Czytaj książkę: «Мемуары Муми-папы»

Czcionka:

Tove Jansson

MUMINPAPPANS MEMOARER

Copyright © Tove Jansson 1950 Moomin Characters ™

All rights reserved

Иллюстрации в тексте и на обложке Туве Янссон

© М. Людковская, перевод, 2018

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа Азбука-Аттикус“», 2018

Издательство АЗБУКА®

* * *

Пролог


Однажды, когда Муми-тролль был совсем ещё маленький, его папа подхватил страшную простуду – прямо среди жаркого лета. Папа ни за что не хотел пить молоко с мёдом и луком и соблюдать постельный режим. Он сидел на садовых качелях, без конца сморкался и жаловался, что сигары стали невыносимо гадкие на вкус. На траве вокруг валялись носовые платки, которые мама время от времени собирала в маленькую корзинку и уносила в дом.

Насморк никак не проходил, а только становился всё хуже, и тогда папа перебрался на веранду в кресло-качалку, спрятал нос в одеяло, а мама замешала ему большую порцию горячего тодди1 с ромом. Но было поздно. Тодди показался ему таким же противным, как молоко с луком, и, махнув на всё лапой, Муми-папа отправился спать в северную мансарду. Папа ни разу в жизни не болел и поэтому отнёсся к своему недугу крайне серьёзно.

Когда не на шутку разболелось горло, Муми-папа послал за Муми-троллем, Снусмумриком и Сниффом и собрал всех у своей постели. Он просил их не забывать, что им выпало жить бок о бок с настоящим искателем приключений, а потом велел Сниффу принести ему трамвайчик из морской пенки2, который стоял на комоде в гостиной. Правда, к этому времени Муми-папа так осип, что никто не понял, что он хотел сказать.

Подоткнув больному одеяло, сказав все необходимые слова утешения и сочувствия, а также выдав ему карамельки, аспирин и интересные книжки, домочадцы снова вышли на солнце.

Папа лежал в постели и злился, пока не уснул. Когда он проснулся ближе к вечеру, горло отпустило, но он всё ещё злился. Папа позвонил в колокольчик, стоявший у кровати на тумбочке, и Муми-мама немедленно поднялась к нему и спросила, как он себя чувствует.

– Отвратительно, – сказал папа, – но лучше бы ты сейчас проявила интерес к моему трамвайчику из морской пенки.

– Ты имеешь в виду статуэтку в гостиной? – удивилась мама. – А что с ней такое?

Папа сел.

– Ты что, правда не знаешь, какую важную роль этот трамвайчик сыграл в моей жизни? – спросил он.

– Кажется, ты выиграл его в лотерею или что-то вроде того? – отозвалась мама.

Папа покачал головой, высморкался и вздохнул.

– Так я и думал, – сказал он. – А вдруг бы я сегодня утром умер от простуды? Никто из вас так бы и не узнал историю моего трамвайчика. Да и не только трамвайчика – подозреваю, так же обстоит дело и с массой других наиважнейших вещей. Сколько я вам ни рассказывал о своей юности, вы, конечно же, всё позабыли.

– Кое-какие детали и правда стёрлись, – призналась мама. – Память со временем становится так ненадёжна… Не хочешь пообедать? У нас сегодня летний суп из овощей и кисель.

– Фу, как скучно, – мрачно сказал Муми-папа, отвернулся к стенке и надрывно закашлял.

Муми-мама какое-то время молча смотрела на него.

– Послушай, дорогой, – вдруг сказала она. – Я тут прибирала на чердаке и нашла большую тетрадь. А что, если тебе написать книгу о своей юности?

Папа ничего не ответил, но кашлять перестал.

– Это было бы так кстати – особенно сейчас, когда ты болен и не можешь выходить на улицу, – продолжила мама. – Кажется, это называется муми-ары, да? Когда пишут о своей жизни?

– Мемуары, – поправил её папа.

– А потом ты бы мог читать нам вслух всё, что сочинил. Скажем, после завтрака и после обеда.

– Это так быстро не делается, – проворчал папа, скинув с себя одеяло. – По-твоему, это легко – написать книгу? Я не прочту вслух ни слова, пока не допишу главу до конца, и сперва я буду читать тебе, а потом уже всем остальным.

– Как скажешь, дорогой, – ответила мама и пошла на чердак искать тетрадь.

– Как он себя чувствует? – спросил Муми-тролль.

