Czytaj książkę: «Ветвления судьбы Жоржа Коваля. Том II. Книга I», strona 2

Новогодняя атомная шутка Сталина

То, что у Сталина было весьма своеобразное чувство юмора, сегодня является общим местом в характеристике вождя. Но в качестве примеров обычно приводят шутки-экспромты, порождённые теми или иными сиюминутными обстоятельствами, или традиционные, почти ритуальные «хохмы» на ночных бдениях с соратниками на Ближней даче. Но, оказывается, он умел шутить и «долговременно», подготавливая шутейную ситуацию месяцами.

Вот пример такой шутки, состоявшейся, вероятно, на очередном закрытом кинопросмотре где-то в конце декабря 1948 – начале января 1949 года.

В 1949 году миллионы советских зрителей посмотрели одобренный им фильм «Суд чести».

В фильме художественно переосмысливалась история советских учёных члена-корреспондента АМН СССР Н. Г. Клюевой и профессора Г. И. Роскина, рукопись книги которых о новом лекарственном препарате против рака и опытные образцы вакцины в 1946 году академик-секретарь АМН СССР В. В. Парин во время командировке в США передал американским учёным.

Поступок Парина был расценен как шпионский (Советское правительство не давало разрешения Парину на передачу результатов научного исследования американцам) и он получил за это 10 лет лагерей, а поведение Клюевой и Роскина, «потворствовавших» преступному деянию Парина, было расценено как антипатриотическое. В связи с этим, 28 марта 1947 г. в министерствах и центральных ведомствах СССР были созданы Суды чести. И Клюева и Раскин были переданы такому суду в мае 1947 года.³⁹

В фильме несколько изменены обстоятельства дела, введены вымышленные герои, но основная канва событий сохранена и ярко показан апофеоз – ход Суда чести над «унизившими честь и достоинство нашей Родины»⁴⁰ людьми.

Трудно поверить, но те из зрителей, кто были склонны к разгадыванию головоломок и шарад, могли после просмотра фильма не только проникнуться пафосом советского патриотизма, но и догадаться о государственной тайне особой важности, которую точно знали в это время только Сталин и Берия в Кремле, несколько десятков сотрудников Лаборатории-2 АН СССР в Москве, и несколько сотен сотрудников затерявшегося в мордовских лесах объекта «КБ-11». Эта тайна состояла в том, что в фильме буквально было озвучено – за секретной дверью академического института, руководимого Курчатовым, атомной бомбы, к сожалению, ещё нет.

Я убеждён, что подсказки для разгадки этой тайны в сценарий фильма внёс лично Иосиф Виссарионович на стадии обсуждения сценария. Это была его шутка-сюрприз для очень узкого круга посвящённых (в первую очередь, для Берии и Курчатова).

Как и всякая сталинская шутка, она имела прагматический смысл. И те, кто его понимал, настраивались на выполнение поставленной им задачи гораздо сильнее, чем в том случае, когда им грозили карами в начальственном разносе. Ну, а те, кто не понимал сталинских шуток, недолго задерживались в его окружении.

Сталин, как известно, был в это время первым зрителем всякого снятого в СССР художественного фильма, и, как я думаю, если бы не его личное «анонимное соавторство» в отредактированном сценарии «Суда чести», создатели фильма (сценарист и режиссёр в первую очередь) по такому варианту сценария вряд ли встретили бы новый 1949 год за праздничным столом.

Но, в результате Сталинской шутки, и кинематографисты получили свою сталинскую премию 1 степени, и Берия с Курчатовым «поднапряглись» и вскоре смогли показать реальную атомную бомбу «за дверью академической лаборатории».

Вот изложение тех «паззлов сценария» фильма, сложение которых открывало сталинскую шутку.

