Папа для сладкой Булочки

Глава 1

Кира

– Мужчина, вставайте! Вы околеете! Что же мне с вами делать?

Выскочила, называется, за хлебушком. Через два часа Новый год, а бабушке ржаной горбушечки захотелось. С причудами она у меня, но единственная родная душа. Приехала из деревни помочь мне с Булочкой.

Треплю мужчину за плечо, рискуя рухнуть к нему в сугроб, и беспомощно оглядываюсь по сторонам. Народ уже засел по квартирам провожать Старый год. Вечно пьяный Толик бредёт со своей неунывающей собакой. Звать его бессмысленно – сам бы не упал. Из арки выруливают друг за дружкой два такси. Из распахнувшихся во все стороны дверей, вываливает шумная компания. Женщины благоухают духами за километр, затейливые причёски блестят лаком. Возбуждённая болтовня, смех, суета. Спутники дам уже приняли на грудь и обсуждают грядущее застолье. Бросаюсь к ним:

– Там мужчина пьяный! Замерзает в сугробе. Помогите поднять его.

– Не теряйся! За ноги хватай и тащи домой, – дылда в шубке из ондатры и с розовым пером в волосах заливается смехом. Компания её поддерживает.

– Вы скорую вызовите, – советует мужчина с зализанными назад чёрными волосами. – Мы-то куда его заберём?

Компания скрывается в подъезде. Снова остаюсь одна, не считая луны. С тоской окидываю взглядом небо. Звёзд-то сколько сегодня. Одна срывается и падает. Скорее думаю, чем загадываю: «Помоги ты мне с этим мужиком!» Достаю старенький телефон и растерянно смотрю на потухший экран. Батарея сдохла в самый нужный момент. Встав на цыпочки, стучу в окно своей кухни – благо первый этаж. Бабушка выглядывает из-за занавески и вопросительно кивает. Указываю на мужчину, одетого точно для похода в гараж. Лежит с закрытыми глазами, свернувшись калачиком в сугробе, руки спрятал в карманы поношенной куртки в стиле «милитари», шапка с надписью «абибас» натянута до ушей. Бабушка задёргивает занавески и вскоре выходит в овчинном тулупе и валенках на улицу.

– Вот, – развожу руками, – пока скорая приедет, крякнет человек.

Бабуля наклоняется над незнакомцем и поднимает ему шапку на лоб.

– А что, вроде не старый… Выпил, подрался. Боевой, значит. Бланш под глазом пройдёт… А так и ничего. Крепкий с виду.

– Баба Шура, ты это к чему? – уточняю с подозрением. Она у меня озорная. Ростом хоть и маленькая, а жилистая. Глаз голубой, шебутной.

– Давай-ка за руки за ноги его, – бабушка лезет в сугроб и приподнимает мужчину за плечи, как мешок с картошкой.

– Мне уже соседи предложили его у себя пригреть. И ты туда же? Неужели я так безнадёжна?

– Безнадёжна или нет, а мужика сейчас хорошего днём с огнём не сыщешь. Вон по телевизору каких глистов показывают. Без слёз не взглянешь. Одно слово – упыри. А этот прям богатырь по нынешним меркам.

– Бабушка, дома же Булочка! Вдруг он буйный?

– А буйный – сковородкой его, – смеётся бабушка. – Слушай меня, Кирусь, баба Шура плохого не посоветует. Негоже Новый год девкам в одиночку встречать.

Смотрю на мужчину. Привалился головой к бабушкиному животу и ухом не ведёт. Шапка снова съехала ему на глаза. Нельзя человека в такой мороз на улице оставлять. Вешаю на руку полиэтиленовый пакет с хлебушком и хватаюсь за ноги в стоптанных ботинках. Мятая брючина задирается, оголив покрасневшую от холода лодыжку. Отморозит бедолага всё что можно!

– Убедила, понесли.

Волоком, с тремя передышками, втащили мужчину в квартиру. Мама в подарок на совершеннолетие оставила мне двушку и уехала на Гоа со своим гуру. Мне он не понравился, но если мама с ним счастлива, то и дай им Бог. Или в кого они там верят? Три месяца назад мама поздравила меня в «телеге» с рождением Булочки, хотя в феврале настоятельно советовала сбегать на аборт. После этого я с ней полгода не общалась.