– Уже лучше, – ответила мама. – Но прошу вас, не шумите, потому что сегодня твой отец начинает писать мемуары.


Вступление


Я, отец Муми-тролля, сижу у окна, глядя, как светлячки вышивают тайный узор на чёрном бархате вечернего сада. Недолговечные росчерки короткой, но счастливой жизни!

Глава семейства и домовладелец, я с грустью оглядываюсь назад, на свою бурную молодость, о которой задумал написать, и перо неуверенно дрожит в моей лапе.

Однако приведу здесь мудрое высказывание другого великого мыслителя, придающее мне храбрости в моём начинании: «Каждый, кем бы он ни был, совершивший какое-либо достойное – или кажущееся достойным – деяние, если он добродетелен и правдив, должен собственноручно описать свою жизнь, однако начинать это предприятие следует не раньше, чем он достигнет сорока лет»3.

Я, несомненно, совершил много достойных деяний, и ещё больше таких, которые кажутся мне достойными. Я весьма добродетелен и правдив, если только правда не слишком скучна (а сколько мне лет, я забыл).

Да, я поддался уговорам близких и соблазну рассказать о себе, ибо, честно скажу, стать автором, чьи труды будут читать во всей долине, – невероятно заманчиво.

Так пусть сии скромные записки послужат отрадой и уроком всем муми-троллям, в особенности же моему сыну. Моя память, некогда ясная, к сожалению, уже изменяет мне. Но за исключением отдельных незначительных преувеличений и неточностей, которые наверняка лишь украсят эту автобиографию и добавят местного колорита и живости, я ни словом не погрешу против истины.

Дабы не задеть ничьих чувств, я в своём повествовании заменяю порой филифьонок на хемулей, гафс на ежих и так далее, но это никак не помешает проницательному читателю разобраться в подлинных обстоятельствах дела.

Читатель, безусловно, узнает в фигуре Юксаре загадочного отца Снусмумрика и, несомненно, поймёт, что зверёк Снифф – отпрыск Шусселя.

О ты, малое неразумное дитя, склонное видеть в отце своём личность серьёзную и почтенную, прочти этот рассказ о приключениях трёх юношей, впоследствии ставших отцами, и ты увидишь, что все папы похожи (или, во всяком случае, были похожи в молодости).

Считаю своей обязанностью – как перед самим собой, так и перед современниками и потомками – написать о нашей славной, не лишённой безрассудства юности. И мыслится мне, что многие, читая сие сочинение, в задумчивости возденут нос к небу и воскликнут: «Ну и муми-тролль!» или «Вот это жизнь!» (Ужас просто, до чего это важный и торжественный момент!)4

Наконец, хочу выразить горячую признательность всем, кто в своё время помог превратить мою жизнь в жемчужину, каковой она, несомненно, является, – особенно же Фредриксону, хаттифнатам и моей супруге, несравненной и неповторимой Муми-маме.

Муми-долина, август.
Автор

Глава первая,
в которой я повествую о том, как я рос, окружённый непониманием, о первом в моей жизни Происшествии, о страшной ночи в бегах и об исторической встрече с Фредриксоном


авным-давно, унылым и ветреным августовским вечером, на ступенях сиротского муми-приюта была найдена простая плетёная сумка, с какой хозяйки ходят на рынок. В сумке лежал не кто иной, как я, небрежно завёрнутый в старые газеты.

Не правда ли, куда романтичнее было бы уложить меня в маленькую изящную корзинку, выстеленную мягким мхом?!

Меж тем Хемулиха, хозяйка приюта, интересовалась астрологией (исключительно для домашних нужд) и – к чести её надо заметить – выяснила, какие звёзды господствовали на небе в тот день, когда я явился на свет. Звёзды сообщали о рождении незаурядного и одарённого муми-тролля, и Хемулиха забеспокоилась, что я доставлю ей слишком много хлопот (у гениев вообще не лучшая репутация, хотя лично меня это никогда не смущало).

Удивительная вещь – расположение звёзд! Родись я на час-другой раньше, и быть бы мне азартным картёжником; а те, кто родился на двадцать минут позже меня, обнаружили в себе неодолимое призвание играть в духовом оркестре. (Советую всем папам и мамам, прежде чем зачинать дитя, лишний раз подумать и произвести самые тщательные подсчёты.)

Как бы то ни было, когда меня достали из сумки, я трижды чихнул – причём весьма решительно. Полагаю, это что-нибудь да значило!

