Czytaj książkę: «Непотерянный край»

Czcionka:

Сегодня – двадцать третий год,
Пишу роман по счёту третий.
Враждой охваченный народ
Любовь свою когда уж встретит?
Как отличить зло от добра?
Рассудок здесь – помощник слабый,
Но сердце нам открыть пора,
Чтоб лжи преодолеть ухабы.
А Ту, Которую люблю,
О Ком писал однажды Тютчев,
На подвиг я благословлю,
Ей в этом деле я – попутчик.
Да, не понять Тебя умом:
Тебе нужна другая мера.
И обретут в Тебе свой дом
Те, в ком живут любовь и вера.
Юниор Мирный

Иллюстратор Нейросеть Кандинский

ISBN 978-5-0060-9139-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

– –

Предупреждаю читателя о том,
что в своём авторском тексте
я намеренно употребляю
исключительно приставку «беЗ»,
так как считаю это правильным
для родного языка.
Воскресенье

Настало очередное февральское утро, пролившее солнечный свет на узенькие улочки небольшого российского города. В воскресный день эти улицы, как обычно, пустовали. До начала рабочей недели оставались ещё целые сутки. Этот выходной, в отличие от своего субботнего напарника, словно бы ненавязчиво напоминал о грядущей трудовой неделе… но всё ещё позволял не прибегать к услугам будильника. Поэтому воскресное утро располагало к затяжному сну едва ли не больше субботнего.

Однако Екатерина Горелова снова встречала утро с открытыми глазами. Она не спала уже восьмой месяц. Причину этой напасти девушка не могла выявить до сих пор. Провалиться в сон хотя бы ненадолго ей не помогали ни снотворное, ни чтение, ни что-либо другое. Каких-либо событий, глубоко потрясших её душу и – вследствие этого – напрочь лишивших её сна, Екатерина припомнить не могла. Хотя из-за полугодовой безсонницы её память уже действительно начинала давать сбои…

Не явилась исключением и сегодняшняя ночь. Оставив попытки хотя бы немного вздремнуть, Горелова поднялась с помятой постели. Медленным шагом она подошла к овальному зеркалу, висевшему на стене напротив. Наверху зеркала были прилеплены Катины любимые буквы на липучках. В этот раз из них было сложено какое-то непонятное слово «ЗАЧЕ». Как и когда она это слово складывала, Горелова в данный момент не помнила. Вместо этого девушка принялась рассматривать себя в отражении.

Несмотря на измученный и истощённый вид, она всё ещё была красива, – пусть и выглядела теперь старше своих двадцати девяти. Славянские черты лица; прямой, чуть расширенный книзу нос; довольно большие голубые глаза, длинные белокурые волосы до середины спины; рост примерно метр семьдесят; большой бюст и достаточно широкие для девушки плечи; атлетическое телосложение – как результат многолетних занятий кикбоксингом и походов в тренажёрный зал…

Конечно, теперь эти тренировки – наряду со сном – остались в прошлом. Ресурсов организма теперь хватало лишь на выживание… и на работу, которую Горелова ни за что не собиралась бросать. Она работала литературным редактором в небольшом книжном издательстве с весьма достойной репутацией. Проблемы, увы, постепенно начинались и там. Однако непосредственный руководитель Кати – Иван Звонимиров – всячески поддерживал девушку, не позволяя ей окончательно пасть духом. Он понимал, что потеря работы для Гореловой – в её нынешней ситуации – станет для неё фатальным ударом. И он снова и снова давал ей шансы проявить себя… Хотя, по правде сказать, Катя никак не могла избавиться от чувства, что и лично Звонимиров был чем-то ею огорчён. По какой-то причине ей всё время казалось, что нечто, произошедшее, предположительно, прошлым летом, коснулось и Ивана тоже…

