Czytaj książkę: «Шла с учений третья рота»

© Потапов Ю. А., 2023

* * *

С кем делил в походе хлеб, воду и кашу – однокашникам, посвящается!

Побег с гауптвахты¹

Чита встретила нас утренней прохладой и восходящим из-за сопок ярким солнцем. В штабе учебной танковой дивизии имени недавно почившего генсека Леонида Ильича Брежнева, что расположилась в Песчанке, нас быстро, без лишних церемоний – в войсках в разгаре летняя боевая учеба – отправили в распоряжение замполитов полков.

Вместе со мной в другом богом забытом пригороде забайкальской столицы – Каштаке оказалась весьма своеобразная компания: старшина курсантской роты, член партии, воин-спортсмен и кандидат на золотую медаль львовянин Веня Флюс, щупленький хлопец из Киева – внук члена республиканского ЦК Паша Петренко, москвич Шура Земляков, в документах которого в строке «место рождения» значилось коротко и ясно: Вашингтон.

Вскоре на территории части мы встретили братьев по оружию – старшекурсников военно-медицинского факультета из Томска, учившихся лечить головную боль юных танкистов мазью Вишневского посредством прикладывания повязки к месту симптомов болезни и назначением отдельным не поддающимся лечению симулянтам микстуры от хитрости – касторового масла. В один из выходных, уже побывав по наказу руководителя практики в Музее истории войск ЗабВО², в этот раз мы решили отдохнуть от ежедневных изнурительных полевых занятий и устроить прогулку по другим достопримечательностям города, а также его окрестностей.

Итак, наш танковый экипаж отправился в увольнение. Приключения начались буквально сразу, как только мы благополучно «по гражданке» преодолели КПП полка.

В «спавший» на конечной остановке троллейбус следом за нами зашел… Нет, не снежный человек, но вне всяких сомнений – лицо без определенного места жительства и рода занятий. Таких персонажей на языке милицейского протокола называли кратко: бомж и борз. Местные жители использовали более хлесткое прозвище – бич.

Первое, что сразило моих попутчиков, так это отсутствие обуви на ногах аборигена. Он источал радушие и… специфический запах. Пепельная борода бродяги, похоже, прошедшей ночью собрала всю придорожную колючку, и от этого его образ становился неподражаемым.

Завидев подтянутых и опрятных юношей, пассажир прямиком направился к одному из них (это был наш «американец» Шура Земляков, мирно устроившийся на задней площадке общественного транспортного средства).

– Слышь, Зёма, дай закурить!

Курсант-москвич, которого именно так звали все однокурсники по вполне понятной причине – фамилии, созвучной довольно расхожему обращению в армии, слегка опешил и, не найдя слов, чтобы дать от ворот поворот попрошайке, тихо произнес:

– Извините, а вы откуда меня знаете? Тут уже абориген замялся.

– Так, э-э-это самое, ты разве не земляк мне, приезжий, что ли? Что бывает с приезжими в сибирской деревне, я знал не понаслышке, поэтому поспешил однокурснику на помощь.

– Шура, угости человека сигареткой, видишь, как курить хочет – аж уши в трубочку свернулись!

Курсант безропотно достал из кармана пачку болгарских сигарет «Родопи» и протянул ее сибиряку. Не ожидая от молодого человека такой щедрости, гражданин (применим вновь протокольный оборот), получив табак, поспешил сойти на следующей остановке.

Добравшись до центра города, мы для начала завернули в гости к моей радушной тетушке, которая приглашала меня с товарищами на праздничный обед в честь нашего прибытия.

Накануне после отбоя в кубрике мною были в цветах и красках прорекламированы произведения кулинарного искусства – сибирские пельмени. В кои-то веки оказались в Чите – и чтобы не отведать местных деликатесов? Кто-кто, а курсанты никогда не откажутся от заманчивого гастрономического предложения.

Вскоре мои попутчики, слегка разомлевшие от домашней еды и разрумянившие от домашнего вина, проявили такт, поблагодарили хозяйку и продолжили культпоход.