Хемулиха капнула мне на хвост сургуча и отпечатала на нём магическую цифру тринадцать, ибо до моего появления в приюте содержалось двенадцать найдёнышей. Все они были одинаково серьёзны, аккуратны и послушны, потому что, к сожалению, Хемулиха мыла их чаще, чем обнимала (цельность её натуры заключалась в отсутствии тонких душевных проявлений). Дорогие читатели, представьте себе муми-дом, в котором все комнаты тянутся ровными рядами, все прямоугольные и все до единой выкрашены в грязно-жёлтый цвет. Не верите? Во всех муми-домах всегда полно самых неожиданных закутков и тайных комнат, лестниц, балконов и башенок, скажете вы. Во всех, но только не в этом! Хуже того: здесь не позволялось вставать ночью, чтобы поесть, поболтать или прогуляться! (Нас даже в уборную не хотели выпускать!)

Мне нельзя было приносить домой и держать под кроватью симпатичных букашек! Есть и мыться полагалось только в строго определённое время! А здороваясь, надо было держать хвост под углом в сорок пять градусов! Можно ли говорить об этом без слёз?!

Я частенько стоял перед маленьким зеркалом в прихожей и вглядывался в грустные голубые глаза по ту сторону стекла, пытаясь постичь тайный смысл своего существования. Спрятав мордочку в лапах, я повторял со вздохом: «Совсем один!», «О жестокий мир!», «От судьбы не уйти!» и другие печальные слова – до тех пор, пока мне не становилось легче.

Я был очень одиноким муми-ребёнком, что часто случается с талантливыми самородками. Никто меня не понимал, и меньше всех – я сам. Конечно, я видел разницу меж собой и другими муми-детьми. По большей части она заключалась в прискорбном отсутствии у них всякой пытливости ума и умения удивляться.

Я, к примеру, мог спросить Хемулиху:

– Почему всё устроено именно так, а не наоборот?

– Наоборот! – хмыкнула Хемулиха. – Ещё чего не хватало. Можно подумать, нам плохо живётся!

Она никогда ничего мне толком не объясняла, и я всё больше уверялся в том, что она просто предпочитает не думать о таких вещах. «Что и когда?» и «Кто и как?» – пустые для хемулей слова. Я спрашивал её, например, почему я – это я, а не кто-то другой.



– Это большое несчастье для нас обоих! Ты помылся? – вот что на этот важный вопрос отвечала мне Хемулиха.

Но я не отставал:

– Но почему вы, тётя, именно хемуль, а не муми-тролль?

– Мои мама и папа были хемулями, хвала распорядку, – отвечала она.

– А их папы и мамы? – не унимался я.

– И они тоже! – выкрикнула Хемулиха. – И их папы и мамы тоже, и все их мамы и папы, и так далее, и так далее без конца, а теперь иди мойся, потому что я начинаю нервничать!

– Какой ужас. Неужели они никогда не кончаются? – спросил я. – Ведь где-то же были первые папа и мама?

– Это было так давно, что уже не важно, – сказала Хемулиха. – И почему это, интересно, мы должны кончаться?

(Смутное, но навязчивое предчувствие подсказывало мне, что та цепочка мам и пап, которая имела отношение непосредственно ко мне, была не самой заурядной. Я бы не удивился, узнав, что меня нашли в пелёнке с вышитой королевской короной. Но увы! Это была лишь старая газета.)

Как-то раз мне приснилось, что, здороваясь с Хемулихой, я держу хвост под неправильным углом, а именно в семьдесят градусов. Я рассказал ей о своём приятном сне и спросил, не сердится ли она.

– Сны – чепуха, – отрезала Хемулиха.

– Как знать, – возразил я. – А что, если тот муми-тролль, который мне приснился, – настоящий, а тот, что стоит здесь, – просто сон?

– К сожалению, это не так. Ты существуешь, – вздохнула Хемулиха устало. – Всё, мне некогда! У меня от твоих вопросов голова трещит! Что из тебя вырастет в этом нехемульском мире?

– Я буду знаменит, – серьёзно объяснил я. – А ещё я построю приют для маленьких хемулят. И разрешу им есть бутерброды с патокой прямо в постели, а под кроватью держать ужей и скунсов!

– Хемулята на это никогда не согласятся, – сказала Хемулиха.

К сожалению, я думаю, что она права.


