Czytaj książkę: «Вне контекста», strona 2

На шестой день в светильнике разрядились батарейки. Олег подозревал, что этим дело закончится, так как Наташа эксплуатировала «атрибут цивилизации» нещадно, потому не удивился. И вспомнил о складе, который упомянул когда-то Шеф.

Соседа он застал на винограднике. Тот срезал с лозы тяжёлые гроздья иссиня-чёрных ягод, аккуратно складывал в корзину. Вопрос гостя застал его врасплох.

– Где склад находится? – Шеф выпрямился, огляделся по сторонам с высоты немалого роста.

Вынул носовичок из кармана, снял шляпу, протёр бритую до блеска голову и, наконец, изрёк.

– Сразу за посёлком, перед холмами. Ты иди и увидишь.

– По какой тропинке? Тут же прямых дорог нет, не туда свернёшь, целый день кружить будешь.

– Зачем кружить, прямо к складу иди. Вот как ты к Игнату ходишь, который тебе мебель делает?

– Как ты показал, так и хожу. Слушай, а проведи меня к складу.

– Маленький, заблудиться боишься? Или батарейки сам не донесёшь? Мама Лейла не любит, когда на складе народ толпится. Склад – это на крайний случай, самим всё делать надо. Плюнь ты на батарейки. Зачем тебе светильник? Свечи куда надёжней. И – романтика.

Он снова присел перед кустом, потянулся к очередной грозди.

Олег мысленно ругнулся в сердцах. Кивнул на первую попавшую тропку, что бежала вдоль виноградника:

– По этой пройду к складу?

– Пройдёшь, – пообещал Шеф, даже не взглянув, о какой дорожке спрашивают. – Если действительно хочешь, пройдёшь. Это хорошее место.

Как ни странно, тропинка в самом деле вывела Олега к складу. Он ожидал, что сооружение будет походить на ангар или большой сарай. Но это оказался самый обычный домик, похожий на их с Наташей. Наверное, поэтому Олег и не замечал его, мотаясь по посёлку. Единственное отличие – к складу вела всего одна тропинка, да и та едва угадывалась в траве. По ней редко ходили.

Олег поднялся на крылечко, осторожно постучал в дверь. Вернее, стукнул он только раз, и дверь тут же отворилась. Словно его ждали.

После слов Шефа о «маме Лейле» Олег готовился увидеть толстую старуху в чёрной длинной одежде, с большой волосатой бородавкой на щеке. Угадал только с одеждой. На пороге стояла молодая миловидная женщина. Смуглая, тёмноволосая и тёмноглазая. В первый миг Олег решил, что встречал её раньше. Потом понял, что обознался.

– Здравствуйте. Мне нужна мама Лейла, – произнёс он нерешительно.

– Здравствуй. Проходи, я – мама Лейла. Будешь чай или кофе?

Олег зашёл в комнату, повинуясь жесту женщины. Посредине стоял низенький стол, на нём – блюдо, полное разноцветных кубиков рахат-лукума. Вокруг стола – диванчики с маленькими, обтянутыми шёлком подушками. А вдоль стен поднимались до потолка закрытые стеллажи. Бесконечное число ящичков и дверок самых разных размеров. Понятно, почему этот дом называли складом.

– Спасибо, не нужно беспокоиться. Я только хотел узнать…

– Илькина нет сейчас. Будешь его ждать или оставишь пожелание?

Олег понял, отчего женщина показалась знакомой! Она очень похожа на паренька, главного в посёлке. Должно быть, старшая сестра.

– Оставлю. – Он поспешно вытащил из кармана батарейки: – Мне нужны такие, две штуки.

Женщина слегка отшатнулась.

– Где ты это взял?

– В светильнике, – Олег не понял её замешательства. – Кто-то принёс светильник на батарейках в наш дом.

– Принёс… – женщина помолчала, что-то обдумывая. – И они тебе очень нужны?

– Да. У вас есть?

– Если очень нужны, тогда есть. Ты их найдёшь вон там, – она указала на ящик в центре стеллажа. – Возьми же.

Олег недоумённо пожал плечами, гадая, что здесь происходит. Тем не менее, шагнул к стеллажу, выдвинул ящичек. Взял упаковку батареек. Подумал, взял ещё одну:

– Можно про запас?

