В первой части трилогии герой романа становится участником не только частной, но и мировой истории и проживает жизни со времен Священной Римской Империи (Sanctum Imperium Romanum) до XX века.

Его зовут Ганс Кюхельгартен, так же как героя первой поэмы Николая Гоголя. Историю Ганса и его жизни поведает автору странный рассказчик из Чехии, именующий себя Павлом Розой.

Во второй трилогии автор расскажет свою историю о любви и алхимии, историю, в которой раскрывается опыт многих жизней, прожитых в Европе прошлых столетий, и опыт, прожитый в настоящем времени, внутри мегаполиса XXI века.

Любовь проживается как три стадии алхимического процесса.

Нигредо. Альбедо. Рубедо. (В темном.. В белом.. В цвете алом).

Третья часть книги Мастер и Магистерий продолжает первые две и повествует о времени, алхимии и искусстве.

О великом алхимическом Магистерии и человеческой любви.

Когда ж коварные мечты
Взволнуют жаждой яркой доли,
А нет в душе железной воли,
Нет сил стоять средь суеты…

«Ганц Кюхельгартен». Н. В. Гоголь. 1829

Ему казалось душно, пыльно

В сей позаброшенной стране;

И сердце билось сильно, сильно

По дальней, дальней стороне.

«Ганц Кюхельгартен». Н. В. Гоголь. 1829

Подлинная жизнь Ганса Кюхельгартена

I. РАССКАЗЧИК

Город Екатеринбург. Двадцать первый век. В самом центре города я смотрю вдаль, всматриваясь в сумерки, расцвеченные огнями. На 51 этаже небоскрёба «Высоцкий» за столиком жду своего собеседника. За окном сумрачно, ветрено и ощущение, что границы миров раскрыты.

И вот появляется он. Я узнаю его худощавую, высокую фигуру. Он садится с улыбкой за мой столик.

– Господин поэт, – говорит с небольшим акцентом он. Павел Роза знает много языков, но я думаю, что он родом из Чехии, хотя он мне этого не говорил.

– Здравствуйте, господин рассказчик Павел Роза, – говорю ему я. – Рад Вас видеть. Как Ваши дела?

– Что делать таким, как я, блуждающим между землей и небесами? – отвечает мне он. – А точнее между адом и раем, и раем и адом, как говорил Гамлет? – произносит Павел Роза.

Его внешность необычна. Он высок, длинные седые волосы и пронзительный взгляд.

На его лице, кажется, отпечаталось безвременье. Иногда он видится молодым, а иногда глубоким старцем, сгибающим спину под давлением времени.

– Не только истории судеб, стран и народов, но и судеб человеческих пишутся там… – говорит он, указывая на ночное небо за окном.

– Огнем живым и словами пламенными пишутся. Но фатума нет! Некоторым людям дано изменить свою судьбу. Но бывает это редко, да и не каждый сможет изменить ее, судьбу свою. В судьбы людей вплетены не только любовь… (Кто скажет, что такое – любовь?) Но и страсти! И привязанности… Они овладевают человеком, но не человек ими. И что же человек может с собой поделать?

Рассказчик наклоняется надо мной.

– Человек, как собака на привязи: поводок то отпускают, то натягивают, и страдает человек, и мучается. И говорит при этом: «Я свободен!» Какая же это свобода? Апостол Павел говорил: «Все мне позволительно, но не все полезно; все мне позволительно, но ни- что не должно обладать мною».

Поэтому я и говорю: немногим дано изменить собственную судьбу. Некоторым дано, но не всем полезно… Многими она владеет, но не многие могут овладеть судьбой своей, – говорит рассказчик страстно, но, успокаиваясь, раскрывает большую тетрадь в твердом переплете. – Позвольте мне все же прочитать Вам историю одной судьбы… И начинает читать вслух. И образы его повести начинают оживать в моем сознании.

– В то время в Германии было лето. Дорога в лес…

II. ГАНС КЮХЕЛЬГАРТЕН (1749 —1809)

Дорога, ведущая в лес. Перекресток с виселицами и повешенными. Шесть из семерых уже мертвы, но один еще жив.

На перекладину виселицы садится огромный черный Ворон.

Он пытается клювом перекусить веревку у того, кто еще жив.

Потом останавливается. Поднимает голову вверх и, раскрыв клюв, издает крик. Пронзительный, страшный, рассекающий тишину, как молния. Никого нет рядом. Зрители и палачи уже покинули место казни. Ворон снова кричит. И снова.

У Ворона есть имя – данное ему человеком – Ворона зовут Тиль. Нечеловеческое имя птицы не знает никто.

