Czytaj książkę: «Николай Пирогов. Его жизнь, научная и общественная деятельность»

Биографический очерк Ю. Г. Малиса

С портретом Пирогова, гравированным в Петербурге К. Адтом

ГЛАВА I

Раннее детство. – Домашняя обстановка. – Обучение азбуке по карикатурам на французов. – Раннее чтение. – Первые учителя. – Пансион Кряжева. – Разорение семьи Пироговых. – Совет Е. О. Мухина. – Поступление в университет

13 ноября 1810 года у казначея московского провиантского депо Ивана Ивановича Пирогова происходило весьма частое в его семейной жизни торжество: у него родился тринадцатый ребенок, мальчик Николай, будущий “хирург-мыслитель”. “Мал бех в братии моей и юнейший в доме отца моего”,– говорит по этому поводу в своих “Записках” сам Николай Иванович.

Родители Пирогова жили в то время в собственном домике в приходе Троицы, в Сыромятниках. Через два года, во время нашествия французов, семья Пироговых, как и остальное население Москвы, должна была бежать из города; Пироговы поехали во Владимир. По возвращении в Москву отец Пирогова построил новый дом.

Обстановка, в которой протекало детство Пирогова, была чрезвычайно благоприятна. Отец его был отличный семьянин; он, как и мать, горячо любил детей. Средства к жизни были более чем достаточны – отец сверх порядочного по тому времени жалованья занимался еще и ведением частных дел. Вновь отстроенный дом был просторный и веселый, с небольшим, но хорошим садом, цветниками, дорожками. Отец, любитель живописи и сада, разукрасил стены комнат и даже печки фресками какого-то доморощенного живописца, а сад – беседочками и разными садовыми играми. В саду были кегли, игры в крючки и кольца. Нет ничего удивительного, что Пирогов с живостью и удовольствием вспоминает о своем детстве и говорит, что жизнь его ребенком до 13 лет была весела и привольна, а потому не могла не оставить одни приятные воспоминания.

Такая жизнь давала ребенку возможность свободно развиваться, и результатом ее было то, что мальчик в шесть лет выучился грамоте – шутя, по карикатурам на французов, изданным в виде азбуки в картинках. Научившись читать, мальчик набросился, конечно, на чтение, и чтение детских книг было для него истинным наслаждением. Им овладело, как выражаются немцы, Lesewuth – бешенство чтения. Масса детских книг, бывших тогда в ходу (“Зрелище вселенной”, “Золотое зеркало для детей”, “Детский вертоград”, “Детский магнит”, “Пальнаевы и Эзоповы басни”) были проглочены и потом прочитаны по несколько раз. Отец обыкновенно делал детям подарки книгами. Особенно сильное впечатление произвело на мальчика “Детское чтение” Карамзина, так что в своих “Записках” Пирогов даже называет по именам разных действующих там лиц, и этот подарок отца считает самым лучшим в своей жизни. Басни Крылова также очень нравились мальчику. Один из гостей дома Пироговых читал эти басни очень хорошо. Маленький Коля выучил сам “Квартет”, “Демьянову уху”, “Тришкин кафтан”; “как видно, – пишет знаменитый ученый, – нравились мне наиболее юмористические”, вероятно, благодаря тому, что грамоте он учился по юмористическим картинкам на обращенных в бегство французов.

В такой привольной и довольно интеллигентной обстановке прошло домашнее воспитание Пирогова до поступления в школу. Мальчик занимался только тем, что его интересовало само по себе. На это жалуется семидесятилетний старик в своих “Записках”, говоря, что культурой его внимательности никто и не думал заниматься, и считая это главным пробелом своего первоначального воспитания.

До девяти лет с мальчиком занимались мать и сестра, потом он перешел в руки учителей. Первым его учителем русского языка был студент университета. “Я помню довольно живо, – говорит Пирогов, – молодого красивого человека и помню не столько весь его облик, сколько одни румяные щеки и улыбку на лице… Воспоминания о щеках, улыбке, туго накрахмаленных воротничках и белых с тоненькими, синенькими полосками панталонах моего первого учителя как-то слились в памяти с понятием о частях речи”. Следующие два учителя, студент Московской медико-хирургической академии, занимавшийся латинским, и другой – французским языком, не оставили и таких внешних впечатлений. Этот педагогический триумвират оставил в памяти Пирогова очень немного и, следовательно, для развития его сделал очень мало.

