Czytaj książkę: «1000 не одна боль»
Глава 1
– Аднан, я прошу тебя! Я не знаю его! Не знаююю! Зачем мне лгать? Зачем?
Он швырнул меня на пол с такой силой, что у меня потемнело перед глазами и заболела от удара спина. Жуткий, взбешенный. Я никогда его не видела таким, никогда не видела, чтоб люди теряли человеческий облик. Но сейчас мне казалось – передо мной разъяренный зверь с диким блеском похоти и ненависти в глазах. Я еще пыталась воззвать к нему, я надеялась, что все в этом мире можно решить словами, если правильно их подобрать. Но я, увы, никогда не имела дела со зверьми в человеческом обличии. Я все еще забывала, что это не мой мир.
– Аднан, послушай меня, прошу тебя. Я не знаю зачем, но меня оболгали. Я не знаю Асада… никогда не знала.
Он молчал, а тонкие крылья носа трепетали от того, как шумно он втягивал воздух и выдыхал. И ни одного проблеска понимания в ярко-зеленых глазах, которые сейчас так сверкали, что, казалось, они фосфорятся в полумраке, как у хищника, готового к нападению. Стянул джалабею через голову и отшвырнул в сторону, а я с ужасом попятилась по полу назад, глядя, как хаотично вздымается его мощная темная грудь. Никогда он еще не казался мне настолько огромным.
– Нет… нет, пожалуйста!
Смотрит исподлобья и идет на меня. Шаг за шагом, не торопясь, и этим внушает еще больше страха, чем если бы набросился сразу. В горле невыносимо пересохло, и все мышцы свело, как льдом сковало. Не знаю почему, но я вдруг вскочила на ноги и бросилась к двери, но он схватил меня за шкирку и швырнул обратно на пол, как робот, словно я была невесомой или легче пушинки.
Цепенея от страха, я застыла и смотрела, как араб развязывает тесемки шаровар. Мои глаза расширились, и я невольно перевела их вниз, к его паху и чуть не закричала, увидев его член. Я этого не вынесу, я не смогу принять в себя вот это. Я умру от боли.
Паника нахлынула ледяной волной и затопила с головой. Он же разорвет меня, я истеку кровью. Снова поползла назад, но бедуин наклонился и схватил меня за лодыжки, потянул к себе рывком так, что я опрокинулась на спину, пытаясь удержаться за ковры, стягивая их с пола, цепляясь больно ногтями за доски.
– Нет! Аднаааан! Нет! Ты же не зверь! Неет!
Это даже не крик – это вопль ужаса, и меня колотит крупной дрожью при взгляде на лицо, искаженное похотью, и потемневшие глаза, обещающие мне все муки ада. И я вижу, что его только распаляет мое сопротивление, оно его подхлестывает, как животное, чья добыча сопротивляется перед тем, как быть съеденной, и заводит охотника еще сильнее.
– Кто сказал, что я не зверь?
Сгреб меня за волосы и приподнял, нависая сверху, наши взгляды скрестились, и я поняла, что никакой пощады не будет. Это конец. Он больше не сжалится. Пришел мой час. А я так надеялась, что это будет по-другому. С ним, но все же по-другому.
– Не зверь… ты можешь быть другим, я умоляю тебя. Не надо со мной так.
– С тобой надо хуже. С тобой надо на улице перед всеми, отдать на забаву, чтоб каждый трахал твои дырки и рвал тебя на части. Заткнись и не зли меня, иначе так и будет!
– Аднаааан, – слезы застыли в моих глазах, но он больше в них не смотрел. Кричать и биться уже нет смысла. Он сильнее, он меня просто разломает на куски. Я должна молчать. Я должна… О господи, за что? Я не так мечтала… не так хотела. Любить его хотела, по-настоящему. Правда, хотела и смогла бы.
– Я на все соглашусь, Аднан. Я буду покорной, я буду такой, как ты захочешь, не надо так. Я стану на колени, я склоню голову… все, как ты захочешь.
Ничтожные попытки взывать к жалости, но у зверей жалости не бывает. Зря я забыла о том, кто он на самом деле. Он наклонился и схватил меня за щеки, сжимая их с такой силой, что у меня по ним слезы потекли.
