Дизайнер обложки Юлия Гнездилова
Иллюстратор Николай Головин
Иллюстратор Анна Девятова
Иллюстратор Юлия Гнездилова
Иллюстратор Анна Токарева
Иллюстратор Ангелина Румянцева
Редактор Валерия Арчугова
Редактор Антон Ветренко
© Юлия Гнездилова, дизайн обложки, 2018
© Николай Головин, иллюстрации, 2018
© Анна Девятова, иллюстрации, 2018
© Юлия Гнездилова, иллюстрации, 2018
© Анна Токарева, иллюстрации, 2018
© Ангелина Румянцева, иллюстрации, 2018
ISBN 978-5-4490-4425-9
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Здравствуй, дорогой друг.
Хотим с гордостью представить тебе наш сборник. Мы кропотливо собрали лучшее из того, что было прочитано за первый год существования нашей «Мастерской творцов». Мастерской, в которой начинающие и опытные, совсем юные и взрослые писатели делятся своим творчеством. Десятки авторов, сотни произведений – мы создали отличную платформу, где каждый писатель может стать на шаг ближе к своей аудитории. Чувственное и флегматичное, логичное и сюрреалистичное, страстное и страшное, короткое и длинное, проза и стихи – все это наш сборник, все это наши авторы, каждый найдёт себе произведение по душе, найдёт автора, которого назовет любимым.
Отдельное спасибо хотим сказать авторам «Мастерской…» Антону Фросту и Константину Козину, бессменному организатору, вдохновителю и волшебнице Валерии Арчуговой. И, конечно, нашей команде, художников – Юлии Гнездиловой, Анастасии Девятовой, Николаю Головину, Анне Токаревой, Ангелине Румянцевой – без которых эта книга не была бы такой яркой.
Итак, дамы и господа, «Мастерская творцов», сборник 2016—2017 год, делайте горячий чай, берите плед и наслаждайтесь.
Бессменный организатор «Мастерской творцов».
Пишет с детства, хорошо пишет с юности.
Логический склад ума, лучшие сочинения в школе, серебреная медаль при выпуске из гимназии, психологическое образование… Интеллект помогает писать.
Взгляд на мир через розовые очки сочетаются с разнообразным жизненным опытом и честным, где-то циничным, взглядом на вещи.
Гедонизм и чувственные удовольствия очень притягивают автора, но всё же любовь правит бал.
Абсолютно разнообразное творчество, как и вся жизнь, как и любой человек.
Наслаждайтесь.
Ты лишь одна из миллионов
Сикстиллионов терабайтов.
Себя постичь и то не можешь,
Других понять совсем не в праве.
Я просыпаюсь на осколках
Разбитого стекла. О Боже!
Моя душа вся сплошь в наколках,
Мой разум капает на кожу…
Мои глаза упали рядом,
А уши силятся услышать,
Каким мы заняты обрядом,
В каком же ритме звёзды дышат.
И рёбра катятся под ноги,
И сердце падает на печень,
И мимо пробегают боги
И шепчут мне: «Страданья вечны…»
Но вот нутро живёт резонно.
Внутри него, не зная правды,
Ты лишь один из миллионов
Сикстиллионов терабайтов.
Пикапер Витя пишет дамам,
Отказывают – пишет шлюхам.
И он кричит: бабла не дам им,
Всем этим меркантильным сукам.
Пикапер Витя ищет нравы,
Невинность, чистоту и скромность.
И потихоньку дрочит правой
На лесбо, Госпожу и томность.
Пикапер Витя знатный мачо,
Он может ублажить любую.
Но лишь в теории прокачен,
На практике всё в нулевую.
Пикапер Витя знает фразу
«А вашей маме зять не нужен?».
Он знает, если сто откажут,
Стопервая пойдет на ужин.
Пикапер Витя пишет-пишет,
Писал не раз и вам, и мне.
Он думает, что секс он ищет,
Но суть – уверенность в себе.
Я вдруг взгрустнула на минуту,
Я словно бы сошла с ума:
Хотела вызвать проституток
С большим количеством вина.