С мужчиной я была один раз и залетела. Вспоминаю эту ночь, как сказку. Ярослав Воронов, хозяин концерна, в котором я проработала два месяца в медкабинете, увидит меня и не вспомнит…

– Кира, чего застыла? – возвращает меня бабушка к суровой действительности. – Вспоминай, чему тебя учили. Первая помощь при отморожениях.

Раздаётся плач Булочки. Бабушка срывается и опрометью несётся к правнучке:

– Бегу, моя сладкая!

Смотрю на часы. До боя курантов полтора часа. Снимаю пуховик, сапоги и сажусь возле распластанного на ковре мужика:

– Лежит безжизненное тело на моём пути! – декламирую стишок из анекдота, чтобы хоть как-то подбодрить себя.

Раздеваю мужчину. Меня бросает то в жар, то в холод, когда понимаю, что под курткой и штанами у мужика больше ничего из одежды нет. Бабушка сказала, что у него фингалы, и я не спешу снимать с него съехавшую на глаза шапку. Он тихо мычит из-под неё. Увидев его тело, сажусь, разинув рот. Передо мной идеальный продукт человеческой цивилизации. Такой торс явно не на разгрузке вагонов накачан.

– Ну что, Гюльчатай, открой личико! – Накрываю полотенцем причинное место мужчины и дрожащей рукой снимаю с него шапку. Смешок срывается с губ: – Да ты просто панда, дружок!

Темные волосы на ощупь мягкие и шелковистые. Невольно сравниваю незнакомца с Яром. Так я называла Воронова в ту ночь. Мы занимались любовью при свечах, и воспоминания у меня скорее тактильные. Ощупываю голову мужчины. Открытых ран нет. Били больше по лицу, будто для того, чтобы невозможно было опознать. Закрадываются нехорошие подозрения. Одежда на мужчине однозначно чужая. Может, и напоили его случайно?

– Где я? – хрипит мужчина, открывая глаза.

Наклоняюсь над ним и в меня упирается замутнённый взгляд.

– Трындец! – мужчина снова закрывает глаза.

Видимо, я и правда безнадёжна. Пока я, сверившись с интернетом, реанимирую мужчину, он даже не шевелится.

– Как он? – бабушка выходит в коридор, качая Булочку.

– Жить будет! Но, скорее всего, не с нами. Увидел меня и сказал «трындец».

Бабушка подходит и оценивающе разглядывает моего пациента.

– Ну, я бы на его месте не очень привередничала, – усмехается бабушка. – Пойдём за стол уже.

– Угу, – отзывается мужчина. Переворачивается на живот, встаёт, покачиваясь, на четвереньки и направляется в комнату.

Я провожаю его завороженным взглядом. Фигура у него обалдеть!

– А ты брать не хотела, – корит меня бабушка.

Заходим в комнату следом. Наш гость упал и спит возле ёлки, под мигающими разноцветными огоньками.

– Здравствуй, Дедушка мороз, – вздыхаю я, сдёргиваю плед с продавленного кресла и накрываю непрошенного гостя.

– Ковёр мяконький, пусть спит, – умиляется бабушка. – Давай за прошедший прошлый год треснем клюквенного!

Глава 2

Кира

Мне не даёт покоя сходство незнакомца с моим бывшим боссом. Лицо опухшее, избитое, но не чужое. Сердце забилось быстрее, когда я прикоснулась к телу найдёныша. Ладонь словно током прошило. Профессия обязывает быть небрезгливой, но если бы не Новый год, я до утра просидела бы, растирая руки и ноги моего случайного пациента.

– Кира, что ты всё под ёлку пялишься? Вон, президент сейчас говорить будет.

– Погоди, баба Шура, подушку надо товарищу подложить. Неудобно же так на полу лежать, – срываюсь с продавленного дивана, и подпихиваю собственноручно сшитый пуфик найдёнышу под голову. Как будто невзначай, прохожусь ладонью по его чёрным волосам.