Женщина кивнула. Потом быстро подошла к стеллажу, заглянула в ящик, наполовину заполненный упаковками батареек «Варта». Внимательно посмотрела на Олега. И ничего не сказала.

Олег смутился окончательно.

– Я что-то должен за батарейки?

Женщина улыбнулась.

– Здесь никто никому ничего не должен. Приходи, когда что-то понадобится.

– Спасибо.

Уже на крыльце Олег решился спросить:

– Скажите, а почему вас «мама Лейла» зовут?

– Я мама и есть. Мама Илькина.

Олег недоверчиво окинул её взглядом.

– Молодо выглядите для мамы такого взрослого парня. Не буду спрашивать, сколько вам лет, но вы ведь моложе меня, и намного. А мне – тридцать три.

– А мне – двадцать семь. Было.

– Что значит «было»? Всем было…

– Было, когда меня убил осколок снаряда. Потому и не состарилась.

– Что?!

У Олега челюсть отвалилась от неожиданности. Но переспрашивать, требовать объяснений было не у кого. Дверь склада затворилась.

С минуту он постоял возле крыльца, потом пожал плечами и пошёл к посёлку. Шуточки у них здесь!

За первой неделей минула вторая, началась третья. Кажется… Олег обнаружил, что потерял счёт времени. Новый день так походил на предыдущий, что невозможно понять, сколько их минуло. Как бы не пропустить обещанный Илькиным месяц… И, похоже, не он один испытывал затруднения со временем.

– Шеф, ты давно живёшь в посёлке? – спросил он у соседа.

Тот привычно снял шляпу, вытер платочком блестящий шар головы.

– Не знаю. Наверное, давно. Я один из первых здесь. Тогда и посёлка не было. И большого озера не было…

– Как давно? Год? Два? Или десять? А может – сто?

– Эк ты хватил – сто! Хотя… не знаю. Какая разница? Это хорошее место.

Вот так и Олег уже не знал, сколько времени провёл в «хорошем месте». Вроде бы недолго, но хлебное дерево успело окрепнуть, выросло чуть ли не вровень с крышей дома, обзавелось густой кроной. Листья у него были светло-зелёные, формой похожие на дубовые, только больше.

Потом дерево зацвело. Олег понятия не имел, какими будут цветки. Но раз уж плоды большие ожидаются, то и цветки должны быть под стать. И он не ошибся – цветки получились с блюдо каждый, снежно-белые, пахнущие корицей и ванилью. Любоваться сбежался весь посёлок. Кто-то озадаченно пожимал плечами, кто-то ахал восхищенно. И больше всех радовалась Наташа.

– Видите, видите? Настоящее хлебное дерево, Олег для меня посадил! Ни у кого такого нет. И булочки на нём поспеют самые вкусные!

Олег заметил снисходительные улыбки на лицах соседей. Но возразил девушке только Шеф:

– Положим, если что и созреет на сим дивном растении, то уж никак не булочки! На что угодно могу поспорить.

– Что?! Хорошо, давай спорить, я готова!

– Впрямь готова? И на желание? На любое?

– Да!

Они хлопнули по рукам раньше, чем Олег успел вмешаться. Он понимал, что прав Шеф, и плоды хлебного дерева вряд ли походят на сдобные булочки. Скорее всего, у них и вкус другой. Но так хотелось, чтобы спор выиграла Наташа! А то – мало ли какие у бритоголового желания…

Следующим утром он встал, вышел из дому. И остановился на пороге, как вкопанный. На хлебном дереве появились плоды. Бледные, ещё не подрумянившиеся на солнце булки.

Не меньше минуты Олегу понадобилось, чтобы убедить себя – он уже проснулся. Потом подошёл к дереву, дотянулся до нижнего плода, сорвал. Разломил пополам. Втянул ноздрями запах свежей сдобы, ванили и корицы. Осторожно откусил. Тесто пропеклось в самый раз.

Мыслей в голове не было. Вернее была, одна. Матрица. Его не похищали. Он попал в Матрицу. Или сначала похитили, потом попал… Нет никакого «хлебного дерева», деревенского дома, посёлка со странными обитателями. Всё происходит исключительно в его фантазиях. С его мозгами кто-то решил провести замысловатый эксперимент…

– Нет, Олег. Это не эксперимент, и не твои фантазии. Это – реальность. Единственная оставшаяся доступной для людей реальность.