Впрочем, совсем без отдыха Катя по выходным не оставалась. Её с завидным постоянством навещал – на квартире, которую девушка снимала уже больше полугода, – её любовник. Его звали Дмитрий Свободин. Одного возраста с Гореловой, могучего телосложения атлет, который долгое время профессионально занимался смешанными единоборствами. Ростом метр девяносто, сто с лишним килограммов веса – при огромной рельефной мускулатуре; с красивыми чертами лица и неизменно спокойными серо-зелёными глазами; этот боец, казалось, вошёл в жизнь Екатерины прямиком с обложки журнала (быть может, женского журнала про мужчин – либо мужского о спорте). Как бы там ни было, но с профессиональными боями Дмитрий уже завязал. Теперь он решил посвятить себя… живописи. Ещё в детстве у Свободина был отмечен талант к рисованию, однако этому занятию он стал посвящать себя лишь на третьем десятке лет. До этого же большую часть времени юного красавца занимали многочисленные девушки, а также его стремление быть физически сильным. И лишь приблизившись к тридцати годам, Дмитрий стал ценить творчество больше, нежели грубую силу, а преданность – больше, чем количество приятных знакомств. И Свободин не мог не чувствовать, что Екатерина, в страстных объятиях которой он в данный момент пребывал, была очень ему предана. И почему-то эта её преданность стала становиться всё сильнее и сильнее именно… с лета минувшего года…

– Спасибо, что ты со мной, – крепко прижимаясь к Дмитрию всем своим телом, прошептала ему на ухо Екатерина. – Ты мне очень нужен…

– И ты мне нужна, – тихо ответил Свободин, нежно целуя девушку в шею. – Ты моя любовь… и моя муза.

– Но ты же не собираешься рисовать меня в таком состоянии? – Катя с надеждой посмотрела Дмитрию в глаза. – Ведь я выгляжу ужасно!

– Не говори так, – Свободин легонько прикоснулся губами к губам девушки. – Для меня ты всегда прекрасна… И я снова взял с собой твой незаконченный портрет.

Лёжа на спине в объятиях своего мужчины, Горелова повернула голову направо и пристально посмотрела в сторону прихожей, которая виднелась сквозь незапертый дверной проём. На тёмно-коричневом деревянном столике в коридоре лежал плотно свёрнутый ватманский лист, стянутый тоненькой канцелярской резинкой. Левее, на вешалке гардероба, Катя увидела лёгкую тёмно-синюю полиэстеровую куртку Свободина. И она была испачкана в строительной пыли.

– Дима, а почему ты куртку не постираешь? – Горелова удивлённо посмотрела в глаза мужчины.

– Я уже много раз её стирал, – серьёзно ответил Свободин, – но эта пыль почему-то не отстирывается. У меня такое впервые в жизни.

– Надо же… – задумчиво произнесла девушка, переводя взгляд с испачканной куртки на безупречное лицо её хозяина.

– Но ведь эти пятна не омрачат твоей радости от наших встреч? – улыбнулся Дмитрий, пристально глядя в уставшие глаза Екатерины.

– Конечно же нет! – твёрдо сказала Горелова и ещё сильнее прижалась к мужчине своим телом. – Просто меня всегда пробирает азарт, когда я пытаюсь что-либо изменить – и не могу!

– Да ведь ты же у меня женщина-воин! – Свободин ласковым взглядом посмотрел на свою девушку. – Ты не привыкла сдаваться. Впрочем, как и я. Поэтому сейчас, когда мы закончим наше суперприятное занятие, я продолжу тебя рисовать!

– Ну Дима!.. У меня ведь такой измученный вид!.. – Катя попыталась было воспротивиться, – хотя внутренне уже давно была согласна на всё.

Она не хотела отказывать своему мужчине ни в чём. А он так хотел радовать её своим творчеством!

– Я навсегда запомню тебя другой, Катя… – прошептал на ухо девушке Свободин. – Ведь я знаю самые разные стороны тебя… которые я успел изучить за всё это время…

Гореловой от этих слов внезапно стало очень больно. Лишь физическое блаженство сумело хоть как-то отвлечь её внимание от боли, которую ей причинила эта сказанная Свободиным фраза. Окинув комнату беглым взглядом, Катя заметила, что электронные часы, стоявшие на журнальном столике рядом с кроватью, в этот момент показали 19:39. Именно в эту минуту и закончилось их страстное занятие любовью. И после этого Дмитрий – на зависть своей девушке – практически моментально заснул.

