Czytaj książkę: «Разбитые судьбы»
Страсти всегда не терпится. Любовь умеет ждать.
Глава 1.
Передо мной со скрежетом открываются тяжелые ворота. Я смотрю сквозь открытое пространство и вижу мокрый асфальт и по ту сторону от дороги бескрайнее поле, на котором пробуждается трава после зимней спячки.
Зеленый цвет непривычно щекочет зрачки. Я отвыкла от буйства красок. Глаза привыкли к серым бесцветным тонам и, кажется, не помнят другие цвета.
– Пошевеливайся, Озаки, – получаю тумак в спину от конвоира.
Женщина подталкивает меня вперед. Я делаю шаги, но они даются мне с трудом. Ноги словно одеревенели. Всего десять метров до моей свободы, но они кажутся мне непреодолимым расстоянием.
– Давай-давай, красотка фартовая, на выход, – еще пару толчков дубинкой в спину. – Все вприпрыжку отсюда бегут, а ты идешь будто на виселицу, а не на волю. Радоваться надо, что раньше положенного убываешь.
Я стараюсь совладать с собой, заставить ноги подчиниться и идти вперед. Нервно тереблю целлофановый пакет в руках.
– Понравилось, что ль, у нас? Наверняка закинешься ещё не раз, грохнешь ещё кого-нибудь. Не исправить вас, все равно возвращаетесь сюда, – она упорно продолжает говорить, хоть и не получает ни слова в ответ. – Не выбить дурь из вашей прогнившей башки.
Голос женщины бьёт по нервным окончаниям, сцепляю зубы. Прибавляю скорости. Делаю пару шагов и преодолеваю красную черту, оставив за собой высокие стены тюрьмы. Оборачиваюсь назад и смотрю на злое, недовольное лицо женщины в форме, которая в любую минуту грозится разойтись по швам. Она усмехается ехидно.
Перед глазами проносятся все унижения, которые она учиняла над девушками – заставляла их драить сортиры посреди ночи, а меня – стоять и смотреть на это. Самая агрессивная из всех надзирательниц. Она взъелась на меня, но я так и не поняла, за что.
Наверное, ей и не нужен был особый повод для ненависти или наказания. Сам факт того, что мы в заключении для нее уже веский повод, чтобы принизить нас и обращаться как со скотом. Меня она никогда не трогала физически. Но предпринимала все, чтобы унизить морально и заставить остальных презирать меня.
– Соскучишься по своим подружкам – сокамерницам, возвращайся, – говорит она, сплюнув на землю. – Может, в следующий раз у тебя не будет влиятельного покровителя, и я, наконец, заставлю тебя отдраить все сортиры.
Я смотрю на нее и все больше убеждаюсь, что она психически не здорова. Не понимаю, о каком покровителе все время талдычит эта женщина. Почему все эти годы она не трогала меня, но при этом так люто ненавидела?
Она начинает гортанно хохотать до тех пор, пока ворота не закрываются, разделив нас по разные стороны. Я вздыхаю и неотрывно смотрю на коричневую сталь. Перед глазами начинает все расплываться и мутнеть. Я хочу обернуться, перестать смотреть на ворота, что ограждали меня столько лет от мира вокруг, но боюсь…
Вдруг это всё сон? Очередной сон, который снился мне многие годы, где я оказывалась за воротами тюрьмы и там были бескрайние горы. Я гуляла по ним, взбиралась вверх ранним утром, еще до того, как солнце окончательно поднималось в небе. Или гуляла по полю, усыпанному маками. Они покачивались на ветру пестрыми головками и завораживали своей красотой. А рядом со мной бегали ягнята, черные и белые, они резвились и заставляли громко смеяться.
Я родилась и росла в деревне до окончания школы. И все эти сны были картинками из прошлого. Мне снились родные края. Раньше я не тосковала по ним, была довольна городской жизнью. Радовалась, что мы переехали. Но, находясь взаперти, я скучала именно по месту, где родилась.