– Молчи! Просить уже слишком поздно! Просить надо было Асада, чтоб не подкладывал тебя под ибн Кадира, просить надо было меня, рассказав всю правду с самого начала, а теперь заткнись и молись своему Богу, чтоб мне понравилась твоя дырка и я оставил тебя в живых, грязная шармута!
Разодрал на мне джалабею, швырнул в сторону, сдавил грудь ладонью, больно выкручивая сосок.
– Чувствуешь разницу? Когда ласкают и когда дерут шлюху?
Я попыталась сбросить его руку, но он зарычал и, схватив меня за запястья, завел их над моей головой, стискивая в кулак. Его глаза стали совершенно дикими, бешеными, казалось, он готов меня сожрать одним взглядом. Ничего человеческого, только сам облик, а там, под кожей прячется безжалостный дьявол, осатаневший от похоти и близкого получения добычи. Потянул за веревку вверх, замотал мои руки так, что если я ими дергала, то душила себя, затягивая петлю сильнее.
– Могло быть по-другому, Настя, если бы ты была той, кого я хотел видеть, а ты оказалась ядовитой тварью! И я буду трахать тебя, как тварь, перед тем, как ты сдохнешь, тоже как последняя тварь. Теперь все по-настоящему. Теперь никто не притворяется. Заткнись и ни слова больше. Хотя нет, ты можешь орать. Мне понравится, я точно знаю.
Рывком раздвинул мне ноги в стороны, нависая сверху.
– Понять хочу, почему все с ума от тебя сходили, почему каждый на тебя так реагировал и сдохнуть за тебя хотел, почему Асад тебя так сильно себе вернуть хочет. Наверное, за твою узкую щель или за умелый рот? Опытная шлюха? Опытная, спрашиваю? Куда он тебя брал? Куда ЕМУ ты позволяла тебя брать? Теперь я попробую тебя всю. Как идиот хотел и не трогал, как… куссс омммак!
Казалось, он говорит сам с собой, казалось, он слышит только себя, а не меня.
– Не была ничьей… твоей быть захотела. Твоей, Аднан. Любить тебя. Ласк твоих хотела, нежности, рук, поцелуев. Разве ты не чувствовал? Разве не видел? Посмотри мне в глаза, разве есть там ложь? Ты ведь умный, ты ведь… ты ведь должен понять, когда лгут.
Стиснул мои волосы и дернул к себе с такой силой, что я всхлипнула.
– Заткниииись! Не смей лгать. Я же не пощажу, я голыми руками язык выдерну, как жало змеиное. С Асадом трахалась? Его девкой была? Если б сказала, может, и пощадил бы.
– Не была. Ни с кем не была!
– Лживая… дрянь!
Ударил по щеке и голову мою запрокинул, укусом к шее прижался, зубами кожу оттягивая, всасывая, оставляя следы. С утробным рычанием, снова лицом к лицу, в глаза всматривается, и в его зрачках ад сверкает, жажда бешеная, неотвратимое желание обладать, сожрать, разорвать меня на куски.
Нет, не пощадит – раздавит, разорвет. Я не переживу этого, я боюсь боли, его до смерти боюсь.
– Только не причиняй боль… я ни с кем. Пожалуйста. Мне так страшно!
Замер, всматриваясь мне в зрачки, то в один, то в другой. На какие-то секунды даже блеск жуткий пропал, а потом снова глаза загорелись.
– Хорошая попытка… Опытная стерва! Кто только научил такому!
– Никто не учил. Ничему не учил, Аднан.
Шепотом, выгибаясь под ним, пытаясь снова поймать жестокий взгляд.
– Только не ломай… мне страшно, так страшно.
– Раньше надо было бояться, когда согласилась. Что тебе пообещали? Деньги?
– Работу обещали… во Франции. Я рассказывала. Проверь… ты же опытный, проверь. Никого не было.
– Именно это я и собираюсь сделать прямо сейчас. Боли твоей хочу. Кричи для меня! Громче кричи и, может, жива останешься!