Когда один из «американских гостей» академического института профессор Вуд (актёр Г. Черноволенко) (а «на самом деле» по сценарию фильма американский шпион, «он же Критчби, он же Голдвин, он же Стефен, агент американской разведывательной службы»), в ходе осмотра института увидел надпись на двери одной из лабораторий «Не входить», он, как бы из простого любопытства, спросил: «Какие чудеса творятся за этой дверью?». На что получил от сопровождающего делегацию профессора С. Ф. Лосева (актёр Н. Свободин) шутливый ответ: «Смею уверить мистера Вуда, что, во всяком случае, атомной бомбы там нет!».⁴¹ Однако гость проявил упрямство. Он (тоже как бы в шутку) решил проверить – действительно ли ничто не взорвётся, если он окажется за дверью, и решительно направился к ней. Навстречу ему из лаборатории вышла очаровательная, но строгая женщина, доцент Ольга Верейская (актриса А. Максимова), которая попыталась «женскими отговорками» о том, что в лаборатории беспорядок, и она «не готова к встрече гостей», не пропустить шпиона. Тот, однако, проявил настойчивость: «Мы, американцы, любим видеть жизнь такой, как она есть»⁴² и, после преодоления линии обороны доцента Верейской, американцы всё-таки проникли в секретную лабораторию. И, конечно, убедились, что проф. Лосев сказал правду – атомной бомбы за дверью действительно не было.

Произошедший инцидент с проникновением американцев в секретную лабораторию обсуждался на парткоме института. Узнав об этом, профессор А. А. Добротворский (актер Н. Анненков), руководитель лаборатории, оправдывал допуск иностранцев так: «По поводу иностранцев мне Лосев от самого Курчатова звонил. Из его кабинета! Ему, пожалуй, со своей-то вышки виднее!»⁴³.

Для героев фильма ссылка была вполне убедительной – по сценарию руководил Институтом экспериментальной медицины АН СССР заместитель министра здравоохранения Кирилл Павлович Курчатов.

Для любителей конспирологии подсказка: значение имени Кирилл – «могущественный», «владыка», «господин»⁴⁴, отчество «Павлович» совпадает с отчеством Берии, а фамилия говорит сама за себя ☺… Мог ли автор сценария сам случайно выбрать такое сочетание? А если нет, то кто мог «подсказать» ему такой выбор?

Миллионы простых зрителей никак не связывали особым смыслом слова «атомная бомба», «академическая лаборатория», «Курчатов», но те, кто «был в теме», наверняка поняли намёки.

И если бы все эти слова попали в сценарий без ведома Сталина, Берия расправился бы с авторами фильма «по полной программе». Но этого не произошло.

Мне представляется, что после кремлёвского просмотра этого фильма Сталин с улыбкой сказал Берии: «Хороший фильм про академиков… Пошли его Курчатову, пусть отдохнёт от работы и посмотрит кино… Да, Лаврентий, а почему так волновалась эта женщина? Ведь никакой бомбы в лаборатории нет… И это никакой не секрет для американцев. А вот когда она будет… Кстати, когда, Лаврентий?.. Не «женские хитрости» будут нужны, а хороший амбарный замок контрразведки. Ты думал об этом, Лаврентий? А женщина молодец, верно догадалась об этом американце!»

Фильм имел огромный успех, став третьим по кассовым сборам в 1949 году (15,2 млн. зрит.), уступив только лидеру – "Встреча на Эльбе" (Мосфильм, реж. Григорий Александров) 24,2 млн., и совсем немного «боевику» "Константин Заслонов" (Беларусьфильм, реж. Александр Файнциммер) 17,9 млн.⁴⁵

Успех «Константина Заслонова» в 1949 году понятен – это боевик о белорусских партизанах, героика только что окончившейся войны.

А вот успех других двух фильмов это уже успех новой пропагандистской кампании. «Встреча на Эльбе» – против коварного лицемерия американского империализма, а «Суд чести» – против «низкопоклонства» и «космополитизма». Ещё нет массового телевидения, и кино является действительно «важнейшим из искусств» в деле формирования массового сознания.