Дует ветер, он касается кожи моих щёк. Я закрываю глаза от прекрасных ощущений. Я думала, что больше никогда не смогу почувствовать на себе прикосновение ветра. Старалась вспомнить, каким оно бывает: летом – теплым и ласкающим, дарующим свежесть и прохладу, осенью – холодным и заставляющим укутаться в плед и пить горячий чай с лимоном, а зимой – режущим, бьющим по щекам, вынуждающим скорее бежать домой и греть руки возле горячей печи.
А еще я скучала по морскому ветру. Скучала по морю, по горам. Скучала по деревьям и птицам. По полевым цветам, по осам и бабочкам. Человек не ценит эти простые вещи, которые дарит природа. Не ценит, пока не оказывается в заточении из камней и железа.
По моим щекам стекают слезы от осознания того, что стоит мне обернуться, и я снова смогу лицезреть всё это. Ветер приносит с собой запах травы и мокрого асфальта. Я жадно вдыхаю в себя смесь ароматов и поворачиваюсь к бескрайнему полю.
Шагаю вперед. Подхожу к пустынной дороге, перехожу её и ступаю на землю. Ботинки утопают в грязи. Выпустив из рук пакет, падаю на колени. Наклоняюсь и начинаю лихорадочно срывать сырую траву. Преподношу к лицу, утыкаюсь носом и упиваюсь запахом. Вдыхаю всё сильнее, глубже, чтобы выбить из себя затхлый запах камеры, канализации и отходов, что доносились из столовой.
Трава пахнет дождем и солнцем. Пахнет весной и жизнью. Начинаю истерично смеяться и размазывать её по себе, втирая в старый свитер и в тёмные джинсы. Хочу перебить запах пыли и плесени, что исходит от них.
Поднимаю голову вверх к синему небу, всматриваюсь в плывущие вдаль облака. Я на свободе. Я вижу небо не через прутья решетки. Мне хочется кричать об этом всему миру, но радость гасит внутренний голос. Свободна? Что ты будешь делать с этой свободой, Дамла? Кто ты? Что ты? Кому ты нужна? Кто тебя ждет? Кто у тебя есть?
Я встаю на ноги, отряхиваю с себя траву и землю. Поднимаю пакет и с разочарованием плетусь к остановке, что одиноко виднеется вдали. Сажусь на ветхую скамейку. Стараюсь вспомнить расписание автобуса, про которое мне говорили надзирательницы, но в голове ничего не всплывает. Да и толку? У меня все равно нет часов, чтобы свериться с ними.
Рано или поздно он все равно приедет. Мне спешить некуда и не к кому. Подняв ноги, поджимаю их к себе и обнимаю руками. Запрокидываю голову к бетонной стене и закрываю глаза, погружаясь в себя. А там темнота и мрак. Пустыня. Одиночество. Отматываю назад. Туда, где присутствуют краски, вкус. Туда, где я была счастлива.
***
Открываю зеленую деревянную дверь, вхожу в дом.
– Папа, мама, где вы? – кричу, стягивая туфли с ног, прохожу в маленькую гостиную.
– Мы на кухне, – слышу мамин голос и направляюсь туда, вытаскивая из сумки диплом об окончании университета.
Вижу маму, что варит суп у плиты и отца, который сидит за столом, попивая чай с инжирным вареньем.
– Ну что, начинайте поздравлять. Получила, – пританцовываю с дипломом в руках.
Мама быстро вытирает руки об фартук. Подлетает ко мне, вырывает из моих рук документ.
– Хвала небесам, хвала Всевышнему, – со слезами на глазах проговаривает она.
– Дочка, – произносит гордо папа, присоединившись к нам. Он обнимает меня, а мама нас вместе с ним. Обнявшись втроем, мы кружимся по маленькой кухне, смеясь и радуясь.
– Умница моя, радость моя, – говорит папа, рассматривая диплом, когда мы садимся за стол. – Моя дочь теперь дипломированный экономист. Покажу вечером мужикам за нардами.
Я смеюсь с его слов.
– Пап, мужикам то твоим зачем мой диплом?
– Как же зачем? Кто помимо тебя ещё сумел из района на бюджет поступить и закончить с отличием? Покажу им, пусть знают, что не пустословил я.