– Златовласка, – улыбается он во сне, но тут же морщится от боли. На разбитой губе выступают капельки крови.

Сижу, точно меня пыльным мешком огрели. Так меня назвал Ярослав при первой встрече.

***

Я увидела Ярослава впервые полтора года назад и погибла. В тот день моя начальница с романтическим именем Атлантида, врач высшей категории, послала меня на административный этаж измерить давление заместителю хозяина вселенной под названием «Юпитер кэпитал». Обычно Атлантида это делала сама, но её разбила мигрень. «В глаза там никому не смотри, – наставляла она меня, заталкивая мои волосы под колпачок. – Вот куда такую копну нарастила? Всё, иди с Богом! Кирилл Петрович звонил уже два раза».

Я выпорхнула из кабинета, как птичка из клетки. Впервые мне предстояло увидеть, где работает элита корпорации. Руководство въезжало на подземную парковку бизнес-центра на таких сияющих новомодных авто, что дух захватывало. Меня всегда интересовало, кто управляет всей этой громадиной. В лифт я вбежала следом за статным высоким красавцем. Точнее сказать – влетела. Носком туфли зацепилась за ковёр и ткнулась мужчине головой в живот. Натянутый до ушей колпачок слетел, заколка расстегнулась, развалившись пополам, и тяжёлые пряди светлых волос предательски рассыпались по плечам. За нарушение дресс-кода в компании полагался серьёзный штраф.

Я стояла ни жива ни мертва, теребя край ремня медицинской сумки. Передо мной застыл… Нет, не бизнесмен. Принц из моих снов. Из плоти и крови. Взгляд его медовых глаз в момент затмил мой разум, а улыбка – вскипятила кровь.

– Ты откуда такая, Златовласка? – От голоса принца по телу рванули стада мурашек.

– Оттуда, – указала я пальцем за спину, хотя лифт уже плавно возносил нас к небу.

– Из Зазеркалья? – принц добавил мурашкам ускорение.

Я оглянулась на зеркальные створки дверей лифта. Отражение напомнило мне о штрафах. Я отвернулась от принца и принялась запихивать волосы под колпачок.

– Зачем прятать такую красоту? – прошептал он, влезая в моё личное пространство.

Я почувствовала его дыхание на своей шее и просипела:

– Меня оштрафуют!

Кнопки на панели вспыхивали рыжими огоньками, приближаясь к роковой литере А.

– За что? – удивился принц.

– За это, – я прошлась рукой по распущенным волосам.

Принц протянул руку к панели управления, и лифт застыл. Ловкими движениями Его высочество скрутило мне волосы в жгут, прижало его к моей голове и, цокнув языком, обронило:

– Хороша девка!

Я быстро натянула колпачок и с благодарностью взглянула на принца:

– Вы только не рассказывайте никому… Про это.

– Клянусь, – улыбнулся он и нажал кнопку «Пуск».

Лифт плавно тронулся. То ли от аромата одеколона, то ли от взыгравших гормонов, из лифта я вышла на полусогнутых.

– Ещё увидимся, Златовласка, – подмигнул принц и направился к двери с надписью: «Генеральный директор Воронов Я.Ю.»

– Доброе утро, Ярослав Юрьевич, – склонила перед ним голову секретарша, выскочившая из-за стойки.

– Доброе утро, Майя. Как обычно, двойной эспрессо, – принц скрылся за дверью, а я всё стояла и хватала ртом воздух.

– Вы новая медсестра? – строго спросила Майя.

Пришлось просто кивнуть, так как язык присох к нёбу.

– Вам туда! – Майя ткнула пальцем вглубь коридора.

С того дня Солнце больше не казалось мне самым ярким светилом.

***

– Кира, – баба Шура пританцовывает возле стола. – Куранты сейчас ударят. Как эту шипучку-то открывать?

Наш гость поворачивается на спину, последний раз всхрапывает и открывает глаза:

– Трындец! – снова повторяет он, увидев меня.

