Czytaj książkę: «Больше, чем враги»
Пролог
Алые капли, тяжело падающие с острого лезвия… Белые пятна изумленных лиц… И глаза, яркие, зеленые, неверящие… Жуткая, противоестественная тишина разрезается пронзительным криком:
– Убийца!
А потом жуткое:
– Тиали Торн обвиняется… приговаривается…
Глаза скользят по незнакомым лицам, ищут одно-единственное, то самое, на котором написано дружеское участие. Ты ведь не бросишь меня, правда? Ты поможешь? Потому что без твоей помощи я пропаду. Погибну…
Часть первая
Холод пробирал, казалось, до костей. Рукавицы из грубой ткани были слишком велики и больше натирали кожу, нежели защищали от мороза. Пальцы, крепко державшие древко метлы, уже онемели и я совсем их не чувствовала, но поделать ничего не могла. С неба сыпалась противная ледяная крошка, коловшая лицо, а от порывов студеного ветра слезились глаза.
– Эй, Дамочка, – окликнул меня охранник. – Отставить работу, к тебе на свиданку пришли.
Товарки по уборке территории устремили на меня завистливые взгляды, но промолчали – попусту трепать языками при охране здесь было не принято. За любое нарушение правил расплата полагалась слишком уж суровая.
Я сдала "инвентарь" – метлу с редкими гнутыми прутьями – и поспешила, подгоняемая ветром, к забору, увенчанному битым стеклом. Там, на краю периметра, дожидался меня друг. Тот, кто не бросил, кто остался верен, несмотря ни на что.
В домике для свиданий было сыро и холодно, хотя в очаге и весело плясали огненные языки. Я отметила и разожженный камин, и мягкие подушки на шатких грубо сколоченных стульях, и скатерть на столе. Похоже, кошель Двина изрядно облегчился. Дверь распахнулась от сильного удара. Вошедший охранник поставил на стол поднос и процедил:
– У вас есть три часа.
Я протянула руки к огню в надежде отогреться и ужаснулась, будто впервые за долгое время увидав их. Ногти были обломаны, кожа погрубела и даже кое-где растрескалась. На глаза навернулись слезы. Смешно, мне многое пришлось вытерпеть здесь, но расстроила меня именно утраченная нежность и мягкость собственных ладоней.
– Поешь, пожалуйста, – мягко произнес Двин, кивком указывая на стол.
Я с жадностью ухватила кусок мягкого хлеба с маслом и сыром.
– Разбалуешь ты меня. Как я после такого-то пира опять пустую похлебку есть буду?
Двин опустился на колени на дощатый пол рядом со мной, прижался губами к обезображенной руке.
– Потерпи. Осталось недолго. Скоро мы вытащим тебя отсюда.
– Уверен, что пора?
– Я не знаю, – в голосе его явно слышалось сомнение. – Но я не могу видеть тебя такую… здесь…
– Ничего, потерплю. Не хрустальная, не разобьюсь, – грубо ответила я.
– Тиа, – голос Двина звучал жалобно, – Тиа, что с тобой происходит? С каждым разом ты все меньше и меньше походишь на себя прежнюю.
Я горько рассмеялась.
– Заключение, вот что со мной происходит. Отсутствие свободы, какого-либо подобия нормальной жизни, элементарных удобств. И я больше не Тиа, Двин. Я – заключенная двести семнадцать дробь пятнадцать, понимаешь? Ну или Дамочка.
Мой друг только помотал головой, будто отгоняя навязчивое видение.
– Нет, Тиа. Мы вытащим тебя отсюда, и ты снова станешь такой же, как и раньше. Смешливой и улыбчивой, доброй и понимающей.
Я промолчала. Что я могла ему сказать? Что давно уже не ощущаю себя прежней Тиа, будто она умерла, а я – самозванка, захватившая чужое тело? Нет, таких слов Двину лучше не слышать.