Я сильно сомкнула веки, когда его руки разодрали мои ноги в стороны, придавливая колени к полу. Дернулась, когда вошел пальцами, растягивая, причиняя боль, не лаская. Унижая и заставляя застыть от паники и ужаса.
– Узкая… поэтому решил, что первый. Ты узкая маленькая шлюшка, Настя.
Хрипло стонет мне в ухо, придавливая меня всем весом к полу. Я дернула руками, и веревка сильнее сдавила горло. Меня всю трясло, и я покрылась бусинками холодного пота.
– Очень узкая, очееень, – от боли я распахнула глаза и зашлась в немом крике. Его пальцы сменило нечто иное, оно растянуло меня с такой силой, что я даже не смогла закричать, только хватать воздух широко открытым ртом. Дернулся вперед, и мне показалось, что меня разорвало изнутри, и обжигающая боль сковала низ живота и ноги. Я прокусила губы до крови и впилась ногтями в доски, застыв от напряжения, а потом силой дернула руками, натягивая веревку. Сдохнуть. Я хочу сдохнуть прямо сейчас! Но он не дал, размотал веревку и освободил руки, и я тут же в рыдании впилась ногтями в его плечи, пытаясь оттолкнуть.
Аднан сделал толчок и проник в меня намного глубже, приподняв ягодицы горячими пальцами, впиваясь в них, чтоб я не отстранилась.
Мне казалось, что, если он двинется еще раз, я умру от боли. Я не вынесу эту пытку. Я не могу. Это ужасно. Ничего прекрасного в этом нет. Я смотрела в потолок застывшим взглядом сквозь пелену слез, которые лились по щекам.
Пусть меня казнят теперь. Я не хочу домой и не хочу жить. Ничего не хочу.
Аднан вдруг ослабил хватку, взял меня за лицо, всматриваясь в мои глаза.
И толкнулся снова, набрасываясь на мои губы своими губами, проталкивая язык глубже мне в рот, а я не могу выносить его внутри, не могу выдержать этого адского жжения. Боль не стихает, она бесконечно невыносимая.
Внутри меня разрывало на части, я не могла пошевелиться, опасаясь, что будет еще больнее, если такое вообще возможно.
Почувствовала, как его губы скользнули по подбородку вниз, к шее, вызывая только омерзение и ужас, желание, чтоб все закончилось побыстрее.
– Альшитаааа, твое тело слаще, чем я мог подумать… твой запах сводит с ума. Что ты со мной делаешь? Ты мозги мне наизнанку вывернула… маленькая моя зима, мозги мне вывернула… хочу тебя, как безумец, как одержимый.
Его слова сквозь марево пытки, и лишь одна мечта – избавиться от его члена внутри, избавиться от него.
Хриплый, срывающийся голос доносится издалека, и я ненавижу каждую его вибрацию. А он целует мою шею, мою грудь, облизывает соски, не прекращая двигаться, и от каждого движения меня словно жжет раскаленным железом.
– Не могу остановиться, не могуууу…
Хрипло рычит мне в шею, кусая ее, осыпая дикими поцелуями мое лицо, боль затопила меня всю, кажется, я стала болью, сплошным синяком или ссадиной. Все тело свело от напряжения. Вздрагивая и всхлипывая, я смотрела в потолок, где-то там он двигался надо мной все быстрее и быстрее, пока не сдавил мое тело руками и не закричал, пронзив еще глубже так, что я заплакала еще сильнее, а внутри, где все ныло, как развороченная рана, разливалось что-то горячее и жгло еще больше.
– Альшитаааа, – целует мое лицо там, где слезы оставили следы на щеках, а я мечтаю о смерти. Мне уже хочется, чтоб меня казнили побыстрей. Нет, я не хочу жить, потому что он будет делать это со мной снова. А я больше не выдержу.
Слезы не текли и не высыхали. Я почувствовала, как он встал с меня, а ощущение его члена внутри все равно осталось. Мне казалось, что меня, и правда, разорвало на куски. Я почувствовала, что он лег рядом со мной. Какое-то время молчал. Потом повернулся ко мне, и, когда дотронулся, меня всю подкинуло от ужаса. Но он насильно привлек меня к себе.