И это сознание наполняется новыми притягательными для «простых людей» образами, такими, как генерал-лейтенант медицинской службы, академик Андрей Иванович Верейский (блестяще сыгранный Борисом Чирковым).

У себя на даче он принимает гостей в белой русской косоворотке, украшенной орнаментальной вышивкой по вороту и рукавам, а с трибуны суда, во всём блеске генеральского мундира, пламенно проповедует, чётко артикулируя текст: «Нам ли, советским учёным, быть беспачпортными бродягами человечества, нам ли быть безродными космополитами? Нам ли быть Иванами, не помнящими родства?».⁴⁶

Фильм вышел на экраны 25 января 1949 г. Этой датой и открывается массовая антикосмополитическая кампания.⁴⁷

Экспортный вариант

Борьба с космополитизмом внутри страны логично продолжалась и в практической внешней политике. В тот момент СССР поддержал еврейский национализм в форме сионизма, который из космополитического мирового еврейства стремился изгнать космополитический дух и воссоздать чисто национальное государство Израиль. Сталин был первым мировым лидером, который признал это государство «в полном объёме, де-юре… 17 мая»⁴⁸, всего через три дня после его провозглашения!

Не знаю, насколько осознавал (и насколько учитывал это при принятии такого решения) сам Сталин тот факт, что новое государство было социалистическим по сути. «Большое видится на расстояньи»⁴⁹ – в 1985 году, после преодоления глубокого экономического кризиса, Шимон Перес, один из наиболее известных государственных деятелей Израиля, бывший президент и премьер-министр страны, осознал, что

«Мы спасли экономику, но в некотором смысле мы с ней попрощались. Социалистические рамки, заложенные при основании нашего государства, больше не были жизнеспособными. Мы должны были сделать первые шаги к капитализму…»⁵⁰

И государство Израиль в момент своего рождения было одновременно и националистическим, и социалистическим, т. е. еврейским истинно «национал-социалистическим» государством.⁵¹

Понятно, что при этом Сталин не относил советских евреев к «мировому еврейству», которое должно было переселиться в Израиль, поскольку у них, по его убеждению, был свой путь – к светлому коммунистическому будущему через Биробиджан.

А Государство Израиль рассматривалось как временное историческое образование, которое должно было стать если и не форпостом, то верным ближневосточным союзником в борьбе со старинным и всё ещё мощным геополитическим противником – Британской империей.

И поначалу казалось, что этот расчёт оправдывается:

07.03. Празднование первомая в Тель-Авиве в 1949 году.⁵²

Это было особенно важно, поскольку в это время СССР и Британия были официальными союзниками:

«Договор между СССР и Великобританией о союзе в войне против гитлеровской Германии и её сообщников в Европе и о сотрудничестве и взаимной помощи после войны», был подписан 26 мая 1942 года и действовал до 7 мая 1955 года, когда СССР аннулировал его, как утративший силу вследствие вступления Великобритании в военный союз с ФРГ в рамках НАТО».⁵³

Но после фултонской речи Черчилля Сталин фактически обвинил Великобританию в предательстве СССР. В интервью газете «Правда» 14 марта 1946 г. Сталин сказал:

«По сути дела господин Черчилль стоит теперь на позиции поджигателей войны… Следует отметить, что господин Черчилль и его друзья поразительно напоминают в этом отношении Гитлера и его друзей».⁵⁴

Правда, как разъяснил мне компетентный историк советской разведки, и в этот момент происходили события в «реальной истории», которые вполне логично объясняются её эвереттической ветвистостью:

«А что касается Фултонской речи, то надо понимать, что когда Черчилль ее произносил, он был деятелем оппозиции, а британское лейбористское правительство успешно передавало двигатели Ролс Ройса для советских МИГ 15, которые эффективно сражались в небе Кореи с американской авиацией».⁵⁵

Очень скоро выяснилось, что надежды на возможность «направлять» внешнеполитический курс Израиля в нужную Сталину сторону не оправдались, но в середине 1948 года такие иллюзии ещё были.