После свидания я могла не возвращаться к работе, потому и пошла сразу в барак. Уже темнело, колкая острая ледяная крошка сменилась пушистыми редкими снежинками, ветер немного утих, и я шла медленно, глубоко вдыхая морозный воздух. В бараке тепла никогда не бывало, зато всегда стояла жуткая вонь от множества немытых тел. Казалось бы, я давно должна была принюхаться и притерпеться, но нет, голова по-прежнему раскалывалась от невыносимого запаха. Двину удалось, сунув немалые деньги начальнику охраны, передать мне небольшой флакончик духов, который я берегла, как величайшее сокровище. Не расставалась ни на мгновение, носила на груди под робой и даже в мыльню брала с собой этот крохотный осколок благополучного прошлого.
В бараке было пусто. Почти. У окна сидела щербатая Берта и, старательно шевеля губами, пыталась читать взятую в библиотеке потрепанную нудную книгу. У Берты была мечта – она желала стать "образованной", чтобы выйдя на свободу найти себе "приличное место". Разумеется, с подобной биографией осуществление мечты ей вряд ли грозило, но я не сказала ей ни слова об этом. Все-таки у каждого из нас должно оставаться хоть какое-то светлое пятнышко в душе, чтобы не сломаться окончательно, не так ли? У меня был Двин, а у Берты – Великая Мечта, и нам этого хватало.
– Руку порезала, – словоохотливо пояснила мне Берта, демонстрируя перемотанную кисть. – Док, добрый человек, дай ему боги побольше лет жизни, освободил меня на два дня от работы. Лютый свирепствовал, конечно, ругался так, что уши вяли, но поделать ничего не смог: против Дока не попрешь.
Здесь она была права. Дока, невысокого сутулого плешивого мужчину лет пятидесяти, побаивались даже самые озлобленные охранники, такие, как Лютый.
– Послушай, Дамочка! – Берта подошла поближе. – Твой-то приезжал?
– Приезжал, – мрачно кивнула я, погруженная в невеселые мысли.
– Гляди-ка, порядочный, не бросил, – удивилась она. – Ко всем ездить быстро перестают, а твой все держится. Повезло тебе с ним, Дамочка. Ты за него держись, такой мужик редко попадается.
Я неопределенно пожала плечами – пусть понимает, как хочет. Берта, решив, что у меня подходящее настроение для пустой болтовни, присела на койку рядом со мной.
– Дамочка, я давно у тебя спросить хотела: а тебя-то за что сюда засунули? Нет, ты не отвечай, если не желаешь, я пойму.
Саму Берту "засунули", когда поймали на месте преступления – она пыталась украсть кольцо в ювелирной лавке. Как по мне, сглупила она сильно: одного взгляда на нее было достаточно, чтобы понять, что вряд ли она пришла к ювелиру с целью прикупить новые серьги. Мастер оборванку не выставил, но наблюдал за ней пристально – вот Берта и оказалась здесь. Эту историю незадачливая воровка пересказывала уже много раз, так что все заключенные уже выучили ее наизусть. Я же о причинах, по которым очутилась в лагере, предпочитала не распространяться. А сейчас Берта с горящими глазами жадно ожидала моего ответа.
– Так как, Дамочка?
– За дело, Берта, – горько усмехнулась я. – За дело.
– А за какое?
– За попытку убийства.
И с неким злорадным удовольствием увидела, как побледнела и отшатнулась товарка по несчастью. Такого ответа она явно не ожидала.
– Шутишь, да? – Берта все никак не могла поверить в то, что я способна убить человека. – Ты ведь такая нежная, Дамочка, такая утонченная. Аристократка.
– Не шучу, – равнодушно бросила я. – Сама подумай, с чего бы иначе я здесь оказалась?
В больших голубых глазах собеседницы страх начал сменяться любопытством.
– А чем ты… Ядом, да? Или заклятием? Точно, заклятием, ты ведь магией владеешь. Я видела, как ты поначалу применить ее пыталась, пока не поняла, что бесполезно.
– Не магией, ножом, – буднично сказала я, будто речь шла о том, что я предпочитаю на завтрак: кашу или омлет.
Берта бросила взгляд на мои огрубевшие от работы ладони и помотала головой.
– Да ну, Дамочка, – обиженно протянула она. – Не хочешь признаваться – так и скажи, обманывать-то зачем?
Я промолчала. Смысла доказывать незадачливой воровке, что я говорю правду, никакого не было. Пусть себе думает, что хочет.
