Czytaj książkę: «Сказка о якудзе для простушки»

Часть первая. Обрести

«Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая или кимвал звучащий.»

Новый завет. Первое послание к Коринфянам святого апостола Павла. Гл. 13.

Пролог. «Имя мне…»

«Я всегда был сам по себе, всегда был одним. Я никогда никому не подчинялся, и не собираюсь. Живу, как живу. Жизнь без цели, просто путь, по которому я иду. Мне не надо ничего большего. Я ничего не жду от этой жизни. Я живу лишь мгновением, что есть сейчас. Я живу лишь для себя и ради себя, дерусь, защищая себя, свои амбиции, свою свободу. Я свободен от любых оков. Живу в своё удовольствие…»

Что есть человеческое имя? Просто название, способ обозначить? Если так, то почему в нашей голове некоторые имена бывают связаны только с определёнными людьми? Почему мы их даже с другой интонацией произносим у себя же в голове, имея в виду именно этого человека, а не соседа снизу, который по счастливой случайности оказался тезкой того, первого?

И да, психологами обозначено, что звук собственного имени для человека является самым приятным. Карнеги поэтому и советует называть людей только по имени, и это один из путей, как завоевать их расположение.

Если же напротив, ты не хочешь этого, или хочешь скрыть себя за завесой дистанции по каким-либо причинам, то можно заменять имена, использовать глупые клички, фамилию, или даже отчество. И вроде бы и человек обрастает личностью, а вроде бы на дистанции, не так близко.

Он ненавидел своё имя.

Захар.

Каждый раз оно вызывало в нём приступ фантомной тошноты, что раздражением пробегала по позвоночнику. Его так назвала его мать, которая никогда его не любила. В честь деда, которого он никогда не знал.

Он протёр рукой запотевшее зеркало ванной и невидящим взглядом уставился на своё отражение.

«Этому меня научила ты, мама, научила ненавидеть себя.

Ещё в тот момент, когда осознала, что сделать аборт уже поздно. Ты научила меня жить по нынешнему подобию, когда, каждый раз кормя меня подзатыльниками, посылала порошайничать, когда я часто ложился спать голодным. Я научился выживать в этом жестоком мире. Научился нападать, чтобы не напали на меня, научился кусать, чтобы не укусили меня. На улице я познал всю правду жизни. Познал саму жизнь…»

Он пытался прятаться за какими-то нелепыми кличками, которые ему давали.

Заха. Бэха. БЗГ.

В каждом обществе, в которое он попадал, его называли по-разному. Видимо, с ним всегда хотели иметь какую-то дистанцию, что-то, что убережёт от его тяжёлого взгляда или кулака. Но он не поэтому ненавидел эти клички, нет. Просто они все походили от его имени, фамилии, или инициалов. А он больше всего на свете жаждал просто содрать с себя эти проклятые сочетания слов, которые хранились в его паспорте, но отчего-то за них сильнее всего и держался.

«Я был готов к жизни, когда меня забрал к себе отец, когда тебя, мама, было уже не спасти из плена наркоты. Я был готов теперь познать и все радости столь громкого имени моего отца. Внебрачный сын самого крупного акционера, а по-совместительству, и председателя одной из самых известных компаний страны – шутка ли?»

И всё же он ненавидел свою фамилию больше всего.

Бэх.

Три буквы. Могущество и власть. Презрение и обида.

«Я был готов к тому, что хотя человек, приходящийся мне кровным отцом, и пытался всячески меня поддерживать, что хотя меня вроде бы и приняла его жена, я, как и прежде, останусь одним. Я был готов к тому, что сводные братья и сёстры меня будут презирать. Я был готов прочесть в их глазах, как и в глазах многих других, столь обидные слова. Я был готов…».

Внебрачный вылупок. Бастард. Отребье.

Сильный и агрессивный. Его не задеть таким.

«Ты научила меня быть готовым к любой подлости судьбы. Ты научила меня жить и быть готовым умереть без тоски, без любви, без жалости.

Тоска… О чём тосковать? Да и зачем, когда ты почти властелин этого мира?