Свободин проснулся полчаса спустя и сразу же направился в душ. Всё то время, пока он спал, а затем мылся, Катя просто смотрела в потолок, недвижно лёжа на кровати. Она пыталась понять, почему столь болезненно реагирует на какие-то, казалось бы, совершенно безобидные фразы.

«Почему меня так задевает, когда он говорит, что запомнит меня другой? – снова и снова спрашивала саму себя Горелова. – И какие „самые разные“ стороны меня он знает? Да и разве мы так уж давно с ним знакомы?»

Вскоре Свободин вернулся из душа, на ходу вытирая вымытую голову белоснежным хлопковым полотенцем.

– У меня к тебе довольно странный вопрос, – обращаясь к своему мужчине, Катя параллельно любовалась его роскошной рельефной мускулатурой. – Даже, наверное, немного детский вопрос…

– Спрашивай, – без каких-либо эмоций ответил Дмитрий.

– Ты часто говорил, что любишь меня. А ты когда-нибудь любил кого-то сильнее?

– Любил, – категорично – и даже немного жёстко – ответил Свободин.

– А кого? – этот вопрос Кати прозвучал довольно робко. – Я её знаю?

– Знаешь. А все ответы получишь, когда допишешь наконец свой роман. А до тех пор я тебе на эту тему ничего больше не отвечу. В общем, ты готова позировать своему художнику?

– Сейчас… – Горелова медленно приподнялась на кровати. – Мне тоже нужно в душ… Подожди.

– Жду, – ответил Дмитрий, сам в это время направляясь в прихожую за ватманом.

Моясь в душе, Екатерина не переставала думать над вопросами: «Кто она, кого он любит больше, чем меня?»; а также: «Откуда эти несмываемые пятна на его куртке?» И ещё Горелова поняла, что ей ни в коем случае нельзя забрасывать работу над своим романом.

Воскресный день постепенно заканчивался, оставив незавершёнными и Катин портрет, который Свободин писал уже не первый месяц, и роман Гореловой, который почти уже был дописан, но никак не мог дождаться своих завершающих строк.

Дмитрий, собираясь покинуть дом своей девушки, произнёс ещё одну фразу, которая также – странным образом – отозвалась в её сердце болью. Это были слова: «Катя, мне кажется, мне пора идти…» И тут же добавил ещё одну, довольно странную, реплику:

– Мы могли бы видеться и чаще.

– Но ведь я и так провожу с тобой каждые выходные!.. – растерялась от подобного заявления Екатерина.

Свободин ничего на это не ответил. Он просто грустновато улыбнулся и направился к лестнице, ведущей со второго этажа, – на котором жила Горелова, – на первый.

– Что ты имел в виду?! – крикнула вдогонку Дмитрию Катя.

– А ты подумай! – под аккомпанемент громко топавших по ступенькам ботинок донёсся снизу голос Свободина.

«Странная какая-то претензия с его стороны, – сконфузилась Горелова, закрывая дверь на засов. – Я и так уделяю ему всё своё свободное время! Я же не свободная художница, как он!»

Понедельник

После очередной безсонной ночи настал понедельник. Приведя себя в относительный порядок, Катя принялась собираться на работу. Она надела свои любимые чуть облегающие тёмно-синие джинсы, утеплённые зимние сапоги, серый шерстяной свитер и коричневую овчинную дублёнку с белым воротником.

Не обласканное лучами солнца февральское небо в очередной раз было хмурым. Пешая дорога до издательства занимала не более четверти часа, и Горелова – в своём плачевном состоянии – предусмотрительно не садилась за руль своей Тойоты Камри. К слову сказать, Катя уже не помнила, где в последний раз припарковала свой автомобиль. Возможно, она сделала это в нескольких кварталах от своей съёмной квартиры. Да и почему-то ей было всё равно, какой именно клочок земли теперь занимало её транспортное средство. Она просто не могла допустить, чтобы из-за её неловкого вождения кто-либо пострадал.