Так и протекало моё раннее детство – в постоянном и тихом изумлении. Я только и делал, что удивлялся да повторял свои «Что где?» и «Кто как?» Хемулиха и её послушные найдёныши старались избегать меня, от слова «почему» им, видимо, делалось не по себе. А я бродил в одиночестве по голому пустынному берегу близ приюта и размышлял о паучьих сетях и звёздах, о мелкой живности с закрученными хвостами, копошившейся в лужах, и о ветре, который всегда дул с разных сторон и никогда не пахнул одинаково. (Как я узнал позже, одарённый муми-тролль всегда изумляется тому, что другим представляется очевидным, и не находит ничего удивительного в том, что удивляет муми-тролля обычного.) Это было время меланхолии.

Однако вскоре произошли некоторые перемены. Я задумался о форме собственного носа. Махнув лапой на равнодушное окружение, я стал всё больше размышлять о себе и находил это времяпровождение завораживающим. Я перестал задавать вопросы, вместо этого меня охватило желание говорить о том, что я думаю и чувствую. Но, увы, кроме себя самого, я не был никому интересен.


А потом наступила весна, сыгравшая столь важную роль в моём развитии. Сперва я и не понял, что она пришла лично ко мне. Я слышал, как пищат, жужжат и бормочут все те, кто пробуждается от зимней спячки и торопится встречать весну. Я видел, как спешат пробиться из земли побеги на идеально симметричном огороде Хемулихи, как они вытягиваются от нетерпения. По ночам пели новые ветра. И запахи стали другими. Пахло переменами. Я водил носом и принюхивался, лапы у меня болели, оттого что так быстро росли, но я пока ещё не понимал, что всё это происходит только ради меня одного.

И вот однажды, ветреным утром, я наконец это почувствовал… Да-да, я попросту это ощутил. И сразу поспешил к морю, которое Хемулиха не любила и потому ходить туда всем запрещала.

У моря меня ждало важное открытие. Впервые в жизни я увидел себя в полный рост. Гладкая блестящая льдина была куда больше, чем зеркало в прихожей у Хемулихи. Я видел, как над моими аккуратными навострёнными ушками пролетают весенние облака. Наконец-то я смог оглядеть всю свою мордочку и её крепкое, ладное продолжение до самых лапок. Единственное, что меня слегка разочаровало, – это они, лапки. Было в них что-то беспомощное и детское. Но, подумал я, быть может, со временем это пройдёт. Ведь моё главное достоинство, вне всяких сомнений, – это голова. Что бы я ни делал, другим со мной никогда не будет скучно. А на лапы мои никто и внимания не обратит. Зачарованный, я смотрел на своё отражение. Чтобы получше разглядеть его, я лёг животом на лёд.

Но в тот же миг я исчез. Осталась лишь зелёная мгла, которая уходила вниз, всё глубже и глубже. В чужом, тайном подлёдном мире двигались нечёткие тени, опасные и манящие. У меня закружилась голова, и я подумал: а что будет, если рухнуть туда? Вниз, к этим странным теням…

Эта мысль была столь ужасна, что я снова повторил её про себя: глубже, глубже… И никогда уже не подняться… Всё вниз, вниз и вниз.

Это меня страшно взволновало. Я встал и немного попрыгал – проверить, выдержит ли лёд. Лёд был крепкий. Тогда я решил посмотреть, что будет, если я пройду ещё дальше. Но дальше лёд не выдержал.

Я вдруг по уши провалился в холодную зелёную воду. Я болтал своими беспомощными лапками над бездонной и опасной мглой, а по небу летели облака – так спокойно, будто ничего и не случилось.



А что, если одна из грозных подлёдных теней меня сожрёт?! Отхватит одно ухо, принесёт его домой своим деткам и скажет: «Ешьте скорей, пока не остыло! Это самый настоящий муми-тролль, редкий улов!» Или вдруг меня прибьёт к берегу, с трагическим пучком водорослей за ушами, и Хемулиха будет плакать и каяться, и твердить всем своим знакомым: «Ах, это был такой необычный муми-тролль! Жаль только, я не понимала этого раньше…»

Я уже представлял себе собственные похороны, когда вдруг почувствовал, как что-то легонько щиплет меня за хвост. Каждый, у кого есть хвост, знает, с какой бережностью следует обращаться с этим особенным украшением нашего тела и как чувствительно оно к любой опасности и грубости. Очнувшись от грёз, я приготовился действовать. Я решительно вскарабкался на льдину и добрался до берега. Там я сказал себе: это было Происшествие. Первое в моей жизни. Теперь я больше не могу оставаться у Хемулихи. Я возьму свою судьбу в собственные лапы!