Любовь? Что это? Я не познал её. Пустое слово, которым прикрываются слабаки, пытаясь не выдать свою слабость. Привязанности делают нас слабее.

Жалость… Самое жалкое из чувств. Люди недостойны жалости. Они сами виноваты зачастую в своих бедах. Сами пускай и выкручиваются. Жалость к себе? Ещё более жалкое зрелище!»

Кайзер. Бессердечный Император.

Ему нравились эти имена. Хотя нет, даже не так, он попросту мог их терпеть, считал их сносными.

«Я умею жить. Жить моментом. Жить мгновением. Делать то, что я хочу…»

Намахагэ.

Вот имя, которое он действительно любил.

Ему дал его ещё старик Саотоме – мудрый японец, который в раннем возрасте мигрировал из Японии, избегая суда там. Здесь он успешно ассимилировался с уголовным кругом, который возглавляли «братки», а вскоре создал собственную преступную группировку. В эту банду часто вербовали молодых людей с улицы. Попал под влияние преступников и тринадцатилетний Захар, который благодаря бесстрашию, граничащему с безумием, быстро завоевал расположение и этого своеобразного Оябуна – главаря этой недо- или полу- якудза-организации. Именно там он научился драться, не хаотично, как было ранее в попытке защитить себя, но уверенно, применяя тактические уловки. И именно Саотоме, который видел в молодом человеке достойного приемника, успел вложить некоторые правила в голову парню, которые позже стали его Кодексом чести.

– Смотри на это по-другому, – говорил главарь молодому парню, который, наплевав на школу, всё больше времени проводил за выбиванием долгов для банды, – ты не чинишь зла, по сути. Ты наказываешь лентяев и тех, кто решил нас кинуть. Некий аналог плохого Санты. Демон Намахагэ.

Пока его мысли скакали от одной к другой, плетя свою мрачную вязь в его голове, он отметил, что зеркало снова запотело. Протерев его рукой снова, он теперь осмысленно взглянул на себя и криво улыбнулся.

«Ибо имя мне Захар Бэх! И не мир нагнёт меня, а я его!»

После, он в голос расхохотался, не беспокоясь о том, что может разбудить спящую в соседней комнате девушку.

Из зеркала на него смотрел молодой парень лет девятнадцати с короткими белыми волосами. Из коротких прядей его капала вода, которая стекала на слегка загорелое подтянутое тело, что ему наверняка бы позавидовал и сам Адонис, если бы не несколько изъянов – шрамов, которые залегли вечным напоминанием о физических муках, что доводилось переживать парню. На лице его блуждала самодовольная ухмылка, а светло-зелёные глаза были немножко безумными. Хотя, отдавая дань правде, стоит сказать, что они были такими почти всегда. Наверное, такое впечатление создавалось от того, что они были глубоко посажены и прятались под неровными бровями, которые в таком сочетании давали нотку какой-то притягательной агрессии и ехидства. А может, виной был их почти бесцветный вид, что создавал печать какой-то пелены в его взоре.

В левом ухе у парня была клипса в форме катаны, боевого меча, что им так гордились самураи, на правом плече – татуировка коротких мечей танто в количестве трёх штук, два из которых смотрели лезвием вниз, а один, тот, что посредине, вверх. На спине у молодого человека была выбита чернилами картина страшного существа, которое было окутано драконом. Это была татуировка демона Они, японского демона, что сидел на валуне, пока дракон оскаливался всем тем, кто посмел поднять на него свой взор. Эти тату, выполненные в традициях японского криминалитета, сделанные по страшной глупости, столь ненавистные ныне своему носителю, связывали его с криминальным прошлым, с которым он так пытался покончить после смерти своего наставника Саотоме. Но это было очень сложно, ведь именно в банде Саотоме, именуемой Ёкай-но-кай, что означало «Братство Демонов» он некогда занимал почётное третье место по силе и влиянию в семёрке самых сильных, в семёрке так называемой администрации, приближённой к главарю. Танто на плече парня как раз таки и означало его место в этой группировке, а тату демона исполняло двойную роль: говорило о его прозвище и возвещало о роде деятельности, что был связан с насилием.