– Златовласка мне нравилось больше, – не скрываю упрёка в голосе.

Поднимаюсь с колен, беру у бабы Шуры бутылку и раскручиваю металлический хвостик на зелёном горлышке.

– Давай я, – незнакомец садится, чуть не свернув плечом ёлку, и смотрит на бабу Шуру. – А ты кто?

– Мама твоя, – не теряется моя огневушка-поскакушка.

– Ничего не помню, – бормочет он.

– А ты? – кивает мне.

– Зови меня просто – Трындец.

– Жена, значит, – довольно кивает он. – Давай бутылку.

Садимся с бабушкой возле него, и с первым боем курантов из бутылки с шумом вылетает ароматная пена.

– Желания, желания загадываем, – суетится баба Шура.

У незнакомца такой же медовый взгляд, как у Яра. Смотрим друг на друга, не отводя глаз. На задворках разума рождается желание.

– Союз нерушимый республик свободных… – голосит баба Шура гимн на советский манер.

– Ничего не помню, – шепчет незнакомец, – кроме твоих волос.

Глава 3

Ярослав

Сухопарая старушенция, явно сжимавшая древко комсомольского знамени ещё при Сталине, семенит к столу. Интересно, Сталина помню, а себя и свою мать нет.

– Давай за стол, сынок! Пора праздник налаживать, а ты тут развалился под ёлкой, – ворчит она по-стариковски.

Девушка мне хотя бы кажется знакомой. У неё красивые голубые глаза и личико светлое, как у ангела. Неужели я алкаш по жизни и мучаю кроху подобными залётами?

– Пардон, – икаю. – Часто я так… Валяюсь под ёлкой? – С интересом разглядываю жену.

– На моей памяти впервые, – улыбается она.

– А почему я голый? – заглядываю под плед. – И болит всё, точно меня били.

– Тебе надо выспаться! – девушка касается моего лица, и я вздрагиваю от боли. – К утру отёк немного спадёт. Сейчас таблетку принесу.

Да у меня жена и правда ангел! Я ещё не сказал, что у меня голова раскалывается, а она уже за таблеткой побежала. Провожаю взглядом шуструю кроху и силюсь вспомнить её имя. Потираю плечо – иголки царапаются. Взгляд мой падает на ёлочную игрушку. Вдох застревает в груди. Мы все не красавцы в отражении новогодних украшений, но я просто чудовище.

– Мать моя женщина! – хриплю, касаясь лица и вновь вздрагивая от боли.

– Чего так высокопарно? – старушенция отвлекается от ботоксных лиц на экране. – Можно просто мама Шура.

Сколько же мне лет, если я её сын? Некрасиво спрашивать у женщины возраст, но я с бодуна похоже нашёл ещё более непростительный вариант:

– Мама… Шура… А ты меня во сколько понесла?

– Ты что, правда ничего не помнишь? – качает она головой.

– Этот момент точно нет, – оправдываюсь и вновь залипаю на своё отражение в ёлочной игрушке. Буро-малиновое месиво с огромным носом и заплывшими глазками. – А что с моим лицом?

Входит девушка, садится возле меня на пушистый ковёр и протягивает стакан и таблетку.

– Выпей, пожалуйста.

Таблетка с трудом проваливается в иссохшее горло. Опустошаю стакан и утираю рукой рот.

– Трындец!

– Да?

– Э… Я просто так сказал. Тебя как зовут-то?

– Кира…

Раздаётся плач младенца, и Кира срывается с места. У нас ещё и дети есть. Обессиленно падаю на подушку. Потолок плывёт перед глазами, пение Баскова смешивается с плачем моего ребёнка. Очередное неприятное открытие. Баскова помню, а малыша своего – нет.

– Кира, – кричит маманя. – Неси сюда Булочку. Это ведь её первый Новый год.

Стыдно-то как. Нажрался, что семьи своей не помню. Входит Кира, качая малыша в розовой пижаме. Флисовые заячьи уши свисают с руки Киры.

– Сколько нашей дочери? – спрашиваю слабым голосом.

Кира замирает, с удивлением глядя на меня.