Пройдя по уютному скверу, по которому – наряду с ней – спешило на работу ещё несколько человек, Катя добрела до старого строения, в котором располагалось её издательство. Войдя в здание, Горелова кивком поздоровалась с охранником, прошла через турникет и пешком поднялась на второй этаж. В офисе издательства в этот момент находилось три человека. Одной из них была вчерашняя студентка Алевтина – сотрудница маркетингового отдела издательства. Двадцати трёх лет, невысокая и худощавая; с безпокойными карими глазами, которыми она недовольно зыркнула на подошедшую литературную редакторшу. Горелова её и впрямь сильно раздражала, – причём эта неприязнь усиливалась в Але с каждым днём.

Налево у окна, одетый в строгий серый костюм, сидел Анатолий – ведущий редактор. Ростом примерно метр восемьдесят, стройный, с внимательными серо-голубыми глазами; этот неженатый тридцатилетний мужчина был, несомненно, влюблён в Горелову, – однако влюблён безответно. Анатолий немного увлекался эзотерикой, – но лишь на уровне чтения книг и разговоров. Он втайне надеялся, что однажды узнает о жизни нечто такое… что поможет ему добиться большего успеха и в делах, и у женщин… и конкретно у красавицы Екатерины. Горелова и правда очень нравилась Анатолию – даже при всех тех аномалиях, что с ней уже долгое время происходили.

Третьим же (а, по сути, конечно же, номером один) из находившихся на своём рабочем месте был собственник издательства – Иван Звонимиров. Высокий – ростом под метр девяносто; стройный, но с развитой мускулатурой; почти всегда одетый в белый костюм и чёрные лакированные туфли; этот тридцатичетырёхлетний мужчина – не в пример Анатолию – очень нравился самой Екатерине. И вот здесь речь вполне бы могла пойти о взаимности… если бы не оставлявшее Горелову чувство, что Звонимирову её было попросту жаль. Понимающий и сочувствующий взгляд его серо-зелёных глаз, которым он встретил новоприбывшую Горелову, вновь напомнил девушке об этом. Хотя крылось в этом взгляде и кое-что ещё – то, что Кате не удавалось для себя пока что чётко сформулировать. Это было чем-то средним между осуждением и желанием помочь.

Звонимиров являлся человеком ярким и харизматичным, – однако было в нём и нечто такое, что выделяло его даже из когорты незаурядных личностей. Обычно приметные люди неизменно чем-то выделялись, – то есть самим своим естеством они как бы контрастировали со своим окружением. Кто-то отличался энергичностью; кто-то – смелостью и дерзостью; кто-то же, наоборот, своею теплотою и спокойствием; а у кого-то просто было оригинальное чувство юмора. Звонимиров же был примечателен тем, что одним только своим присутствием он словно бы сливал самых разных по натуре людей в некое единое целое. Он вовсе не растворялся в каждом, с кем соприкасался; так же он не был и «хамелеоном», кто ловко приспосабливался к любому встречному. Иван просто озарял каждого своего попутчика своим уникальным светом, одновременно позволяя ему и оставаться самим собою, и в то же время меняться… причём меняться неизменно к лучшему. Это и объясняло то, что Звонимирова любили и уважали в коллективе не просто из-за его номинальной роли владельца издательства. Его по-настоящему любили как человека и дерзкая Алевтина, и добродушный Анатолий, и потерянная в последнее время Екатерина. И, к сожалению Гореловой, она никак не могла вспомнить, когда же именно она познакомилась с Иваном. Возможно, они были знакомы ещё до приёма литературной редакторши на работу…

– Катя, привет! – увидев подошедшую в офис коллегу, Анатолий приподнялся со своего места. – Как себя чувствуешь?

– Спасибо, как обычно… – вешая в гардероб свою дублёнку, ответила Горелова, с трудом сдерживая в это время зевоту.

Алевтина исподлобья посмотрела на Анатолия. Она любила называть его дамским угодником за его извечные знаки внимания к Екатерине.

– Может, тебе кофейку налить? – последовало ещё одно предложение от «угодника».