Олег резко повернулся. На тропинке перед домом, там, где минуту назад не было никого, стоял Илькин. Лохматый, нестриженый, всё в тех же оливковых шортах и алой футболке. Олег хотел сообщить пацану, что сам он – игра воображения. И осёкся. С юного лица на него смотрели глаза не просто взрослого человека – старика.

Контекст Сильвии

Крики она услышала на нижних ступеньках, у самого балкона.

Сильвия как раз приостановилась, окинула придирчивым взглядом свое творение – небоскрёб-спираль в пятьдесят четыре этажа… Когда она только ступила на лестницу, заходящее солнце ещё отражалось в изогнутых стенах высотки. Сейчас же светило спряталось, а над высоткой сгустился туман, скрыл верхние этажи. Спускаться с небес лучше незамеченной. Ни к чему лишние разговоры о её «чудесах».

Так вот, Сильвия спустилась. И тут же услышала… Замерла, прикрыла глаза, сосредоточилась на мыслепотоках жителей, прощупала один, второй – есть!

В триста третьей проблемы. Ох уж эти творцы великие. Сильвия шагнула на широкий балкон, перегнулась через перила, вгляделась. Ничего не видно – туман. Досадливо зажмурилась, сильнее сконцентрировалась на природных потоках: рассейся смог, ты мне больше не нужен. Снова выглянула.

Из окна бабушки двумя этажами ниже пахло геранью и свежими пирожками, закроешь глаза – и словно вновь оказалась во дворе своего детства, в пятиэтажной хрущёвке, а вовсе не в футуристическом небоскрёбе. И соседка баба Надя сейчас окликнет тебя, пятилетнюю непоседу, позовёт на чай с пирожком, и ты радостно понесёшься к ней на третий этаж. Какой же ребёнок откажется от угощения? Тем более, что другие соседи Сильвию не очень-то любили… А баба Надя была хорошая. Помнится, подливала она чай и повторяла: «Вспоминай меня иногда, как вырастешь». Сильвия вспомнила. Потому бабушка здесь… Дольше всего старушка привыкала не к новому миру, а к огромной, так непохожей на хрущёвку, квартире.

Мысли текли параллельно, не мешая наблюдениям. Справа от окна старушки на балконе орали друг на друга двое мужчин. Вернее, орал один. Гигант в рваной чёрной футболке. А парень в джинсах, синей рубашке и очках старательно пятился от крикуна вглубь балкона. Крикун не унимался, нависал над оппонентом, тряс кулаками, пучил глаза и вопил нечленораздельное. На другого было бы достаточно прикрикнуть на расстоянии, но… Сильвия бросилась в комнату, к выходу, к лифтам – все на нижних этажах. К эскалатору!

Бегущие ступеньки под ногами. Коридор, прозрачный пол, «небоскрёбные» розы – её гордость – у стены. Квартира «триста три». Стучать не стала, дверь, как и ожидалось, не заперта.

– Я тебя, паскуду, вытащил, я тебя, мразь, сейчас и порешу! – вопили с балкона.

Кулачища вцепились в синюю ткань.

– Святослав, фу! Остановись.

Не услышал.

Сильвия метнулась к балкону. Вскрик – разлетелись в разные стороны тапочки-вьетнамки. Она рванулась к перилам – человечек в синей рубашке, падая, нелепо размахивал руками, словно пытаясь взлететь.

– Лети! – закричала ему Сильвия. – Лети же!

Человечек кувыркнулся в воздухе и устремился вниз.

– Лети…

Упавший скрылся в вечерних сумерках.

Сильвия обречённо махнула рукой. Постояла, вцепившись в перила, тряхнула чёрными волосами, собранными в «конский хвост».

– Ладно, с тобой потом разберёмся, – сообщила кому-то внизу и пошла в комнату.

Названный Святославом метался из угла в угол, лупил кулаками в стену и изрыгал проклятия.

– Что ты натворил? – холодно спросила Сильвия.

– Вернёшь его, да? – прорычал он вместо ответа. – Вернёшь эту гниду?

Затем сел на кровать, закрыл лицо руками, неожиданно обмяк.

– Я ведь для них, всё для них… Лучший друг и любимая женщина… Одну на руках носил, второго – в бизнес взял, всему научил. И её – тоже. Дело общее открыли. Я, я открыл! Они без меня ничего… И как отблагодарили? Теперь они – звёзды небоскрёба, а у меня всё рушится. Рушится всё!