Всё обошлось. Пришли лишь Таня,
Карина, Галя, гей Василий.
Нет, они были не путаны.
И было не вино – мартини.
И Таня начала рассказ:
«Свекровь меня совсем сгубила.
Даёт советы каждый час,
Хотя её я не просила.
И шьёт чехлы на все машины,
Кричит «отрава!» в холодильник…
Мы даже думаем с мужчиной,
А не послать ли её на фиг?»
Карина тоже просит слово:
«А у меня мужчины нету.
Зато вибратор есть. Бордовый.
Коты, конфеты, сигареты.
Мне даже лучше без мужчины:
Не надо бриться, убираться,
Не надо плакать без причины
И постоянно красоваться.»
А гей Василий чуть не плачет:
«А вот меня мужчина бросил:
Сказал, что натурал он смачный»
А Галя напилась втихушку,
Втихушку Галя сняла платье,
Просилась Галечка в психушку
И забиралась на палатья.
Потом всей дружною толпою
Они принялись за меня:
А было ль у тебя плохое?
А почему ты не пила?
А замуж скоро? Когда дети?
А голову ты красишь чем?
Вопрос оставив без ответа,
Я убежала: «Пока всем!»
Нет, лучше бы я в ту минуту,
Когда почти сошла с ума,
Позвала б кучу проституток
С большим количеством вина.
Улыбнулся Чеширским котом
И оставил меня погибать.
Добрый, смелый – ну это потом,
А сейчас может лишь возбуждать.
Раз-два-три, и он снова со мной.
Раз-два-три, я опять на метле.
Раз-два-раз, и приходит прибой,
И не нужно мне тут Божоле.
Отключается мозг и включается.
Кинестетика, губы, глаза.
Ноги сами собой раздвигаются,
Лишь одно помню слово я: «Да!».
И часами блаженно молчание,
И минутами верны слова.
И учу наизусть я дыхание,
И про прошлое помню едва.
Рядом быть, рядом спать, рядом двигаться,
И писать, и писать, и писать,
Сотрясаться, таиться, и дёргаться,
Возвышать, возрождать, вдохновлять.
Анна вбежала в их дом и остановилась у лестницы так резко, что ветер запутался в складках ее длинной юбки, да так и остался шелестеть там.
– Рисовать. Тебя надо рисовать – сказал вместо приветствия курящий в постели Вадим.
– Ты уже знаешь? – проигнорировала его девушка.
– Знаю? Кх. Ну конечно я знаю. Она собирала вещи прямо передо мной. А я ничего не делал… Думал только о том, где мне теперь искать те чудесные кисточки, что всегда покупала она.
Анна уже сидела на кровати смотрела на него жалостливо.
– А ты вообще выживешь без неё?
…Это началось год назад. Вадим стал ходить в театр каждый день, нашел там себе очередную музу. Она держала его в экстазе вдохновения дольше прочих, он захотел видеть её не только на сцене раз в неделю… И как обычно делился всеми своими мыслями с женой.
– Ольга, представляешь, она ведь даже ходит особенно! Ах, а какие скулы… Я хочу её пригласить к нам, я хочу её рисовать, я хочу её….
Ольга понимающе улыбнулась и дала добро. Актриса из театра Анна приходила к ним всё чаще. Совместные ужины, совместные прогулки, ночные рассуждения о бытие под алкоголь, позирования для картин… Крепла их дружба втроём.
А сейчас в доме художника остался разве что запах шампуня жены на давно не стираной наволочке. Анна скептически осматривала жилище новоиспеченного холостяка. Всего два дня – а уже разруха.
– Ах, Вадим, ну как же ты мог отпустить её! – как всегда чуть переигрывала девушка – Она ведь теперь и на мои звонки не отвечает… Говорят, что живет она с тем своим старым другом, который таскался за ней со школы. Я, честно говоря, думала, что если она и уйдет от тебя, то не к мужчине…
– Ха! Не к мужчине, а к тебе? А я думал, наш с тобой роман развалит мой брак.
– Наш роман? Он был только нашим совсем недолго, знаешь ли!