Весь день я дрожал, но никто не спрашивал меня почему. И это лишь укрепило мою решимость. В сумерках я порвал простыню на длинные полосы, сплёл из них верёвку и привязал её к подоконнику. Послушные найдёныши внимательно за мной наблюдали, но ничего не говорили, что весьма меня задело. После вечернего чая я написал прощальное письмо, предварительно хорошенько его обдумав. Письмо было простое, но полное внутреннего достоинства. Вот как оно звучало:

Дорогая Хемулиха!

Я уверен, что меня ждут великие дела, а жизнь муми-тролля коротка. Поэтому я ухожу, прощайте. Не скорбите обо мне, я вернусь, увенчанный славой!

P. S. Я взял банку тыквенного пюре из Ваших запасов.

Счастливо оставаться!

Муми-тролль,
непохожий на других.

Жребий брошен! Я отправился в путь, ведо́мый звёздами своей судьбы и не знающий о том, какие удивительные происшествия ждут меня впереди. Ещё совсем юный муми-тролль, я печально брёл по лугам, ронял вздохи в тишине диких лощин и прислушивался к жутким звукам ночи, которые лишь обостряли моё одиночество.


Воспоминания о несчастливом детстве так растрогали Муми-папу, что, дойдя в своём рассказе до этого места, он решил немного передохнуть. Он закрутил колпачок ручки и подошёл к окну. В Муми-долине было совсем тихо. Только вечерний бриз что-то шептал в саду, да верёвочная лестница Муми-тролля раскачивалась у стены. «А что, я легко мог бы сбежать и теперь, – подумал папа. – Ведь я ещё хоть куда!»

Хихикнув себе под нос, он свесил ноги с подоконника и взялся за лестницу.

– Привет, папа, – поздоровался Муми-тролль, высунувшись из соседнего окна. – Что ты делаешь?

– Гимнастику, сын мой, – ответил Муми-папа. – Очень полезно! Шаг вниз, два наверх, шаг вниз, два наверх! Укрепляет мышцы.

– Смотри не упади, – сказал Муми-тролль. – Как там твои мемуары?

– Хорошо, – ответил папа и перекинул дрожащие лапки обратно через подоконник. – Я только что сбежал. Хемулиха рыдает. Будет очень драматично.

– Когда ты нам почитаешь? – спросил Муми-тролль.

– Скоро. Как только дойду до корабля. Это так увлекательно – читать то, что сам написал!

– Это точно, – зевая, откликнулся Муми-тролль. – Пока.

– Пока, – ответил папа и открутил колпачок ручки. – Так-так. На чём я там остановился?.. Ага, я бежал, а потом, наутро… Нет, это было позже. Надо добавить красок в описание ночи бегства…



Всю ночь я брёл по незнакомым, унылым местам. Как же мне жалко себя теперь, когда я оглядываюсь назад! Я не смел остановиться, не смел оглядеться по сторонам. Мало ли что скрывается в темноте! Я пробовал петь «О, этот нехемульский мир» – утренний марш найдёнышей, – но голос дрожал так, что становилось только страшнее. В ту ночь был туман. Густой, как овсяная каша Хемулихи, он накрыл пустошь, обратив кусты и камни в бесформенные чудища – они ползли на меня, тянули руки… Бедный я, бедный!

Даже сомнительная компания Хемулихи могла бы утешить меня в тот миг. Но повернуть назад – ни за что! Тем более после такого шикарного прощального письма!

Наконец тьма рассеялась.

А на заре случилось кое-что восхитительное. Туман стал розовым, как вуаль на выходной шляпке Хемулихи, и в один миг весь мир тоже стал дружелюбным и розовым! Я стоял неподвижно и смотрел, как уходит ночь, я полностью расквитался с ней, и теперь меня ждало утро, моё первое, личное, только моё утро! Дорогие читатели, вообразите себе, с какой радостью, с каким ликованием я сорвал с хвоста ненавистный сургуч и зашвырнул его подальше в вересковую пустошь! А потом – в брезжущем свете холодного весеннего утра – сплясал муми-танец в честь обретённой свободы, навострив свои маленькие изящные ушки и гордо задрав мордочку.

Теперь мне никогда больше не надо будет мыться! Никогда больше меня не заставят ужинать лишь потому, что часы пробили пять! Не надо никому салютовать хвостом – кроме разве что короля – и спать в грязно-жёлтой прямоугольной комнате! Долой хемулей!