Однако душа, как и у литературного героя Шукшина, требовала праздника. Когда же служивым на пути встретился ресторан с журчащим, как сибирская река на перекатах, названием, они, не сговариваясь, направили туда свои стопы.

Немногочисленные кафе и рестораны Читы всегда притягивали «вояк», как их называли местные. При следовании в отпуск или во время командировки в штаб офицеры считали своим долгом посетить эти увеселительные заведения, чтобы было о чем вспомнить в захолустном Хараноре или Борзе.

Вывеска «Мест нет» не остановила молодых людей, а старший из них и вовсе пошел на хитрость, сказав, что столик для них – гостей из солнечной республики – был забронирован по звонку из… самого обкома партии!

Когда все уладилось и официант с загадочной улыбкой на лице задал свой сакраментальный вопрос, в стане отдыхающих возникли серьезные разногласия. Лейб-медик, как мы почему-то стали именовать между собой будущего эскулапа, настаивал на портвейне. Наш делегат – сержант Флюс был тверд и непреклонен в своем решении.

– Пол-литра водки, – и со знанием дела добавил: – Для начала…

О том, какой напиток, с точки зрения медицины, полезней, военные выяснять не стали, а в качестве достижения взаимопонимания заказали оба.

Вскоре заиграла музыка. Репертуар местных исполнителей поражал своей безграничностью: от звучавших по всей стране итальянцев до «Птицы цвета ультрамарин» в исполнении набиравшей обороты «Машины времени».

Ошалевшие от счастья и свободы, курсанты ринулись приглашать дам. С отмечавшими по соседству завершение сессии студентками пединститута они быстро нашли общий язык, при этом с ореолом таинственности отвечали, что сами учатся на секретном факультете КПР. На недоуменный вопрос с гордостью поясняли:

– Комитет политической разведки!

Несмотря на всю строгость «конторы», молодые люди по-гусарски весело травили байки и даже рассказывали неприличные анекдоты. С каждым танцем объятия становились крепче и теплее. Зеленый змий брал верх в борьбе за чистоту помыслов и равновесие. Незаметно компания распалась, и каждый ушел в свободное плавание…

Восстановить цепь событий удалось на следующий день в полковом лазарете, куда мы, недосчитавшись в своих рядах кое-кого из боевых друзей, прибыли как большевики на конспиративную квартиру.

Слегка помятый медик «втирал» байку, как обещал какой-то даме бальзаковского возраста изготовить эликсир молодости, а она долго не хотела отпускать его из своих жарких объятий. Зёма поведал, как под звездным небом пробирался в часть через забор с колючей проволокой и чуть было не нарвался на часового. А что исчез из ресторана по-английски, не попрощавшись, так это виноваты годы, проведенные в длительной зарубежной командировке. Коммунист Флюс на заседании ячейки отсутствовал. Посыльный боец доложил, что стажера в расположении роты нет, и на связь он не выходил.

Только мы погоревали, как осторожно в едва приоткрывшуюся дверь просунулась бледная и отмеченная рассеченной бровью физиономия прогульщика. Убедившись, что здесь нет засады, сержант ввалился в комнату и грохнулся на первый попавшийся табурет. Мы кинулись с расспросами: «Где был, с кем так яростно сражался?» Младший командир виновато отводил взгляд и осторожно потрагивал запекшуюся рану.

– Душевая работает? – нервно спросил он.

Не сговариваясь, мы переглянулись, по комнате распространялся весьма специфический запах. Кто-то даже возмутился: нечего, мол, в помещении воздух портить. Веня тут вконец замешкался, что ему никогда не было свойственно.

– Сейчас расскажу, только душ приму. Шампунь у кого есть? А лучше – дегтярное или хозяйственное мыло?

Мы терялись в догадках.

Через пятнадцать минут наш однокурсник словно заново родился – благоухал смесью яблочного шампуня и дегтярного мыла.

– Короче, мужики, это полная засада, угодил я на «губу», а оттуда, заметая следы, пришлось бежать…

Далее последовал рассказ, достойный хитросплетений заокеанского вестерна.