Дружба втроём незаметно переросла в нечто большее. Сначала просто интрижка художника со своей музой, а потом туда была привлечена и жена. Вечера неги и похоти, ночи любви и страсти. Вадим рисовал Анну – Ольга подавала краски. Ольга репетировала диалог с Анной – Вадим восторженно хлопал в ладоши. Супруги шли спать – актриса пела им колыбельные. Всё смешалось, и в этом была вся прелесть. Они плыли по волнам эйфории, забыв о картинах и ролях. Хорошо, что Ольга продолжала работать, прибираться, готовить… А то как-нибудь в постели полиция нашла бы три обнаженных обезвоженных тела, погибших от голода.
Их типичный день выглядел так. Художник и актриса просыпались от запаха завтрака, находя записку от ушедшей на службу Ольги. И если первое время они радовались времени наедине и не вылезали из постели до вечера, то потом они уже скучали и ждали заветных 7 вечера, находя занятие каждый себе сам. И наступали сумерки – их время! Вадим старался удивить жену новыми набросками, Анна щеголяла перед подругой в театральных костюмах, а Ольга снисходительно улыбалась обоим. Как мамы улыбаются подделкам маленьких детей. После пары традиционных бокалов вина девушки как-то незаметно начинали целоваться, Вадим начинал лицезреть…. А потом все тела, чувства, жидкости, запахи мешались в потрясающий коктейль, где никто не мог очертить свои границы и точно сказать, где кончается он и начинается другой…
Вадим привстал с кровати, чтоб потушить сигарету. Всё необходимое лежало теперь рядом: пепельница, курево, вся еда и вода из холодильника, блокнот и карандаш.
– Знаешь, она собирается, а я понимаю: как она красива. И думаю о кисточках, да. Я сначала решил, что Оля обиделась на наши с тобой встречи без нее. Но она только засмеялась, сказала, что это давно не важно.
– Глупец-глупец! Красива… Да она божественна! Я помню, как она улыбалась, помню как она завлекала к себе… Знаешь слово «трогательная»? Вот она такая – всегда хотелось трогать. И душе с ней рядом было хорошо. И мозги на место вправлялись.
– А я думал, ты приходила в первую очередь ко мне.
– И я так думала…
Бывшие любовники уже лежали совсем рядом, вглядываясь в потолок, представляя образ ушедшей от них женщины. Лежали совсем рядом, но не прикасались друг к другу. Больше не хотелось. Теперь их объединяла только ностальгия и вопросы – когда всё изменилось? Когда Ольга стала важнее их связи? Или так было всегда? И когда они начали терять её? Можно ли было что-то изменить?
Анна встала, взяла бутылку вина, бросила «очень жаль» вместо прощания, ушла, шелестя юбкой, и больше не вернулась в этот пустой теперь дом.
Константин, создавая прозу, выходит за грань человеческого разума… это чудовищно интересно, но также страшно. Темы придумываются не из воздуха, а пишутся с реальных историй прототипа персонажа, добавляя капельки темной культуры, знание ада и тайных орденов.
Константин – лирик. Музыка – ключевой инструмент в написании прозы. Без музыки не могло бы родиться ни одно произведение, ибо она решает все. Новый трек – новая эмоция.
Как психический больной не может сконцентрироваться на одном, так каждая страница и абзац в рассказе меняются, не давая сконцентрироваться на одном… без особых причин в сюжете.
Этой ночью в назначенный час мы собрались на опушке леса, у большого костра.
Адепты отличались от мастеров тем, что у них не было красных кушаков. Все были одеты в балахоны цвета той фракции, которую он представлял: в черных балахонах – темные, в белых балахонах – светлые, в серых – предсказуемо. Мы претенденты, в большинстве случае были одеты в темные одежды, ибо темный цвет – эталон красоты. Были среди нас те, кто ярко одет: с пакетом на голове и в разных кроссовках, с зонтиком кислотно-розового цвета и до невозможности много бижутерии.
– Приветствую вас, претенденты в адепты ковена «Исток пути», – к нам вышел из тени мастер в сером балахоне – присаживайтесь вокруг костра.
