Усобица триумвирата. Часть первая. Любимая княгиня

© Юлия Чеснокова, 2024

ISBN 978-5-0062-3400-0 (т. 1)

ISBN 978-5-0062-3401-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От автора

Преподавая историю России, я часто замечала, что труднее всего в истории нашей древности даётся ученикам период феодальной раздробленности. После смерти Ярослава Мудрого, когда стали множиться его потомки, и Киевская Русь расползлась сначала на несколько, а потом, к татаро-монгольскому нашествию, примерно на 250 княжеств, историю учить настолько сложно, что многие предпочитают поверхностно запомнить самое главное, и поскорее пройти дальше. Колоссальное количество имён, событий и названий, естественно, пугает. Но ведь не только сложен и запутан был тот период, но и безумно интересен. Он не уступил бы в своих интригах, сражениях и драмах ни «Песни Льда и Пламени», ни каким-либо другим увлекательным сагам.

Этот опыт натолкнул меня на мысль, что можно было бы попытаться преподнести те давние времена как-то иначе, добавить немного магии, современной подачи, и показать нынешнему читателю, будь то любитель или новичок, что XI – XIV века не были сумбурными, хаотично-беспорядочными и скучными. Напротив! Конечно, я не претендую на строгую научность, как и всякий романист, я привношу много своего, где-то могу искажать факты на благо сюжета, а где-то, никто не застрахован, ошибиться непреднамеренно. Тем более, о многих происшествиях домонгольской Руси сведения противоречивы, и позволяют себя вольно интерпретировать (особая путаница в жёнах и детях, которых постоянно приписывают разным князьям), чем я и воспользуюсь, однако, на фрагменты собственной выдумки я буду указывать в сносках, как и на другие непонятные моменты.

Что ж, буду надеяться, что этот труд, за который я решила взяться, проводя подробное исследование тех времён, пробудит у читателя любовь к истории и увлечёт в её изучение. А если нет, то просто позволит насладиться чтением этой книги!

Глава первая. «Смерть Ярослава»

1054 г.¹ Вышгород.

Февраль разгулялся метелью, зимние холода явно не надумывали уходить, загостились на Днепре. Широкая река, покрывшись толстым слоем снега, была похожа на просторное поле. Замело все следы, если какие и были. Да только кому и куда было отправляться? Всё замерло от неумолимо приближающейся смерти Ярослава, умирающего в своей опочивальне. Уже давно он хворал и почти никуда не выходил, а недавно стало ясно, что жизнь покидает его окончательно. Домашние тихо сидели по углам, а челядь незаметно, стараясь не тревожить мрачные думы княжеской семьи, сновала в своих обычных заботах. Единственный гонец был послан ещё несколько дней назад к Святославу, второму по старшинству Ярославичу, чтобы приехал проститься с отцом, поскольку все понимали – час смерти вот-вот настанет.

В княжеских хоромах, поправляя воротник рубахи, будто не знал, чем ещё занять руки, сидел на лавке князь Изяслав. Противоречивые мысли носились в его голове. С одной стороны, хотелось, наконец, стать главным, старшим над всеми, повелевать братьями и больше не быть подотчётным отцу, чтоб перестали ему тыкать, как жить да вести себя. А с другой – не чувствовал он готовности к этому месту, боялся, что может начаться борьба, очередная усобица, и он будет в самом центре – главным бельмом на глазу всем. Ведь пять сыновей у Ярослава остаётся, у каждого будут свои силы, притязания, сторонники. Не было опыта у Изяслава, которому исполнилось тридцать лет, не готовился он к великому княжению. Если бы два года назад не скончался первый наследник отца, не пережив его, не видать бы Изяславу этого положения, а так появилась у него возможность захватить манящий престол, на что прежде он не мог и надеяться. Да не захватить даже, а просто взять упавшее в руки. Не было в прежние дни амбиций, жажды власти, а тут – удача! И лёгкость, с которой всё само стелется, переменяла Изяслава. Он задумался, засомневался. Видел, как смотрят на него бояре, как братья поглядывают; все делались почтительнее, и это не могло не пробудить желания отозваться, взять предначертанное судьбой и пользоваться этим. С отцом уже было всё обговорено, тот прилюдно одобрил старшинство Изяслава, признал его приемником, другим сыновьям наказал его слушаться, всем им велел не ругаться меж собой и не воевать за власть, а мирно, по очереди, как положено, перенимать друг у друга её, если что приключится.