Я вижу, как радостно блестят его глаза и наполняюсь внутренним счастьем и гордостью за себя.
– Это все ваша с мамой заслуга, – отвечаю ему, улыбаясь.
До меня доносится аромат абрикосов. Вижу на окне вазу с ними. Поднимаюсь, подхожу и, взяв вазу, возвращаюсь на место.
– М-м-м, это, наверное, с огорода дяди? – спрашиваю маму.
Их аромат бьет по ноздрям ещё сильнее.
– Да, дядя принес. Только они не мытые, Дамла, помой прежде, – говорит мама.
– Ну уж нет, – отвечаю, взяв один и впившись в него зубами.
Сладкий сок заполняет рот, я всасываю в себя всю мякоть.
– Если их мыть, они утеряют свой вкус, – говорю, взяв следующий.
Мама смеется звонким тонким голосочком.
– Вот появятся глисты, тогда и поговорим, – говорит она, размешивая чечевичный суп.
***
Я открываю глаза. В ушах до сих пор звучит смех мамы, а во рту ощущается сладкий вкус. Сознание воспроизводит даже аромат абрикоса и супа из маминой кастрюли. Вот только зрение отказывается подчиняться разуму. Передо мной пустынное поле, а за спиной каменные стены темницы, в которой я провела последние шесть лет в заключении.
Никогда больше я не услышу смех мамы, не увижу блеск и гордость в глазах отца. Теперь они жители небес и моих воспоминаний. Из дали доносится звук мотора. Я вскакиваю на ноги, подхожу к дороге, надеясь высмотреть приближающийся автобус. Но по шоссе мчится черный внедорожник.
Моё сердце от чего-то даёт о себе знать и начинает тревожно биться в груди. Автомобиль приближается так стремительно, что я не успеваю вернуться и сесть назад на скамейку. Сначала он пролетает мимо, затем слышится скрежет шинами по асфальту, машина останавливается и сдаёт назад.
Мое дыхание сбивается. Страх сковывает изнутри. Я пячусь назад, охваченная недобрым предчувствием. Машина останавливается, и из нее выходит мужчина. Я не могу поверить своим глазам. Мой внутренний голос громко вопит: «НЕТ».
Передо мной человек, который сумел найти меня за тысячу километров, сумел выследить, отыскать сквозь чужие страны и города. Человек, который впервые показал, что значит испытывать дикий животный страх. Охотник, для которого я – добыча, загнанная в угол… Запертая в клетке.
Передо мной Рустам Низами – сын человека, которого я убила и оказалась сейчас на обочине дороги и жизни.
Глава 2
Я смотрю на мужчину во все глаза. Он практически не изменился с нашей последней встречи. Возможно, только добавилось пару морщин на уголках глаз. Я никогда не смела открыто и долго разглядывать его, не выдерживала взгляд.
Когда мы впервые столкнулись с ним, я ещё не знала, чей он сын. Я только устроилась в компанию к его отцу и оказалась в одном лифте с этим мужчиной. Кабинка, обычно набитая людьми, в этот раз пустовала. Время ланча еще не закончилось. Вероятно, работники еще отсиживались в кафетерии. Тогда я и почувствовала, какой тяжелый и обжигающий у него взгляд.
Боковым зрением видела, как он пристально смотрит на меня. Не справившись с собственным любопытством, взглянула на него в ответ и на миг замерла. Он вальяжно облокотился спиной о стену лифта, а его глаза медленно ползли по мне. Я не привыкла, чтобы мужчины, подобные ему, разглядывали меня с таким интересом. Мужчина определенно был старше меня. Его нельзя было назвать красивым в классическом понимании этого слова, скорее – очень привлекательным, с правильными чертами лица. Я не видела его раньше в компании. Он не был похож на офисного клерка или бизнесмена, которые составляли основную часть окружающих меня мужчин.
Одет он был по-другому, не в привычный для меня деловой костюм. А стильно и ненавязчиво-небрежно: в светлой рубашке-поло, бежевых льняных брюках, а на ногах сандали. Я отметила сильный загар мужчины. Наверное, он много времени проводит на воздухе и солнце.