Причины завершения командировки

Таковы были международные обстоятельства, в которых разворачивалась кампания борьбы с «антисоветским космополитизмом».

Обычно считается, что возвращение Жоржа было обусловлено тем, что он почувствовал опасность провала – после предательства Гузенко начались тщательные проверки сотрудников Манхэттенского проекта, и он опасался, что его эмиграция в 1932 году будет раскрыта ФБР.⁵⁶

Это, безусловно, так. Но, кроме этого, также очевидно, что московское руководство относилось к его опасениям не слишком серьёзно и «имело виды» на его дальнейшее использование. Как пишет В. Лота, «по указанию из Центра он учился в техническом колледже, который успешно закончил, и уже был готов устроиться на работу в одну из крупных технических фирм».⁵⁷

Именно поэтому начало процесса «эвакуации» происходило по инициативе самого Жоржа – он попытался сам получить паспорт для поездки в Европу. Он хотел получить паспорт и вернуться домой. Но получил не паспорт, а Джин.

И вдруг!.. Как сказано об этом в статье В. Лоты в «Красной звезде» от 19 апреля 2002 года, которую редактировал сам Жорж, он «неожиданно для себя <подчёркнуто мной – Ю. Л.> получил приказ из Москвы завершить командировку и возвратиться в СССР».⁵⁸

Что же могло послужить причиной такого поведения Центра? Зачем Жорж срочно потребовался в Москве?

Одним из наиболее вероятных ответов на этот вопрос может быть тот факт, что именно в 1948 году Советский атомный проект достиг такого этапа своего развития, на котором переданные Жоржем в 1946 году сведения о критически важных для создания атомной бомбы технологиях получения полония из висмута стали практически востребованы.

Жорж сообщил, что полоний необходим для создания нейтронного инициатора – устройства, с помощью которого инициируется цепная реакция в атомной бомбе. По аналогии с обычными бомбами это устройство называют «нейтронным взрывателем».

По сообщению Жоржа полоний получается из металлического висмута при его облучении мощными потоками нейтронов в атомном реакторе.

Мы ещё подробно обсудим смысл и значение этой удачи Жоржа. Здесь же отметим только, что это сообщение считается главным достижением «атомного разведчика Дельмара».

Хотя работа по получению полония началась практически сразу после получения данных Жоржа, но

«первые полгода ушли на то, чтобы найти и освоить в СССР добычу природного висмута. Затем освоить металлургическое производство по выплавке чистых металлических висмутовых блочков».⁵⁹

И только в конце 1947 года первые 30 блочков были загружены в экспериментальный канал первого экспериментального реактора Ф-1. В начале 1948 года облучённый висмут был отправлен в Ленинград, в лабораторию Д. М. Зива. Но мощность реактора была недостаточна и к началу 1949 года в Радиевом институте Академии Наук (РИАН) было получено только три миллиграмма полония с активностью 14 кюри. А для одного нейтронного инициатора нужно 50 кюри…

Параллельно с реактором Ф-1 ещё в декабре 1945 года началось строительство первого промышленного реактора «А-1» под Челябинском (ныне Озерск). Началось «на пустом месте». К рытью котлована глубиной 54 метра, в котором должен был разместиться реактор, приступили только в августе 1946 года, через полгода после сообщения Жоржа. Рыли вручную солдаты и зеки!

Известно, что на стройке работали

«свыше 45 тыс. человек – наиболее квалифицированных, ответственных и идейных студентов, инженеров, специалистов».⁶⁰

Но вряд ли можно согласиться с тем, что все они были только ответственными и идейными студентами, инженерами и специалистами…

07.04. Начало строительства атомного реактора «А-1».⁶¹

Так выглядела строительная площадка первого советского промышленного атомного реактора «А-1» под Челябинском в 1946 году через несколько месяцев после того, как было получено сообщение Жоржа об уже налаженной технологии получения 500 кюри в месяц полония в американском реакторе в Ок-Ридже.