В горницу, отвлекая Изяслава от мятущихся рассуждений, вошла его жена.

– Что спать не идёшь, любезный князь? – Словно в отместку за вкрадчивость женщины, мужчина покосился на неё и, ничего не сказав, отвёл глаза. – Али ждёшь чего?

– Чего мне ждать?! – огрызнулся он, нервно взмахнув руками. – Чему быть – того не миновать, а чему не быть – того и не дождаться.

Княгиня, в который раз убеждаясь, что беспричинно вызывает раздражение супруга одним своим присутствием, сразу же поникла. Сколько раз пыталась она лаской, терпением и любовью наладить свои отношения с Изяславом, да никак не выходило².

– Сама чего полуночничаешь? – недовольно спросил супруг. – Иди, ложись, Олисава!

Женщина хотела сказать, что уже ложилась, да вот, опять не дождавшись ненаглядного, пришла за ним. Но осеклась. Не десять, и не двадцать раз, а много больше говорила она подобное Изяславу, но ничего не менялось. Нет, это уже не разбивало ей сердце – любви в нём давно не было, но так хотелось, чтобы всё было по-людски, чтобы уж если не другие чувства, то хотя бы гордость её была удовлетворена возвратом верности и привязанности мужа. Давно забытая, а когда-то такая пылкая гордость!

Это теперь её звали Олисавой, а когда-то нарекли девочку Гертрудой. Родившись королевской дочерью, окруженная заботой и вниманием, она была польской королевной, получила образование, какому могли позавидовать и мужчины, не знала печали и бед, поджидавших в будущем. Но едва исполнилось ей четырнадцать, как выдана Гертруда была замуж в Киев, за сына конунга³ Гардарики⁴. Брак был выгодным и обещающим помочь бедственному положению её брата, который к тому моменту уже должен был занять престол умершего отца, если бы не налетели на Польшу со всех сторон недруги да враги. Киевские князья тоже традиционно претендовали на пограничные земли, князь Ярослав отобрал двадцать с лишним лет назад Червенские территории, увёл в полон много польских людей, и теперь, в очередной кризисный период, только брачный союз мог остановить захват и войну. Казимир выдал сестру за Изяслава, сам вскоре женился на его тётке, Марии Владимировне, породнившись дважды. Мир и всё, чего хотелось от этих договоренностей, было достигнуто. А вот проигравшей оказалась Гертруда, крестившаяся здесь, как Елизавета. Муж же, на местный манер, в светлую пору начала супружества, звал её Олисавой, что среди семьи и прижилось.

Став в четырнадцать лет женой, Гертруда и близко не представляла, что вообще должна делать. Воспитание и образование получала она в монастыре, где выучилась грамоте, духовным законам и молитвам. Но её свежесть и невинность, конечно, приглянулись Изяславу, которому всего-то и было на год больше. Первые месяцы они пробыли почти друзьями, осторожно познавая тайны интимной стороны жизни, и в те дни Елизавета влюблена была в того, кого назначили ей в мужья. Сколько счастья выпало тогда на её долю! Но шло время, а молодая жена никак не могла подарить ребёнка супругу. Больше двух лет прошло с момента венчания, а результата не было. Изяслав стал яриться, злиться, упрекать жену в несостоятельности. Без сожалений и, не зайдя даже проститься, уехал с братьями в поход на Царьград, а когда вернулся оттуда через год, превратился в совсем уже чужого человека. Завёл себе полюбовницу, которая быстро сумела подарить ему сына. И к тому дню, когда молитвы Гертруды были услышаны, и она сама родила первенца, в хоромах их уже бегал годовалый, незаконнорожденный Мстислав, которого Изяслав взял к себе, точно это было нормальным. Пять лет спустя княгиня разродилась вторым сыном, но с тех пор муж к ней захаживал крайне редко, предпочитая компанию дворовых девок или дочерей младших дружинников. Часто Изяслав ездил на охоту или устраивал пирушки, но до семьи ему дела было мало. «А ведь когда-то он был не таким, – глядя на кручинившегося о своём мужа, думала Олисава, – он и сейчас не плохой человек, да только избаловался. Нельзя уступать всем соблазнам, нельзя брать всё, что хочется. Вот, теперь он власти захотел. Ох, образумился бы, пропадёт ведь!». Но, зная, что слушать её князь не будет, Гертруда незаметно покачала головой и ушла к себе в светлицу.

