмитрий Сергеевич. – Давай аккуратнее. У нас минута, не больше. Нужно отбросить его хотя бы на десяток километров.

– Принял.

Под брюхом моего «Фокуса» разверзся небольшой термоядерный ад. Обшивка реактора раскалилась, превратившись из мертвенно-серой в ярко-оранжевую. Тревожно запищали зуммеры, предупреждая о радиационной опасности, натужено загудели системы рециркуляции воздуха. Я активировал сцепное устройство. Штанги манипуляторов потянулись к реактору, щёлкнули по раскалённому корпусу, но соскочили, зажав в стальных клешнях лишь пустоту. Система автонаведения челнока сдохла вместе с навигацией и многой другой бортовой электроникой.

– Сорок пять секунд, – тихо сказал командир.

Я схватился за джойстики, переведя систему фиксации грузов в ручной режим. Пот крупными каплями стекал по лицу, попадая в глаза. Я громко сопел и, вроде матерился, а может, только казалось. Наконец индикатор вспыхнул зелёным, подтвердив захват реактора.

– Есть! – крикнул я, уводя челнок в сторону.

– Двадцать секунд. Сбрасывай!

Я вдавил кнопку катапультирования груза и замер в ожидании отстрела модуля. Но ничего не происходило. Уже точно матерясь вслух, я ещё несколько раз нажал неисправную кнопку, но грузовая катапульта не отзывалась. Вдруг стало ясно, к чему клонит система такой вводной: самопожертвование, фатализм и принятие неизбежного. Мы все должны быть готовы к смерти, без сомнений пожертвовать собой, ради спасения экипажа и спящих в анабиозе колонистов.

– Грузовая катапульта – выход из строя, – доложил я, потянув до упора джойстик на себя. – Ухожу с грузом.

– Тёма, десять секунд! – прорычал Дмитрий Сергеевич. – Дай газу и выпрыгивай! Мы подберём тебя!

– Не выйдет, командир, сам же знаешь.

– До встречи, майор, – в голосе полковника проскользнуло искренне сожаление.

– Увидимся!

 Я постарался произнести это насмешливо-бравурным тоном, но голос всё же дрогнул. Да, система позволяла нам осознавать, нереальность происходящего, но приятнее от этого смерть не становилась.

– Пять секунд!

Не сводя взгляда с дальномера, я выжимал из челнока всё, на что были способны реактивные движки. Мог бы – сам бы подталкивал «Фокуса».

– Три.

Дистанция девять километров. Я успел. Стало теплее и спокойнее. «Пангея» уцелеет, экипаж не пострадает, Вика будет жить. Я отпустил джойстики, откинулся в кресле и устало выдохнул.

– Два.

Завтра я проснусь в своей комнате. Вика будет рядом, будет новый день нашего долгого пути. Я сжал кулаки и зажмурился.

– Один.

Я готов. В конце концов, что такое смерть одного человека, когда на противоположной чаше весов жизни тысяч колонистов? Жертвовать собой ради экипажа и любимой не страшно, особенно когда это не по-настоящему.

***

Сны в симуляции особые. Набор бессвязных образов и грёз программисты превратили в сложный механизм обработки информации. Здесь смешались воспоминания, фантазии и знания, которые нам давала система. Я уже и не различал, что в моих сновидениях правда, а что вымысел. Память размывалась, растворяясь в гигабайтах данных, вливаемых системой. Это правильно – не стоит захламлять мозг лишней информацией. К тому же если бы мне пришлось реально проживать и помнить каждый проведённый в симуляции день, я бы свихнулся. Правда, подчищая память, система не щадила и моих воспоминаний. Я почти полностью забыл детство, а годы в военном институте и последовавшая война казались одним туманным облаком, где события прошлого имели лишь призрачные очертания. Может это и к лучшему – зачем тащить в новый мир тяжкий груз прошлой жизни?

 Зато Вику я помнил отлично, она снилась мне всегда. Наша первая встреча, ещё на Земле, когда я пришёл в проект колонизации. Уже и не вспомню, что подтолкнуло меня к такому решению. Может, привлёк небывалый ажиотаж, возникший вокруг проекта. А может, командование направило – им же требовалось куда-то пристраивать высвободившихся из боевых частей офицеров. Открытие Эдема, который назвали лучшей версией Земли, перевернуло жизнь человечества. Даже разгоравшийся пожар большой войны быстро потух, когда интересы людей вырвались за пределы родной планеты. Невероятно, но один качественный снимок, сделанный лунной орбитальной обсерваторией «Селена», превратил озлобленных и вечно дерущихся людей в человечество одной судьбы, а заодно и свёл нас с Викой.