Сложилось ощущение, что передо мной стоит скучающий турист, случайно забредший в бизнес-центр. И я была бы польщена его вниманием, если бы в глаза не бросилось кольцо на безымянном пальце его правой руки. Задержала демонстративный взгляд на доказательстве того, что он женат и отвернулась. Я уловила, как его губы дернулись в насмешливой ухмылке.
Он вышел на том же этаже, что и я, а затем следовал за мной по длинным коридорам офиса до самого кабинета. Я не выдержала и развернулась к нему. Вложив всю неприязнь, что испытывала к подобным мужчинам, которые, находясь в браке, заглядывались на других, выпалила:
– Вы правда рассчитываете, что вам удастся познакомиться со мной? Блеск вашего обручального кольца чуть не ослепил меня!
Смотрела прямо ему в глаза, хотела пристыдить, чтобы он больше никогда не смел так поступать. Но он казался невозмутимым, смотрел на меня открытым взглядом.
– У вас есть совесть? Вам совсем не стыдно ухлестывать за девушками, будучи женатым? Ваша жена, наверное, дома, нянчит детей, а Вы? Вы просто омерзительны, и я не то что знакомиться, даже смотреть на вас не хочу.
Меня трясло от такой наглости. От того, что на лице мужчины не дрогнул ни один мускул. Обычно я не вступала в конфликты, но тогда была так взвинчена, что ещё немного и готова была поколотить его.
Возможно, на меня так подействовало то, что за день до этого моя мама утешала нашу соседку. Женщина была в ужасном состоянии, она просидела у нас несколько часов и рассказывала, как её дочь обвел вокруг пальца женатый мужчина. Девушка доверилась ему, состояла с ним в любовных отношениях и забеременела. Когда возлюбленный узнал об этом, то сразу бросил её, рассказав о жене.
– Я рассчитывал попасть на встречу с господином Муразом, – произнес он совершенно спокойно.
Я не верила своим ушам и открыла рот от удивления.
– Вы меня девушка, – он сделал паузу, прошёлся взглядом по мне еще раз и усмехнулся краем губ. – Не особо интересуете.
В этот момент я впервые поняла значение выражения: «Провалиться сквозь землю». Подо мной будто пол раскололся на части, и я летела в пропасть. Такой дурой я себя ещё никогда не ощущала.
– Простите, – только и смогла выдавить в ответ, спрятав свои глаза. – Я неправильно вас поняла.
Мужчина ничего не ответил. Я чувствовала на себе его взгляд и энергетику, от которой сковывало позвоночник. Я продолжала стоять перед ним. Казалось, что в этом молчании проходят тысячи лет.
Наконец я опомнилась и прошла в сторону. Открыла дверь и впустила его внутрь. Мое рабочее место примыкало к кабинету шефа.
– Вам назначено? – спросила, заняв место за своим столом. Я открыла планер и заглянула в него.
Я была уверена, что никакой встречи на это время у шефа не было, но мне нужно было что-то говорить, чтобы не выглядеть еще большей дурой в его глазах.
– Рустам, – голос Мураза Низами заставил меня вскинуть голову и оторваться от ежедневника. – Ты приехал немного раньше. Проходи в кабинет.
Шеф зашёл внутрь вслед за нами. Видимо, отлучался. Господин Низами поравнялся с мужчиной, перед которым я облажалась и тепло поздоровался, приобняв.
– Отец, – как только я услышала это слово из его уст, в голове загудело, а в груди стало теснее. – Я заехал к тебе, как только судно причалило к берегу.
Значит, это сын господина Мураза? Внутри стало тревожно и холодно.
Я знала, что у шефа четверо сыновей и дочь, которая находится на стажировке в другой стране. Но за месяц, что я у него работала, я еще никого из них не видела.
А если он сейчас все расскажет и меня уволят? От этой мысли я нервно сглотнула, отметив про себя, как сын похож на своего отца. И почему я не увидела этого сходства в лифте? Тогда можно было бы избежать неловкой ситуации.
Мне нельзя было терять работу. Для того чтобы осуществить задуманное, я должна была быть ближе к Низами.
– Дамла, будь добра, сделай два кофе, – сказав это, шеф скрылся в кабинете.