Изяслав заметил уход жены, но не придал ему значения. Опять на душе засвербело, отпил он крепкого мёда из чаши, что принесли ему ещё час назад. Послышались шаги. Князь отставил чашу, но подняться не сумел, растерявшись, представляя и надумывая, с какими вестями в такое время приходят.

В дверь вошёл гридь⁵.

– Ну, чего?! – поторопил его Изяслав.

– Митрополит вышел.

– И? – встал всё же рывком мужчина. – Сказал чего?

– Нет, сюда идёт!

– Сюда? – понял интуитивно всё сын Ярослава и, утерев влажные ладони о подол рубахи, смахнул жестом гридя. – Ступай, не препятствуй!

Через минуту, к так и не севшему снова Изяславу, вошёл почтенный, согбенный, справивший около восьми десятков лет старик Иларион. Перекрестившись, едва переступил порог, на образа в углу, митрополит Киевский остановился метрах в двух от князя.

– Преставился отец? – шепотом спросил он.

– Призвал Господь его благочестивую душу, – подтвердил Иларион, опять перекрестившись. За ним повторил и Изяслав, хотя далёк был от христианского усердия. Не любил он старика, вечно читавшего ему морали, со всеми этими привычками, твёрдостью веры, аскетизмом и обязательными обрядами. Батюшка родной, и тот столько указов ему не озвучивал, не до того было мудрому Ярославу – политикой занимался, государственными делами. А Иларион, как не увидит Изяслава – за что-нибудь корит, увидит собирающимся на застолье – ругает, а с какой девкой заметит – так вовсе все уши прожужжит, и всё карой Господней угрожает, напоминая о венчанной жене. И зачем только дед их, Владимир Святославович, узаконил эту греческую веру? Она и прежде была, да только кому не любо – тот мог не креститься, и жить так, как ему на дух ложилось. Сам-то дед до крещения пожил на широкую ногу, вот здесь же, в Вышгороде, судачат люди, держал три сотни наложниц! Изяслав бывал в северных городах, где до сих пор народ чтил Перуна, Даждьбога, Ярило – иначе там обживались, свободнее. И песни пели веселее, и пляски задорнее у костров устраивали, и девки там были живее, не такие малахольные. А тут? Потому, возможно, и опостылела ему Олисава, такая же она, как все христианки набожная, беспрестанно молящаяся, не улыбчивая, скованная. Никакого темперамента, страсти. Раньше хоть кричала от обиды, громкими упрёками, что позорит её, оглашала хоромы, а теперь только молчит да вздыхает.

Иларион заметил початую чашу и указал на неё Изяславу.

– Ты всё бражничаешь? А лучше бы за ум взялся, ты, никак, князь Киевский нонче стал!

«Ну вот, началось!» – подумал Изяслав, а вслух сказал:

– Я от волнения за отца пил, теперь, знамо, не до этого будет.

– Давно же ты и часто за него волновался, – прозорливо и осуждающе подметил митрополит. – О том, чтобы усопшего обмыли и обрядили, я распорядился. Займись, чтобы завтра его в Киев отвезли.

– Займусь, святой отец, займусь! – Изяславу не терпелось избавиться от этого ментора. Разве может хоть кто-то теперь повелительно говорить с ним? – Ступай, разбуди Всеволода, сообщи ему недобрую новость!

Повинуясь – а может и сам не имел удовольствия в этом разговоре – Иларион ушёл. А Изяслав, пометавшись по горнице, вспомнил о жене. «Надо бы ей сказать, небось ещё не уснула!».

Залпом осушив чашку, князь спустился в сени и на миг замер. Пристало ли ему, великому князю Киевскому, самому оповещать о чём-либо? «А, всё же жена!» – продолжил он путь и, войдя в женскую половину хором, поднялся в светлицу. Свеча ещё не была погашена. Олисава, сняв волосник⁶, в одной ночной рубашке, переплетала длинную косу. Увидев мужа, она обомлела.

– Скончался наш батюшка Ярослав, – пробормотал на одном дыхании отчего-то растерявшийся Изяслав. – Завтра в Киев едем… Вот.

– Царствие ему Небесное, – поднялась женщина и осенила себя крестным знаменем, развернувшись к иконам. Свёкор был великим человеком, к ней он всегда хорошо относился, брату помог отвоевать Мазовию⁷. Он заслужил прямую дорогу в рай.