На небо выкатилось солнце, засверкало на паутине и на мокрых листьях, и сквозь тающий туман я увидел Дорогу. Петляя по лугам, она вела прямо в мир, в мою жизнь, которая станет необыкновенной, славной жизнью, не похожей ни на чью другую.

Первым делом я съел тыквенное пюре и выкинул банку, избавившись тем самым от единственного своего имущества. Никакие дела меня не ждали, а делать что-либо просто по старой привычке я не мог, потому что всё вокруг было новым. Никогда ещё мне не было так хорошо.

Это потрясающее настроение не покидало меня до вечера. Я так упивался свободой и самим собой, что наступающие вечерние сумерки ничуть меня не беспокоили. Распевая песню, которую я сложил из самых важных слов (теперь, к сожалению, позабытую), я шагал прямо в объятия ночи.

Ветер дул в лицо, и незнакомый, приятный запах наполнял меня предвкушениями. Тогда я не знал, что так пахнет лес, что это аромат мха и папоротников и тысяч больших деревьев. Устав от ходьбы, я свернулся калачиком на земле и подтянул к животу замёрзшие лапки. Кто его знает, может, и не стоит открывать приют для маленьких хемулей. Их, кстати говоря, находят крайне редко. И не лучше ли стать искателем приключений, чем просто знаменитостью? В конце концов я решил стать знаменитым искателем приключений. И перед тем как уснуть, подумал: завтра!


Когда я проснулся, надо мной простирался новый, ярко-зелёный мир. Я очень удивился, и меня нетрудно понять – ведь за всю свою жизнь я не видел ни единого деревца. Эти деревья были так высоки, что захватывало дух; на прямых, как копья, стволах несли они свои зелёные своды. Листва легко покачивалась и светилась на солнце, а птицы сновали взад-вперёд и голосили от восторга. Я немного постоял на голове, чтобы собраться с мыслями. А потом крикнул:

– Доброе утро! Чьё это такое красивое место? Надеюсь, хемули тут не водятся?

– Нам некогда! Мы играем! – крикнули птицы в ответ и спикировали вниз, рассекая листву.

И тогда я пошёл в лес. Мох был тёплый и очень мягкий, но под папоротниками покоились глубокие тени. Куда ни глянь, всюду шебуршали ползучие и летучие создания, но они, разумеется, были слишком малы для серьёзных разговоров. Наконец мне повстречалась пожилая ежиха, которая сидела в одиночестве и начищала ореховую скорлупку.

– Доброе утро! – приветствовал я её. – Я – одинокий беглец, рождённый под совершенно особенными звёздами.

– Вот как, – буркнула ежиха без особого интереса. – А я работаю. Делаю плошку для простокваши.

– Чудесно, – сказал я и понял, что проголодался. – А кто же владелец этого прекрасного места?

– Никто! Все! – ответила ежиха, пожимая плечами.

– И я тоже? – спросил я.

– Да пожалуйста, мне-то что. – И ежиха продолжила чистить скорлупку.

– А вы точно уверены, что это место не принадлежит кому-нибудь из хемулей? – с беспокойством спросил я.

– Кому? – переспросила ежиха.

Надо же, эта счастливица в жизни не встречала хемулей!

– У хемулей ужасно огромные ноги и отсутствует чувство юмора, – объяснил я. – Нос у них выдающийся, слегка приплющенный, а волосы растут непонятными клочками. Хемули ничего не делают просто ради удовольствия, а делают только то, что нужно, и всё время учат других, что им делать, и…

– О ужас! – воскликнула ежиха и попятилась в папоротники.

Что ж, подумал я, слегка обиженный (мне хотелось гораздо больше рассказать о хемулях). Это место – ничьё, и в то же время – общее, а значит, и моё тоже. Чем же заняться?

И я сразу придумал чем – новые идеи быстро приходят мне в голову. Клац – и готово. Если есть муми-тролль и есть некое Место, то можете не сомневаться, что на этом месте появится Дом. Какая восхитительная мысль: дом, который я построю сам! Дом, который будет принадлежать только мне! Неподалёку я нашёл ручей и зелёную полянку, показавшиеся мне очень подходящими для муми-тролля. А в излучине ручья был даже маленький песчаный пляжик.