– Не самый лучший первый раз, Альшита. Потом будет лучше.
От этих слов я снова застыла. Нет. О боже, нет! Я не хочу потом. Я ничего больше не хочу!
Я так и не смогла повернуться или разогнуться. У меня не двигались руки и ноги, и все еще дико болел низ живота. Бедуин встал с постели и вышел, вернулся через несколько минут, но я отвернула голову, чтоб не видеть его и не слышать.
– Я принес воду. Помойся. Ты в крови.
Мне было все равно. Я не хотела ни мыться, ни двигаться. Я хотела умереть.
– Слышишь меня?
Склонился ко мне, поворачивая за скулы к себе.
– Вымойся.
А у меня слезы по щекам снова побежали. Как все просто. Вымойся. А душу мне кто вымоет? А раны там внутри кто залечит?
– Настолько больно?
Казалось, он недоумевает, а мне голос его слышать даже не хочется.
– Утром привезу к тебе Джабиру.
Я даже не пошевелилась, почувствовала только, как он сам вытирает мои ноги, глаза закрыла и лицо ладонями. Мне было все равно. Пусть делает, что хочет. Больнее уже, наверное, быть не может. Как и унизительней.
Я погрузилась в болезненный сон, скорее, похожий на беспамятство, отодвинувшись от него как можно дальше, чтоб даже дыхание не чувствовать. Проснулась от того, что снаружи доносились крики и голоса.
– Каз-нить! Каз-нить! Каз-нить! Шармуту Асада каз-нить!
Слышались удары о стены хижины. Аднан резко поднялся и сел, посмотрел на меня и встал с матраса, накинул джалабею. Я услышала, как он вышел из хижины, и почувствовала облегчение. Пусть не возвращается. Никогда. Чудовище. Нет в нем ничего человеческого, зверь он, и люди его звери. Никогда мне не стать частью этого мира, да и не примут они меня никогда.
– Все разошлись! Казни не будет.
Послышался громовой голос, и шум на несколько мгновений стих.
– Как не будет?
– Она Асадовская подстилка! Что значит – не будет? А как же месть?! Как наши люди, Аднан?
– Я сказал – казни не будет!
Как это не будет? Будет! Я хочу казнь! Пусть казнят! Так правильно!
Я поднялась с пола, пошатываясь и не чувствуя ног, голова ужасно кружилась, и ощущение, что во мне все еще что-то есть, осталось. Словно ноги до конца вместе свести не могу. Пошла к выходу из хижины, толкнула дверь и вышла наружу.
Дом окружили люди с камнями в руках, впереди всех стояла та самая женщина во всем черном, родственница Амины. Она держала факел в одной руке и камень в другой.
– Вышла шармута! Вот она! Убейте ее! Ведьму проклятую! Из-за нее наши сыновья и мужья с отцами погибли!
Аднан резко повернулся ко мне и успел подхватить на руки, прежде чем я упала. Теперь я его голос слышала сквозь плотную вату.
– Никакой казни и расправы! Люди Асада солгали! Всем разойтись!
– Она заморочила тебе голову!
– Да! Ведьма заморочила голову! Белобрысая дрянь!
– Это ты мне сказала? Не боишься без языка остаться? Казню лично каждого, кто к ней приблизится! Ясно? Не посмотрю – женщина или ребёнок! Каждого! Разошлись!
Почувствовала, что меня куда-то несут, потом положили обратно на матрас, прикрыли чем-то теплым.
– Упрямая девочка-зима. Умирать еще рано. Знать бы только, какого черта… все это.
Ненавистный голос продолжал раздаваться рядом, а мне хотелось, чтобы он исчез, испарился, и проснуться в маминых объятиях.
– Рифат, вытащи из ямы людей Асада. Проведем еще один допрос.
– Они мертвы, Аднан. Все!
Глава 2
Икрам дал ей какое-то зелье, и она уснула. А он нет. Он места себе не находил. Ему нужно было знать и понимать. Неизвестность с ума сводила. Убедиться, что чиста, что не имела ничего общего с Асадом. Девственность лишь утихомирила адскую ревность… но она никак не гарантировала того, что ее не подослали вывернуть ему мозги наизнанку, что не в этом ее истинная миссия.