– Ладно, спи, – поспешно бросил Изяслав и отступил, прикрыв за собой дверь. Осознание, что всё вокруг отныне принадлежит ему, и он этому всему хозяин, медленно раскрывалось и нисходило на него.

Святослав прибыл в Вышгород утром, но там уже никого не застал, а потому поторопился вдогонку траурной процессии, которую и настиг в Святой Софии, где шло отпевание. Спешившись, он доверил коня своему дружиннику, снял шапку перед входом, крестясь и кланяясь вошёл в собор. Найдя братьев глазами, Святослав подошёл к ним, и, обняв по очереди каждого, молча встал среди них. В храме болтать было негоже, хоть и не видел он родню два года, с того вечера, когда собрались они помянуть так внезапно и рано умершего старшего брата. Известие тогда пришло внезапно, прискакал гонец из Новгорода, где княжил Владимир, да сказал, что отдал тот Богу душу. Путь до Новгорода не близкий, к тому времени, как получили они эту весть, брат уже лежал в земле, но и до сих пор не удалось побывать Святославу на могиле; доверил ему отец Волынь, где и требовалось находиться постоянно. Оттуда до Польши было ближе, чем до Киева, только и смотри в оба глаза, как бы Червенские земли Казимир не надумал обратно забрать.

Женщины стояли в стороне, плакала из них только Елизавета, новоявленная великая княгиня. Она уважала и как дочь любила Ярослава. При ней, мало ещё что понимая, смотрели на происходящее три княжича, три сына Изяслава. Два её собственных – Ярополк и Святополк, и незаконнорожденный, навязанный Елизавете в пасынки, десятилетний Мстислав. Но она, сохраняя достоинство и держа себя подобающе, усмирив свой нрав за долгие месяцы неподобающего мужниного поведения, относилась к нему, как к родному.

Приехавший с Волыни Святослав поглядел на неё с мимолётной жалостью, а потом перевёл взгляд на старшего брата. Эх, жаль умер Владимир! Вот был бы князь, а Изяслав – что? Ему помогать придётся, как и завещал отец, это ясно. Когда они больше десяти лет назад ходили на Царьград, ведомые Владимиром, неважно себя показал Изяслав, несерьёзен был, точно на прогулку вышел, думал, просто всё будет, в пути развлекался, дрался неумело, а только лишь они проиграли – первый же пал духом и не захотел возвращаться к грекам, когда пришла пора вести примиряющие переговоры. Даже Всеволод, которому тогда было четырнадцать, себя лучше проявил! А сам Святослав ещё и с женой оттуда вернулся⁸. И мысли его тотчас унеслись к дому, к его прекрасной Киликии, оставленной в тёплом тереме. В великокняжеских хоромах тоже топят недурно, но разве есть здесь согревающий взор и пламенные губы любимой? Ох, и зачем так рано умер отец! Всё бы ничего, но Святослав чувствовал, что от большого количества наследников добра не жди, и сидеть сиднем дома, как прежде наслаждаясь семейной жизнью, благополучием тихой родной гавани в объятиях супруги, не получится.

Служба закончилась, все расходились стройными рядами. Женщины и девицы с детьми шли в терем княгини Ольги, недавно перестроенный и отремонтированный, мужчины побрели на Ярославов двор, в сторону повалуши⁹. Обстучав снег с сапог, стали подниматься с важным топотом по каменной лестнице. Помимо приближённых воевод и дружинников, увязалось и знатное киевское боярство следом за Ярославичами. Заметив это, Святослав остановился перед входом в залу. Покосился на Изяслава, но тот непонимающе смотрел в ответ, интересуясь, почему они встали? Святослав воззрился вопросительно на бояр. Те начали смекать, что надобно что-то сказать. Один из них решился, глядя на Изяслава:

– Обсудить бы дела надо, великий князь…

– Не сегодня! С братьями хотим помянуть отца, – выступил Святослав, не надеясь уже на старшего брата. – По-семейному хотим поговорить, былое вспомнить, а дела – завтра! – Посмотрев на своих дружинников и отцовых воевод, он и для них не стал делать исключений: – Идите, тоже помяните нашего батюшку, да сильно не напивайтесь, завтра совет соберём, чтоб головы у всех ясные были!