Я принялась быстро выполнять его поручение. Пока кофе-машинка работала, я достала пузырек с лекарством и стала отсчитывать капли. Мои руки дрожали, а пульс пускался в дикий вскач. Так происходило каждый раз, когда я делала это.
Я отнесла им кофе. Мне показалось, что мужчины даже не заметили моего присутствия. Они продолжали беседовать. Я решила, что не стоит испытывать судьбу и мозолить глаза Рустаму, поэтому быстро удалилась из кабинета.
Вопреки моим страхам, случившееся осталось между нами двумя. Рустам ничего не рассказал отцу. После этого случая мы пересекались на мероприятиях компании, и тогда я старательно избегала мужчину. Но наши взгляды порой сталкивались. Из-за того недопонимания, что произошло, я чувствовала некую интимность между нами.
Последняя наша встреча состоялась на заключительном заседании суда. Тогда мне вынесли приговор и, надев наручники, выводили из зала. Я не удержалась и бросила на Рустама взгляд, который старательно прятала до этого. Я хотела увидеть реакцию мужчины на то, что мне дали восемь лет за преднамеренное, запланированное убийство. Мне самой не верилось в происходящее. Это был минимальный срок по этой статье. Рустам, наверное, взбешен.
Я не ожидала, что все так обернется. Мне был назначен государственный защитник. Он представил меня адвокату, который взялся за мое дело по собственному желанию. Я согласилась потому что было безразлично, кто именно будет меня защищать. Но, как оказалось, адвокат был профессионалом в своей сфере.
Я была так подавлена, что все три заседания, прошедшие до этого, пропускала мимо ушей. Моё состояние граничило с безумством. По настоянию адвоката мне была назначена психологическая экспертиза, на которой диагностировали затяжную депрессию из-за потери отца. На этом он и выстроил линию защиты.
Я вижу, как Рустам внимательно изучает меня. Мрачнеет с каждой секундой. На его лице прорезаются кости скул от того, как он сжимает челюсть. Стараюсь распознать в глазах мужчины брезгливость и отвращение. Должно быть, именно эти чувства он испытывает, глядя на меня. Между нами социальная пропасть. И появилась она не сейчас. Всегда была. А теперь стала настолько ощутима, что я ежусь от того, насколько жалкой выгляжу рядом с ним.
Инстинктивно прячу свои руки, растянув рукава свитера. Бросаю на себя взгляд в затемненное окно его автомобиля и моментально жалею об этом. Не узнаю себя в девушке с вытаращенными глазами и острыми скулами, что смотрит на меня оттуда. Опускаю взгляд на свои брюки, на ботинки, испачканные грязью, и окончательно утопаю в жалости к себе. Какой некрасивой и никчемной я стала! Во что превратилась… В груди становится больно.
Бросив взгляд на Рустама Низами, злюсь. Рядом с ним я как безродная бродяжка. Мы настолько разные! От его безупречности: начиная от одежды, в которую он одет, и заканчивая парфюмом, что щекочет нос, хочется до боли сжать зубы.
– Вы, наверное, здесь, потому что узнали о моем освобождении, – начинаю первая разговор. – Поверьте, я не просила об этом. Я не думала…
Я теряюсь и мысли путаются. Молчу, стараясь собрать их воедино и сообщить ему, что в досрочном освобождении нет моей вины. Я не подавала никаких прошений. Все случилось так неожиданно, что мне до сих пор не верится, что я стою по ту сторону от колючих стен.
– Я знаю, – произносит он, испепеляя меня взглядом.
Мне становится жутко от того, что этот мужчина вновь стоит передо мной. В голове вспышками проносятся события в Варшаве. Момент, когда он точно так же сжигал меня взглядом, душил словами и своим присутствием. Вынуждал признаться в причастности к смерти его отца.
А когда я сделала это, требовал невозможного – ещё одного признания, что я действовала по поручению Леонида Мартынова. Я не знала, как объяснить мужчине, что не понимаю, о чем идет речь и что в случившемся не виноват никто, кроме меня. И мотивом стало то, что я считала компанию МурБек причастной к гибели моего родителя.