Я взял палочку и принялся рисовать на песке мой дом. Я не сомневался ни секунды – я точно знал, как должен выглядеть дом муми-тролля. Я сделал его высоким и узким, со множеством балкончиков, лестниц и башенок. На верхнем этаже я устроил три маленькие комнаты и чулан для всякой, знаете, всячины, а нижний этаж заняла большая, нарядная гостиная. Снаружи – остеклённая веранда: тут я буду сидеть в кресле-качалке, смотреть, как бежит ручей, а рядом поставлю поднос с большим стаканом сока и длиннющей вереницей бутербродов. Перила веранды я украсил искусной резьбой с сосновыми шишками. Остроконечную крышу дома венчала изящная луковка, которую я позже обязательно позолочу. Я долго думал, как быть с традиционной печной дверцей – памятью тех давних времён, когда все муми-тролли жили за печкой (то есть ещё до того, как кто-то придумал батареи парового отопления). В результате я решил обойтись без латунной дверцы и сложил в гостиной огромную печь, покрытую изразцами.

Вообще говоря, дом и сам определённо походил на изразцовую печь. Я был просто зачарован этим прекрасным строением, выросшим с такой сказочной быстротой. Полагаю, тут дело в наследственных качествах, но также в таланте, критическом мышлении и способности трезво оценивать свои возможности. Однако, поскольку творцу не пристало расхваливать собственное творение, я описываю вам результат своей работы лишь в общих чертах.

Внезапно похолодало. Тень от папоротников расползлась на весь лес, близился вечер.

Я так устал и проголодался, что голова моя шла кру́гом и я не мог думать ни о чём другом, кроме как о ежихиной простокваше. К тому же, кто знает, вдруг у неё найдётся золотая краска для луковки на крыше… На негнущихся от усталости лапах я пошёл назад через чернеющий лес.

– Опять вы здесь, – сказала ежиха. Она мыла посуду. – Только не вздумайте снова рассказывать мне о хемулях!

Я широко взмахнул лапой и ответил:

– До хемулей, любезная госпожа, мне нет теперь ни малейшего дела. Я построил дом! Непритязательный двухэтажный домик. Я устал, я счастлив и невероятно голоден! Я привык ужинать в пять часов. И ещё мне нужно немного золотой краски для луковки на…

– Вот как? Золотой краски! – недовольно перебила меня ежиха. – Новая простокваша ещё не заквасилась, а старую я съела. Вы явились как раз к мытью посуды.

– Пусть так, – отвечал я. – Что такое чашка простокваши для искателя приключений? Но прошу вас, любезная госпожа, бросьте вы эту посуду и взгляните на мой новый дом!

Ежиха недоверчиво посмотрела на меня, вздохнула и обтёрла лапки полотенцем.

– Ладно, – сказала она. – Опять придётся воду греть. Где этот ваш дом? Далёко?

Я повёл её к ручью, и, пока шёл, в мои пятки закралось страшное предчувствие и поползло выше, к самому животу. Тем временем мы приблизились к месту.

– Ну? – сказала ежиха.

– Любезная госпожа, – жалобно произнёс я, указывая на своё строение на песке. – Вот таким я задумал мой дом. Перила на веранде украшает резной узор из сосновых шишек. Вернее, если вы одолжите мне лобзик… – Я совершенно запутался.

Понимаете ли, дорогие читатели, я так увлёкся строительством, что и вправду поверил, будто дом готов! Это, безусловно, свидетельствует об очень живом воображении – качестве, которое в будущем станет определяющим в моей жизни и жизни моих близких.

Ежиха ничего не сказала. Она окинула меня долгим взглядом, пробормотала что-то, чего я, к счастью, не разобрал, и ушла домывать свою посуду.

Я шагнул в ручей и, ни о чём не думая, побрёл по прохладной воде. Ручей бежал так, как обычно бегут ручьи, причудливо и неторопливо. Местами он был прозрачный и мелкий, с камушками на дне, а местами делался глубже, и тогда вода темнела и замирала. Солнце – очень красное – спустилось уже совсем низко и светило на меня из-за сосен, а я, прикрыв глаза, шёл себе дальше.

Наконец снова раздался щелчок: клац! – и в голову мне пришла свежая мысль. Сами рассудите, если бы я построил дом на прекрасной полянке с прекрасными цветами, то я бы испортил полянку, правда? Дом лучше строить рядом с полянкой, а рядом с полянкой места для постройки, представьте себе, не было. И ещё – я бы стал домовладельцем. Спрашивается, может ли домовладелец быть в то же самое время искателем приключений? Нет! Это, скажу я вам, исключено!