Молодой человек фыркнул, прекратив предаваться воспоминаниям, сбросил белое полотенце, которое до этого удобно расположилось у него вокруг бедёр и начал неспешно одеваться. Одевшись, он не спеша вышел, и, даже не взглянув на девушку, лежащую в кровати, направился прочь. Впрочем, так было всегда: он никого не заставлял, ему предлагали – он брал, ничего не обещая взамен, ничего не давая взамен. Он не страдал от разлуки и знал, что не будут страдать и о нём. Просто симбиоз. Ничего лишнего. Инстинкты и всё.

Довольной походкой парень направился к себе домой. Всё-таки, что не говорите, а к факту, что сейчас выходные, присоединился ещё тот факт, что после отдыха после бурно проведённой ночи можно будет набить одну рыжую физиономию, и это несказанно радовало сына богатейшего человека в городе.

Пожалуй, скажи Захару сейчас кто-то, что через некоторое время в его жизни произойдут столь крупные перемены, как и в нём самом, место этого человека было бы на кушетке рядом с тем несчастным, который бы попытался пристыдить бывшего уголовника за его татуировки, появившиеся в столь раннем возрасте. Но судьба странная штука. Она не спрашивает нашего согласия, а просто всё берёт и меняет, втягивая порой нас в самые непредсказуемые приключения… И Бэх не исключение. Держись, парень, судьба уже сложила свой пазл, относящийся к тебе, и скоро, очень скоро, тебя затянет в воронку необычных событий…

Глава 1. Пляски с костлявой

– Что, Рыжик, обосрался? – вытирая кровь с разбитой губы тыльной стороной ладони, спросил Захар. На его лице по-прежнему был запечатлён безумный, даже какой-то звериный оскал.

– Да пошёл ты!.. – рыкнул его противник, поднимаясь на ноги. Когда они поравнялись, стало очевидно, что парень с волосами цвета микса спелой пшеницы и ярко-огненной ржавчины, выше Бэха на полголовы, что, правда, не мешало беловолосому периодически посылать того на татами. Чёрная майка противника была полностью мокрой: местами от пота, а местами от крови, которая стекала с его разбитого лица. – Не хватало ещё… – он говорил тяжело и прерывисто, пытаясь восстановить дыхание, – чтобы какой-то богатенький засранец, вроде тебя, меня тут жизни учил.

– Тут ты ошибся, Агарков, – проговорил, тяжело дыша, Намахагэ, – я могу разве что научить тебя смерти, но никак не жизни, – и безумно захохотав, молодой человек рванулся в бой.

Игорь Агарков последовал его примеру. Два яростных зверя сцепились в схватке, которая уже давно вышла за пределы спортивного спарринга. Но их никто не останавливал, не было среди присутствующих таких смельчаков. Все просто заворожено наблюдали. Все знали, что остановить их может только один человек, но тот, предугадав истинную цель визита этих бойцов, где-то скрылся, давая им в волю побить друг друга, давая оставить здесь, в этом зале всю агрессию, всю злость, обиду, боль… Пускай они сами того не осознавали, эти два столь похожих в своих потерях человека, пускай они никогда этого не признают, но Дмитрий Дмитриевич Томчин, или как его звали его ученики, Дэдэ, старый боец, ушедший в отставку из-за травмы и теперь тренирующий молодое поколение, это знал. Именно по этой причине он позволял им такое, именно поэтому он каждый раз уходил «по делам», когда они выходили на арену. Он знал… Он всё прекрасно понимал…

А в это время Бэх нанёс Агаркову удар левой рукой в лицо, тот поставил блок и нанёс контрудар. Заха сделал нырок и ударил в живот оппоненту, но тут же по неосмотрительности получил коленом в голову. Оба противника разошлись, восстанавливая дыхание, а потом снова продолжили сей опасный танец. Игорь, пользуясь преимуществом в растяжке, нанёс своему оппоненту сокрушительный удар сверху вниз пяткой, от чего тот на мгновение потерял осознание действительности и, подобно своему противнику пару минут назад, повалился на ринг. Придя в себя, он тут же поднялся на ноги, готовясь опять атаковать.