И что она во мне только нашла? Нагловатый, вечно хмурый и сторонящийся людей военный лётчик, вдруг решивший стать полезным в новом мире. Нет, пилотом я и впрямь был хорошим, потому и отбор в экипаж прошёл без труда, да и два ордена за участие в разрешении Европейского кризиса получил заслуженно. Но лучше всего у меня выходило настраивать против себя окружающих. Вика – другое дело. Полевой хирург, прошедший через горнило всё той же войны, она осталась весёлой, открытой и жизнерадостной. При этом она настолько виртуозно фехтовала колкостями, что все мои циничные шуточки получали хлёсткий ответ. Наверное, именно этот желчно-язвительный спарринг нас и сблизил. Хотя Вика уверяла, что сама она девушка кроткая, просто иногда в ней закипает кровь кубанских казаков и обещала устроить мне тур по Краснодарскому краю.

В свои анабиотические капсулы мы ложились с твёрдым намерением сыграть свадьбу, но уже на Эдеме. Мне даже пришлось провернуть небольшую аферу, чтобы из стартового экипажа Вику перевели в резервный. Избранница моя, конечно, поначалу возмущалась. Мечтая о настоящем космическом полёте, она всерьёз готовилась провести бо́льшую часть жизни на борту «Пангеи», а на Эдем высадиться уже в преклонном возрасте. Огромных трудов мне стоило переубедить её. Иначе странная бы вышла свадьба – тридцатилетний жених и практически шестидесятилетняя невеста. Подчищаемая системой память не меняла ни наших чувств, ни воспоминаний друг о друге. Вика стала неотъемлемой героиней моих снов. Наверное, поэтому, погибая даже самой страшной виртуальной смертью, я знал, что мы снова будем вместе.

Но этой ночью Вика исчезла. Исчезла тихо и незаметно. Не осталось ни кровати, ни шкафчика, ни какой-нибудь забытой мелочи вроде резинки для волос, словно и не было никогда здесь Виктории Гордеевой. Это произошло так естественно, что я даже не сразу сообразил, чего не хватает. Система привычно включила моё сознание, обозначив утро. Я сел на кровати и осмотрелся: небольшая светлая каюта – ничего необычного. Только лёгкая тревога нудно зудела на периферии сознания.

Зевая и потягиваясь, я прошлёпал босыми ногами в санитарный блок. Плеснул в лицо холодной воды и уставился на своё отражение. Широкое зеркало с лёгкостью вместило бы кого-то ещё. Мне показалось, что именно ещё одного человека сейчас и не хватало в отражении. Зачем проектировщики системы устроили всю эту бутафорию? Ведь ясно же, что в мире виртуальных грёз еда, сон и туалет совсем необязательны. Но она говорила, что рутинные действия, присущие реальности, помогают сохранить связь разума с телом. В принципе, логично: отвыкание от посещения туалета в симуляции грозило нешуточным конфузом в реальности. Я знал, что она права, ведь её медицинская специализация – репродуктивная инженерия. Вот только кто эта она?

Беспокойство усиливалось. Я смотрел в зеркало, понимая, что рядом со мной должна быть она. Потребовались несколько долгих секунд, чтобы тревога обрела узнаваемые очертания, превратившись в догадку. «Вика» – шепнула услужливая память. Как я мог забыть? Вика. С самого старта мы жили в этой тесной, но уютной комнате. Теперь Вика исчезла, покинула симуляцию. Это могло означать только одно.

Выходит, система активировала процедуру пробуждения. Этот же вывод объяснял и прошедшую накануне масштабную тренировку. Пробуждение… Значит, Вика уже в реальном мире на борту настоящего звездолёта. Всё вроде бы шло правильно. Медицинский персонал выводили из симуляции в первую очередь, чтобы они помогали своим постаревшим за время полёта коллегам из стартового экипажа будить остальных. Мне же предстояло встать в строй одним из последних. Так уж вышло, что умения пилота орбитального челнока во время межзвёздного перелёта на борту не так востребованы, как навыки врачей, инженеров или даже поваров.

Я знал, что таков регламент, но почему-то отсутствие в комнате Вики тоскливой горечью схватила горло. А может это и не тоска вовсе? Вдруг так кусается банальная ревность? Ведь мне тоже хотелось поскорее вернуться к реальной жизни, с пользой для корабля и всей команды, для человечества, в конце концов!