И в голове пульсирует ее тихое «Аднан, Аднаааан». Никто не произносил его имя так нежно, с таким отчаянием и так необычно. Он никогда не испытывал этого трепета лишь от звучания своего имени в чьих-то устах. И сердце дергается в ответ, просит, стонет, чтоб еще раз услышать, еще раз кожей почувствовать. Ему казалось, что это не на ее груди он выжег первую букву своего имени, а она выжгла внутри него свою, и этот шрам горел огнем, саднил, нарывал от одной мысли о ней.
Лживая дрянь просто нашла к нему подход. Она влезла змеей ему в душу, ее научили, она шпионка Асада. Маленькая лицемерная шармутка, недостойная, чтоб он марал свой язык, произнося ее имя по-арабски. Нет, он не пощадит. Казнит суку. Но вначале раздерет на части, утолит голод, вонзится в нее и превратит в простую смертную с дырками для его члена. Ничего особенного. Аднан не слабак – русская сучка умрет после того, как он прольет в нее свое семя.
Но мысли о ее смерти причиняли ему боль. Там, где та самая буква натягивала мясо и сухожилия, болела под кожей. Он должен был ее убить еще до восхода, едва увидел доказательства предательства. И не смог. Потянул время. Потянул намного больше, чем полагалось.
Представить не мог, что его люди посмеют тронуть пленницу в яме. И напрасно. Она больше не была его женщиной, а стала всего лишь узницей. Внегласно они имели право сделать с ней, что угодно. Внегласно. Но они знали, что она принадлежала ЕМУ, а у него не бывает бывших, никто не смеет тронуть то, к чему прикасался он, если Аднан сам не решил иначе. И это правило тоже было внегласным. Они его нарушили. ПОСМЕЛИ! И это сводило с ума. Чья-то похоть и вожделение по отношению к той, кого он даже не попробовал, а хотел так, что скулы сводило и в паху огонь разливался. Сатанел от одной мысли о белой девчонке. Он захотел ее заклеймить, отметить собой, смять ее тело, оставить на нем следы своих пальцев, зубов, ногтей – не важно что, но чтоб трогать ее, трахать ее, кончать в нее. Стереть с ее тела любое другое прикосновение, забить своим запахом и отпечатками, расписать ее всю собой. Ревность зашкалила с такой силой, что ему казалось – он сдохнет, если не возьмет ее перед казнью.
Ее страх только злил еще больше, ее голос сводил с ума, раздражал, снова заставлял сомневаться, Аднан хотел отнять возможность говорить, закрыть ей рот скотчем, он мог отнять почти все, включая ее жизнь, но хотел только то, что она могла дать ему добровольно. Хотел то, чего никто и никогда не давал, то, что ему самому было до сих пор не нужно, то, чего не знал и во что никогда не верил. Он хотел ее душу, мысли. Понять хотел, чего она хочет на самом деле. Хотел, чтоб она его была. Чтоб любила звук его имени, как он любил его слышать ее голосом. Но Аднан знал, что любви на самом деле не бывает. Любила его лишь мать и верила, что любима его отцом, которому на самом деле было плевать на нее. Ну и к черту любовь. Аднан возьмет ее тело, заставит бояться, заставит дрожать от ужаса, если не от вожделения.
А когда вошел в нее раскаленным от похоти членом, словно по позвоночнику огненная магма потекла и в голове взорвался фейерверк – не солгала. Не было там никого, кроме него. Первый он. Как и думал раньше. Не ошибся. Не подвело чутье, и удовольствие разлилось по всему телу, обжигая страстью, диким желанием, болезненным наслаждением. Но остановиться уже не смог, Аднану было мало. Ее тела мало. Он не хотел причинить страдания. Стонов ее захотел, чтоб снова имя его шептала, задыхаясь, извивалась в руках.