И тут двери в зал с грохотом открылись – явился старик Дэдэ. Он был в просторных клетчатых штанах и в такой же клетчатой рубахе, а на лице – солнцезащитные очки, неизменный аксессуар грозы всех бойцов. Немного прихрамывая на правую ногу, он медленно прошёл в зал и сказал:

– Всё, ребятки, на сегодня тренировка окончена, – в зале возникла гробовая тишина.

– Но, блин, я только вошёл во вкус, – возразил Захар, выплёвывая кровь.

– Я сказал, – тихо, но чётко и грозно проговорил тренер, – тренировка на сегодня закончена.

Тихо выругавшись, беловолосый парень развернулся и направился в душевую. Пожалуй, старик был единственным человеком, которого Бэх уважал и с которым он не спорил. Агарков так вообще не возражал старику, ибо когда-то последний тренировал его лично, видать, и досталось тогда рыжему на всю жизнь вперёд. От подобных мыслей бывший гроза улицы повеселел.

Скинув с себя красные шорты и некогда белую, а теперь красную от крови, майку, наш герой направился в душ.

Холодная вода, что струйками стекала по его накачанному телу, уносила за собой кровь, которая всё ещё сочилась из ран, и усталость, которая поспешила была напомнить о себе, но теперь, казалось, уходила прочь в путешествия по канализации. Свежие ссадины и раны отзывались неприятными ощущениями, но парню на это было наплевать. Хотя даже не так, ему не было напевать. Каждый раз он чувствовал, как внутри него отзывается какое-то извращённое, почти садистское удовольствие от того, как он себя истязает, разрушает собственными руками и снова возводит всё на круги своя.

Закончив с душем, Бэх вытерся, надел свой старый чёрный спортивный костюм, и, не сказав никому ни слова, направился домой.

Было уже темно. Последние прохожие лениво расходились по домам. В воздухе стоял запах свежести и булочных изделий из магазина, что за углом.

Вздохнув на полную грудь, Заха пошёл по переулку, в котором, казалось, он уже знал каждый кирпичик.

Хорошо же он подрихтовал рыжего! В следующий раз Ага так просто от него не уйдёт!

Опьянённый своими мыслями, молодой человек и не заметил, как вышел в небольшой скверик, где его уже ждали.

Длинный худой парень, что со скучающим видом опёрся на столб. Накачанный здоровяк, который разминал кисти рук и что-то про себя бубнил. Несколько личностей явно уголовной внешности позади… Компания собралась ещё та…

– Твою мать! Почему меня одного не могли отправить?! Зачем приставили ко мне такого мудака, как ты? – ныл здоровяк. – Я сам могу его ушатать. Так ещё и этих послали. Клянусь, когда-нибудь я выбью дурь из этого ублюдка Сэки!

– Кого это ты ушатать собрался? А, отброс? – окликнул Захар этих тёмных личностей. Тень полностью скрывала его, оставляя доступным взгляду лишь силуэт. Но наш герой не воспользовался этим своим преимуществом неожиданности. Он ни за что в жизни так бы не сделал. Человек, привыкший к прямолинейным действиям, он, словно великий князь Святослав, который правил за много лет от этого времени, этой репликой огласил «иду на Вы».

– Ты кого это отбросом назвал? Я тебе сейчас все кости раздроблю! – взревел здоровяк, норовя вот-вот напасть на беловолосого, который уже осклабился в ответ.

– Придержи коней, Беляш! Не недооценивай его. Всё-таки он наш предшественник, – проговорил тот, который подпирал столб, после чего его товарищ немного поутих, видать, вспомнив «легенды», которые в их банде ходили о Бэхе.

Последний уже полностью вышел в скверик и, ухмыльнувшись, спросил:

– А вы, значит, новые шавки Сэки? Что ж, – протянул он, – не могу сказать, что мне приятно с вами познакомиться. Но если вы за автографом, то спешу вас разочаровать: мои приёмные часы уже закончились.

– У нас к тебе дело, Намахагэ, – знакомая кличка неприятно резанула слух.