– Ну не помню я ничего! – в очередной раз приходится оправдываться.

– Три месяца, – вздыхает Кира. – Хочешь на неё взглянуть?

– Давай, может вспомню что, – приподнимаюсь на локте.

Кира вновь садится рядом. Девуля на её руках отчаянно насасывает соску. Голубые глаза-пуговицы смотрят на меня с хитрым прищуром. Не боится меня. Скорее, смотрит с любопытством.

– Она голодная, что ли?

– Да, сейчас буду кормить. Нравится Булочка? – Кира смотрит на меня с такой нежностью, что я бы их сейчас обеих расцеловал.

– Нравится! Давай корми дочу!

Кира смущается и просит меня:

– Только ты отвернись.

– Здрасьте приехали!

Кира садится в кресло и пытается развернуться, чтобы я не увидел, как она кормит. Что за детский сад? Обвожу глазами комнату в поисках семейных фотографий, но на полке, рядом с телевизором, стоит только портрет Булочки. Правда моя внешность многое объясняет. Такую рожу только в отделении полиции вывешивать. На доске «Внимание, розыск». Мне кажется я впервые в этой комнате. Иначе давно затеял бы здесь ремонт. По одной стене дешёвые обои начали отклеиваться на стыках, люстра горит наполовину, занавески чистенькие, но фасон наверняка ещё с Шуриной молодости. На подоконнике цветы в горшках и клетка с рыжим хомяком. Скачет у решётки как заведённый. То ли просится на руки, то ли пляшет под Баскова. Бедненько, но весело.

– Может пошамаешь чего, болезный? – маманя, дождавшись рекламы, встаёт из-за стола.

– От одной мысли о еде плохо, – подавляю приступ тошноты.

– Сейчас я тебе такую напитку соображу, лучше всяких порошков действует! – заговорщицки подмигивает маманя и, держась за поясницу, топает мимо меня. – Чуть спину не сорвала из-за тебя.

Встать не получается, и я, закрепив плед на бёдрах подползаю к Кире. Усаживаюсь возле её ног, кладу руки и подбородок ей на колени. Завороженно смотрю как малышка сосёт её нежную грудку. Маленькие пальчики Булочки касаются тонкой кожи Киры, и мне хочется превратиться в них. Ничего не помню, но знаю точно: ничего прекраснее в своей жизни не видел.

– Прости меня, – шепчу, целуя острые колени Киры. – Такая девушка, как ты, заслуживает большего.

– Яр, не надо, – смущается Кира, плотно сдвигая ноги.

– Яр?

На лице Киры смятение, точно она оговорилась.

– Ярослав, – добавляет Кира более уверенно. – Ярослав Воронов.

– Нормально, – соглашаюсь с незнакомым именем. – С таким перегаром и разбитым лицом, мог бы зваться и Кузьма Квазимодов.

У Киры смех нежный, как перезвон хрустальных бокалов. Невольно улыбаюсь и глажу дочку по маленькой ножке. Она такая тёплая!

– Я изменюсь для вас, девчонки! Обещаю.

Пытаюсь привстать, чтобы поцеловать Киру, но она напрягается всем телом и замирает. Всё время забываю, какой я красавец.

– Я противен тебе? – сажусь возле неё, понурив голову.

– Нет, – Кира зарывается пальцами в мои волосы. – Но тебе нужно выспаться. Я сейчас покормлю Булочку и постелю тебе.

– Мы разве не вместе спим? – удивлённо приподнимаю бровь, подвывая от невинной ласки жены.

– Я бы сказала, встречаемся только для зачатия, – краснеет Кира и прикусывает язык.

– Безобразие! Мы что, адвентисты седьмого дня? – Господи, в моей памяти всё, кроме нужных воспоминаний. – Срочно меняем правила дома.

– Уверен? – смеётся Кира.

– Зуб даю! Но даже согласно старому уставу, нам уже ничто не помешает отправиться за вторым бебиком, – заглядываю в личико дочери. – Булочка, хочешь братика?

Входит маманя. В руках стакан рассола с долькой огурца на стенке:

– Держи, родной.