– Спасибо, я сама… – усаживаясь за свой стол, ответила Катя.

Не сказать, чтобы Горелову сильно напрягала забота Анатолия. Однако большой радости она от неё тоже не испытывала. А вот фраза Звонимирова, сказанная им буквально через полминуты, обрадовала девушку гораздо сильнее:

– Всегда ценил в тебе самостоятельность, Катя. И попытки во всём разобраться самой.

Как-то раз наедине Звонимиров сказал Гореловой следующее: «Бывают вещи, на которые нельзя закрывать глаза. Возможно, теперь твои глаза постоянно открыты для какой-то особой цели. Ты увидишь то, чего не видела раньше. И, может быть, ты полюбишь это, когда настанет тот самый день».

Истинного смысла этих слов Катя на тот момент не поняла – этому суждено было случиться только в самом конце всей этой истории. Однако поддержку со стороны Ивана девушка чувствовала постоянно – и была ему за это безконечно благодарна.

Когда, намереваясь приступить к работе, Горелова включила свой компьютер, то увидела, что с часами на её устройстве снова было не всё в порядке. Они в очередной раз застыли на цифрах 19:39! Причём происходило это уже далеко не впервые.

«Почему именно это время так запало в память моему компьютеру?» – подумала Катя, как и прежде в таких случаях, поправляя часы вручную.

Первая половина рабочего дня постепенно катилась к своему обеденному завершению. В это время Катя работала над романом о Городе Мечты какого-то малоизвестного писателя. Звонимиров поставил это произведение для неё в приоритет, так как лично для него оно многое значило. А отказывать Ивану Екатерина не стала бы, даже если бы и могла.

Редактируя рукопись, Катя параллельно пыталась дозвониться до своей подруги, с которой она обычно ходила на обед. Это была Анна Сердцева, её ровесница, работавшая в школе учительницей русского языка и литературы. Это учебное заведение отделялось от издательства буквально парой кварталов, поэтому Анна и Екатерина чаще всего обедали вместе. Однако Горелову сильно смущало то, что за последние полгода ей крайне редко удавалось прозвониться на сотовый подруги. Абонент почти всегда находился вне зоны доступа. И на этот раз ситуация повторялась.

Алевтина, сидевшая позади литературной редакторши, смотрела на неё со злостью, пока та безуспешно набирала номер Сердцевой.

– Может, с моего телефона попробуешь? – с деланной вежливостью предложила маркетолог, бывшая уже не в силах наблюдать, как её коллега десятками раз – безконечно и безплодно – набирала чей-то номер.

Разумеется, Алевтину раздражал не сам тот факт, что Горелова постоянно пыталась кому-то прозвониться (пусть и по сорок раз за полчаса). Маркетолог прекрасно видела, что уже долгое время с Екатериной было что-то не так.

– Нет, Аль, спасибо, – с простодушной вежливостью поблагодарила девушку Катя, – там всё равно абонент недоступен.

– А я уж думала, что тебя заблокировали, – злобно сверкнула глазами Алевтина. – Видно, ты кому-то очень сильно надоела. Вот я бы на месте того, кому ты названиваешь…

– Ты не на её месте, – без раздражения, но предельно сурово вступился за Катю Звонимиров, – и, дай Бог, никогда на нём не окажешься.

Алевтина тут же замолчала. Невероятная психическая сила, которой веяло от Звонимирова, не оставляла ей иного выбора. Кроме того, хозяин издательства сильно нравился девушке – и как человек, и как мужчина. Но при всей своей симпатии Алевтина также побаивалась Ивана – по причине той самой имманентной силы, исходившей от него…

* * *

«Каждый говорит от имени царства, и все говорят противоположное. Они вправе говорить от имени царства. Пусть у немого великана будет возможность кричать.

Я одобряю это. Я ведь говорил о совершенстве. Прекрасная песня рождается из множества неудачных. Если люди боятся петь, не жди прекрасных песен.