Тишину внезапно разорвал гулкий удар колокола, и мы с Бертой испуганно переглянулись, а потом сломя голову бросились к двери. Внеплановое построение могло означать только одно – неприятности.
И точно, когда мы, запыхавшись, присоединились к строю хмурых женщин в серых одеждах, то сразу заметили привязанную к столбу для наказаний хрупкую фигурку. Я вгляделась попристальнее и охнула – Красотка! Спросить, чем она провинилась, я не могла, поскольку по бокам от нас застыли охранники, а оказаться рядом с несчастной за болтовню у меня не было никакого желания. И все же… Красотка, худенькая зеленоглазая блондинка с на удивление пышным бюстом и круглым задом, ходила по лагерю королевой. Всем было известно, что она спит с Лютым, а тот делает своей любовнице поблажки. Пару раз девица даже пыталась сцепиться со мной, на что я порекомендовала ей расспросить у своего кавалера, как именно я здесь оказалась. Красотка прониклась и больше меня не трогала.
А сейчас безвольное тело девушки повисло на веревках, а ее любовник уже примеривался кнутом к обнаженной спине. На губах Лютого играла отвратительная сладострастная улыбка – начальнику охраны доставляло удовольствие самому пороть провинившихся заключенных. Он никогда не поручал порку подчиненным. Лютый облизнул губы, и меня замутило. Свист – и сразу крик, полный животной боли. Я крепко зажмурилась, понадеявшись, что этого никто не увидит. Еще крик, еще, еще, а затем непрерывный дикий вой. Сколько же ей назначили?
– Хватит! – вмешался, слава всем богам, Док. – Ты желаешь ее проучить или покалечить? Отвязывайте и тащите в лазарет.
Пока охранники занимались Красоткой, остальные заключенные молча, потупив глаза, побрели на ужин.
Я основательно перекусила во время свидания, оттого-то вид остывшей жидкой похлебки, в которой плавал одинокий крохотный кусочек мяса, не вызвал во мне аппетита. Но серый клейковатый хлеб я все же заставила себя сжевать, запивая его обжигающе горячей горькой дрянью, именуемой здесь чаем. Бросив быстрый взгляд на охранников и убедившись, что они смотрят в другую сторону, я молниеносным движением поменяла уже опустевшую миску Берты на полную свою. Соседка раскрыла было рот, чтобы задать вопрос, но я ощутимо пнула ее ногой под столом, и она, скривившись, понятливо промолчала. Только благодарно кивнула и незаметно сжала мою руку.
Вечернее построение не принесло никаких сюрпризов, и мы уныло потянулись в бараки, спать. В углах уже поставили жаровни, не дающие толком никакого тепла даже тем счастливицам, чьи койки располагались к ним ближе остальных. Ныряя с головой под тощее драное одеяло, я попробовала отключить рассудок и не замечать ни бьющего меня озноба, ни доносящегося со всех сторон похрапывания. Получалось плохо, мысли то и дело возвращались к запретной теме: жизни на свободе. Измаявшись, я сунула ноги в грубые башмаки, накинула прохудившуюся душегрейку и выскользнула из барака. На мое счастье, дежурил сегодня Гонт, парень мирный и незлобный, несмотря на довольно-таки устрашающий внешний вид. Через левую щеку Гонта тянулся рваный шрам – следствие пьяной драки. Сам он иной раз шутил, что с этаким украшением его ни на одну приличную службу не возьмут. Шутка была горькой, поскольку правды в ней было куда больше, нежели Гонту того хотелось.
– Далеко собралась, Дамочка? – окликнул меня он.
– Воздухом подышу немного.
– Какой тебе воздух по этакой холодине. А то хочешь, согрею?
Предложение было уже привычным, и на мое согласие Гонт всерьез не рассчитывал. И на отказ тоже не обижался.
– Спасибо, я уж обойдусь как-нибудь.
– Конечно, к тебе этакий господин приезжает, – добродушно усмехнулся охранник. – Куда уж нашему брату до него.
Я неопределенно пожала плечами. Обманывать недалекого Гонта мне не хотелось, а уж посвящать в свои отношения с Двином – тем более.
– Опять нам золота оставил, – не унимался Гонт. – Лютый себе все захапать хотел, да парни не дали. Просил, чтобы не обижали тебя. Повезло тебе, Дамочка.