Почти никто. Внезапно на крик птицы появляется человек.

Со стороны леса идет старец, спина его согнута, борода белая, как снег.

– Не кричи, не кричи так, – говорит старец Ворону.

– Слышу и знаю. «Знаю твое имя», – говорит и произносит имя Ворона на языке птицы. – Знаю и о том, кого ты просишь спасти.

Старец подходит к еще живому повешенному и перерезает ножом веревку, поддерживая висельника так, чтобы тот не упал.

– Ты еще жив, и ты будешь жить, – говорит старик. – Из семерых я выбрал тебя. Ты можешь изменить свою судьбу. Ляг, отдохни. Я оставлю тебе немного денег, еды и воды. Они тебе понадобятся. А мне надо идти, – и медленно удаляется в сторону леса.

Ворон подлетает к спасенному человеку, садится рядом с ним.

Проводит крылом по его голове и резко взмывает вверх, улетая вслед за стариком, ушедшим в глубину леса.

Ганс, так зовут повешенного, оставшегося в живых, засыпает.

Ему снится его детство и мельница. Высокая фигура отца возвышается над ним.

– Ганс, – говорит отец, – тебе надо работать. Ганс тащит на себе мешок с мукой. Ему тяжело,

жаркий полдень, но от отца не спрятаться.

– Ганс, – говорит отец, – посмотри мне на ладонь.

На ладони серебряная монета.

– Ганс, у нас большая семья и надо трудиться, надо много трудиться, Ганс, чтобы у нашей семьи были такие монеты. Много монет.

– Папа, – со слезами говорит мальчик, – я устал, позволь мне отдохнуть…

Но отец смотрит на него, и в его глазах нет жалости.

– Ты должен трудиться, Ганс. Как и я, как и мой отец, и отец моего отца. Таков мир. В нем нет места для жалости, для слабости, для бедности, – говорит и уходит.

И изо дня в день Ганс работает.

Однажды Ганс нашел Ворона, который не мог летать. У птицы было подбито крыло и Ганс забрал Ворона домой. Он прятал его от родителей, кормил его и дал ему имя Тиль.

Прошло время, крыло у Тиля зажило и постепенно он начал летать. Тиль садился Гансу на плечо, расправлял крылья и пытался словно бы укрыть ими Ганса. И когда Тиль покидал дом, иногда надолго, он всегда возвращался к тому, кто его спас. Тиль стал самым близким другом Ганса.

Но был у Ганса и еще один друг. А точнее сказать – приятель.

Звали его Вернер. Был вечер в конце июля, когда Вернер пришел к нему в красивой одежде, с серебряными и золотыми монетами. Ганс спросил его, откуда он их взял. И его друг сказал, что украл. Вернер рассказал Гансу о прелести новой жизни, о легкости нового бытия.

Наступает новый день. Снова работа на мельнице.

Ганс несет мешок с мукой. Ему тяжело, он падает на землю.

У мальчика на глазах слезы. Он поднимает мешок и тащит его на себе.

Вечер. Наступают сумерки, семья спит. Ганс знает, где деньги. Он забирает все, а утром его встречает его друг – сын лесного разбойника.

Так Ганс становится разбойником… Но при первом же разбое на них случается облава. Ганс не то, что убить, даже ограбить никого не успел.

Да и вряд ли он стал бы настоящим разбойником. Он сбежал из дома, как сбегают подростки от своих родителей. Когда родители становятся невыносимы.

Тем не менее был суд и приговор по законам того времени.

Приговор и казнь.

К вечеру Ганс очнулся. Развязал мешок, оставленный старцем, выпил немного воды и пошел по направлению к городу, но не к тому, где он жил когда-то.

III. НАЧАЛО (1400—1460)

Пройдет время. Он поступит в университет на деньги, оставленные старцем. Станет великолепным богословом, но без благодати в сердце: его будут уважать, его совета будут спрашивать. Он красив собой, но не вступит в брак. Будет вести правильную, безупречную, аскетичную жизнь.

Слишком хорошо он помнит виселицу и палачей, и боль от запретной любви, уходящей в прошлое…

Был ли он счастлив? Нет. Но когда умер, почти весь городок провожал его как великого святого. Но он не был святым. Он был несчастным, одиноким человеком, жаждущим прожить праведную жизнь.

1829 год. Россия. «Ганс Кюхельгартен» – название первого издания поэмы писателя Николая Гоголя под псевдонимом «В. Алов». В августе того же года Гоголь посетит Любек и другие немецкие города. Во время своего путешествия он узнает историю о семи повешенных разбойниках, одному из которых удалось спастись.