Они противоречат друг другу, потому что нет ещё языка, который был бы в согласии с царством. Не мешай им. Выслушивай всех. Все правы. Но никто из них ещё не поднялся в гору так высоко, чтобы видеть правоту другого».

Сент-Экзюпери А. де. «Цитадель» [11, с. 314]

* * *

В тринадцать часов относительно дружный коллектив разошёлся на обед. Спустившись на крыльцо здания, Екатерина с неописуемой радостью увидела Сердцеву. Подруга ждала её на покрытом серой плиткой тротуаре. Маленького роста, полненькая, одетая в кожаное зимнее пальтишко светло-коричневого цвета, Анна смотрела на Горелову своими небольшими ореховыми глазками и улыбалась.

– А я звоню тебе, звоню!.. – воскликнула Катя и кинулась обнимать подругу.

В этот момент один из сотрудников организации, располагавшейся этажом выше издательства Звонимирова, проходил мимо девушек – и бросил на Горелову печальный взгляд, а затем покачал головой.

– Да уж, с этими звонками какая-то беда, – сказала Сердцева, когда Катя выпустила её из своих объятий. – Я всё время нахожусь в каком-то пространстве, где нет связи с тобой.

– А как остальные? – поинтересовалась Горелова, когда они зашагали в сторону столовой.

– С остальными у меня вроде нормальная связь… – задумчиво проговорила Анна. – С Серёжей Озеровым и Димой Помысловым – с нашими писателями – частенько разговариваю. С Юрой Успеховым, музыкантом, иногда общаюсь. Связь с ними нормальная.

– А с Димой Свободиным? – серьёзным тоном спросила Катя, посмотрев в сторону подруги, шедшей слева от неё.

– Да, и с ним связывалась недели две назад, – глянув в немного обезпокоенные глаза Гореловой, ответила Сердцева. – Мы с ним хорошо слышим друг друга. А вы с Димой до сих пор встречаетесь?

– Да… Опять все выходные у меня провёл, – впервые со вчерашнего дня в голосе Кати прозвучали радостные нотки.

– Рада за вас, – сдержанно улыбнулась Анна.

Через минуту девушки спустились в цокольный этаж помещения, где располагалась столовая. Оставив верхнюю одежду на напольной металлической вешалке, Горелова уже собиралась пойти за разносом для еды. Но тут она увидела, что её подруга не следует за нею.

– Ты что, Ань, опять есть не будешь? – несколько взволнованно спросила Катя.

– Да, не буду, – подтвердила Сердцева. – Потребности в еде как-то не ощущаю в последнее время. Да и разве я так уж сильно исхудала с тех самых пор?

Анна ласково улыбнулась; Кате же пришлось признать, что её подруга и вправду «почти не изменилась».

Когда Горелова вернулась за столик с тарелкою ухи в руках, Сердцева сказала:

– Да, кстати, с моим психотерапевтом Екатериной Опекунцевой у меня связь отличная!

– Это та самая, которая помогла тебе простить твоего мужчину? – усаживаясь за стол, уточнила Горелова.

– Не просто мужчину – всех мужчин! – весело смеясь, ответила Анна. – Я ведь раньше вообще была обижена на весь род мужской, ты помнишь?

– Помню! – Катя улыбнулась от нахлынувших трагикомических воспоминаний.

– Так вот эта твоя тёзка, психотерапевт, помогла мне избавиться ото всех этих обид! – с какой-то даже гордостью заявила Анна.

– А что тебе рекомендовала Опекунцева? – поинтересовалась Горелова.

– В первую очередь она советовала мне не игнорировать своё страдание, – ответила Сердцева.

– Поясни, – съев ещё одну ложку ухи, попросила Катя.

– Понимаешь, когда человек пытается не обращать внимания на свои переживания, они от этого только усиливаются, – глядя на подругу своими выразительными ореховыми глазами, разъяснила Анна. – Ведь боль, будь то физическая либо душевная, – это сигнал нашего существа о том, что нам нужно на что-то в себе обратить внимание. И если этого внимания не уделяется, – как в случае с игнорированием проблемы, – то сигнал, соответственно, будет только усиливаться!