– Меня окружают ангелы! – принимаю подношение из тёплых морщинистых рук. Не удержавшись, целую их. – Я в раю.

Глава 4

Кира

Не понимаю, что со мной твориться. Кормлю малыша на глазах у незнакомого мужика и вдобавок позволяю ему гладить ножки Булочки. Страшный он, конечно, как смертный грех, но мне почему-то легко и просто рядом с ним. Не похож он на запойного алкаша. Держится с достоинством, и с чувством юмора у него порядок. Называю его именем любимого мужчины – вообще сказка. Сказка, которая закончится утром. Он проспится, и мне придётся ему признаться во всём. Надо порыться на антресолях, может, от маминого товарища портки какие остались. Господи, живу с бабой Шурой всего три месяца, а уже говорю и думаю её словечками.

Ярослав выпил рассол по бабушкиному рецепту, положил мне голову на колени и задремал.

– Бабушка, нам надо завтра одеть Ярослава во что-то.

– Он имя, что ли, своё вспомнил? – баба Шура забирает у меня заснувшую Булочку.

– Я его так назвала.

– В честь Зайцеслава своего? Выкинь ты его уже из головы. – Бабушка знает, как зовут отца Булочки, но, к счастью, не знает подробностей наших с ним отношений. И без того терпеть его не может.

– Нужно на антресолях посмотреть. Я мамины вещи туда убирала.

– Думаешь ему понравится её голубое кимоно с розовыми цветами? – Баба Шура относит Булочку и возвращается.

– Там остались какие-то вещи её Будды.

Бабушка кладёт мне на тарелку остывшую картофелину и куриную ножку.

– Поешь давай. А я пока порты жениха нашего заполощу, и в антресолю слажу.

– Брюки его с курткой в стиралку положи. Капсулу с гелем кинь и вторую кнопку справа нажми. А на антресоли я сама лучше. Упадёшь ещё.

– Это я-то упаду? – баба Шура встаёт руки в боки. – Да я на Успение яблоки обтрясаю, лучше, чем макаки кокосы с пальм. Прислоню лестницу и вперёд.

– А то ты макак много видела в жизни.

– Раньше передача была, «В мире животных». Её такой мужчина вёл. Дроздов Коля. Можно было не смотреть. Просто голос слушать. Он как скажет что-то типа: «Посмотрите на жабу! Ну какие потрясающие глаза». У меня мурашки по коже.

– А дед чего? Красивых слов не говорил?

– Тю! С деревенских мужиков какая ласка. Не, жабой назвать мог, но дело же в этой… Как её?

– В интонации?

– Точно, – бабушка наливает в стакан морса. – Твоё здоровье, Кирочка. Смотри прынц какой у ног твоих спит.

– Да ладно, принц, – смущаюсь я, но мне приятна тяжесть тела Ярослава. Такое тепло от него идёт.

– Ты на руки, на руки его посмотри, – кивает бабушка, допивая морс. – Крепкие, загорелые, тугими венами увитые. – Достаёт очки из кармана, надевает и наклоняется к нам ближе. – Ногти чистые, не обгрызенные и без заусенцев. Говорю тебе – прынц. Вот только вопрос: кто и за что его так ухайдокал?

– Завтра разберёмся, – перещёлкиваю пультом каналы. – О, «Золушка»[1] идёт! Закинь стирку, и давай поглядим.

– Стыдоба, – поворачивается бабушка к телевизору.

– Куда деться умной женщине, – машет длинными ногами Милявская и призывно смотрит в экран. – Здесь меня уже никто не понимает. Остаются незамеченными добродетели мои и начинания.

– А песня хорошая, – кивает бабуля, лихо вскидывая коленца. – Скачай мне её потом.

– Всесторонне одарённая, до конца не оценённая, – завывает Милявская.

Я зажигаю бенгальский огонь и протягиваю бабе Шуре:

– Фея-крёстная ты моя!

На экране бузит певица:

– Если бы не обстоятельства, я могла бы поднимать полки в атаку, —

Внизу титрами идёт текст, и баба Шура подпевает:

– Если бы не обстоятельства, завела бы я не мужа, а собаку… Не, это ты матушка загнула, – баба Шура суёт прогоревший фитиль в пустой стакан и выходит в коридор.