Выйдя на свежий воздух, Вениамин в ответ на грубость кого-то из завсегдатаев увеселительного заведения не удержался и применил к невоспитанному обидчику приемы восточных единоборств. Дежуривший неподалеку наряд милиции ситуацию нейтрализовал и увез в «бобике» зачинщика драки – местные указали на хорошенько подвыпившего атлетически сложенного чужака, говорившего с чуть заметным мягким акцентом.

В отделении немного протрезвевший дебошир при составлении протокола назвал себя вымышленными именем и фамилией, сказав, что он курсант военного училища. Административные дела в милиции на военных не составляют, а передают их для разбирательства в комендатуру. Вскоре оттуда прибыл патруль, доставивший нарушителя на гарнизонную гауптвахту.

«Вот это попал!» – размышлял сержант, ворочаясь ночью на жестком топчане. Теперь «корячилась телега» в училище. В лучшем случае его как не оправдавшего высокое доверие не только снимут с должности и разжалуют в звании, но и хорошенько взгреют по партийной линии. «А в худшем…» – гнал недобрые мысли арестант. Об этом на больную голову даже думать не хотелось.

В минуты печали и безнадеги почему-то вспомнились сосланные в Сибирь полтора века назад декабристы, о которых так увлекательно рассказывал экскурсовод в местном краеведческом музее. «Возможно, они сиживали именно в этих казематах. Отсюда точно не сбежишь…» – с грустью подумал узник. Однако чем черт не шутит…

На рассвете, когда первые лучи солнца пробились в зарешеченное оконце сквозь высоченный деревянный забор, у сержанта созрел план побега. Он уже дважды под надзором выводного – поджарого солдатика восточной наружности – выходил по нужде.

Деревянный сортир размещался в глубине двора и на военных картах, очевидно, значился как отдельно стоящее строение. Захлопнув за собой скрипучую дверь и набросив крючок, Веня осмотрелся. Назойливые перламутровые мухи отвлекали от важного занятия и не давали сосредоточиться. Внутреннее убранство клозета составляли изобильно обсыпанное хлоркой «очко» и клок газеты, пригвожденный к стене, мелко испещренной надписями и примитивными рисунками.

Не в пример благоухающему парижскому туалету здесь, «во глубине сибирских руд», они, обратил внимание Веня, были написаны на разных языках и выполнены в довольно-таки редких техниках. Между тем самое популярное изречение состояло из аббревиатуры ДМБ и следовавшим за ней годом и местом призыва: Самарканд, Карши, Ош, Джезказган, Винница, Магадан, Нахичевань… По указанным городам и весям недоучившийся солдат мог смело изучать экономическую географию СССР. Очевидно, как ни боролся комендант, арестантскую привычку оставлять на досках свои автографы ему вытравить не удалось.

Апогеем посещения сортира стала картина не для слабонервных: внизу на двухметровом расстоянии от «пьедестала» покоилась кишащая белыми червями жижа. Внимательно присмотревшись, Флюс понял, что забитый досками люк для откачки зловонной массы выходит на… свободу, то есть за территорию гауптвахты, за тот самый высоченный забор, откуда доносились звуки машин и приглушенные голоса проходивших мимо людей.

«А что если нырнуть в очко, удерживаясь руками за его окружность, ногой выбить люк и выбраться наружу? А если сорвешься – попадешь на растерзание червей, – мысли продолжали лихорадочно вертеться у него в голове. – Бесславный конец…» На кону, как в лозунге революционеров, была свобода или смерть.

В очередной раз завещав разводящему изъятые японские часы «Ориент» (чтобы тот подольше не поднимал шума об исчезновении арестанта), будущий офицер решился-таки на дерзкий побег. Сухим, вернее – чистым, из общественного заведения сержанту не удалось выйти, но его план сработал. Это было главное!

В салоне троллейбуса, которым пришлось ехать обратно в часть, люди отходили от подозрительно пахнущего человека на расстояние и прикрывали нос, но с учетом того, что в читинском городском транспорте свободно разъезжали босые бездомные, беспардонно «стреляющие» папироски, этот поступок старшины роты и коммуниста Флюса был сущим пустяком.