– Как его имя? – спросит Гоголь одного из немцев, рассказавших ему эту историю.

– Ганс Кюхельгартен, – будет ему ответ.

Гоголь потрясен, ведь именно так звали героя его первой и, как он сам считал, неудачной книги.

А когда-то, на несколько веков раньше…

Деревенская семья на окраине Священной Римской империи. Отец, мать и маленький сын.

– Посмотри, как прекрасна твоя мать, – говорит отец, – как она добра, красива, как нежна и как хорошо готовит. Можно только пожелать, чтобы и у тебя была такая же жена.

Мальчик застенчиво смотрит на нее, ест еще горячий суп, обжигающий горло, но еще больше его обжигают чувства, которые он еще не понимает сам. Они закипают в нем, и он стыдливо отводит взгляд.

Время идет, но в деревне время идет медленно, тем более в ту эпоху.

Зиму сменяет весна. Весну сменяет лето. Потом приходит осень.

И кажется, никаких особых внешних событий не происходит. Но однажды старая прабабушка Ганса, которую он немного боялся, умирает.

Она жила вместе с ним и его родителями. Он почти никогда не видел, чтобы она улыбалась. Редко она выходила из своей комнаты, потому что была стара и уже больна. Когда была хорошая погода, Ганс играл на улице, он видел, как она смотрит в открытое окно. На него и на жителей деревни. Часто погруженная в свои мысли.

Был летний день, когда мама подошла к Гансу и сказала, что прабабушка умерла. Мама попросила не заходить в комнату усопшей.

Но Ганс не удержался и все-таки зашел. Он увидел ее лицо, когда-то угрюмое и сосредоточенное, оно превратилось в застывшую маску.

Страшную, безобразную маску, за которой не было ничего.

Страшную своей пустотой. Отсутствием души, что покинула тело и исказила и при жизни безрадостное лицо еще больше.

Ганс выбежал из комнаты, из дома и побежал в лес. Лес принял его к себе. Был закат июльского Солнца. До самого вечера Ганс не возвращался домой.

Прабабушку похоронили. Осенью того же года старшая сестра Ганса вышла замуж, а он сам влюбился в девушку из соседней деревни. Они встречались и проводили много времени вдвоем. Время шло…

Ганс стал уже юношей. Марта, так звали ту, в которую он был влюблен, тоже стала более взрослой. И однажды они договорились о встрече наедине.

Была майская ночь.

В свете полной луны он целует ее, гладит ее кудрявые волосы. Марта снимает с себя платье. И при свете луны видно ее обнаженное тело. Видны огромные красные родимые пятна, покрывающие ее тело от груди до низа живота.

Он внезапно отстраняется от нее, а она начинает смеяться над ним:

– Что? Не нравлюсь я тебе?!

Ее смех резок и пронзителен. Она безобразна.

Ее красота уродлива и жестока, и он бежит домой.

Дома все спят, но, несмотря на его усилия пройти в дом незамеченным, мама просыпается. Со свечой в руке, в белой сорочке, едва скрывающей ее обнаженное тело, она подходит к нему. Видит его слезы и наклонятся, чтобы утешить его.

– Мама, – плачет он, – я люблю тебя, мама. – Я хочу быть с тобой… Она отстраняется.

– Но мы не можем быть вместе. Таков закон.

– Закон? – рыдает он. – Красота уродлива и жестока, а закон жесток еще больше, останься со мной, прошу тебя.

В комнате гаснет свеча.

IV. В НЮРНБЕРГЕ (1480—1540)

В городе Нюрнберге жил мальчик.

Ганс, сын Ансельма, того, кто был «простым человеком» до того, как был принят в сан священства.

Ансельм хотел, чтобы и Ганс стал пастором.

Но мальчику это не очень нравилось. Ему нравились веселые игры. А – позже красивые девушки, особенно одна из них, с которой он встречался.

– Бригитта, – говорил он ей, – хочешь стать моей невестой?

А она смеялась и кружилась вокруг него.

И юный Ганс сплетал венок из цветов для Бригитты.

– Хочешь стать пастором? – Смеясь, спрашивала она. – Или нет, о нет, святым, как святой Зебальд? А может быть ты когда-нибудь уйдешь в лес и встретишь его? И лукаво смотрела на Ганса, а потом крепко целовала его в губы.

– Неужели ты хочешь стать пастором? – смеялась она. – А как же я? А мои подруги?.. Хочешь, я познакомлю тебя с ними?