И саданул кулаком по кровати, подняв облачко пыли. Добавил:

– Розетка вывалилась. Снова! И на складе, говорят, нет новых. Закончились, говорят. А для этих – никогда ничего не кончается.

Хозяйка небоскрёба хотела в очередной раз объяснить, что в поломанной розетке вины его «бывших» нет, но не успела. Буян вдруг совершенно не по-мужски разрыдался.

Сильвия похлопала его по плечу. Истерик она не любила. Ни мужских, ни женских. А ведь женская тоже скоро последует. Когда супруга упавшего узнает о случившемся. Вот и отлучайся из дома…

Хозяйка небоскрёба покосилась на буяна. Тот под её рукой постепенно успокаивался, пока, наконец, не затих, повалился на бок и заснул. Святослава Рассветного она выбрала за репутацию гениального дизайнера интерьера, знала его давно, как владельца лучшего в городе, и, пожалуй, даже в стране, дизайнерского бюро «Рассветный интерьер». Очень уж хотелось помочь жителям родного небоскрёба обустроить квартиры по высшему классу! Но случилось непредвиденное. Вместе с гением проявились и его бывшая жена с бывшим же лучшим другом. Такое, конечно, бывает – когда люди жить друг без друга не могут. Вот, Олег, например…

Сильвия мотнула головой.

Встала с кровати, посмотрела на спящего гения. У того к подцепившимся и намёка на любовь не было – чистая незамутнённая ненависть. Отправить ошибочно проявленных назад рука не поднялась, да и незачем – кому не суждено прижиться в небоскрёбе, тот и не приживётся.

Но странности продолжились.

«Ошибки» – Костя и Ира – быстро освоились в новом доме, оказались мастерами на все руки, обустроили собственную квартиру в приятных бело-лиловых тонах, стали помогать с ремонтом соседям, проводили короткие, но ёмкие лекции на тему «Индивидуальный стиль твоей квартиры – придумай и воплоти». Бабе Наде в квартире перегородок наставили – так, что образовалось четыре маленькие, почти «хрущёвские», комнатки вместо одной большой. В ответ на жалобу: «Что же я одна в четырёх комнатах делать буду?» – откуда-то материализовали для бабульки двух болонок.

И всё-то у них получалось! На складе всегда хватало необходимых материалов – обоев, плитки, краски, клея, кистей и прочего, в бюро обмена и подарков всегда оказывалась свежесделанная мебель причудливой формы, стильная люстра или необычной расцветки штора – именно такая, какую задумали Костя и Ира для нового своего «клиента».

Ребята даже в дизайн её жилья внесли ряд изменений. Сильвия улыбнулась воспоминаниям. Она позволяла жильцам самим выбирать квартиры – из свободных, разумеется, только последний этаж – верхний виток спирали – оставила за собой. Сконструировала его так, что на нём разместилась лишь одна квартира. Однокомнатная, но о-о-очень большая. После малогабариток прошлой жизни хотелось простора.

А потом осознала: она понятия не имеет, что с долгожданным простором делать. Дом сконструировать – это запросто, этому её учили, а обустроить квартиру, да ещё и такую непривычно большую… Да ещё и на фоне постоянной заботы обо всём небоскрёбе… В общем, помощь ребят пришлась кстати. Они сделали резные перегородки, отгородив места для отдыха и для работы, вдоль окон расставили диванчики серебристого цвета и стеклянные кофейные столики с металлическими ножками – так, чтобы хозяйка в любую минуту могла присесть и отдохнуть, на окнах – шторы с узором «льющаяся вода», на светлых стенах – черно-белые картины, над каждой – по светильнику. Посередине квартиры соорудили небольшой фонтан и даже запустили в него разноцветных рыбок. На каком складе их откопали? Где-то рядом с болонками, не иначе. И тумбочки со шкафом умудрились разместить гармонично и удобно, а сама Сильвия их двигала-двигала…

Одним словом, ценные ребята.

Но обращались к ним не все небоскрёбцы. Кое-кто отказывался из-за странной солидарности с гением Святославом. Гений же… Сильвия скользнула взглядом по обшарпанным стенам, немытым окнам, розетке, что болталась на проводах, убогой люстре.