Можно себе представить, что творилось на гауптвахте, когда обнаружилась пропажа задержанного накануне буйного и нетрезвого курсанта. Чтобы запутать военное следствие, сержант при оформлении вновь назвал вымышленную фамилию, а в качестве места службы – родственное военное училище.

В тот же день патрули получили ориентировки на беглеца и приступили к его поискам. На совещание при коменданте гарнизона срочно прибыли руководители курсантов военных училищ, находившихся в это время в округе на стажировке. Были сообщены подробности задержания и особые приметы нарушителя: рассечена бровь, в общении дерзок, владеет приемами карате и обладает недюжинными атлетическими способностями. Всем нарядам и постам поступил приказ, как в полюбившемся тысячам советских юношей приключенческом фильме: «Найти и обезвредить!»

Через несколько дней, посетив все учебные полки, где стажировались его подопечные, в часть в Каштаке с проверкой прибыл наш руководитель. Подполковник выглядел весьма озабоченно. Собрав нас в Ленинской комнате, он сообщил о ЧП, совершенном курсантом Петровым из высшего общевойскового училища, и строго-настрого распорядился при выходе в город соблюдать уставные взаимоотношения и правила воинской вежливости.

Покидая кабинет, подполковник как бы между прочим спросил у сержанта Флюса:

– Откуда шрам над бровью?

– На танковождении сидел на броне, веткой ивы на скорости секануло, – по-простецки ответил Веня.

– Берегите себя! – был наказ офицера-орденоносца, прошедшего Афганистан, всем нам.

Рассказав перипетии своего задержания и столь необычного способа освобождения, старшина по-мужски попросил нас не болтать попусту об этом происшествии в училище. И для себя, очевидно, дал зарок: знать меру и не злоупотреблять спиртным, не размахивать с криком «кийя!» руками и ногами, так как это может привести к весьма печальным последствиям. А лучше – следовать совету старшего товарища и действительно беречь себя. Словно дав подписку о неразглашении, мы четверть века хранили тайну, не рассказывая об этом никому, даже своим законным супругам.

На одной из встреч с однокурсниками, состоявшейся уже в наши дни, когда, слегка захмелев, солидные мужчины, словно веселые курсанты, травили разные байки, мы услышали и эту, казалось бы, неправдоподобную историю. В скором времени о давнишнем инциденте, с каждым разом обрастая небывалыми подробностями, узнавали остальные однокурсники. Некоторые отказывались верить в непогрешимость золотого медалиста и принципиального коммуниста. Другие и вовсе советовали рассказчикам не отнимать лавры у бессмертного барона Мюнхгаузена, принимая историю за чистую брехню. И лишь немногие могут подтвердить, что это не сказка со счастливым концом, а мудрая, как сама жизнь, быль.

Человек-оркестр

Поздним вечером рейс из Алма-Аты благополучно произвел посадку в аэропорту Кольцово.

– Температура за бортом – минус 37, – объявила, прощаясь с пассажирами, приятная стюардесса.

Старший лейтенант Курицын, встречавший участников зимнего авиаперелета, поджидая гостей в зоне выхода, изредка постукивал ногой об ногу серыми валенками. Офицер был в черном овчинном тулупе, недавно полученным на вещевом складе воинской части, и не по размеру большой шапкеушанке.

Новенький командирский УАЗ-469, на всех парах пыхтевший выхлопными газами возле здания аэровокзала, вселял уверенность в завтрашнем дне. Озорные шутки Рудика (как называли своего сослуживца гости) за время службы на Урале приняли суровый, как и встретившая нас морозная погода, характер. Игроки команды КВН «Уральские пельмени» еще были только в планах родителей, а военный дирижер на морозном воздухе выдавал перлы: «Уралмаш ждет вас!»

Сколько было у нас встреч, веселых посиделок, разговоров «за жизнь» далеко за полночь! И вот – новая встреча. Чувства обуревали. Друзья крепко обнялись, похлопывая друг друга по плечу.