– Да уж, – горько согласилась я. – Повезло прямо-таки исключительно. Сама в этакое везение с трудом верю.
На утреннее построение я встала с трудом. Глаза едва открывались, все кости ломило, голова гудела. Меня шатало из стороны в сторону, и Хромоножка, спавшая на соседней койке, сочувственно произнесла:
– В лазарет бы тебе, Дамочка.
Забота о ком-либо была вовсе не в характере Хромоножки, и я справедливо заподозрила ее в поиске какой-то выгоды. Либо рассчитывает поживиться продуктами из передачи Двина, пока меня не будет, либо собирается нажаловаться, что я симулирую. Нельзя сказать, чтобы лагерное начальство любило наушников, но лишнюю пайку за доносы они иной раз получали. Потому-то я покачала головой и побрела к выходу из барака. Жаровни уже погасли, из всех щелей немилосердно сквозило. Я с трудом распахнула дверь, покачнулась и осела на руки еще не успевшего смениться Гонта. И перед тем, как окончательно провалиться в черноту, услышала крик:
– Док! Где Док? Да она горит вся!
Когда же я открыла глаза, то не сразу сообразила, где нахожусь. Белый потолок, теплое одеяло, легкий запах трав. Лазарет. Место, куда более желанное, нежели самый фешенебельный курорт для любой заключенной. Санаторий, где можно отдохнуть от невыносимых лагерных условий и тяжелого труда. Вот только попасть сюда не так-то просто, а уличенным в обмане грозил карцер. Тишину нарушали громкие голоса, приглушенные, впрочем, дверью. Я прислушалась, узнала собеседников и похолодела, несмотря на одеяло и раскаленные жаровни.
– …неспроста все это, не так ли?
Внутренности смерзлись в один тяжелый ком, горло перехватил судорожный спазм. Сам начальник лагеря пожаловал, чтобы разузнать о случившемся. Если только он решит, что мне в лазарете не место, то произошедшее с Красоткой покажется легкой забавой.
– Переохлаждение, – голос Дока звучал раздраженно и сухо. – Истощение. Недоедание. Вы ее в гроб уложить желаете? Получили секретный приказ? Так сообщите мне, чтобы я не тратил свое время понапрасну, вытаскивая бедолагу с того света.
Они говорили обо мне, и я непроизвольно вцепилась пальцами в край одеяла так, что послышался треск. Неужели Док прав? Надо было соглашаться с Двином, а теперь, похоже, поздно.
– Не глупите, Питерс. У всех заключенных пайка абсолютно одинакова, как и одежда. Никто эту девицу морить голодом либо холодом не собирался. Если не ошибаюсь, она и наказана-то не была ни разу. Да и работой ее чрезмерно не загружают. А что тут не дворец с балами и развлечениями – так в том моей вины нет. И чаепития с пирожными я преступницам устраивать не намерен.
Док промолчал, и я уж было понадеялась, что начальник сейчас уйдет. Но от его следующих слов мое сердце словно оборвалось.
– Я хочу на нее взглянуть.
Хлопнула дверь, тяжелые шаги приблизились к моей койке. Несмотря на инстинктивное желание задержать дыхание и сжаться в комок, я заставила себя дышать размеренно и глубоко, притворяясь спящей. Широкая ладонь легла на мой лоб, проверяя, действительно ли у меня жар.
А потом произошло то, что не могло мне присниться в самых кошмарных снах. Мужские пальцы погладили щеку, обвели контур губ, скользнули по шее. "Сейчас задушит", – мелькнула в голове абсурдная мысль. Но нет, ладонь начальника спустилась к ямке у ключиц, чуть помедлила, будто мужчина раздумывал, а потом скользнула под одеяло, смяла вырез больничной рубашки и легла мне на грудь. От испуга мое сердце заколотилось, будто после быстрой пробежки. Скорее всего, мужчина тоже это почувствовал – не мог не почувствовать – едва слышно хмыкнул и сжал пальцами сосок. Я все-таки не удержалась и всхлипнула от ужаса.
– Сэр! Что здесь происходит?