Что же случилось с когда-то талантливым человеком?

Она вышла из комнаты.

Остановилась в коридоре, перед кремовой розой, льнущей к стене. Первый розовый саженец – подарок от Илькина. «На память. Когда ещё увидимся», – резонно заметил он в тот раз. Наставники редко покидают свои локали и ещё реже – заглядывают в чужие. Простым же жителям это вообще не под силу.

Чудные цветы напоминали одновременно и вьюнок, и розы. «Небоскрёбный сорт, особый!» – объяснил тогда Илькин. Розы-вьюнки прижились в небоскрёбе, и жителям понравились – они их поливали, подрезали. Особенно баба Надя старалась. Болонок у неё тогда ещё не было, а как дивные цветы увидела – даже духом воспрянула. И так рьяно бросилась их удобрять, опрыскивать, подвязывать, пересаживать, а заодно – и за общей территорией ухаживать, что Сильвия назначила её старостой десятого уровня. После этого растения ещё сильнее разрослись, радостно стелились по стенам, украшая их мелкими ароматными бутонами.

В локали Илькина бутоны большие. И воздух у него чище. Но как бы ни любила Сильвия простое очарование посёлков, небоскрёбы всегда ближе были. Роднее. Понятнее. Когда-то она мечтала застроить родной город уникальнейшими многоэтажками. Представляла, как станет архитектором с мировым именем.

А теперь города нет, зато есть высотка. Её собственная – железобетонная спираль ДНК высотой в четверть километра. Символ начала начал. И пусть в её городе всего один дом… Будут и другие! Она подошла к окну, залюбовалась панорамой, пока ещё бутафорской. Огни вечернего города, небоскрёбы – один другого краше, многоярусные башенки со шпилями; башни-«штопоры»; высотки, похожие на космические ракеты, с облицовкой из цветных металлических панелей со встроенными светоидами; трёхсотметровый «кирпичик» с волнообразными террасами, создающими впечатление, что по стене непрерывно течёт вода…

У неё столько планов! И больше никаких бюрократов-зануд!

Сегодня мегаполис – лишь красивая картинка, ею можно любоваться, но нельзя приблизиться. Вообще нельзя выйти за пределы двора небоскрёба-спирали – симпатичного, с качелями, беседками, скамейками, но единственного пока в этом мире, а потому огороженного высоким забором. Но однажды шаг за шагом, высотка за высоткой – она возведёт новые дома и дворы, построит свой мир. Это ж скольких людей тогда можно будет проявить!

– Вы и от неё тоже избавьтесь.

Сильвия вздрогнула, вмиг переключилась. Посмотрела на девушку с рыжими короткими волосами и синими глазами. Нахмурилась.

– Я всё видела. Не вините Святослава, – девушка схватила её за руку, заглянула в глаза и порывисто зашептала. – Они из него энергию вытянули. Всю. Не смотрите на меня так. В нашем мире ведь всё возможно, верно?

Сильвия кивнула, попыталась отстраниться.

– Каждый делает то, что умеет, – продолжила рыжая девица.

А Сильвия параллельно отметила, что зовут ее Вика, она – из новеньких, проявилась вместе с пятилетней дочерью, Ланой, в отличие от матери – кареглазой и темноволосой. Живёт на тридцать втором этаже. Старостой там Пётр, химик-технолог, отзывался о новой подопечной неплохо, но без восторга. Испытания ещё не прошла, но уже не раз замечена в компании гения Рассветного.

– А они только и умеют, что на чужом горбу выезжать. Они и раньше Святика использовали, а сейчас развернулись на всю катушку. Уж не знаю, как, но перетянули на себя все его умения, все таланты. Вот увидите, если эту коварную Ирку убрать, он мигом воспрянет духом и встанет на ноги.

Сильвия, наконец, освободилась от хватки рыжей. Бред какой-то. С другой стороны, как верно заметила Вика, «в нашем мире возможно всё».

– Я подумаю над вашими словами. Спасибо.

И пошла по коридору к лифтам. Вика же радостно бросилась к двери Рассветного.

Контекст Художника

Капитан высок, плечист да бородою рыж.