– То есть когда наша сущность, наша Природа, посылает в наше сознание подобный болевой сигнал, то она просто настойчиво просит нас рассмотреть кое-что в самих себе? – сообразила Горелова.

В это время две молодые девушки за соседним столиком непонимающе посмотрели на Екатерину.

– Именно! – Сердцева тем временем радостно хлопнула в ладоши. – Поэтому, если человек хочет навсегда избавиться от своих страданий, ему нужно поступить ровно наоборот…

– «Отдаться» своей боли? – снова смекнула Горелова – и снова удостоилась сконфуженных взглядов сидевших неподалёку девушек.

– Да, – кивнула Анна, – нужно именно позволить своей душе «отболеть до конца». В психотерапии, как мне рассказывала твоя тёзка, это называется имплозивной терапией. Пациент по собственной воле, – что крайне важно! – старается усилить своё страдание до максимальной степени, которую он только способен выдержать. За один сеанс это должно быть не менее получаса, а порою и дольше. При этом ни пациент, ни врач не должны прибегать ни к успокоениям, ни к отвлечению внимания от страдания…

– Да, это я уже поняла, – Горелова понимающе кивнула, а Сердцева продолжила:

– В общем, таким образом психика пациента постепенно адаптируется к раздражителю, и боль отступает. Метод имплозивной терапии чаще всего используют для избавления от страхов. Ну, к примеру, человек до смерти боится пауков, – а ему вместо всяких там успокоений просто дают подержать членистоногого в руке! Да, поначалу страшно и неприятно. Но со временем никакого страха уже не будет!

– Ты проверяла? – съев ещё одну ложку ухи, с небольшой ухмылкой спросила Горелова.

– Я применяла этот метод к другой негативной эмоции, – сказав это, Анна слегка посерьёзнела.

– Ну, если я правильно тебя поняла, этот метод «погружения в боль» помогает справиться и с другими неприятными переживаниями? – уточнила Екатерина, одновременно наблюдая за тем, как те самые девушки, которые безпрестанно бросали на неё косые взгляды, подошли к кассирше… и жестом указали на Горелову.

В ответ сотрудница закусочной лишь покачала головой, а девушки с недовольными лицами покинули заведение.

– Да, Катя, таким методом можно избавляться не только от страха, – продолжила в это время Сердцева, – но и от гнева, и от уныния… Я сама избавлялась таким образом от обиды.

– Получилось? – искренне поинтересовалась Горелова.

– Да! – весело улыбнулась Анна. – Как меня только не дразнили раньше мои друзья: «дева-обида», «Анна Обидина»… А теперь перестали!

– Получается, что боль – это способ, которым существо человека сигнализирует ему о появившейся проблеме, – умозаключила Катя. – Вроде сигнализации о пожаре, – только о внутреннем пожаре, душевном.

– Верно, – кивнула Сердцева. – И телесная, и эмоциональная боль – это способ природы достучаться до разума человека, чтобы оповестить его о том, что в нём что-то происходит не так. Либо он небрежно относится к своему телу, либо деструктивно мыслит. И в последнем случае эмоциональная боль побуждает его пересмотреть свой образ мышления. Эта боль, как ты только что очень удачно сравнила, нечто вроде пожарной сигнализации: когда люди слышат сигнал тревоги, до них сразу же доходит, что нужно обратить внимание на происходящее вокруг, – ведь где-то что-то загорелось. А если они глушат своё страдание алкоголем или, не дай Бог, медикаментами, – то это то же самое, что затыкать уши берушами, дабы не слышать пожарной сигнализации…

– А от чувства вины с помощью этого метода можно избавиться? – спросила повеселевшую подругу Екатерина.

Сердцева почему-то не ответила сразу. И это сильно встревожило Катю; ей даже на секунду показалось, что Анна не просто ожидала от своей собеседницы этого вопроса, – но она также знала и причину, по которой та его задавала.

– Уверена, что можно, – ответила Анна после довольно тягостной паузы. – Дерзай! Если тебя правда сильно что-то мучает…

– Катя, к тебе можно? – над Гореловой, держа в руках разнос с первым и вторым, возвышался Анатолий.