– Я здесь в качестве твоего куратора, – продолжает внимательно следить за моей реакцией.
Меня парализует и торкает током одновременно. Каждая клеточка, каждый волосок на моем теле наполняется ужасом и встает дыбом, когда смысл его слов оседает в сознании.
– Садись в машину, – кивает головой на свой автомобиль.
Куратор, куратор, куратор… Эхом отдается в ушах.
– Это невозможно! – слышу собственный голос.
Лихорадочно роюсь в памяти, стараюсь дословно воспроизвести речь начальника тюрьмы. Он объяснял всю суть программы, по которой меня досрочно освобождают. Но информации так много, что я хвастаюсь лишь за ту часть, где он говорит про куратора:
«Вам назначат куратора, Дамла. Обычно это уважаемый и респектабельный человек, который никогда не нарушал закон. Он будет нести за вас ответственность. Вам предстоит стать волонтёром в одном из социальных учреждений и найти работу, чтобы обеспечивать себе жизнь. Если будет необходимость, место для проживания предоставит куратор. Обычно это общежитие.»
Рустам – куратор, который поручился за меня. От этой мысли мне становится так дурно, что перед глазами начинает мутнеть.
Глава 3
Я иду по парку, держу картонную коробку в руках. В ней все, что осталось от моей прошлой жизни. От моего дома. От моих родителей. Все самые счастливые воспоминания вместились в одну коричневую, потрёпанную, как и моя судьба, коробку! В ней фотоальбомы с тех времен, когда были только бумажные карточки. Но я не решаюсь открыть их и погрузиться в детство. Мне нужно сохранить здравый рассудок, чтобы разобраться с тем, что происходит.
Сажусь на скамейку и ставлю коробку рядом. Закрываю лицо руками и хочу заплакать, но у меня не выходит. Слезы превратились в камни и не желают капать из глаз. Лишь давят на них, распирая глазницу.
Дядя – родной брат моего отца, пока я была в заключении, продал наш дом и исчез в неизвестном направлении.
Я думала, что более ужасного поступка, чем совершил этот человек, уже быть не может. Но оказалось, что нажиться на смерти родственника не было пределом его низости.
Закрыв глаза, я ещё раз прокручиваю в голове то, как пыталась открыть ключом входную дверь. Но она не поддалась, а после распахнулась изнутри. Напротив меня стоял совершенно незнакомый мне человек.
Сердитый усатый мужчина смотрел на меня с таким недовольством, что я растерялась и не могла произнести ни слова. Лишь смотрела вглубь за его спину. От былого убранства не осталось ничего. Внутри был свежий современный ремонт. Мне показалось, что я просто обозналась и зашла не в те ворота.
Но, оглянувшись на двор, я убедилась, что никакой ошибки не было. Передо мной стоял деревянный стол под виноградными лозами – папа сам мастерил его. Летними вечерами мы пили чай, сидя за ним, и делились друг с другом, как прошел день. Садовые качели тоже были сделаны папиными руками. Качаясь на них, я до самого утра зубрила конспекты, готовясь к экзаменам.
Вслед за мужчиной в дверях появилась и женщина, а затем и маленькие ребятишки. Все смотрели на меня с изумлением, а я не могла понять, кто они и почему здесь находятся. Они сообщили мне, что теперь мой дом принадлежит им.
Моя голова на тот момент была настолько разбухшей от мыслей, что я плохо соображала. Мне хотелось скорее укрыться дома. Обдумать все. Но вместо этого я столкнулась с новой проблемой.
Начала выяснять, что к чему и поняла всю плачевность обстоятельств, когда увидела документы о приобретении недвижимости. Он действительно был продан по доверенности, которую я лично оформила на дядю, когда с папой произошел несчастный случай. Это была моя роковая ошибка. Итог этой ошибки – смерть невинного человека от моих рук и моя разбитая вдребезги жизнь.
Когда я уходила, женщина вручила мне коробку. Она сказала, что у неё не поднялась рука выбросить фотоальбомы. Я была благодарна ей настолько, что стоило лишь заглянуть внутрь, как глаза стали влажными от слез.