Но на бело-чёрном рисунке выходит он просто плечистым и весьма бородатым, а росту неопределённого. Подбородок квадратным получается, а бледную голубизну глаз не передашь. Художник скользит по рисунку взглядом тоскующим, суёт в папку небрежно. Чистый лист вынимает. Разгуливает по седьмой палубе – любит он пассажирскую зону, персонал незаметен, нахальных матросов здесь вообще не встретишь, пассажиры больше собой заняты и своим местом на лайнере, на чужие дела глядят мало.

Художник уходит вглубь палубы, задерживается у барной стойки, здесь нынче сеньора Равиоли дежурит, жена мадридского миллионера – молодость вспоминает. Дама в вечернем платье, с бриллиантами на пышной груди, с высокой причёской иссиня-чёрных волос и ловкостью рук необычайной – коктейли в бокалах смешивает один за другим. Чем не муза для творца? Но Художник иную модель примечает: мужчину с прищуром хитрым, мимикой богатой и лысою макушкою, роста среднего, телосложения обычного, только чуть ссутуленного. В прошлом – писатель известный, русский, но последние годы живший в Испании. Сейчас – такой же пассажир лайнера, как и все здесь, никому не нужный. Алексеем зовут или просто Алексом, а фамилию не помнит художник. На «В» что-то. Или – на «Б». А может, и на «Д» вовсе. Лень вспоминать, кому нужна она, фамилия?

Взмах руки, карандаш пляшет в пальцах. Художник на стойку опирается, скукоженный силуэт набрасывает.

Бывший-известный бродит между столиками, проходит мимо бильярда, за которым обычно и Капитан сыграть не прочь, смотрит на сложенные треугольником шары, руки потирает, затем приближается к Художнику, вплотную становится и говорит, по своему обыкновению, быстро-быстро.

– Опять шаржами балуешься? Нет бы что-то красивое, волны, вот, например, ветер, чайку, слушай, нарисуй чайку, а? Моя невеста чаек любит, над волною нарисуй, а я тебе спасибо скажу.

– Это никому не нужно, – отмахивается вяло Художник, намечает линию глаз, носа.

– Что ж, не хочешь чайку, нарисуй рыбу, золотую, с длинным хвостом, я невесте подарю, чтобы желания её исполнялись всегда, трудно тебе, что ли?

– Это никому не нужно, – танцует карандаш по бумаге, переходит Художник к надбровным дугам.

– Да что ты всё время «не нужно, не нужно», слов других не знаешь? Шаржи твои очень нужны кому-то, да? А я вот жениться собрался, несколько лет не мог решиться, а как сюда с Анюткой попали, понял – уж если мы даже здесь вместе оказались, значит, так тому и быть, судьба, значит, жениться.

Внизу за смотровым окном плещет волной море, брызгает на нижнюю палубу, качается лайнер, крутит штурвал рыжебородый капитан, хохочет. Бутафорский, разумеется, штурвал. На корме торчит, потому как нравится капитану огромное колесо, что приключениями пахнет и историям дерзкими. И плевать ему, что неуместно оно на новомодном лайнере. Определил на нижней палубе и крутит в свое удовольствие. И хохочет – радостно ему. А в ходовой рубке, как положено, современная панель управления имеется, и рулевой за ней – Никита, рыжий мальчишка с волевым подбородком, на Капитана похожий. Только глаза у него ярко-голубые, а не бледные, выцветшие, как у отца.

Пляшет карандаш по кругу, возникает штурвальное колесо над головой бело-чёрного Алекса.

– Завтра во время ночных купаний свадьбу и устроим, так Капитан сказал, – тарахтит между тем бывший-известный. – Ты же придёшь? Только не говори, что тебе и это не нужно, приходи, я ждать буду, и Анютка – тоже, она тебе привет передавала, кстати, вот так вот.

И ретируется прочь, довольный.

Художник смотрит писателю вслед, а память услужливо рисует картину. День, когда возникает на палубе парочка мокрая да продрогшая. Мужчина с хитрым прищуром и девушка с глазами оленёнка. Тонкая светловолосая Анютка, совсем не похожая на испанку, всего боится, стесняется, прячется за спутника. Спутник же хорохорится, суетится, без конца трёт руки и требует немедленный ответ: что за корабль и кто посмел их с девушкой выбросить в море? Кричит, что он известный писатель, и кто-то ответит за всё это безобразие. Ведёт себя, как сотни других, словом. И молча сверкает глазами Анютка, которая на самом деле Анита-Лучия. И в итоге осваивается она на корабле быстрее спутника и быстрее многих других. Правила уясняет уже назавтра, на кухню определяется, не мешкая – повару в помощницы. Благо, юная испанка родную кухню хорошо знала, готовить любила и умела, чем в своё время и покорила Алекса. Это, если не считать взгляда оленёнка, конечно же.