…Своему первенцу молодая мама пела колыбельные песни с такой теплотой, что малыш улавливал не только материнский тембр голоса, но и нотки радости, любви и нежности…

На шестом десятке жизни заслуженный артист России как-то признался, что его музыкальный дар – послание свыше. Господь наделил парня редкими способностями, которые он, будущий главный военный дирижер, в годы беззаботного детства и бесшабашной юности не ценил, а наоборот, растрачивал: сбегал с уроков в музыкальном училище, ночи напролет проводил в шумных молодежных компаниях. Правда, всегда с юношей была гитара, обычная шестиструнка, а исполняемые им блатные песни сразу же становились хитами. На бис их просили исполнить не только сверстники, но и взрослые – на танцах и в ресторане, где Рудик вскоре стал местной знаменитостью. Девочки, карты, вино – ничего хорошего такой образ жизни не сулил…

Любящая сына мать, видя, куда он катится, пошла в военкомат, взмолилась в кабинете призывного отдела:

– Призовите парня в армию, совсем от рук отбился.

К счастью, женщину внимательно выслушал неравнодушный офицер, который, расспросив взволнованную посетительницу, посоветовал ехать учиться в столицу… В Консерваторию имени Чайковского, на военно-дирижерский факультет. Получалось, как в рекламе – два средства (и армия, и музыка) в одном флаконе!

Учеба в элитном московском вузе для курсанта Курицына не стала легкой прогулкой: ежедневные репетиции, служебные наряды, отработка строевых приемов, участие в парадах на Красной площади. Все это требовало собранности, ответственности, терпения, но для музыкантов, любящих свое дело, такой непростой ритм – с песней по жизни – это было увлекательно… И – вот они, заветные лейтенантские погоны, лира в петлицах парадного мундира, дирижерская палочка и предписание прибыть в штаб, где молодого офицера с нетерпением ждал оркестр, состоявший из опытных музыкантов.

Судьба свела нас в самом начале офицерской службы, когда мне надо было встать на довольствие и получить холостяцкий угол. Приют я нашел в комнате офицерского общежития (типовой трехкомнатной квартире на первом этаже жилого дома-пятиэтажки в десяти минутах ходьбы от части), где уже две недели квартировал Рудольф. Сказать, что офицеры жили весело, – ничего не сказать. И это притом, что уют и комфорт остались далеко – там, где, как говорил герой культового советского фильма Василий Алибабаевич, жила мама.

Спартанские условия казенного быта, напротив, способствовали железной закалке, воспитанию несгибаемой силы воли и ангельского терпения защитников Родины. Бывало, потерявший ключи от квартиры непутевый командир взвода, возвращавшийся глубокой ночью с проверки караула, а чаще – с дружеской попойки, полчаса названивал в дребезжащий на весь подъезд дверной звонок. Форменное безобразие могло продолжаться бесконечно долго, пока у кого-то из квартиросъемщиков не выдерживали нервы. Зато взводный, вваливаясь в квартиру, довольный как слон кричал что есть мочи: «Я – дикий киргиз!» До рассвета оставались считанные минуты…

Несмотря на все эти и другие художества (например, вход в холостяцкое жилище через лоджию, полчища тараканов, постоянный шум), соседи к нам относились хорошо, военных уважали по всей стране, и многонациональный Казахстан – не исключение. Как-то раз в обеденный перерыв, когда можно было успеть вздремнуть в своей комнате на солдатской койке, в дверь, в отличие от ночных пронзительных звуков, вежливо позвонили. Лейтенант, весело напевая «Сердце красавицы склонно к измене» – песенку герцога из оперы Джузеппе Верди «Риголетто», бодро направился к выходу. На пороге стояла Петровна – соседка-пенсионерка из квартиры напротив, иногда стрелявшая сигареты у курящих офицеров. В руках она держала какой-то листок. Нашего сослуживца женщина почему-то (то ли не расслышала настоящее имя Рудольфа при знакомстве, то ли имелись другие веские причины) называла Адольфом.