Страх сковал мое тело, я боялся сделать неправильное движение, я боялся сказать что-то неправильное или неуместное, усесться на чужое место или раньше времени сесть.
– Молодой человек, присаживайтесь, не бойтесь – мастер указывал рукой на свободное место на бревне.
Я кивнул, опустив голову вниз, пытаясь раствориться во мраке. Казалось, что я в центре внимание, и на меня обернулись все претенденты в адепты и завидуют из-за того, что Мастер ко мне лично обратился. Я смущенно робко улыбнулся.
– Итак. Всех приветствую еще раз. Сейчас будет собеседование трех мастеров. И я жду короткое эссе о себе от каждого претендента в адепты в ковен «Исток Пути».
Паника!
Кто-то начал рассказывать о себе, о том, как он стал темным/светлым, или как тяжкий путь привел к просветлению и как он не сдался, а только стал сильнее.
Я задумался над своим текстом:
– Покупая очередную колоду карт, я намеревался увеличить свою силу магии. Заговаривая очередной амулет, я становился еще на один шаг сильнее и защищеннее от окружающего агрессивного мира. Квартиру завесил темными шторами, чтобы солнечный свет не разрушил энергетику, которую я копил довольно много времени. Энергетика в комнате – это как дорогое вино, которое хранится в темных катакомбах древнего замка – я представлял себя в виде безупречного оратора, который ходит с бокалом вина вокруг костра и не принужденно рассказывает о себе – приглушенный свет, сырость и холод – такая обстановка в моей комнате, которой я дорожу. Даже плесень в углу комнаты хорошо гармонирует со старым дореволюционном шкафом, который достался от моей бабки – ведьмы. И все, что находится в моем храме – реликвия. На этом старом стуле, который я принес из хосписа – я мысленно перенес себя в комнату хосписа – мылись безнадежно больные люди, в этом предмете хранится тысячи энергетических узелков. С помощью стула я, как Джон Константин, мог перемещаться в ад. В точности как Иисус, шаг в шаг, ходил по аду, наблюдая за горем лже грешников. Этот предмет мне достался от Чернокнижника – я держал над собой черную книгу в кожаной обложке – как он утверждал, обложка сделана из кожи его кровного врага. Кстати, я остановился в катакомбах, которые были полностью выложены из человеческих костей. Чернокнижник еще умел призывать себе союзников, создавать камни здоровья и ослаблять врага – с гордостью я освещал тех, с кем сталкивался в жизни – кстати! Он обучал меня.
Пламя охватило помещение, в котором я нахожусь. Паника окружающих людей, мне доставляла удовольствие. Я пробиваюсь через народ, против течения, расшвыривая каждого по стенкам неуклюже и жестоко. Вновь и вновь заглядывал в палаты, где в панике люди забивались в угол комнаты и кричали, ударяясь головой об стену. Сфинктер выпускает из человека страх. Резкий запах разносится по палатам.
Смерть не держит договор»
Прохожу дальше. Аромат меняется от терпимого до приятного. Захожу в надзорную палату. Наблюдаю. Человек лежит прикованный на сетчатой кровати. Под ним тлеет матрац – у меня дома есть кровать, конечно, она ржавая, но какая это реликвия! На ней закоптился великий человек! Кстати… он серый. Пообщавшись с ним, я узнал про ваш ковен – Пристальный взгляд на меня. Но я как истинный актер… выдерживаю паузу. Говорю! – его звали – Семен.
Слезы. Кто-то подбегает ко мне, и спрашивает: «как он умер?». А я купаюсь в лучах славы. Меня все любят и лелеют, ибо я знал одного из Грандмастеров. Меня принимают в ковен. Я становлюсь Грандмастером.
– Представьтесь! – человек в сером балахоне и в красном кушаке указывает на меня рукой.
– И-и-и-иван – страх сковывает меня. Я должен стоять с бокалом красного в руке и говорить про свою кровать, на которой кто-то когда-то погиб.
– Продолжай!
Кто-то задевает меня за рукав, где должна находиться рука. Пугается. Резко убирает руку от рукава, как будто бы это не он.
– И-иван. И я темный.