Я прислоняюсь головой к спинке кресла и закрываю глаза.

В тот же день, когда «познакомилась» в лифте с Ярославом, я впервые увидела Викторию. Она вышла из кабинета зама генерального директора. Огляделась и сразу свернула в туалет. У неё были такие же, как у меня, роскошные светлые волосы, и она так же попирала дресс-код. Короткое чёрное платье не доходило и до середины бёдер её длинных ног в кожаных ботильонах с золотыми пряжками. Лицо красное, будто это у неё повышенное давление, а не у зама. Тогда я ещё не знала, что Виктория – невеста Ярослава. Впрочем, тонометр показал, что Кириллу Петровичу хоть сейчас в космонавты. В кабинете я ещё раз убедилось, что с его давлением всё в порядке. Мне показалось он даже не скрывал, что его больше интересует моя персона, а не собственное здоровье. Он попросил меня снять шапочку и пройтись. Потом долго расспрашивал про моё житьё-бытьё. Я думала, что получу втык от Атлантиды за долгое отсутствие, но она ничего мне не сказала.

В три часа ночи баба Шура ушла спать на мою кровать в комнату к Булочке. Я поставила там раскладушку для себя, а Ярославу помогла перебраться на диван. Укрыла найдёныша одеялом и снова не устояла, погладила его по голове. Он улыбнулся во сне, но тут же сморщился от боли. Интересно, какие у него губы? Как говорит баба Шура, с лица воду не пить, но мне очень интересно, как мой «муж на ночь» выглядит в нормальном состоянии. Наверное, я предпочла бы, чтобы он оказался вовсе не похожим на отца Булочки. Взгляд карих глаз найдёныша лишь усугубил мою тоску по Ярославу. А ведь я давно пообещала себе забыть его. Новогоднее веселье, как и вся моя жизнь, проносится мимо разудалой кадрилью. На улице народ запускает фейерверки, и чтобы достопочтенный Хома Петрович не поседел к утру, я переставляю клетку в кресло. Переодеваюсь в любимый плюшевый халат. Дома тепло, а я зябну. Уношу еду и посуду со стола на кухню. Смотрю на гору тарелок, и хочется разрыдаться. Никогда не ощущала себя более одинокой, чем в эту ночь. Надо что-то делать. Новый год всё-таки. На окне весело перемигиваются разноцветные огоньки. Иду в комнату за свечами, вырубаю по пути большой свет. включаю негромко музыку и ставлю возле раковины бокал с лимонадом. В таком романтическом антураже мыть посуду гораздо приятнее. Вскоре я уже напеваю и пританцовываю, посуда перекочёвывает сохнуть в шкафчик. Осталось сполоснуть ложки, но тёплые ладони, проникшие под мой халат, рушат все планы.

– Как ты вкусно пахнешь, кроха! – найдёныш прижимается к моей спине. Его горячие пальцы дрожат, изучая моё тело.

– Что вы делаете? – кричу шёпотом, боясь разбудить бабушку и дочку.

От ласки найдёныша у меня вот-вот посыплются из глаз искры, как от бенгальских огней.

– Давно ты с любимым мужем на «вы»? – хриплый голос найдёныша пробирает до мурашек, а его пронырливые пальцы уже проверяют мою боевую готовность. – Или так положено обращаться к супругу в дни религиозных спариваний?

Молчу, хватая ртом воздух, и пытаюсь удержать на плечах халат. Найдёныш разворачивает меня лицом к себе и усаживает на столешницу.

– Что ты пугливая такая? Ведь как-то одного ребёнка мы забацали? Ну, Кира, расслабься, – гладит он мои ноги.

– Не трогай меня! Ненавижу запах перегара! – отбиваюсь, но найдёныш во сто крат сильнее меня.

– Давай по-быстрому! – плед падает с бёдер Ярослава, и я испуганно зажмуриваюсь.

– Уйдите, вы мне не муж, – хнычу, закрываясь руками.