– У вас? Ко мне? – некогда Третий из Ёкай рассмеялся. – Ну же, удивите меня.

– У господина Сэки к тебе есть неоконченное дельце, – поправился длинный.

– Меня с ним ничего не связывает. Я свободен!

– Ошибаешься, Заха, – рыкнул здоровяк, – Сэки Кирин не прощает предательства.

– Ёкай – это как шиноби. Уйти можно, лишь умерев. Решай, Намахагэ, это твоё последнее слово?

– Вы что, издеваетесь надо мной? – проговорил Бэх, готовясь вволю упиться дракой в эту прекрасную лунную ночь, как это он делал много раз до этого.

– Господин Сэки был милостив: он дал тебе последний шанс. Что ж, пора тебя здесь и похоронить, – проговорил длинный, отходя от столпа и сбрасывая капюшон, который доселе скрывал его лицо. На его левой щеке красовалась метка «2», два маленьких танто, уложенных вразброс. А это значит, что он на одну позицию был сильнее третьего, потому как, в данной банде самым сильным и влиятельным был первый, который и являлся боссом администрации, самым приближённым к главарю, а самым слабым – седьмой. Но был ли противник так силён? Впрочем, Захара это волновало мало. Он и не собирался возвращаться к прошлой жизни, где всем уже заправлял сын Саотоме, который во многом был не похож на своего отца, а прежде всего в том, что даже не имел никакого Кодекса чести.

Ко Второму подтянулись те представители банды, которые стояли позади. Итого: пятеро на одного.

«Неужто этот бой сулит что-то интересное?» – пронеслось в белобрысой голове, прежде чем он с криком «Не зарывайся!» бросился на врага.

Двое из них ушли в мир Морфея сразу – хватило и нескольких ударов. Но вот третьим был тот самый здоровяк, которого уложить было немного накладно, даже и для Намахагэ.

Несмотря на свою комплекцию, здоровяк был довольно-таки изворотливый и быстр. Мало того, он умело ставил блоки и наносил удары. Несколько из них Бэх всё же пропустил, сразу осознав, что они довольно сильные. Но наш герой не был бы собой, если бы позволил себя так запросто победить: уловив нужный момент, он нанёс удар ребром стопы в колено противника, нанося тому тем самым сильный урон. Да, запрещённый удар, неспортивный, но о каком спорте может идти речь, если вы ввязались в уличную драку, цель которой убить вас? Тем более что принцип у Захара был такой: слабых в драке не бью, но те, кто настойчиво этого «просит» – сам виноват.

С криком боли противник повалился на асфальт и сразу же получил маваши в голову, но Заха не успел упиться своей победой: один из этих «тёмных личностей» нанёс удар деревянным тренировочным мечом прямо ему в голову. От удара молодой человек немного отступил и встряхнул головой. Да, он был неосторожен. Очень неосторожен. На какое-то мгновение мир вокруг для беловолосого затанцевал, словно в безудержной пляске. Но боль в левом виске начала понемногу отрезвлять, возвращая ясность ума. Кровь начала заливать бывшему члену банды глаза, но тот небрежно смахнул её и, распалённые видом собственной крови, блокировав предплечьем последующий удар всё тем же деревянным мечом, начал яростно атаковать дерзкого уголовника. Тот большей стойкостью, нежели его товарищи не отличился: наш герой вырубил и его.

Да, они сильные, достаточно сильные. Для рэкета. Для грабежа. Но не для него. Только вот… у самого сильного из них, у здоровяка, был всего лишь номер «4», расположенный вдоль по пояснице, которая виднелась из-под задравшейся футболки. У остальных таких тату не наблюдалось, значит, к администрации они не относились.

«Значит, Второй будет намного сильнее. Это радует. Очень радует…» – Захар оскалился в азарте, он упивался своим преимуществом, своей силой. Он растягивал удовольствие, растягивал данный момент. Это было его минусом, огромным таким, на всю страницу, перечёркивающим его победу.

Дело в том, что Второй не просто так остался на последок. Он смотрел, анализировал, выжидал. Закон стаи: добивает всегда один. В этот-то самый момент, когда «жертва» была опьянена своей иллюзорной победой, когда она потеряла бдительность, в этом момент и нужно было действовать. Второй из нынешних Ёкай знал это.

