Czytaj książkę: «Кристофер Нолан. Фильмы, загадки и чудеса культового режиссера»

Посвящается Джульетте

Шестилетний ребенок, лежа в постели, рассказывал себе сказки. Это был талант, который он только что открыл в себе и хранил в тайне. […] Корабли превращались в карточные домики с золочеными и зелеными решетками, окружавшими прекрасные сады; дома вдруг становились мягкими […] Так поступал он, пока не вспомнил, что это только сон. Все продолжалось только несколько секунд, а потом принимало реальный вид, и […] он с жалким видом сидел на высочайшем приступке у дверей и пытался придумать напев для таблицы умножения, до четырежды шесть включительно.

Редьярд Киплинг «Сновидец»¹

Время – река, которая уносит меня, но эта река – я сам; тигр, который пожирает меня, но этот тигр – я сам; огонь, который меня пепелит, но этот огонь – снова я.

Хорхе Луис Борхес «Новое опровержение времени»²

This translation published by arrangement with Alfred A. Knopf, an imprint of The Knopf Doubleday Group, a division of Penguin Random House, LLC.

© 2020 by Tom Shone

© И.О. Глазков, перевод, 2023

© Издательство АСТ, 2023

Нолан в Кардингтоне на съемках «Темного рыцаря» (2008).

Предисловие

Человек просыпается в совершенно темной комнате. Не разглядеть даже руку, которую он подносит к своему лицу. Как долго он спал, где он и как сюда попал – неизвестно. Человек знает только то, что рука у лица – это его правая рука.

Он спускает ноги с кровати и касается пола, холодного и твердого. Возможно, он попал в больницу. Ему стало плохо? Или же это барак. Тогда он солдат? Пальцами он касается своей кровати: железный каркас, ткань из грубой шерсти. К нему возвращаются воспоминания: холодные ванны, грохот звонка, бесконечный страх опоздать… но эти образы тут же оставляют его, а на их место приходит уверенность. Выключатель. Где-то на стене есть выключатель. Надо лишь найти его, и тогда человек включит свет и поймет, где находится, и вспомнит все.

Его нога осторожно скользит вперед. Носок цепляется за пол: грубая древесина. Значит, пол устлан досками. Человек делает несколько шагов, выставив руки вперед. Пальцев касается холодная, твердая поверхность: железный каркас другой кровати. Он здесь не один.

На ощупь обходит вторую кровать, определяет ее положение относительно собственной кровати, затем прикидывает планировку комнаты. Дюйм за дюймом, пригнувшись и намечая свой путь руками, человек продвигается дальше. Через несколько минут (комната гораздо больше, чем он думал) он касается холодной штукатурки стены. Человек вжимается в нее и широко расставляет руки, на пальцах остаются отколовшиеся хлопья штукатурки. Левая рука нащупывает выключатель. Вот он! Один щелчок – и свет озаряет комнату, а человек тут же понимает, кто он и где находится.

Этого человека не существует. Он – лишь абстрактная фигура из мысленного эксперимента немецкого философа Иммануила Канта. В своей статье «Что значит ориентироваться в мышлении?» (1786) Кант попытался понять, как человек воспринимает пространство: просто фиксирует реальность, «внешний мир», или рисует картину априори, на основе своей интуиции и «мира внутреннего». С этим вопросом философ знаком не понаслышке – ранее он преподавал географию.

За несколько лет до статьи Канта его соотечественник Уильям Гершель изобрел телескоп. Это событие привело к открытию планеты Уран и появлению понятия глубокого космоса. Тем временем изобретение аэростата подтолкнуло картографов к развитию метеорологии и помогло понять процесс формирования облаков. К их открытиям Кант обращается в первую очередь.

«Если я вижу на небосводе солнце и знаю, что сейчас полдень, то я смогу найти юг, запад, восток и север, – размышляет философ. – Даже астроном, если бы он принимал во внимание лишь то, что видит, а не то, что одновременно и чувствует, неизбежно потерял бы всякую ориентацию»³. В качестве примера Кант приводит ситуацию, когда человек оказывается в незнакомой обстановке без четких ориентиров в пространстве. «Для ориентировки во тьме знакомой комнаты мне достаточно дотронуться рукой хотя бы до одного предмета, местоположение которого я знаю, – пишет он. – И если бы кто-то в шутку переставил все предметы, сохранив их прежний порядок, так, что слева оказалось бы то, что ранее находилось справа, то я совершенно не смог бы ориентироваться в комнате, стены которой в остальном остались бы без изменения».

Понятия «право» и «лево» мы постигаем без помощи опытов и учителей. Это априорное знание, с которым мы просыпаемся каждый день. Оно происходит от человека, а не из вселенной – однако же «право» и «лево» определяют все наше понимание пространства, вселенной и нашего в ней местоположения. Но стоит какому-нибудь шутнику дорваться до выключателя, как правила будут нарушены.