– Посмотри-ка, что тут написано, – без лишних церемоний попросила соседка прокуренным голосом и протянула офицеру сложенную вчетверо бумажку.

Это была инструкция по эксплуатации электрического чайника на иностранном языке. Развернув и повертев листок, Рудольф со словами устава «не могу знать» вернул его Петровне.

– Эх ты, Адольф, а еще немец, – с сожалением сказала пенсионерка. – Придется плестись в соседний дом к Вашкау, они-то уж наверняка по-немецки шпрехают.

Кстати говоря, семья командира роты материальнотехнического обеспечения капитана Вашкау вскоре по программе переселения уехала в Германию, где счастливо живет, пишет письма на родину и скучает по алма-атинским солнцу, яблокам и белоснежным горным вершинам. О судьбе Петровны, к сожалению, мне ничего не известно. Может, кто-нибудь подскажет?

С фильмом «Джентльмены удачи» в нашей среднеазиатской конвойной службе оказалось многое связано. Снятый в одной из южных колоний строгого режима, по показам в солдатских клубах и гарнизонных домах офицеров он соперничал с другим шедевром советского проката – кинолентой «Белое солнце пустыни». Цитаты из фильмов, например «Гюльчатай, открой личико!», «Восток – дело тонкое», «Махмуд, зажигай!», «Кина не будет!», «Лошадью ходи…» сыпались в офицерском кругу как из рога изобилия, были всегда уместны и повышали настроение. Отдельные сценки молодые люди брали на вооружение, в частности при знакомстве с девушками.

Рудольф в редкие минуты прогулок по городу без стеснения раздавал комплименты местным красавицам, используя при этом, помимо крылатых фраз из фильмов, строки бессмертных творений «солнца русской поэзии». Видно было, что школьную программу, несмотря на неугомонный характер, он усвоил превосходно. По-гусарски офицер первым спрашивал, как зовут понравившуюся ему девушку. И услышав в ответ, например, скромное «Татьяна», тут же представлялся и сам: «А я – Евгений». Воспоминания об учебе в столице дирижер, как правило, начинал словами:

«Москва… как много в этом звуке!» Познакомившись со скучающей дамой бальзаковского возраста, мог ее успокоить, сказав: «Любви все возрасты покорны».

Нередко лейтенант сражал наповал своих избранниц не только метким словом, но и неожиданной шуткой, предлагая, например, незнакомкам посетить ресторан «Тройка». От заманчивого предложения быть препровожденными в очаг хмельного веселья девицы впадали в легкий экстаз. Каково же было их удивление, когда такси со скрипом тормозило у обычного жилого дома, а подпольное название кавалер объяснял наличием в квартире целых трех свободных комнат и строжайшей конспирацией.

Начавшееся необычным образом знакомство, как правило, продолжалось в теплой и дружественной обстановке. Сейчас бы офицера, предлагавшего такой необычный способ времяпрепровождения, могли запросто принять за серийного маньяка или, в крайнем случае, за брачного афериста. Три десятка лет назад отношения между молодыми людьми и девушками были намного проще и бескорыстнее.

Говорят, в каждой шутке есть доля правды. Со своей будущей женой Людмилой старший лейтенант познакомился, назвав себя… Русланом. Благодарная теща союз влюбленных сердец отметила роскошным подарком – легковым автомобилем «Жигули», на котором вскоре наш герой, не имея водительских прав, без страха и упрека укатил к новому месту службы, и не куда-нибудь в Нью-Васюки или Урюпинск, а в саму Первопрестольную.

Добившись музыкальной награды, став лауреатом конкурса или получив очередную звезду на погоны, Рудольф всегда звонил мне по телефону и восторженным голосом рапортовал:

«Юра, это победа!»