Боги, благословите Дока! Начальник медленно вытащил руку из-под одеяла, погладив меня напоследок по плечу.
– Проверяю состояние больной, – отозвался он равнодушным голосом. – Похоже, ей действительно не повредит госпитализация. Да, охрана доложила, что проверила принесенные ей продукты. Пусть тащат сюда или больной их нельзя?
– Ей можно все, – сухо ответил Док. – Я ведь вам уже сказал: она истощена. Похоже, что недоедает, причем очень сильно.
– Я распоряжусь проверить, не отбирает ли кто у нее пайку, – пообещал начальник. – Ладно, я вас оставлю, Питерс, занимайтесь своими больными.
Едва я услышала звук захлопнувшейся двери, как резко села на койке. В глазах потемнело, но я упрямо опустила ноги и принялась нашаривать на холодном полу больничные тапки.
– Далеко собралась? – насмешливый голос Дока прогремел в ушах набатом.
Я поморщилась. Голова гудела, темнота перед глазами отступила, зато заплясали радужные круги. Сил у меня было разве что чуть больше, чем у новорожденного котенка, но смыть прикосновения начальника с зудящей кожи казалось жизненно необходимым. Собственное тело представлялось мне покрытым слоем липкой грязи, пачкавшей все вокруг: рубашку, постельное белье, само пространство лазарета.
– В душ, – просипела я, удивившись, как переменился мой голос.
– Давай помогу, – сочувственно произнес Док.
Опираясь его плечо, я доковыляла до крохотной санитарной комнатки.
– Оставь дверь приоткрытой, – будничным тоном произнес Питерс. – Подглядывать не буду, обещаю: чего я там не видал? Зато услышу, если ты вдруг грохнешься.
Сделав воду максимально горячей, я остервенело мыла шею и грудь, царапая их ногтями, будто пытаясь соскрести чужие противные прикосновения. Мне чудилось, будто грязь проступает снова и снова, и я, всхлипывая, расцарапывала себе кожу до крови, силясь от нее избавиться.
– Эй, Дамочка, выходи, – донесся до меня голос Дока. – За этакий перерасход горячей воды мне пряников не выдадут, сама понимаешь. Полотенце возьми на полке.
Проведя в последний раз мыльными руками по телу, я с сожалением выключила воду и потянулась за ставшим тонким и серым от многочисленных стирок полотенцем. Растиралась я не с меньшим остервенением, нежели мылась, так что Док, когда я наконец вышла к нему, только присвистнул:
– Ну вот, теперь меня в издевательствах над пациентками обвинят. До кровоподтеков обязательно домывать было?
Я болезненно поморщилась.
– Ладно, пойдем ко мне в кабинет, чаю попьем. Я пирожков прихватил, с мясом и грибами и с капустой – вкусные! А потом тебе еще передачу принесут, там тоже еда должна быть. Слышала, небось, что я говорил? Будешь недоедать – здесь тебя и зароют.
Я осторожно провела пальцем по выпирающей ключице. Даже без зеркала я точно знала, что щеки мои запали, а скулы выступили резче, что серые глаза ввалились, а светло-рыжие волосы потускнели и утратили блеск. Как я могу вызывать желание, когда так выгляжу? Док удивительным образом угадал, о чем я думаю.
– Он видит в тебе не просто женщину, Дамочка. Ты для него – некий символ недосягаемого, того, к чему он в жизни не осмелился бы протянуть свои грязные лапы. Звезда с небосклона, внезапно упавшая в грязь к его ногам. Я еще удивлен, что он выжидал столь долго. Должно быть, проверял, не осталось ли у тебя могущественных покровителей. Начальник наш, как и все трусы, предпочитает связываться лишь с теми, кто не в силах дать отпор. И, к сожалению, как большинство ему подобных, весьма жесток с беззащитными. Сегодня он думал, что ты без сознания, вот и позволил себе…
– Нет, – перебила я Дока, начиная трястись от охватившего меня ужаса. – Нет, он понял, что я все чувствую. Он это точно понял! Он уверен, что никто за меня не заступится!
Последнюю фразу я уже прокричала почти в истерике. Док схватил меня за плечи и сильно встряхнул.