Одной из любимых игр мальчика была игра в лекаря… Возникновением своим эта весьма оригинальная игра обязана болезни старшего брата Николая Ивановича, к которому был наконец приглашен профессор Е. О. Мухин, имевший большое значение в дальнейшей жизни Пирогова. Обстановка визита знаменитости и поразительный эффект лечения произвели сильное впечатление на бойкого и развитого мальчика. Долгое время в доме Пироговых только и было разговору о Мухине и его визите. В один прекрасный день маленький Пирогов “попросил кого-то из домашних лечь в кровать, а сам, приняв вид и осанку доктора, важно подошел к мнимобольному, пощупал пульс, посмотрел на язык, дал какой-то совет, вероятно, также о приготовлении декокта, распрощался и вышел преважно из комнаты”. Это представление забавляло, разумеется, домашних и вызывало частые повторения. Будущий великий клиницист усовершенствовался и “стал разыгрывать роль доктора, посадив и положив нескольких особ, между прочим, и кошку, переодетую в даму: переходя от одного мнимобольного к другому, он садился за стол, писал рецепты и толковал, как принимать лекарства”. “Не знаю, – говорит Пирогов, – получил ли бы я такую охоту играть в лекаря, если бы вместо весьма быстрого выздоровления брат мой умер”.

На двенадцатом году Пирогова отдали в частный пансион Кряжева. В. С. Кряжев занимал довольно видное место среди московских педагогов того времени. В 1811 году он открыл в Москве частный пансион “Своекоштное отечественное училище для детей благородного звания”. Программа пансиона была довольно широкая, потому что целью его учреждения было “доставить родителям средства воспитать детей их так, чтобы они могли быть способными для государственной службы чиновниками”. Курс был шестилетний, распадавшийся на три разряда или класса, по два года в каждом. Пансион Кряжева пользовался очень хорошей репутацией и считался одним из лучших частных пансионов. В 1822 году, 5 февраля, Пирогов поступил сюда полупансионером. О своем пребывании в пансионе он сохранил весьма хорошие воспоминания, в особенности, о самом директоре Кряжеве, преподававшем новые языки, и о преподавателе русского языка Войцеховиче. Впоследствии ученик и учитель встретились в клинике, где Войцехович лежал больной. Войцехович был тронут посещением Пирогова и крайне удивлен, что он пошел по медицинскому факультету, а не словесному. Во время пребывания в пансионе Кряжева Пирогов основательно познакомился с русским и французским языками. Латинский язык, который он знал впоследствии превосходно, проходился в пансионе Кряжева плохо по вине неумелого преподавателя-священника.

Во время пребывания Пирогова в пансионе Кряжева на его семью обрушился ряд душевных и материальных катастроф: смерть сестры и брата, растрата казенных денег другим братом и, наконец, вынужденный выход в отставку отца Пирогова. Последнее, разумеется, было тяжелым материальным ударом и произошло по следующим обстоятельствам. Один из чиновников комиссариата был отправлен на Кавказ, чтобы отвезти туда 30 тыс. руб. Он вместе с деньгами исчез бесследно, и И. И. Пирогов как казначей неизвестно почему был привлечен к ответственности и должен был возместить значительную часть этой суммы. Все имение и все наличное имущество были описаны и взяты в казну. Материальное положение семьи пошатнулось, и Николая пришлось взять из пансиона Кряжева, где плата за ученье была довольно высокая. Не желая все-таки испортить карьеру мальчика, по отзывам учителей, способного, отец Пирогова вздумал обратиться за советом к Е. О. Мухину, уже поставившему одного из его сыновей на ноги, – авось, поможет и другому.

Мухин принял участие в судьбе юноши и, как увидим ниже, благодетельно повлиял на его дальнейшую карьеру. Мухин посоветовал отцу Пирогова готовить своего четырнадцатилетнего сына прямо к вступительному экзамену на медицинский факультет Московского университета. Согласно этому совету Пирогов, “еще накануне игравший со своими школьными товарищами в саду в солдаты, причем отличился изумительною храбростью, разорвав несколько сюртуков и наделав немало синяков”, был взят из пансиона Кряжева, пробыв там лишь около двух лет.