Но голод и желание оказались сильнее, потерял контроль. Излился в ее истерзанное тело так, как никогда и ни с кем другим, рассыпался в прах. Наслаждение граничило с агонией, и понимал, что она может дать больше. Это не все. Это лишь жалкие крошки. Физиология. Если бы в этот момент Альшита кричала не от боли, а от наслаждения, если бы не плакала и не всхлипывала, а шептала его имя и закатывала глаза в экстазе, он бы сошел с ума от счастья. Впервые сошел с ума с женщиной.
И его накрыло диким разочарованием, когда понял, что сломал, что раскрошил то самое в ней, что его привлекло. Этот бунт, ее смелость, ее дерзость, которая его злила и восхищала. Она стала прозрачной, словно посинела, даже губы потеряли свой цвет. Напоминала ему белоснежную бабочку с надорванными крыльями. Нет, он не жалел, что взял ее. Он жалел, что сделал это именно так… никогда и ни с кем не делал, а ее буквально растерзал и ни черта не понимал почему. Дьявольские эмоции будила в нем эта русская девчонка. Превращала его в животное.
Когда понял, что толпа растерзать хочет, ощутил это дикое чувство – желание убить каждого, кто осмелится причинить ей боль. Убить жестоко и кровожадно, чтоб другим не повадно было.
Привезет к ней Джабиру. Пусть посмотрит, что с ней. У него были девственницы и раньше, никаких увечий он им своим вторжением не наносил. Конечно, у него внушительные размеры, но не настолько, чтоб разорвать девчонку на части. А внутри поднималась паника, а что, если она вся маленькая там, нежная, узкая. Ведь он ощутил эту узкость своей плотью, она башню ему снесла. Если что-то там сломал, нарушил…
И эти дохлые твари. Кто убил людей Асада? Кто из своих посмел это сделать? Среди них есть гнида, работающая на их врага. Теперь это уже точно.
* * *
Джабира не хотела ехать в лагерь. Старую ведьму пришлось тащить насильно угрозами и увещеваниями. Ради кого другого он бы этого не сделал, но бледная и полумертвая девчонка сводила его с ума своим видом. Он боялся, что сильно навредил ей.
– Что? Разбушевался твой внутренний зверь? Я всегда знала, что в тебе живет дьявол, и отцу твоему говорила, что рано или поздно ты превратишься в очень опасного и неуправляемого хищника. Зря он тебя отлучил от дома и от своего контроля избавил.
– Не болтай. Ты мне и без языка можешь пригодиться. Два раза думать не стану.
– Что сделал со своим подарком? Сломал?
– Хочу, чтоб ты мне сказала. Я не знаю.
– Вези сюда, и скажу.
– Нет, со мной поедешь. Больно много чести к тебе, ведьме, на поклон идти.
– И все же пришел.
Она была права – он пришел. И оттого злился.
– Не поедешь – я завалю твою пещеру, а тебя посажу в яму.
– И ты считаешь, это умный поступок?
– Ты не оставляешь мне выбора своим упрямством. Вылечишь девчонку – верну тебя в деревню. Не будешь по пещерам прятаться. Покровительство свое дам.
Глаза старухи сузились. Предложение ее явно заинтересовало. Через минуту она уже была готова влезть в седло его коня.
А сейчас он стоял за порогом хижины и ждал, что она скажет. Словно от этого зависела его собственная жизнь. Она вышла спустя час, если не больше. Вышла и увлекла его с собой под навес, закуривая длинную трубку и вызывая дискомфорт своим проницательным взглядом.
– Боишься? Каково это чувствовать страх, Аднан?
– Я не чувствую страх. Мне нечего бояться.
– Неужели? А как же страх потерять? Страх чувствовать себя виноватым в этой потере?
Он промолчал и отвернулся, глядя на то, как солнце закатывается за барханы, окрашивая их в кроваво-красный цвет.
– Любовь приносит этот страх, как и боль. Они идут об руку. Всегда вместе, верные спутники друг друга.
– Любви нет. Ее придумывают лишь идиоты, чтобы прикрывать ею свои безумства и похоть.
– Ты причисляешь себя к идиотам?
Резко повернулся, и зеленые глаза вспыхнули яростным огнем.
– Тебе надоело жить?
– Нет, мне когда-то надоело лгать и лебезить. За это ты меня уважаешь, Аднан ибн Кадир. Старая Джабира говорит, что думает.