Алекс же неделю суетится, но после успокаивается, берёт пример с любимой сеньориты. С делом определяется. Рыбачить желает. Просит у Капитана лодку спасательную, Капитан в ответ крепким словцом его припечатывает, невзирая на покрасневшего до ушей мальчишку-рулевого, что в каюте капитанской оказался. Расстраивается Алекс, но помощник Капитана по пассажирской части, Гера, советует хорошенько поискать на лайнере – вдруг найдётся чего-нибудь. Алекс ищет. Дня три круги наворачивает под матросское ржание, а на четвёртый – к удивлению всеобщему находит! В своей же каюте под койкой. Сложенную аккуратно лодку резиновую и полный к ней комплект – насос ручной, вёсла из алюминия и пластика, слань днищевая и даже леер спасательный. И сеть рыбацкую, конечно же. Вновь на смех поднимают чудака:

– Далеко же ты уплывёшь на таком судёнышке! В нём только сухопутных крыс возить.

– Чего смеётесь? Смеётесь чего? – моргает бывший-известный. – Я дома постоянно на такой рыбачил, в неё знаете, сколько рыбы помещается? До центнера, и это не считая меня.

– Центнер? Где ж ты его наловил? В какой-нибудь луже? Здесь тебе не лужа, океан, однако, которого ни на одной карте нет…

И хохот снова.

И зря.

Ни разу Алексовая шлюпка пустой не возвращается. И каждый раз новая рыба к нему в сеть идёт, то стайку плотвы выловит, то с пяток судаков, а то и сомяру с себя ростом.

Приживается, словом, пара на лайнере.

Бывший-известный выходит из бара, мимо бассейна к лифту топает, Художник идёт за ним. Поднимается с Алексом на десятый этаж, на ходу заканчивая шарж, а затем спускается на нижнюю палубу.

Нос к носу сталкивается с Герой, пассажирским помощником Капитана – маленьким, худым, с тёмно-каштановыми волосами, узким лицом и печальными карими глазами – полной капитановой противоположностью, в общем. Даже бородёнка – куцая, смешная, не то, что у Кэпа.

– К матрацу своему идёшь? Когда уже каюту себе выберешь? Хватает ведь свободных, – качает головой капитанский помощник.

– Это никому не нужно, – отмахивается Художник.

Сколько угодно может гулять он по верхним палубам, восхищаться просторами лайнера, но всегда возвращается на родной матрац, что на носу корабля. Почему – и сам объяснить не может. С первых дней так повелось.

Художник ладонь запускает в шевелюру кучерявую, голову запрокидывает, любуется. Такова уж душа Художника – красоту увидит, любуется…

Белоснежный гигант в пятнадцать пассажирских палуб рассекает океан, а тому ни конца, ни края не видно. Улицы с фонарями везёт на себе гигант, парки с деревьями и рестораны с музыкой, и детские горки с бассейнами. Город лежит на борту лайнера. Снуют по палубам люди, взгляд быстрый на волны бросают и спешат к улицам и скверам, словно забыть стремятся, что град их – на воде, а не на суше. Чудно Художнику наблюдать за пассажирами лайнера – за дамами в роскошных нарядах и мужчинами во фраках, что друг дружку отталкивают, желая простыни постирать или палубу надраить, деревья ли подстричь или бассейн почистить, уборную вымыть… Что угодно, лишь бы остаться на лайнере. Кто-то же машет на всё рукою, недолго, впрочем.

К Художнику нет-нет, да пристанет пассажир какой или матрос нетрезвый:

– Ты бы пол помыл, а то, якорь мне в глотку, останемся без шаржиста.

И смех.

– Это никому не нужно, – бросает он в ответ.

И в отличие от иных гостей лайнера, остаётся.

Гости.

Приходят гости, уходят гости…

Бывший-известный появляется уже на третьей палубе, жестикулирует яростно, втолковывает что-то собеседнику невидимому для Художника. На свадьбу зовёт, вестимо.

В час ночных купаний свадьба? Ну-ну.