Бэх почувствовал опасность довольно быстро, чтобы избежать её. Боковым зрением он сразу увидел катану, пронизавшую воздух, чтобы блокировать её левой рукой.

«Стоп! Катана?!»

Воздух прорезал неприятный звук разрывающейся плоти. Но лишь на миг. Алая жидкость брызнула во все стороны.

Всё-таки Заха не был бы собой, если бы не успел увернуться в последний момент. Но… левая рука его безвольно повисла вдоль туловища.

Боль. Резкая. Прожигающая. Казалось, она доходила до самой кости его левого предплечья, а потом отдавалась эхом по всему телу.

Бэх презрительно скривился и посмотрел на противника, пытаясь абстрагироваться от огненной боли, заменив это чувство агонизирующей злостью.

– Что, удивлён, Третий? – спросил насмешливо тот.

– Ты нарушил закон улицы, воспользовавшись катаной. Мы никогда не использовали что-то, помимо деревянных мечей и бит.

– Господин Сэки нам разрешил. Он дал нам своё разрешение на использование всех видов оружия. Но, к твоему глубочайшему несчастью, я люблю это холодное оружие. Поэтому вместо того, чтобы пристрелить тебя, я буду медленно резать тебя на куски, экс-Намахагэ.

– Ты, презренное существо, – Захар попробовал пошевелить левой рукой: безрезультатно, рана была слишком сильной, не мудрено, если сухожилья, мышцы, да и может сама кость, были разорваны. – Неужто ты думаешь, что, даже нарушив наш Кодекс Чести, ты сможешь меня победить?! – Парень перевёл взгляд на своего противника. Тяжёлый, обезумевший взор, такой бывает только у зверей, тех, которые стоят перед охотником, таким же израненным, как и они, в самый последний момент, прежде чем ввязаться в последнюю схватку.

Секунда. Он рванулся на Второго. Секунда. Он ногой подкинул деревянный тренировочный меч, что его упустил один из этой шайки, и схватил его правой рукой. Секунда. Он несётся на растерявшегося Второго. А потом всё смешалось в одно мгновение. Долгое мгновение – какой парадокс.

Блок. Удар. Выпад. Дерево против стали. Какая разница, из чего состоит меч? Удар ногой. Сталь выпадает из неопытной руки. Нырок. Удар в корпус. Локтём в лицо. А затем коленом в подбородок. Противника бросило на спину. «Мягкая посадка» на твёрдый асфальт. Сжатый деревянный меч в руке. Боль, что вызывает ярость и безумие. Неудержимость. Стихия хаоса. Деревянный предмет завис в воздухе. Финальная сцена. Конец оперы. Первая жизнь, которую заберёшь. Первая смерть, которую подаришь. Мыслей нет. Есть ярость. Разрушение. Жажда крови. Страх в глазах противника. О, да, он заставляет кровь бурлить ещё сильнее. Это ещё больше подливает масла в огонь. Хищная улыбка. Всего-то и надо сильный удар в шею. В руках такого, как он, это раз плюнуть. Секунда. Грань, отделяющая простого человека от убийцы. Смерть несущий… и боль…

Боль… в животе. Резкая. Пронизывающая. Она заставляет выпустить из руки меч, который с грохотом повалился на землю.

Захар посмотрел вниз, туда, откуда шла боль, которая, казалось, разливалась по всему телу. Сталь, торчавшая слева, чуть ниже ребёр, и красное тёмное пятно, которое увеличивалось на глазах.

Резкий рывок и предмет, чьё предназначение издавна было отнимать жизни, выходит из тела беловолосого, заставляя того, скорчившись от боли, упасть на асфальт.

Бэх держался за рану, словно пытаясь заставить выбежавшую кровь, которая забирала с собой по капле его жизнь, вернуться обратно в молодое, слишком молодое, чтобы умирать, тело. Он скорчился в конвульсиях.

Послышались шаги. Кто-то вытер меч о его футболку.

Ещё один закон стаи: действуя сообща, слабые могут победить сильного.