– А ну перестала немедленно! Кому сказал, перестала! Я продержу тебя здесь подольше, а там посмотрим, что еще можно сделать.
– С-с-спасибо, – с трудом выговорила я, клацая зубами.
Дрожь все еще колотила меня, но желание крушить все вокруг и бить о стену кулаками утихло. Док прав – пока еще ничего не случилось, а я должна держать себя в руках, дабы не ухудшить свою участь еще больше.
– Успокоилась? – Питерс ласково, как ребенка, погладил меня по голове. – Пойдем чай пить.
Док очень старался сдержать данное мне обещание и задержать меня в лазарете подольше, но через неделю ему все равно пришлось меня выписать. Тем более, что постоянно приносимые им пирожки немало поспособствовали приобретению мною более здорового вида.
– Я распорядился об усиленном питании, – хмуро сказал он, делая отметки в журнале. – И не вздумай делиться своей пайкой с кем-то еще, если, конечно, не хочешь избавиться от товарки – начальник велел охране присматривать за тобой. Поймают ту, что возьмет у тебя в столовой хоть крошку – высекут похлеще, чем Красотку.
Блондинка все еще металась в горячке, раны на ее спине никак не заживали, воспаляясь снова и снова. Док подозревал, что Лютый вымочил кнут в какой-то дряни, но доказательств у него не было. Да и не стал бы он связываться с начальником охраны из-за Красотки.
– А вы не знаете, за что ее так? – впервые за время своего нахождения в лазарете осмелилась спросить я.
– За дурость, – сухо бросил Док. – Должна была знать, раз уж с Лютым связалась, что он теперь над ней хозяин. И ублажать она его должна так, как он прикажет. А дура-девка мало что отказала, так еще и в морду ему плюнула. При свидетеле.
Меня опять заколотила дрожь. Известие о случившемся с Красоткой навевало крайне неприятные мысли о собственной судьбе. Как скоро я опять окажусь в лазарете, на сей раз после побоев? А еще ужасала догадка о том, чего именно потребовал от любовницы Лютый. Раз уж унизили его при свидетеле…
– Я напишу прошение, чтобы тебя оформили моей помощницей, – переменил тему Питерс. – Мне начальник давно обещал выделить кого-нибудь.
– Думаете, согласится? – уныло спросила я.
– Посмотрим. Вроде бы повода отказать у него нет, но когда это Норту Андерсу требовался повод? Для него существуют только собственные желания.
И все же слова Дока хоть и немного, но приподняли мне настроение. Работа в лазарете уж всяко будет легче, нежели в холодной мастерской. Только бы начальник подписал его прошение.
– Эй, Дамочка! – окликнул меня охранник, когда я только вышла на крыльцо. – А я как раз за тобой.
– К начальнику? – едва выговорила я вмиг пересохшими губами.
– Да зачем ты ему сдалась? На свиданку, пришли к тебе.
Странно, очень странно. До визита Двина оставалось еще три дня. Мне стало очень тревожно. Что же могло произойти, чтобы друг решил непредвиденно навестить меня?
Перед моими глазами проносились разнообразные картинки, одна другой страшнее. За несколько минут я успела напридумывать себе столько всяческих ужасов, что даже страх перед Андерсом померк. Оставшееся до домика расстояние я уже бежала, задыхаясь, с колотящимся где-то у горла сердцем. Рванула хлипкую дверь, влетела в жарко натопленную комнату – и замерла. У стола стоял вовсе не Двин. Ноги затряслись, и я, сделав несколько шагов, упала на шаткий стул и молча уставилась на высокого темноволосого мужчину с зелеными глазами. Он, в свою очередь, рассматривал меня с недоумением и молчал. Наконец тягостная тишина надоела мне и я грубо спросила:
– Чему обязана?
Визитер помолчал еще несколько мгновений, пристально вглядываясь мне в лицо, а потом наконец заговорил:
– А ты изменилась. Очень изменилась, Тиали.
– Понятно, – вздохнула я. – Явился позлорадствовать. Доволен?
Он не стал отрицать и оправдываться. За что Марка Грена всегда можно было уважать, так это за честность.
– Не так чтобы очень. Я принес тебе немного всякого-разного. Решил, что здесь вас деликатесами не потчуют. И, судя по твоему виду, не ошибся.