На Уральскую землю мы, корреспонденты военной газеты, прибыли со спецзаданием: вести репортаж с чемпионата войск по лыжным гонкам. Коротать ближайшие ночи нам предстояло в общежитии прославленного машиностроительного гиганта. Строгая вахтерша тетя Клава, мощной грудью преграждавшая дорогу всякому идущему в высотный коммунальный дом, при виде группы статных военных глубоко вздохнула (очевидно, вспомнив бурные молодые годы) и со словами «милости просим» услужливо пустила нас в свои зорко охраняемые владения. Рудольф, пользуясь обширными связями, арендовал для нас восьмиметровую комнату с двумя сетчатыми кроватями вдоль стен и столом посередине, собственноручно накрытым в честь приезда гостей.

– А вот и наша скатерть-самобранка, – весело сказал хозяин и взмахнул рукой, словно дирижерской палочкой.

Привычный холостяцкий ассортимент продуктов – тушенка, шпроты, соленые огурцы, еще теплая картошка в мундире, нарезанный ломтями хлеб – выглядел на этот раз праздничным обедом. Для дружеской пирушки не хватало главного – известного русского напитка. Кто подумал про квас – тоже молодец!

Когда, потирая руки, мы рассаживались за столом, Рудольф, загадочно улыбаясь, произнес сакраментальную фразу:

– Пить бум?

И, видя наше замешательство (еще не отогрелись от мороза), весело подмигнул и продолжил в своем репертуаре:

– Молчание – знак согласия.

Ловким движением руки он выкатил из-под кровати трехлитровую банку. Этикетка «Томатный сок» явно не соответствовала содержанию чистой как слеза младенца жидкости.

Да будет известно читателю, что в армии и на флоте в ряде подразделений для различных целей (кроме, естественно, внутреннего употребления) выдается спирт. Полиграфистам и связистам – для промывки деталей, медикам – для инъекций, а музыкантам – для протирки инструмента в морозное время года. Частенько незамерзающая жидкость, имеющая особенность согревать душу и тело, разведенная в определенной пропорции с водой (а в экстремальных условиях и со снегом), употреблялась как лекарство от «холода и мора». Цели были вполне благими: дабы доблестные воины (как и в данном случае) не замерзли в уральских лесах, а также для дезинфекции внутренних органов в условиях стресса, антисанитарии и в иных непредвиденных случаях. И здесь уже – исключительно для внутреннего применения! За хранение стратегического запаса всегда отвечало доверенное лицо – как правило, старшина оркестра или смышленый боец, специально обученный для подноса боеприпасов, читай – огненного напитка.

Наша дружная и творческая компания – три журналиста и один дирижер. Капитан Игорь Бойков – «золотое перо» уральского «Сына Родины», прапорщик Виктор Панделейман по прозвищу Грек – фотокорреспондент и ваш покорный слуга, старший лейтенант и сибиряк в одном лице. Солировал в квартете, как вы понимаете, профессиональный дирижер, не нуждающийся в представлении.

После длительного перелета первым сомкнул свои всевидящие очи фоторепортер. Хлопотавший целый день по хозяйству и уставший дирижер вскоре последовал примеру гостя. Наши сослуживцы дружно засопели, свернувшись калачиками на койках. С Игорем, однокашником по училищу, мы продолжали разговоры «за жизнь». Однако Морфей и Бахус сделали свое дело: склонив буйные головушки, мы незаметно улеглись валетом рядом с уже мирно спавшими братьями по оружию… Как оказалось, соседняя комната, также предназначавшаяся для нас, в первую ночь оставалась пустующей. В суете радушный хозяин забыл об этом предупредить. Кому скажешь, что здоровенные мужики уместились на узеньких койках, не поверят. Могу подтвердить: невозможное возможно.

– Чтоб оно, мерзкое, озером стало, – измерив оком полупустую тару, молвил поутру наш визави.

– Жив ты или помер – главное, чтоб в номер! – ответствовали с трудом продравшие глаза корреспонденты.

Лесной свежий воздух, яркое морозное солнце, серебристый снег и молодецкое здоровье стали залогом побед наших спортсменов. Под бодрый туш военного оркестра и дружные аплодисменты зрителей счастливые чемпионы и призеры получили награды. Ну и мы, «акулы пера», не подкачали: задание редакции было выполнено безупречно и в срок!