Для приготовления его к экзамену пригласили студента медицины, кончающего курс, Феоктистова, доброго и смирного человека, как характеризует его в своих воспоминаниях Пирогов. Этот студент поселился у Пироговых и занимался с Николаем главным образом латинским языком.

Из знакомых, бывавших в то время у отца Пирогова, особенно интересовали его двое: Григорий Михайлович Березкин и Андрей Михайлович Клаус, оба из врачебного, правда низшего, персонала Московского воспитательного дома. Березкин толковал с будущим медиком о медицине, подарил ему какой-то составленный на латинском языке сборник с описанием в алфавитном порядке лекарственных трав. Словоохотливый Березкин – большой шутник – потешал мальчика своими постоянными шутками и прибаутками. Клаус, знаменитый оспопрививатель екатерининских времен, был оригинальнейшая и известная тогда в Москве личность. Имея большую практику в семье И. И. Пирогова, у которого было 14 человек детей, старик Клаус обязательно навещал Пироговых в табельные дни. Любознательного мальчика он особенно занимал имевшимся всегда при нем маленьким микроскопом.

“Раскрывался, – вспоминает Пирогов, – черный ящик, вынимался крошечный, блестящий инструмент, брался цветной лепесток с какого-нибудь комнатного растения, отделялся иглой, клался на стеклышко, и все это делалось тихо, чинно, аккуратно, как будто совершалось какое-то священнодействие. Я не сводил глаз с Андрея Михайловича и ждал с замиранием сердца минуту, когда он приглашал взглянуть в его микроскоп.

– Ай, ай, какая прелесть! Отчего это так видно, Андрей Михайлович?

– А это, дружок, тут стекла вставлены, что в 50 раз увеличивают. Вот, смотри-ка, – следовала демонстрация”.

Занятия с Феоктистовым не были обременительны и шли успешно. Ученик детски радовался, что готовится в университет, и занимался прилежно. Ему доставляло наслаждение рассматривать медицинские книги Феоктистова. А когда однажды Феоктистов принес каталог университетских лекций, будущий студент разбирал его с каким-то невыразимо-приятным трепетом и расспрашивал своего ментора, какие лекции он будет слушать, поступив в университет.

Желанный момент наконец наступил. 11 сентября 1824 года в правление Московского университета поступило собственноручное прошение Пирогова:

“Родом я из обер-офицерских детей, сын комиссионера 9-го класса, Ивана Пирогова, от роду имеется мне 16 лет, обучался на первое в доме родителей моих, а потом в пансионе г-на Кряжева: Закону Божию, российскому, латинскому, немецкому и французскому языкам, истории, географии, арифметике и геометрии. Ныне же желаю учение мое продолжать в сем университете в звании студента; почему правление Императорского московского университета покорнейше прошу допустить меня по надлежащем испытании к слушанию профессорских лекций и включить в число своекоштных студентов медицинского отделения. Свидетельство же о роде моем и летах при сем прилагаю”.

Приложенное вместо метрики свидетельство, выданное 4 сентября 1824 года из комиссии Московского комиссариатского депо, удостоверяло, что Николай Пирогов имеет ныне от роду “шестнадцать лет”. Ему не было еще полных 14, и лета его были показаны неверно, чтобы открыть доступ в университет: в то время никто не мог вступить в студенты, не имея 16 лет от роду. В числе представленных документов находилось и свидетельство из пансиона Кряжева о двухгодичном пребывании там Пирогова.

“Вступление в университет, – говорит Пирогов, – было таким для меня громадным событием, что я, как солдат, идущий на бой, на жизнь или смерть, осилил и победил волнение и шел хладнокровно”. На экзамене в качестве декана факультета присутствовал и Мухин, что действовало ободряющим образом на экзаменующегося. Экзаменаторами были профессора Мерзляков, Котельницкий и Чумаков. Экзамен прошел благополучно. Профессора остались довольны ответами и подали в таком смысле донесение правлению университета. Студента-ребенка отец повез в кондитерскую и угостил шоколадом.