И он кивнул на большую туго набитую сумку у стены.
– Ее еще должны проверить, – злорадно сообщила я. – Не факт, что после проверки все содержимое достанется мне.
Не знаю, чего именно ожидал Марк – не то, что я рассыплюсь в благодарностях, не то, что кинусь потрошить сумку – но после моих слов он нахмурился.
– Пусть только попробуют взять что-либо себе!
Я хотела съязвить, что за нетронутые сумки полагается отдельная плата, но запоздало сообразила, что домик для свиданий разительно преобразился. Во-первых, в нем было тепло. Во-вторых, на полу лежали домотканые коврики, а в углу стояло невесть где раздобытое кресло. Определенно, Марк внушал охране куда больший трепет, нежели Двин. Мысль о том, что он просто заплатил больше, я отвергла.
– И все-таки – зачем ты приехал?
– Хотел увидеть тебя, – ответил он. – Все-таки не каждый день на меня нападают с ножом. Твой поступок был… весьма оригинальным. Я-то полагал, что все наши разногласия мы будем решать исключительно при помощи словесных дуэлей.
– Увидел? – я никак не желала обсуждать с ним тот злосчастный день и свое поведение.
– Увидел, – он вздохнул. – Тиали, я вовсе не ожидал, что ты очутишься в таком месте. Думал, тебя сошлют в какую-нибудь обитель. Мне жаль, что так вышло, правда. Я попробую вытащить тебя отсюда, обещаю.
Я горько усмехнулась. Была у Грена такая мерзкая привычка – лезть не в свое дело, при этом искренне полагая его своим.
– Благодарю, но не стоит, – отказалась я. – И потом, мне отчего-то кажется, что подобная благосклонность выйдет мне боком. Или я не права?
– Ты знаешь, как именно можешь расплатиться, – усмехнулся Марк. – А теперь, раз уж нам любезно отвели время до вечера, я намерен накормить тебя обедом и рассказать последние новости.
– Я в курсе всех новостей, – отрезала я.
В конце концов, Двин всегда пересказывал мне свежие сплетни.
– Неужели? – усмешка Марка стала совсем уж издевательской. – Сомневаюсь, что твой друг доложил тебе о скорой свадьбе Гарта. Скорее, поберег твои нервы.
Я задохнулась, будто от сильного удара в живот. Конечно, я не рассчитывала, что Гарт будет хранить мне верность, но никак не ожидала, что он соберется жениться столь скоро.
– Меня это не интересует, – с трудом выдавила я.
– Вот как? И ты даже не спросишь, кто счастливая невеста?
Я поднялась на ноги и вздернула голову. Держать спину прямой, а подбородок – приподнятым стоило мне неимоверных трудов, но я не желала показывать Грену свою боль.
– Похоже, ты действительно явился поиздеваться. Сожалею, но я не собираюсь продлять твое удовольствие, Марк Грен. Счастливо оставаться.
И решительно вышла из домика. Мне хотелось броситься прочь со всех ног, но я заставляла себя идти медленно, подозревая, что Марк смотрит в окно мне вслед. И лишь завернув за угол, ускорила шаг, а затем и вовсе перешла почти на бег.
Разъяренная беседой с Марком, я не сразу заметила, что в бараке произошли кое-какие перемены.
– Новеньких привезли, – тихо пояснила мне Берта. – Лютый среди них уже замену Красотке присмотрел. Вон ее.
И она кивнула на высокую пышную брюнетку, что-то громко вещавшую и хохотавшую, невзирая на лагерные правила. Сидела при этом брюнетка на койке, закинув ноги на тумбочку, причем не на свою. Я покачала головой. Наглых Лютый, конечно, любит… учить и ломать.
– Быстро они.
– Ага, – шмыгнула носом Берта. – Эта себя уже королевой почувствовала. Решила, что ей все позволено. Видишь, копыта свои на Рискину тумбочку забросила? А Риска ей слово поперек сказать боится.
– Ладно, поглядим, сколько она продержится. И мои вещи трогать я ей не советую. Мышка! – окликнула я худенькую русоволосую девушку. – Иди к нам.