Более расторопные военные люди, поняв приказ, стали уходить. Боярство ещё с минуту-другую пошепталось на лестнице, но тоже удалилось. Святослав толкнул дверь, кивнув в зал братьям, сам зашёл последний, за ними, и закрылся, чтобы никто не потревожил. Ярославичи дружно приблизились к столу. Ряды стульев по обе стороны от него не бросались на вид, а вот тот, что стоял в изголовье так и звал занять собственную пустоту. Младшие трое братьев без каких-либо слов уселись по бокам. Изяслав, точно ища в лицах разрешения, приблизился к выделяющемуся стулу. Под тяжёлым и недовольным взором Святослава, он сел.

– Почему ты сам не прогнал бояр вон? – обратился тот к нему.

– Да я же тут близко никого не знаю! Я из Вышгорода не выезжал сколько? А у киевской знати, сам знаешь, характер крутой, и что не так скажи – они припомнят!

– Если они будут видеть, что ты боишься ими повелевать, то у них характер ещё хуже становиться будет, – озвучил истину Святослав. – Ты великий князь! Разве отец сильно церемонился?

– Тебе легко говорить, приехал со своими людьми, отрядом охраны – кто тебя ослушается? А у меня что?

– Что ты, как дурак, Из, – не выдержал второй Ярославич, – всё отцово теперь – твоё! И мои люди – твои, я только их непосредственный начальник, а ты – мой. Привыкай, вживайся в каганскую¹⁰ шкуру!

– Да, Из, – подтвердил третий по старшинству брат, двадцатичетырёхлетний Всеволод, – ты отныне каган.

– А вы что скажете? – кивнул Изяслав младшим. Четвёртый Ярославич, Вячеслав, пожал плечами, отвечая за себя и за Игоря – пятого брата:

– Отец велел быть нам единым целым, и уважать, и слушаться тебя. Как может быть иначе?

– Хорошо, – выдохнул укрепляющийся великий князь Киевский. «Вот приводит мне Свят в пример отца, а тот, между прочим, братьев своих извести пытался, чтоб прочнее сидеть, да разве ж так можно? Я не представляю, как управлюсь без Свята, он хоть что-то понимает, посидел на Волыни хозяином – научился». – Как думаете, о чём бояре говорить хотели? Какие дела у них могут быть?

– В первую очередь, как и положено, должен ты назвать наследника своего.

– И послать его в Новгород?

– Как же ты его туда пошлёшь, – удивился Всеволод, – там же сын Владимира сидит!

– Но наследники киевские традиционно сажаются в Новгород, – уточнил Изяслав, – Ростислав туда потому и был посажен, что в Киеве должен был править его отец, а теперь киевский князь – я, значит, моему сыну в Новгороде и сидеть. Или что, вы хотите Ростислава, может, вместо меня посадить здесь?

– Может, – несмело предположил Вячеслав, – пригласить сюда самого Ростислава, да спросить у него?

– Спросить? – засмеялся Святослав. – И он, ты думаешь, добровольно скажет, что не хочет быть великим князем, поэтому соберёт пожитки и уйдёт? Не смеши. Он уже взрослый парень, наверное, жену себе сейчас подбирает, его воспитали там, у него свои друзья и близкие, мы не знаем его, а он – нас, если оставить за ним право, то мы ему тут тоже не нужны, наверняка начнёт стараться избавиться от нас, ведь по закону мы старшие – помеха. Думаю, в этом Из прав. В Новгороде ему сидеть нечего, выделим ему другой удел, чтобы не обидеть, но чтобы понял, что претендовать на большее ему бессмысленно.

– Значит, завтра я назову наследником Мстислава…

– Мстислава? – опять возник Всеволод. – Но он же…

– Мой сын. Старший, – процедил Изяслав, показывая, что обсуждать это не будет. – Он уже отрок, смышленый и послушный, его можно отпустить с дядьками¹¹.

Святослав вспомнил бедную Елизавету и подумал, что для неё это станет облегчением, и в то же время новым ударом. Выходит, законные сыновья наследниками Киева не станут.

– И какой удел выделим Ростиславу? – поинтересовался Игорь.

– Возьмём завтра в библиотеке отца карту, расстелем и решим, – сказал Святослав. – Давайте не будем ни в чём торопиться, всё взвесим.

– Это верно, – согласился Изяслав. Подумав, он робко произнёс: – А что, если сместить Илариона с митрополичьего места?

– Зачем?! – почти хором среагировали братья.