– Толь, прости… – девушка посмотрела на коллегу извиняющимся взглядом. – Но мне тут с подругой нужно кое-что обсудить…

В ответ ведущий редактор лишь молча кивнул. На его лице Горелова успела прочесть грусть, переходящую едва ли не в скорбь.

– Катя, мне кажется, нам пора идти… – сказала «вечно сытая» Сердцева, когда её подруга уже доела свою уху.

И снова эта фраза отозвалась в душе Гореловой непонятной болью.

«Почему же я так болезненно реагирую на эти слова? – задумалась девушка. – Я не могу вспомнить, чтобы расставание с кем-либо так уж сильно ранило меня… Или я всё-таки о чём-то забыла?..»

– Да, пойдём, – после недолгих раздумий согласилась Горелова – и понесла в окошко моечной свои тарелку и разнос.

По пути девушка виновато посмотрела на Анатолия, который был вынужден занять другое место из-за её недавнего отказа. Мужчина даже не поднял на неё своих глаз.

Знала бы Катя, какую роль Анатолию предстоит сыграть в её жизни в этот самый день… Впрочем, тогда бы вся история получилась совершенно иной.

А пока Екатерина с Анной медленно прогуливались в сторону издательства. Вскоре они дошли до массивных металлических дверей здания, красиво отделанных деревом. Подруги уже собирались прощаться, как вдруг услышали два мужских голоса. Эти голоса были прекрасно знакомы им обеим!

– Ничего себе!.. – удивилась Сердцева. – Это они для тебя решили устроить?

Напротив входа в здание, в котором располагалось издательство, прямо посреди проезжей части стояли двое молодых людей. Это были известный музыкант Юрий Успехов и его приятель Дмитрий Помыслов – писатель, а также автор-исполнитель. Оба они были одеты в зимние ботинки, джинсы и лёгкие демисезонные пуховики. Помыслов был выше ростом: примерно метр девяносто и широкий в плечах (почти как его тёзка Свободин), с недлинными усами и бородой; своими радостными серо-зелёными глазами он смотрел на подошедших ко входу девушек, уделяя Екатерине всё же больше внимания, чем Анне. Юрий был пониже ростом – примерно метр восемьдесят – и также обладал крепким телосложением, пусть и сильно уступал в габаритах своему другу. Несколько напряжённые карие глаза Успехова зорко смотрели на обеих девушек, не отдавая никому из них особого предпочтения. На плечевом ремне у Юрия висела акустическая гитара. Одну из авторских песен, сочинённых Дмитрием, они хором пели в этот самый момент. Композиция называлась «Навек прощён» [17].

«И нет разлуки – Ты вечно со мной!
И в каждом звуке звучит голос Твой…
Глаза открыты: Ты гонишь мой сон!
Навек забытый навек прощён…
Навек забытый навек прощён…»

Глаза Кати в этот момент заслезились. Слова о прощении, которые пропевали ребята, отчего-то так сильно тронули её душу… И сейчас эти голоса словно бы вернули её к жизни…

– Ребята!.. Дорогие мои!.. Спасибо вам!.. Спасибо!..

Сказав эти слова, Екатерина, позабыв обо всём, двинулась в сторону Юрия и Дмитрия. Ей просто хотелось обнять их обоих – и поблагодарить за эту песню в этот самый момент.

Однако внезапно стройное унисонное пение молодых людей заглушил неистовый крик… и протяжный гудок автомобиля.

– Катя! Катя, с дороги! – закричал Анатолий, – а следом за ним и Анна.

В этот момент Горелова ощутила сильнейший толчок в спину. Это Анатолий, ринувшийся спасать девушку из-под колёс не успевавшего затормозить КамАЗа, изо всех сил толкнул её вперёд, убирая её тем самым с пути грузовика.

Сгруппировавшись и упав на локти, Катя увидела, как Успехов и Помыслов побежали за угол здания. Это было довольно странно. По крайней мере, они могли бы досмотреть, чем закончился едва не ставший трагическим инцидент.