Я шла по нашей улице, не зная, куда себя деть. На всем белом свете не было места, куда я могла бы пойти. Добрела до дома дяди, догадываясь, что не застану его там. Действительно, и в его доме теперь жили чужие люди. Они сообщили, что прежний владелец переехал в другую страну.
В городе у нас был только один родственник – это он. Разве я могла предположить, что родной человек, которому мой отец доверял как себе, способен нанести такой удар нашей семье? Что ожидать от чужих людей, если самые близкие способны всадить тебе нож в спину?
Мне хочется смеяться и плакать одновременно. Но ни того, ни другого сделать не получается. Все мои эмоции замерли глубоко внутри и никак не могут вырваться наружу. Я нахожусь в прострации из-за того, что теперь, ко всему прочему, мне негде жить.
Раньше, в годы студенчества, когда мое сердце было разбито из-за первой любви и предательства, я все время задавалась вопросами: «Почему? Почему со мной такое произошло? Почему так поступили? В чем моя вина?» Теперь у меня нет таких вопросов. Я знаю, что совершила самый тяжкий грех, и за него мне воздается.
Смотрю на прохожих: на мамочек, гуляющих с детьми, на пожилых пар. Они кажутся такими счастливыми, беззаботными и улыбчивыми. Я же забыла, когда смеялась от счастья. Сейчас я чувствую себя так, будто на моих плечах тонна бетонных плит.
Нужно встать и решить, что делать дальше. Найти ночлег. Но я не могу пошевелиться. Сижу обездвиженная, застывшая и сломленная. У меня больше нет дома. Эта мысль причиняет боль и выбивает из меня дух.
Папа всю жизнь копил на этот небольшой домик, проживая в деревне. Он всегда говорил мне, что обеспечит меня крышей над головой и что, когда я поступлю в университет, буду жить в городе.
Как дядя мог так поступить? Когда этот человек стал таким алчным? Когда продал душу сатане? Может, он всегда был таким, а мы в силу своих убеждений не замечали этого? Что я теперь буду делать? Куда идти?
На улице начинает смеркаться, парк становится оживленнее. К вечеру многие, вернувшись с работы, выходят подышать воздухом. В кармане начинает вибрировать телефон, о котором я напрочь забыла.
Утром Рустам высадил меня у дома, всучив мобильный в новой упаковке. Когда я стала отказываться брать, он сказал, что я обязана быть на связи с ним и отвечать на звонок каждый раз, когда он звонит.
За всю дорогу, что мы ехали от тюрьмы, я почти не произнесла ни слова. Села в его машину, как жертвенный барашек. В моей голове не было ни одного разумного объяснения, почему мужчина взялся меня курировать. Возможно, спроси я об этом, он бы ответил. Но я не могла выстроить слова в ряд и озвучить вопросы, что бились молотом в голове. Они раздирали мне горло, но не были произнесены.
Я отвечаю на звонок, и первое, что слышу, это вопрос: почему я в парке и нахожусь тут так долго.
– Вы следите за мной? – спрашиваю безжизненно и оглядываюсь по сторонам. – Откуда вам известно, где я?
– Да, слежу. Ты под моим надзором, – не отрицает он. – У тебя в телефоне установлена специальная программа. Как твой куратор я должен знать, где ты находишься. Ты не ответила на вопрос.
Рустам говорит сухим деловым тоном. Его вопросы больше смахивают на допрос.
– Мне некуда идти, – мой мозг не способен выдумывать что-то, поэтому я отвечаю, как есть. – Дядя продал мой дом.
В трубке возникает молчание. Затем он бросает короткое:
– Я приеду. Оставайся на месте, – и отключается.
Не знаю, сколько проходит времени, но когда он звонит вновь, то говорит, чтобы я подошла к обочине проезжей части парка. Подхватив коробку, я беспрекословно повинуюсь.
Поражаюсь сама себе от того, что выполняю все, о чем просит этот человек. Наверное, это привычка, выработанная годами нахождения в заключении. Там ты безвольна и следуешь всем приказам. Иди. Встань. Сядь. Лицом к стене.