Теперь подумайте дальше: а вдруг мне всю жизнь пришлось бы жить по соседству с этой ежихой? Ведь у неё, вероятно, огромная ежиная родня, и все они, полагаю, точь-в-точь такие же, как она. То есть вообще-то мне очень повезло: я избежал разом трёх больших неприятностей.

Сейчас, оглядываясь назад, я думаю, что строительство дома стало моим первым жизненным Опытом, имевшим величайшее значение для моего развития.

Итак, не потеряв свободы и самоуважения, я брёл по течению, пока странный негромкий звук не нарушил хода моих мыслей. Посреди ручья крутилось замечательное водяное колесо, собранное из веточек и плотных листьев. Я в изумлении остановился. И вдруг услышал чей-то голос:

– Эксперимент. Считаю обороты.

Сощурив глаза против огромного красного солнца, я увидел два внушительных уха, торчащих из кустов черники.

– С кем имею честь?.. – спросил я.

– Фредриксон, – ответил мой ушастый собеседник. – А вы кто?

– Я муми-тролль, – сказал я. – Беглец, рождённый под совершенно особенными звёздами.

– Какими же? – с явным любопытством спросил Фредриксон, и я очень обрадовался, потому что впервые за всю свою жизнь услышал умный вопрос.

Я вылез из ручья, сел рядом с Фредриксоном и рассказал обо всех знамениях и знаках, сопровождавших моё появление на свет. Он ни разу не перебил меня, и я поведал о прекрасной корзиночке из листьев, в которой нашла меня Хемулиха. Рассказал о её ужасном доме и о моём детстве, прошедшем среди непонимания. О приключении на весеннем льду, и о драматическом бегстве из приюта, и о полном опасностей пути через пустоши и лощины.



Наконец я объяснил Фредриксону, что хочу стать искателем приключений. (Про дом и ежиху я решил не упоминать – зачем придавать значение второстепенным деталям?)

Фредриксон серьёзно слушал, помахивая ушами ровно там, где это было уместно. Когда я умолк, он ещё долго думал, а потом сказал:

– Странно. Всё это довольно странно.

– Правда же?! – благодарно поддакнул я.

1.Тодди – горячий чай с мёдом и пряностями, куда добавляют чего-нибудь горячительного, например рома. (Примеч. ред.)
2.Морская пенка – такой камень, шелковистый на ощупь и очень лёгкий. Он не тонет в воде и бывает белый, серый или розовый. (Примеч. ред.)
3.Здесь Муми-папа приводит цитату из автобиографии Бенвенуто Челлини – знаменитого скульптора и ювелира эпохи Возрождения. (Примеч. пер.)
4.Если вы дочитаете мои мемуары до конца, я бы посоветовал вам вернуться к началу и прочесть их ещё раз. (Примеч. Муми-папы.)

Darmowy fragment się skończył.

11,18 zł
Ograniczenie wiekowe:
6+
Data wydania na Litres:
15 maja 2018
Data tłumaczenia:
2018
Data napisania:
1950
Objętość:
157 str. 63 ilustracje
ISBN:
978-5-389-14892-5
Artysta:
Właściciel praw:
Азбука-Аттикус
Format pobierania:
Tekst, format audio dostępny
Średnia ocena 4,7 na podstawie 111 ocen
Tekst, format audio dostępny
Średnia ocena 4,8 na podstawie 327 ocen
Tekst, format audio dostępny
Średnia ocena 4,6 na podstawie 84 ocen
Tekst, format audio dostępny
Średnia ocena 4,8 na podstawie 154 ocen
Tekst, format audio dostępny
Średnia ocena 4,7 na podstawie 73 ocen
Tekst, format audio dostępny
Średnia ocena 4,6 na podstawie 115 ocen
Tekst, format audio dostępny
Średnia ocena 4,7 na podstawie 1175 ocen
Tekst, format audio dostępny
Średnia ocena 4,7 na podstawie 368 ocen
Tekst PDF
Średnia ocena 4,8 na podstawie 18 ocen
Tekst PDF
Średnia ocena 4,1 na podstawie 9 ocen
Tekst PDF
Średnia ocena 5 na podstawie 4 ocen
Tekst PDF
Średnia ocena 4,8 na podstawie 18 ocen
Tekst PDF
Średnia ocena 3 na podstawie 5 ocen
Tekst PDF
Średnia ocena 4,2 na podstawie 5 ocen
Tekst PDF
Średnia ocena 5 na podstawie 5 ocen
Tekst PDF
Średnia ocena 5 na podstawie 2 ocen