– Я же обещал исправиться! Кира, пожалуйста. Теперь всё будет иначе.

Стыковка Союза и Аполлона неизбежна. Вместо метеорита на кухню влетает баба Шура.

– А ну отошёл от неё! – она хватает скалку и замирает в позе самурая с мечом. – Жаль по голове бить! И так дурной.

– Маманя, – найдёныш с укоризной смотрит на бабу Шуру, – ну что вы право? Дело-то семейное.

Он наклоняется и подбирает плед. Бабушка быстрым пытливым взглядом оценивает достоинства фигуры найдёныша.

– Живо спать! Похабник.

– Я ж с женой! – недоумевает он и поворачивается ко мне: – Кир, скажи ей.

Запахиваю халат, соскальзываю со столешницы и выключаю воду.

– Яр… Иди спать, пожалуйста, – говорю и понимаю, что не хочу его отпускать.

Он точно мысли читает:

– Налей хотя бы чаю.

– Не балуйте мне тут! – грозит пальцем баба Шура, суёт скалку под мышку и, вскинув голову, удаляется.

Найдёныш опускается на табурет и завороженно изучает своё отражение в стекле.

– Кто меня так?

– Не знаю, – пожимаю плечами и включаю чайник. – Пока я готовлю, можешь сходить в душ. Там полотенце чистое на стиральной машине лежит.

Ярослав уходит. Прижимаю руки к щекам, до сих пор горящим от стыда. Я была с мужчиной всего один раз, поэтому не с чем сравнивать. Но мне теперь не только глаза найдёныша напоминают Ярослава. Голос, руки… Дурдом! Капаю в стакан пятнадцать капель настойки пустырника. Не хватало, чтобы на нервной почве у меня молоко пропало. Приношу из комнаты парадно-выходной сине-золотой чайный сервиз. Трясущимися руками завариваю чай, наполняю сахарницу, режу кружочками лимон. Будто не для хмыря из сугроба, а для Леонардо Ди Каприо стол накрываю.

Найдёныш возвращается, сменив плед на полотенце. Если бы не кровоподтёки на теле, парня хоть сейчас на подиум выпускай.

– Маманя на меня что-то осерчала, – поправляет он полотенце на бёдрах. —Ты такой романти́к тут навела. Думал порадовать тебя.

– Садись, – приглашаю найдёныша за стол. У меня больше язык не поворачивается называть его Ярославом. Пора открывать карты, но не знаю с чего начать. Поверит ли? Ох, ну и втянула меня баба Шура в эту игру про мужа и жену.

– Сажусь, – он изучает моё лицо, пока я наливаю чай. Кладёт две ложки сахара, дольку лимона. – Сейчас бы двойного эспрессо жахнуть.

Едва не роняю чайник. Такой кофе пил Ярослав на работе по утрам. Да тысячи человек пьют такой напиток по утрам. Ещё, что ли, пустырника хлопнуть?

– Завтра с утра кофе сварю. Двойной эспрессо не обещаю, – присаживаюсь к столу напротив найдёныша и пододвигаю к себе чашку.

– Где твоё обручальное кольцо? – найдёныш протягивает руку.

– У меня его нет, – не спешу соединяться с ним ладонями.

– Неужели я полный нищеброд? – хватается он за голову. – Почему ты вообще живёшь со мной?

– Я не живу с тобой… – встаю и прохожусь по кухне. Прикосновения найдёныша до сих пор горят на моём теле. – Короче. Я нашла тебя в сугробе возле подъезда за час до Нового года. Чтобы ты не околел на улице, мы с бабушкой принесли тебя домой. Я сама медсестра и обработала твои раны. В скорую и милицию звонить не стала. Кто поедет в новогоднюю ночь?

Найдёныш зарывается руками в волосы:

– А при мне были документы, телефон?

Отрицательно качаю головой.

– На тебе были брюки, куртка и ботинки. Скорее всего, с чужого плеча. Даже белья не было.

– Лучше бы я просто был твоим мужем!

[1] «Золушка» – российский новогодний мюзикл 2003г.