Капризы памяти

Здесь уместно сделать небольшое отступление, связанное с характеристикой изменения восприятия исторических событий по мере удаления их в прошлое. О создании реакторов у нас в стране вспомнил М. В. Ковальчук, Президент Курчатовского института, на мероприятии, посвящённом 70-летию первого испытания атомной бомбы в СССР.

«Когда мы запустили свой реактор, у нас работало, включая кочегара, в Лаборатории № 2, сто человек, а в Америке работало сто двадцать девять тысяч человек в это время, и бюджет был в сегодняшних ценах двести миллиардов долларов».⁶²

В другом источнике, давшем отчёт об этом мероприятии в Курчатовском институте, приводится продолжение этой цитаты:

«У нас не должно быть квасного патриотизма, но мы должны знать цену и цену правильности решений».⁶³

Общий смысл этого высказывания достаточно очевидно сводится к тому, что его автор посылает «месседж» слушателю: мол, я не хвастаюсь нашими успехами, но «факты и цифры говорят сами за себя».

Попробуем рассмотреть этот месседж подробнее. Первый экспериментальный советский реактор Ф-1 действительно был пущен 25 декабря 1946 года в Лаборатории № 2 АН СССР силами немногочисленного коллектива этой лаборатории

«как опытная площадка для отработки технологий и процессов получения плутония».⁶⁴

Но, приводя эти цифры для демонстрации выдающегося творческого потенциала наших учёных, М. Ковальчук, вероятно, «забыл», что для корректного сравнения по количеству занятых людей и материальным затратам на атомные реакторы в СССР и США в 1946 году, нужно учесть, что именно в этом году в СССР началось строительство завода № 817 с промышленным реактором А-1 – аналогом американского. И это уже совсем другие цифры и количества людей, и финансовых затрат.

«Первые атомные промышленные комбинаты на Урале и поселки при них ГСП-11 стал проектировать с начала 1946 года. Площадки под объекты-заводы плутониевого комбината под Кыштымом были утверждены решением Научно-технического совета Первого главного управления 13 июня 1946 года. Проектное задание предусматривало размещение предприятий завода № 817 общей площадью около 200 км² на южном берегу озера Кызылташ… В уральской тайге работали уже тысячи людей, когда девятого апреля тысяча девятьсот сорок шестого года вышло постановление Совета Министров СССР. В нем определялся весь комплекс мер по созданию атомной бомбы в СССР – от поиска месторождений урановых руд до испытания атомного оружия… Создавалась система особых конструкторских бюро в Москве, Ленинграде, Горьком, в которых разрабатывалось совершенно новое для нашей страны оборудование, приборы, технологические линии. Правительство поручило изготовление всего необходимого для завода № 817 лучшим машиностроительным заводам: Ижорскому, имени М. Фрунзе (г. Сумы), Кировскому, «Большевик» (Ленинград), Уралхиммаш (Свердловск), имении М. И. Калинина (Москва), имени Орджоникидзе (Челябинск) и другим».⁶⁵

«Оцифровать» весь этот комплекс работ «в сегодняшних ценах» не представляется возможным, но очевидно, что, если бы это удалось, цифры оказались бы одного порядка с американскими.

Так что, нисколько не принижая действительно героических усилий наших учёных, инженеров, рабочих и зеков, следует признать, что затраты на создание атомного оружия и в США и в СССР были сопоставимыми. А вот доля ВВП, затрачиваемая на это, в СССР была, вероятно, значительно больше, чем в США, поскольку ВВП США был значительно больше.

И это значит, что «средний айовский фермер» недополучил от государства в 1946 году значительно меньше благ, чем «средний смоленский колхозник». А нужна была государственная помощь «среднему смоленцу», разорённому войной, гораздо больше, чем и без государственной помощи достаточно благополучному айовцу. И это значит также, что М. Ковальчук, превознося заслуги курчатовцев, «забывает», чего они стоили смоленцам, псковичам, биробиджанцам и всем другим жителям Советского Союза.