– Бедный Намахагэ, – похоже, Второй уже отошёл от страха, который ему довелось пережить недавно, он зацокал языком, а потом продолжил: – ты будешь подыхать здесь как пёс. Мы даже не станем добивать тебя. Видишь ли, твои дни сочтены.

Смех. Мерзкий. Противный.

– Я… – тяжёлое сиплое дыхание не придавало словам Захара большей убедительности, – я… найду… и убью тебя… мразь!

– О, да, на том свете разве что. Но, знаешь ли, тебе долго придётся меня ждать, – после этих слов Второй с силой наступил на рану лежавшего на асфальте парня.

От боли Заха лишь глухо зарычал, не желая криком, который был готов сорваться с уст, доставлять удовольствие своим врагам. Боль была просто адской. Казалось, что всё происходит не с ним, не в этой реальности. Боль. Бэх растворился в ней, мрак поглотил его…

* * *

Падение. Что-то вязкое. Неприятное. Оно поглощает. Оно душит, давит своей массой. Не хватает воздуха… Так холодно. Что это за чувство?

Заха резко открыл глаза. Казалось, тело отозвалось болью даже на это незначительное действие.

«Я умер? Больно… Значит, нет…»

Сколько он был без сознания? Вряд ли кто мог ему сейчас это сказать. Его врагов уже не было поблизости. В этом пустынном скверике был лишь один парень, истекавший кровью. Даже птицы куда-то подевались. Пустынно и страшно…

«Твою ж мать! Угораздило же так!.. Чёрт… Как же невыносимо больно!..» – мысли сбивались, роились как вороны над полем боя.

Захар осознавал, что то, что он пришёл в себя есть великое чудо, которому, конечно, поспособствовало его ранее лошадиное здоровье. Но… что он ещё осознавал, так это то, что ему осталось недолго. Жизнь потихоньку покидала его тело. Надежды на то, что его здесь в такое время кто-то обнаружит, нет. Даже маленькой, даже мизерной. Нет. А ему срочно, крайне срочно нужна медицинская помощь.

Мобильный телефон? Где он? Утерян в пылу боя? Найти? А смысл? Даже если и посчастливится это сделать, он не может говорить, не то, что внятно, он не может вообще ничего произнести.

СМС? Вообще нереально! К тому же, телефона-то нет.

«Чёрти вас дери! Я здесь не сдохну! Не сдохну…»

Безнадёжность. Она на миг закралась в его душу.

Что есть его жизнь? Стоит ли за неё бороться? Что мешает ему здесь отмучаться и уйти в мир иной? Зачем ему всё это? Где смысл, предлог его существования?

Видят боги, он бы тут так и остался погибать, как собака под забором, если бы не одна мысль… эта мысль закралась к нему в голову, отравляя душу, но давая стимул жить.

«Я должен им отомстить! Чтобы меня… какие-то шавки… шакалы… гиены… Не бывать этому!»

Захар передвинул правую руку ближе к голове, потом протянул её под себя и, опёршись на неё, начал пытаться встать, при этом по возможности помогая себе левым плечом. Естественно, тело его отозвалось глухой болью и усталостью, которая была вызвана в большей степени потерей крови.

Ноги. Он их чувствует! Это хорошо. Немного приподнявшись на правом локте, Заха пустил в ход колени. Даже трудно себе представить, скольких усилий стоило ему это, но вот израненный парень уже стоит на коленях и тяжело дышит. Полдела сделано. Медленно опереться сначала на одну, а потом на другую ногу. Встать!

«Ну же!» – утробный рык вырывается из груди бывшего уголовника.

Вот он уже фактически принял вертикальное положение, но от столь ярого напряжения у него опять темнеет в глазах.

«Чёрт, не смей! Не сейчас!» – кажется, суровое словцо действует: мгла отступает, но не уходит насовсем, периодически напоминая о своём опасном рандеву с белобрысым. Если он упадёт, то уже не сможет встать. Именно поэтому от каждого пошатывания, коими отзываются фактически все его движения, его бросает в жар. Сердце глухо бьётся о грудную клетку, отдаваясь эхом в голове. В горле пересохло, больше того, кажется, челюсть вообще закаменела, утеряв свою способность двигаться. В глазах стоит алая дымка.