– Не боишься?
– Не ведают страха лишь глупцы. Я боюсь. Но жажда сказать правду превыше этого страха.
Наглая ведьма, совершенно потерявшая уважение, все же восхищала его. Он ненавидел и презирал трусость в любом ее проявлении.
– Ты впустил русскую девчонку намного глубже, чем просто похоть. Ты позволил ей поселиться вот здесь.
Ткнула пальцем ему в грудь.
– Теперь ты будешь чувствовать боль вечно, пока не умрешь. Впрочем, иногда эта боль будет счастливой. А иногда будешь готов выдрать собственное сердце, лишь бы не подыхать в агонии.
– Ты несешь полную ересь, старая. Мне неинтересны эти бредни. Скажи мне, что с девчонкой? Ты осмотрела ее?
– Осмотрела. Ничего особенного. Немного потертостей, парочку синяков и ссадин. Жить будет. Не порвал ты ее и не покалечил. Физически.
И вперила в него пронзительный, полный гнева взгляд.
– А морально ты ее растерзал и разломал на куски. Женщины болезненно переживают насилие. Оно оставляет шрамы внутри. Жуткие, незаживающие раны. И они еще причинят много боли вам обоим. Надо было держать зверя на цепи.
– Она, возможно, предательница! Возможно, ее подослал Асад.
Ведьма отрицательно покачала головой.
– Нет. Девчонка не пришла от Асада.
– Ты не можешь этого знать наверняка.
– Не могу. Но я редко ошибаюсь в людях. Найди кого-то, с кем она сможет говорить, чтоб не оставалась одна. Ты нанес ей серьезную травму. Слишком жестоко для первого раза… даже не знаю, как ты теперь сможешь получить свой второй. Вряд ли тебя впустят добровольно.
И это разозлило больше всего. Потому что знал, что она права. Сам думал об этом… думал о том, что сдохнет, если не получит ее тело еще раз. В ближайшее время.
– Ты и поговоришь. Останешься в деревне.
Ведьма вскинула голову и выпустила густые кольца дыма.
– Они не примут меня. Ты сам знаешь.
– Примут. Я прикажу, и они будут лизать тебе ноги.
Ведьма усмехнулась.
– А говоришь, что я несу ересь. Для кого еще ты смог бы вернуть в деревню ту, кого закидали камнями и изгнали много лет тому назад?
– Какая тебе разница? Ты вернешься сюда и получишь мое покровительство. Вылечишь девчонку. А затем я заберу тебя в Каир.
– Я не поеду в Каир. Мое место здесь. Не проси и не приказывай. Я не подчинюсь.
– Посмотрим. Иди к ней, Джабира.
Едва силуэт ведьмы скрылся за дверью, Аднан услышал шаги и обернулся – Рифат направлялся прямо к нему. Одежда в песке и усталый взгляд – вернулся с разведки вместе с отрядом.
– Ничего нового. Все чисто.
– Это временно.
– В деревне недовольны. Ты отменил казнь и привез Джабиру.
– Недовольные есть всегда.
– Так много? Почти вся деревня?
Аднан отпил воды из фляги и снова повернулся к барханам – солнце почти село, и лишь розовато-фиолетовые блики все еще переливались на песке.
– Ты оставишь ее себе после всего, что узнал.
– Оставлю. Потому что я так хочу.
– А как же Асад и фото?
– Я узнаю, что это за снимки и кто их подделал. Не зря все трое пленных убиты. Среди нас предатель. А девчонка оказалась чистой.
– Чистой?
– Да, чистой. По крайней мере, физически. Я ее первый мужчина. Как, впрочем, и последний. Тронет кто – казню лично. Через несколько дней поедем в Каир. С отцом хочу встретиться и людей просить. Заодно Альшиту домой отвезу.
Рифат не по-доброму усмехнулся.
– С женой познакомишь?
– Мы, кажется, уже договорились, что моя личная жизнь тебя совершенно не касается.
Поднял тяжелый взгляд на помощника, и тот тут же опустил голову.
– Прости. Я только спросил.
– Не спрашивай о том, что тебя не касается.