Сажусь к нему в машину и откидываюсь на сидении. Выдыхаю с облегчением. Мысли, что мне придется ночевать на улице, нагоняли страх. Рустам бросает на меня короткий взгляд, потом продолжает движение.
– Вы можете отвести меня назад в тюрьму? – неожиданно для самой себя произношу я после десяти минут молчания.
Мне действительно хочется обратно за прутья решетки. За это время я успела понять, что мне больше нет места в этом мире и надежнее всего в заключении.
– Я ведь могу отказаться от этой программы? – спрашиваю его. – Приедем, и я скажу, что отказываюсь от досрочного освобождения.
– Мои юристы займутся вопросом продажи дома, – пропустив мимо ушей мои слова, произносит Рустам.
Он выглядит максимально сосредоточенным на дороге. За весь день он удостоил меня очень короткими быстрыми взглядами и парой фраз.
– Не нужно бросаться в крайности. Сделка, скорее всего, недействительна.
Я смотрю на него, и мой мозг рассыпается на кусочки. Что я делаю рядом с этим мужчиной? Что вообще происходит? Почему он возится со мной?
– Не стоит. Они потеряют время зря. Доверенность, что я ему давала, действительна, – устало отвечаю я, когда он кидает на меня взгляд.
Рустам уже слышал историю об этом. Знает, что дядя получил от меня доверенность, чтобы заниматься всеми юридическими вопросами из-за смерти отца, ведь я была не в состоянии. Он получил страховку в связи с его смертью и скрыл этот факт от нас с мамой.
Нам же сказал, что компания «МурБек» не соблюдала правила безопасности и что отцу приходилось работать с некачественными материалами. По его словам, это и послужило тому, что плита, которую поднимали на кране, поломалась на две части и упала на папу и других рабочих.
Он утверждал, что никаких страховых выплат они семьям пострадавших не перечислили. Деньги меня не интересовали: для меня жизнь папы была бесценна.
Я была в бешенстве из-за того, что руководители компании ушли от ответственности и что они подвергают жизнь работников такой опасности. Это вызвало во мне настоящую ярость. Я была окутана в свое горе и слепо верила дяде. Решила, что все, кто виновен, должны понести наказание. Я стала одержима мыслью отомстить за преждевременную кончину папы.
Замечаю, что Рустам выезжает за пределы города, и мы направляемся в сторону дачных поселков, расположенных на берегу моря.
– Куда вы меня везете? – наконец задаюсь вопросом.
– На дачу. Там никто не проживает, будешь жить там, пока мы не найдем другое место для твоего пребывания.
Я киваю. Вжимаюсь в сиденье. Происходящее кажется мне сном.
Как только мы приезжаем и оказываемся в доме, я пустыми глазами осматриваю обстановку вокруг. Белоснежность интерьера пугает и завораживает одновременно. Рустам делает обход по дому. Я ставлю коробку на стол. Тянусь, чтобы открыть ее, но одергиваю себя. Нет. Не сейчас. Сейчас не время.
Подхожу к окну и вижу, что до моря рукой подать. К пляжу есть прямой выход из задней части жилья. Раньше я бежала бы к нему вприпрыжку и сияла от счастья. А сейчас я просто наблюдаю, как солнце погружается в морскую гладь, и ничего не чувствую.
Я пребываю в таком заторможенном состоянии, что даже это прекрасное явление природы не восхищает меня. Отворачиваюсь и вновь блуждаю по пространству дому. Его много. Тут практически нет мебели. Словно его только купили или собираются выставить на продажу.
Ступаю несколько шагов и замечаю, как с меня сыпется на пол песок. Сжимаю зубы. Чувствую себя настолько погрязшей в грязи, и не только изнутри, но и снаружи, что становится невыносимо. Испачканный пол действует на меня как триггер. Меня торкает. Я смотрю на кафель и чувствую, как срываюсь с обрыва.
Мне тут совсем не место. Все настолько неправильно, что аж мороз по коже. Я в доме сына человека, которого довела до сердечного приступа. Меня только сейчас накрывает волна осознания. Какого черта, Дамла? Очнись! Ты вообще понимаешь, что происходит? Собралась ночевать тут?