Я не мог отделаться от нарастающей тревожности. Казалось, от меня что-то ускользает, незаметно утекает огромная часть жизни. Я закрыл глаза, стараясь представить Вику, но в мыслях возник лишь туманный силуэт. За прошедшую ночь её образ в моей памяти потускнел и отстранился. Словно система нарочно стирала воспоминания о моей невесте. Странно. Как-то иначе мне представлялся переход в реальный мир. Не то чтобы я мечтал о торжественном прощании или воодушевляющих напутствиях ассистента, но безжалостное вытравливание воспоминаний о Вике стало полной неожиданностью.

– Доброе утро! – Ассистент возник там, где, как мне казалось, вчера стояла Викина кровать.

Искин принял один из своих излюбленных образов – увядающая, но ещё не старая обаятельная женщина, в мудрых и нежных словах которой сомневаться не хотелось. Милое лицо, добродушная улыбка и ласковый взгляд. Наверное, она соединила в себе образы всех родителей на свете. Я частенько думал, что примерно так выглядела и моя мама.

– Настал новый день. – Нежный, бархатистый голос словно обволакивал, укутывая заботой и теплом. – Сегодня третье апреля две тысячи сто тринадцатого года. Большой колониальный корабль «Пангея» находится в пути уже двадцать два года, восемь месяцев и четыре дня. Вам выпала огромная честь…

 С этих слов начиналось каждое утро, и каждое утро они отзывались во мне блаженным воодушевлением. Искин называл экипаж избранными, без устали повторяя, что будущее человечества зависит от нас. Вкрадчивым маминым голосом виртуальная женщина говорила о долге и ответственности перед всей цивилизацией, о решающей роли экипажа в судьбе будущей колонии. Конечно, где-то в глубине сознания я понимал, что это моё воодушевление всего лишь результат умелых психологических манипуляций да воздействия вводимых в кровь моего спящего тела гормонов. Но эти мелочи меня не беспокоили. Да, чёрт возьми, мне нравилось быть избранным, чувствовать себя частью грандиозного проекта. Поэтому я зачарованно слушал виртуальную женщину, забыв о досадном исчезновении Вики. Слушал до тех пор, пока искин не произнёс:

– До активации программы пробуждения осталось двенадцать лет, два месяца и четырнадцать дней. Это совсем небольшой срок. Время – единственный ресурс, которого людям никогда не хватит.

Дёрнувшись, словно от удара током, я пропустил мимо утреннюю мудрость ассистента. В эту же секунду развеялся гипнотический морок дурацкого воодушевления. Двенадцать лет?! А как же Вика? В груди, будто что-то сжалось от обидной несправедливости, а в голове возникли беспорядочные вопросы. Почему так рано? Что могло произойти на борту, срочно потребовавшее разбудить врача-репродуктолога из резервного экипажа?

– Ассистент! – перебил я торжественную речь искина. – По какой причине выведена из симуляции Вика?

– Я фиксирую гормональный всплеск. Ты взволнован? – Виртуальная женщина одарила меня укоризненным взглядом.

– Почему разбудили Вику? – повторил я.

– Программа пробуждения не активна. Резервный экипаж находится в анабиозе согласно полётному плану.

– Где тогда Вика?

– В экипаже две Виктории: техник инженерной службы Евдокимова и второй навигатор Жукова. Кто из них тебя интересует?

– Никто! – рявкнул я. – Гордеева Виктория… – я осёкся, вдруг поняв, что не помню Викиного отчества, хотя я ведь даже какие-то анкеты на Земле заполнял за неё. – Корабельный врач Гордеева!

По виртуальному лицу ассистента пробежала рябь. Добродушно улыбаясь, женщина молчала. Я надеялся, что сейчас она очнётся и расскажет о какой-нибудь внеплановой тренировке, куда переместили Вику. А все мои тревоги и опасения окажутся банальной разбалансировкой гормонов.

– Специалиста с такой фамилией в экипаже нет, – вынес вердикт искин.

– Как это нет?! – От этого заявления у меня перехватило дыхание. – Это ошибка!

В симуляции определённо произошёл сбой, оставалось убедить в этом систему. Затевать спор с ассистентом было бы глупо, а вот постараться указать на признаки ошибки, как в ситуации с… Мне вдруг почудилось, что недавно я уже сталкивался со сбоем системы, но вспомнить, в чём он заключался, не получалось.

– Ассистент, сколько человек входит в резервный экипаж?

– По штатному расписанию экипаж «Пангеи» составляет сорок три человека, – не задумываясь, отчеканил искин.

– Скольких космонавтов ввели в анабиоз перед стартом с Земли?

– Резервный экипаж полностью укомплектован. Все сорок три космонавта были введены в состояние сохранения.

– Сколько человек сейчас находится в симуляции? – с нескрываемым волнением спросил я, чувствуя, что ухватился за нужную ниточку.