Мышка бесшумно скользнула к моей кровати. Ее худоба была уже даже не болезненной, а какой-то прозрачно-бестелесной. Историю Мышки я тоже уже знала, пусть она и не рассказывала ее, как Берта, всем желающим. Отчим Мышки, которую тогда еще звали Нормой, решил подзаработать на падчерице и продал ее в бордель. Норма, казавшаяся хрупкой и беззащитной, умудрилась отломать ножку стула и успела порядком покалечить хозяйку, пока ее не скрутила охрана. Жалела Мышка только об одном – отчим успел смыться до того, как падчерица сообразила, куда именно он ее привел. Он-то наплел девушке, что ее возьмут в приличный дом прислугой. О том, что сделали с ней в борделе до того, как передали городской страже, Мышка предпочитала молчать, а я не лезла с расспросами. Лишь раз она обронила, что жива осталась лишь потому, что сутенерша желала "увидеть эту тварь за решеткой".
– Как ты, Дамочка? – спросила она. – Получше?
Я кивнула.
– Да, Док свое дело знает.
– А я тебе говорила – нечего еду свою отдавать, – неожиданно зло прошипела Мышка. – А ты заладила, что тебе эта дрянь в рот не лезет. Так и знай, я больше у тебя ни кусочка не возьму, и Нетке запрещу. И ты, Берта, брать не смей, даже если упрашивать будет.
– Не буду я больше делиться, – устало сказала я. – Начальник велел присматривать, чтобы я все съедала.
Глаза моих подруг округлились.
– Сам господин Андерс, что ли? – недоверчиво спросила Берта.
– А что, у нас есть еще один начальник? Ну разве что Лютый мнит себя важной шишкой, – усмехнулась я.
Лютого я почти не боялась. Слишком уж любил тот золото, что щедрой рукой отсыпал ему Двин.
– Не к добру этот интерес, – заметила Мышка.
– А может, господин Андерс после того, как Дамочка в обморок грохнулась, забоялся, что она этак и окочурится здесь, а ему по шапке настучат? – предположила более наивная Берта. – Все-таки дружок твой, Дамочка, он ведь человек не из последних, так?
– Не из последних, – подтвердила я без тени улыбки. – Вот только на Норта Андерса он влияния не имеет.
– А жаль, – протянула Берта. – Иначе ты так могла бы здесь устроиться – куда там этим.
И она бросила недобрый взгляд на смеющуюся брюнетку.
О том, как именно я могла бы устроиться в лагере, начальник проинформировал меня на следующий же день. Лично. Когда после завтрака охранник сообщил, что господин Андерс вызывает меня к себе, я сразу же поняла, что мне следует готовиться к худшему. Припомнились шарящие по моему телу руки, и к горлу сразу же подкатила тошнота. Пожалуй, это испытание окажется мне все-таки не по силам. Однако же пока я шла к административному корпусу, меня осенило, каким именно образом я могу попытаться избавиться от домогательств Андерса.
Мне пришлось долго ждать в приемной. Все правильно, мне напоминают, где именно теперь мое место. А когда Норт Андерс распорядился все же впустить меня, то тут же отправил своего секретаря с каким-то поручением. Ничего хорошего мне это не сулило.
– Заключенная двести семнадцать дробь пятнадцать по вашему распоряжению прибыла, – отрапортовала я.
– Подойди, – распорядился Андерс.
Я сделала несколько шагов и остановилась, лишь немного не дойдя до его стола. Присесть мне начальник не предложил, напротив, встал сам.
– Сегодня я получил прошение от Питерса. Ему нужна помощница для работы в лазарете, и он просит тебя. Что скажешь?
– А что я могу сказать? От меня здесь ничего не зависит.
Андерс сделал шаг ко мне, приблизившись почти вплотную. Мне стоило больших трудов не отшатнуться. В его темных глазах разгорались жадные огоньки, на узком смуглом лбу выступили капли пота.
– Зря ты так, – укоризненно сказал он. – От тебя зависит многое. Ты устала от тяжелой работы в холодной мастерской? Отчего не пришла ко мне и не сказала?
Несмотря на душную волну страха, затопившую меня, я едва не рассмеялась. Как он представлял себе подобный разговор?
– Я не могу пожаловаться на свою работу, сэр.