Что же стоит за этой «забывчивостью»? Вероятно, вполне понятная попытка руководителя института представить героический вклад курчатовцев в историю советского атомного проекта, но в данном случае действительно достойный благодарной памяти коллектив ветеранов-атомщиков эту попытку вряд ли признает удачной…

Нужен консультант…

Рабочий пуск реактора «А-1» состоялся через два с половиной года, 19 июня 1948. И через несколько месяцев (вероятно, в октябре – ноябре), наконец, были получены богатые полонием облучённые «блочки» висмута (более 100 штук!) и нужно было извлечь из них полоний для изготовления инициатора плутониевой имплозивной бомбы.

Этим занялась З. В. Ершова, «русская мадам Кюри» в специально организованной лаборатории секретного НИИ-9.

07.05. З. В. Ершова⁶⁶

Любопытно отметить, что в секретную «атомную лабораторию» З. В. Ершова попала в 1943 году по вызову Курчатова с должности директора свиносовхоза в Казахстане, где она находилась в эвакуации.⁶⁷

Вот что рассказано о работе З. В. Ершовой на сайте «История Росатома»:

«В 1948 году З. В. Ершова полностью переключается на полониевую тематику и создает новую лабораторию. Стоит проблема создания технологии получения больших количеств полония из облученного в реакторе металлического висмута. Полоний был необходим для нейтронных запалов атомного оружия. Под научным руководством З. В. Ершовой и Д. М. Зива была разработана технология, получившая название «мокрой». В 1948 году в лаборатории З. В. Ершовой создается полупромышленная установка для получения полония и изготовления нейтронных Po-Be источников. В первой отечественной атомной бомбе, испытанной в 1949 году, использовался полоний, полученный на этой установке».⁶⁸

То, что «мокрая технология» была основана на данных Жоржа, теперь не является секретом. Рассказывая о том, как в 1945 году З. В. Ершова получила первые слитки металлического урана, В. Лота пишет:

«В последующие годы З. В. Ершова возглавит лабораторию, в которой на основе сведений, добытых в США «Дельмаром», будут произведены важнейшие компоненты для первой советской атомной бомбы».⁶⁹

И в первом квартале 1949 года именно в её лаборатории все 100 блочков висмута, полученные из Челябинска, были переработаны, и из них в июне 1949 года были изготовлены четыре НЗ («нейтронный запал») для атомной бомбы.⁷⁰

Как видно из сопоставления дат, именно в середине 1948 года у З. В. Ершовой могла возникнуть необходимость консультаций с человеком, который имел личный опыт работы с полонием и знакомым с технологией его получения.

Задача, которую она должна была решить, была настолько важной и срочной, что Зинаида Васильевна могла просить Курчатова пригласить того специалиста, который дал информацию о методе получения полония. А Курчатов, в свою очередь, мог обратиться с такой просьбой к Берии. Ну, а Берия мог попросить об этом ГРУ ☺. Именно эта просьба, как мне кажется, и стала причиной резкой перемены Центра в отношении намерения Жоржа закончить свою командировку…

В пользу такого предположения говорит и тот факт, что З. Е. Ершовой нужно было не просто получить нужное для инициатора количество полония (50 кюри), но сделать это именно «по американской технологии», поскольку первую бомбу было решено делать как можно ближе к американской и по конструкции, и по технологии.

Ещё в 1946–1947 гг. Зинаида Васильевна организовала работу по извлечению полония из находившихся на длительном хранении в государственном фонде 50 ампул с бромидом радия. Но эта работа по химической сути не совпадала с технологией получения полония по американскому «оружейному полонию» и не было твёрдой уверенности, что это не скажется на характеристиках НЗ для атомной бомбы. Ведь в разведданных чётко говорилось – «полоний производится из висмута». И З. Е. Ершовой наверняка был нужен именно «американский консультант», а лучшего кандидата на эту роль, чем Ж. А. Коваль, представить себе трудно.