Тяжело дыша, парень придерживал рану левой рукой, а точнее локтём, ибо рука только по локоть его слушалась, дабы хоть немного остановить кровь, хоть немного выиграть времени.

Шаг. Неуверенный. Мелкий. Он заставил Захара снова пошатнуться. Но тот сохранил равновесие, хоть и с трудом. Ещё один шаг. Стиснув зубы от боли и, всем своим естеством пытаясь не погрузиться опять во мрак, экс-Ёкай медленно пошёл в сторону дороги, опираясь при этом о стену какого-то здания. Да… завтра на этом месте найдут брошенную сумку с грязной спортивной одеждой, немного в стороне – дорогой разбитый в хлам мобильный, и кровавые следы, ведущие от лужи крови куда-то вдаль. Кровавые отпечатки руки на стене нежилого дома. Всё это будет справлять угнетающее влияние на людей. Кто-то вызовет полицию. Кто-то запретит детям выходить на улицу. Кто-то закроет тёплой ладонью глаза уже вышедшему на улицу нерадивому любопытному сынишке, дабы не травмировать его психику, дабы он не видел, на что способна человеческая жестокость. Но пройдёт время, и всё пойдёт своим чередом. Кровь смоет вода. Все забудут об этом. И только завтра здесь будет шумиха. Но будет ли тогда жив этот молодой человек, чья кровь и разбросанные вещи послужат причиной этой беготни? Будет ли он тогда? Впишет ли он ещё свою историю в книгу мирозданья, которая хранит миллионы похожих и непохожих жизней и смертей?…

«Не сдаваться!» – судорожно билась в его голове одна мысль. Он шёл. Медленно, с каждым шагом теряя шансы на жизнь и обретая их одновременно. Надежда… она всё ещё тлела в его душе. Не такая сильная, как у кого бы то ни было, но всё же она была. Надежда выжить. Ради мести. Больше нет ради чего…

Задыхаясь от боли, борясь с собой, он шёл. Столько усилий стояло ему пройти эти десять метров! Наверное, если бы он каждый раз не тренировал своё тело, свою силу воли, если бы не ломал себя, заставляя тело подчиняться одному лишь духу, он бы так и остался лежать на том асфальте, медленно испуская тот самый дух. Страдания закаливают душу – ведь так говорят мудрые? Катарсис – этот термин применил Аристотель для этого феномена? Так что говорить о нём, о Захаре, которого судьба явно не баловала? Она сумела его закалить, подобно огню, что делает металл прочнее.

Вот уже показалась дорога, но она была пустынна. Бэх медленно добрёл до дерева, которое стояло рядом с дорогой, схватился за него и начал выжидать. Чего он ждал? Чуда! Самого, что ни на есть чуда. Говорят, стучите и вам отворят, ждите и всё придёт… Вот оно! Где-то вдали мелькнул свет.

Раненный Намахагэ направился на средину дороги. Машина, а в ней уставший щуплый офисный работник. И вот ближний свет фар осветил ему окровавленного парня, который правой рукой еле махал владельцу машины, чтобы он остановился, но тот лишь дал по газам и, резко взяв влево, вскоре исчез из виду.

Последний шанс… утрачен.

«Ах ты ж трус! – зло подумал бывший уголовник. – Ты что, мать твою, баба, чтобы убегать?! Сволочь!»

Знаете, иногда складывается такое впечатление, что в самом людном месте случись с вами беда, никто не придёт на помощь. Все просто пройдут мимо. В лучшем случае. В худшем – заснимут ваши страдания на видео и выставят в Ютуб. Безразличие. Оно убивает. Не только тех, на кого оно обращено, но и тех, в чьих душах оно поселилось. Безразличие порождает страх. Страх за свою жизнь. Ведь случись что, человек наткнётся на то же самое безучастие. Страх за свою жизнь заставляет людей проходить мимо, сделав вид, что они ничего не видели, не знают, не чувствуют. Замкнутый круг…