– Да стар он уже ужасно, – пытался оправдать свою задумку, не выдавая истинных причин великий князь, – лезет всюду, указывает. Отец его берёг, как раритет от своего отца. Помоложе кто-то на такую должность нужен.

– Ох, ну хочешь перемен – делай, – опять заулыбался Святослав, не видя ничего преступного в смещении митрополита. – Отец его назло Византии в большей степени назначил, показать самоуправство и самостоятельность.

– В светской жизни князь должен быть независимым, но в духовной так нельзя, – покачал головой Всеволод. – Если нового митрополита избирать, надо спросить у патриарха.

– Вот ты этим и займись, – обрадовался Изяслав, найдя хоть одно решение, – ты ж женат на дочери Мономаховой. Дочь византийского императора должна иметь связи и влияние. Напишите с ней письмо, будь ласков, брат, и отправьте патриарху.

– Что ж, если нужно… – протянул Всеволод, принимая указание.

– Всё это хорошо, но не о том ты думаешь, Из, – откинувшись на спинку стула, Святослав посмотрел на каждого брата по очереди. Догадается ли хоть один, на какую тему стоит завести беседу? Нет, хлопают дружно глазами и ждут. Изяслав особенно напрягся.

– А о чём же мне думать ещё, Свят?

– А вот о чём. – Второй Ярославич поднялся и, обойдя стул, оперся локтем о его высокую спинку. – Мы только что сказали, что Ростиславу, нашему племяннику, будем поперёк горла, потому что идём по лестнице наследства выше. А сами-то ничего не забыли? Мы разве не племянники кому-либо?

– Судислав! – выдохнул Игорь еле слышно.

– Именно, – щёлкнул пальцами Святослав. Изяслав побледнел и пригорюнился.

– К чему ты его вспомнил? Он… – сосчитав в голове, старший выдал: – Восемнадцать лет уж сидит в тюрьме. Что должно измениться?

– Изменилось то, что он последний живой сын великого Владимира, нашего деда. Отец упрятал его в псковский поруб¹², избавляясь от конкуренции. Теперь он – единственный представитель своего поколения в роду нашем, в роду Рюриковичей. И тот же Ростислав, если возмутится нашими решениями, может попытаться освободить его и под его знамя собрать на свою сторону силу.

– Тогда усилим охрану, – стукнул кулаком по столу Изяслав.

– Можно. Но и это не единственная проблема.

– Да что ещё?! – вспыхнул великий князь.

– Раз уж речь зашла о псковской стороне, то есть там по соседству ещё один претендент…

– Всеслав Чародей¹³! – опять с трепетом прошептал Игорь. Всеволод перекрестился.

– Да, наш полоцкий племянник. – Святослав опять сел на стул. – Его дед, твой тёзка, – бросил он Изяславу, – был намного старше отца, но умер ещё задолго до борьбы за Киевский престол. Зато отец Всеслава пытался присоединить к своему Полоцку Новгородские земли. Он даже разграбил Новгород, но наш отец вступил с ним в сражение, и им пришлось заключить мир, после которого полоцкие князья вот уже тридцать лет не высовываются из своих болот. Но, кто знает, что взбредёт им в голову? Ветвь-то их, как ни крути, старше нашей. И пожелай Всеслав…

– Прекрати упоминать этого поганого язычника, – попросил Всеволод. – Ты знаешь, что о нём народ говорит? Что он сын ведьмы, и умеет обращаться диким зверем в полнолуние!

– Меньше верь сказкам, брат, – махнул ему Изяслав. Великому князю эти истории нравились. Его вообще не смущало, что Всеслав остался язычником и поддерживал разные культы в своей полоцкой земле. Он бы хотел там побывать, посмотреть на дремучие леса, населённые якобы лешими и кикиморами. Судачат, что Всеслав и на охоту-то не ходит, волки ему сами приносят дичь, потому что он – один из них.

– Я думаю, что беспокоиться пока не о чем, – вклинился Вячеслав. – Укрепить охрану псковского поруба – разумно, а переживать за Полоцк… не первыми же нападать? А Всеслав, – он извиняющимся взором посмотрел на Всеволода, – может никогда не вспомнить о своих правах, что же, всю жизнь мы, как на иголках будем?

– Правильно, – кивнул Святослав, – проблемы следует решать по мере поступления. А пока… что ж, в самом деле, помянем отца! Игорь, сходи, вели нести пиво и брагу.