И познакомила. Они весело проводили время, а отец Ганса, узнав о разгульной жизни сына, выгнал его из дома.

Ганс не знал, что ему делать, как дальше жить. И пошел в лес, где когда-то отшельником жил святой Зебальд.

Багряное пламя листьев, горящих в октябре, уже почти отпылало и Солнце озаряло их огненной короной – невидимые кроны древних и царственных деревьев в глубине леса. Багряные краски, которыми пишут мучеников, царили в лесу, где когда-то жил святой. И не с кем было поговорить. И не у кого было спросить совета.

Никого не было рядом.

И святой Зебальд, живший некогда здесь, не явился к нему.

Все еще можно было вернуться домой. И выпросить, вымолить прощение у отца. Пока не поздно. Вернуться домой.

Или пойти вслед за той, которую Ганс полюбил. Что ему было делать. Удивительная тишина в глубине леса.

Долго был Ганс в лесу. И вечер уже нисходил на землю. А Ганс так и не знал, как ему поступить.

Он думал о Бригитте. И принял решение пойти к ней. Дома больше не было, и притон, в котором жила та, которую он любил, стал его домом.

Он зарабатывал себе на жизнь тем, что защищал женщин в «веселом доме» от побоев гостей, но время шло, он старел, а наслаждения уже не казались столь прекрасными, как и лица постаревших подруг, утративших красоту молодости.

Однажды к ним зашел странно одетый господин. С шутовским резным жезлом, на котором был изображен смеющийся лик, в одежде шута. С всклокоченными рыжими волосами и вытянутым подбородком.

– Налейте мне вина, – сказал он и его просьбу исполнили.

Внимательно осмотрев присутствующих, он сел в углу комнаты и сказал:

– О, позвольте мне рассказать Вам маленькую историю…

И не дожидаясь ответа, начал:

– Жил-был юноша, влюбленный в прекрасную деву. Отец юноши был пастором и хотел, чтобы и его сын тоже стал пастором. Но юноша этого не хотел.

Он искал любви той, которую желал. И она дарила ему свою любовь.

А потом увела его в дом разврата и спала с ним.

И с другими. Но он любил ее и не мог ее оставить.

И оставался с ней, всегда при ней, как преданный пес, с сердцем, разбитым о камни.

«О, наполни чашу души моей любовью», – говорил он ей.

Шут говорил, кривляясь, и сложа лодочкой ладони в красных перчатках:

И она наполняла, смеясь, а потом уходила к другим.

Внезапно шут встал во весь рост.

– О! Я не просто шут. Я хранитель ключей от ада. От трех пределов его. От огненной, неразделенной любви. Черного одиночества. И серой, волчьей тоски!

– А где ад? – спросил он. – Где, где? – И прижав руку к сердцу, завыл.

– В сердце ад. В сердце.

И сделав паузу, мирным, даже ласковым тоном, он сказал:

– А теперь, прошу вас, приведите мне самую прекрасную даму этого заведения.

– А я Вам не подойду? – смеясь, спросила хозяйка Бригитта.

Думая посмеяться над шутом, она повернулась к нему задом.

Шут медленно подошел к ней и одним рывком сорвал с нее юбку, под которой не был ничего. Оголив голый зад немолодой, когда-то красивой женщины.

Она выгнулась и засмеялась. Ганс увидел, словно впервые, ее лицо, лицо почти старухи. Старухи в объятиях шута, рассказавшего историю, так похожую на историю его жизни.

Ужас от услышанного и увиденного проник в его сердце. Отвращение охватило его душу. И он выбежал на улицу.

Ганс бежал прочь. Прочь от борделя. Прочь от той жизни, которую он прожил.

Он бежал до тех пор, пока не оказался на рыночной площади. Была ярмарка и царило веселье. Нюренбергский мейстерзингер пел балладу. Ганс остановился, чтобы послушать ее и передохнуть.

А мейстерзингер пел:

Может, в прошлом он был совершающим бунт,

Может, в прошлом он звался когда-то Гольдмунд,

Может, в прошлом он воздухом странствий дышал,

И не помнит, как именно, но умирал.

А теперь на ночные глядит облака,

И печаль у него глубока и легка.

За дверями блуждает апрельская ночь,

И поет, вообще не используя нот.

«Die Meistersinger»

У Ганса почему-то мороз пошел по коже от этой песни.

Внезапно ему на плечо легла тяжелая рука.

Ганс повернулся. Перед ним стоял краснощекий мужик.

– Деньги есть? – спросил он Ганса с ухмылкой. – Давай сколько есть.

Ганс не задумываясь ударил его кулаком в довольную, глумливую рожу. Тот отшатнулся. Но к мужику на помощь бежали еще двое.

И Ганс побежал от них прочь.

– Стой! – кричали они.

А Ганс бежал. К мосту через реку, где жил палач.

К мосту палача. К Хенкерштег. Люди боялись палача, а Гансу уже нечего было терять.

Его преследователи отстали от него.

Ганс стоял один на мосту. Рядом с ним находился дом палача и стенная башня. Под мостом несла свои воды река Пегниц в западную часть города.

Солнце уже нисходило за горизонт.

Ганс склонился над водой и в свете заходящего солнца увидел свое отражение. Испещренное морщинами лицо старика.

Броситься вниз, подумал Ганс, в эту быстротекущую реку и прекратить страдания свои. В воде Ганс видел свое отражение.

Река, река, куда впадаешь ты?

Я в городе, но в сердце пустоты.

Нет ничего, что радует меня.

Огонь погас. Нет прежнего огня.

Любовь мертва. И мертвые цветы

Приносит пилигрим на берег тишины.

Как память о былом. И дань, и благодать.

Ни время, ни река не повернутся вспять.

Я благодарен всем. И всех благодарю.

За то, что ненавижу так! За то, что так люблю!

Еще люблю весенние цветы

И колокольный звон. Не знаю я, кто ты,

Тот лик, что отражается в воде.

И времени река, эфир, огонь, земля.

В воде.

Стыд горел, как неугасимое пламя…

Но Ганс остановился. Из дома вышел палач и подошел к Гансу.

– Что? – спросил он. – Решил свести счеты с жизнью? Постой. Не торопись.

Зайди ко мне в дом. Выпей вина. Согрейся. Даже если не бросишься с моста, то загнешься от простуды, холодно, а ты не похож на того, у кого есть деньги на докторов.

Я стольких людей лишил жизни, что, наверное, нужно спасти хотя бы одну. Например, твою жизнь. Почему бы и нет? Пойдем.

И Ганс вошел в дом. И пил вино с палачом, а утром пошел к церкви святого Зебальда. К ее готическим башням. Ганс-старик вошел в церковь. Жизнь прошла, и в чем был ее смысл, понимания у него не было…

– А был ли у него выбор? – спросил Павел Роза. – Была жизнь ведь не только в церкви или в борделе. Был и другой путь. Но он его не нашел.

V. ГАНС-ХУДОЖНИК (1840—1886)

Ганс родился в бедной семье. Еще с детства он про- являл способности к рисованию. Родители видели его способности к искусству, и отдали Ганса в ученики к художнику-мастеру Рудольфу Кнуту.

Так Ганс стал подмастерьем у мастера Рудольфа, которого называли либо мастер, либо мастер Кнут. Мастер Кнут не был жестоким человеком, но бездельников, хулиганов и бездарей не любил. Если он замечал таких среди своих учеников, он немедленно изгонял их, и они вынуждены были вернуться к родителям, так и не научившись искусству, в котором Рудольф Кнут был подлинным и непревзойденным мастером.

Из всех учеников более всего он отмечал способности и прилежность Ганса. Именно его в качестве своего спутника и лучшего ученика он решил взять с со- бой в путешествие по Германии.

Однажды утром, это было весной, в начале апреля, дверь в комнату Ганса отворилась. С большим но- сом, массивным подбородком, высоким лбом, широко- плечий, в черном дорожном плаще, с белой тростью в правой руке, стоял мастер Кнут.

– Ганс, – сказал он, – мы отправляемся в путешествие. В великое путешествие по Германии!

Они сели в карету, кучер хлестнул запряженных лошадей, и путешествие Ганса со своим учителем на- чалось.

Мюнхен, Дрезден, Берлин… Весна на всех улицах и весна в душе Ганса! Белые облака на ясном небе.

Улыбки девушек, от которых он краснел. Уважение горожан. В каждом городе, где они останавливались, он рисовал. Мастер Кнут внимательно следил за тем, как он рисует. Сначала учил его рисовать здания, архитектуру, дома, замки… И только потом они перешли к портретной живописи.

– Будь внимателен, Ганс, – говорил Мастер. – Когда рисуешь, смотри в самую суть человека, смотри, какое у него сердце: доброе, злое, нежное, жесткое, льстивое, продажное, гнилое как яблоко, изъеденное червями, или как маленькое солнце, озаряющее мир вокруг себя светом.

12 Kolejny

Три Магистерия

Юрий АврехТри Магистерия