Карьера режиссера Кристофера Нолана приходится на время не менее значимых технологических потрясений, чем в эпоху Канта. В августе 1991 года, пока Нолан учился на втором курсе Университетского колледжа Лондона, Тим Бернерс-Ли впервые запустил «Всемирную паутину» на компьютере NeXT в Европейской организации по ядерным исследованиям. «Отныне наше время задает интернет», – сказал в 1996 году президент компании Intel Эндрю Гроув. А в 1998 году, когда Кристофер Нолан выпустил свой первый фильм «Преследование», вице-президент США Эл Гор заявил о намерении модифицировать GPS-спутники, чтобы они могли передавать два новых сигнала для гражданского пользования. В том же году была основана компания Google, взвалившая на себя труд, достойный Фауста: «организовать всю информацию в мире».

Год спустя Нолан выпустил свой второй фильм, «Помни», а в мире были запущены широкополосный интернет, беспроводная технология Wi-Fi и файлообменный сервис Napster. Пока режиссер работал над третьим фильмом, «Бессонницей», в 2001 году появилась первая онлайн-энциклопедия «Википедия». В 2003 году стартовал анонимный форум 4Chan, за ним в 2004 году последовал Facebook – первая социальная сеть, выстроенная вокруг своих пользователей. За ней пришли YouTube и Reddit в 2005 году.

«Скорость и масштаб происходящих перемен просто ошеломляют», – писал Курт Андерсен⁴. В начале 1990-х интернетом пользовались менее 2 % американцев; но не прошло и десяти лет, как в 2002 году большинство жителей США уже были в сети. На их глазах само понятие расстояния сужалось со скоростью, невиданной со времен изобретения парового двигателя. Интернет существовал повсюду и одновременно, раскалывая принципы евклидова пространства. Новым мерилом доступности стало время, что, однако, не привело к единению людей. Наоборот, теперь каждый из нас как никогда четко осознает границы субъективного восприятия времени, словно изнутри персонального пузыря. «Мы стримим музыку и видео. Смотрим прямую трансляцию теннисного матча – но прямую ли? На своем экране мы видим повтор момента, который зрители на трибунах пересматривают на большом экране стадиона, а сами они в это время находятся в ином часовом поясе. Возможно, даже во вчерашнем дне, – пишет Джеймс Глик в книге «Путешествия во времени. История». – Мы перебираем слои времени в поисках воспоминаний нашей памяти».

Можно сказать и проще: наша жизнь стала фильмом Кристофера Нолана. Его кино подобно лабиринту с логотипа его компании Syncopy: все входы четко обозначены. Вы наверняка видели рекламные ролики по телевизору или ходили на эти фильмы в ближайший мультиплекс. Их сюжет выстроен по законам классических жанров, вроде фильма-ограбления или шпионского триллера. Часто их первый, довольно простой кадр – пробуждение человека ото сна, как в гипотезе Канта. Героя окружает мир, полный деталей и твердый на ощупь; пленка IMAX и обволакивающий звук придают этому миру гранулированную текстуру и усиливают эффект погружения. Мы верим в то, что видим и слышим, – в реальность героя и его мира. А тем временем вокруг них знакомые жанровые ходы (ограбления, погони, перестрелки) складываются в причудливые, невиданные комбинации. Улицы Парижа изгибаются, будто оригами. Восемнадцатиколесный тягач переворачивается, подобно жуку. Самолет вдруг начинает лететь крышей вперед, пока пассажиры цепляются за спинки кресел, чтобы не упасть. Похоже, какой-то шутник решил поиграть с выключателем.

Структура истории закольцовывается, а второй акт приводит к сокрушительному повороту – все это дополнительно выбивает почву из-под ног. Вроде бы жесткая конструкция фильма становится эфемерной и мерцающей, уходит в метаповествование. Все, что казалось нам нерушимым, развеивается по ветру на радость ошарашенной публике.

Фильмы Нолана бесконечно далеки от пошлой помпезности обычных голливудских блокбастеров. Они будоражат нас предчувствием большой детективной игры, приглашают зрителей к соучастию в увлекательном заговоре, который автор плетет против низкопробных побасенок, заполонивших экраны под видом развлечения. После сеанса мы выходим на улицу словно в трансе и продолжаем спорить о неоднозначности концовки и головокружительных эшеровских парадоксах сюжета. В кинолабиринты Нолана легко зайти, но вот выбраться из них изуверски трудно. Подобно капле чернил в воде, они бесконечно растут и ветвятся в голове зрителя. Просмотр фильма изменил нас, обратно не вернуться. Однако путешествие еще не окончено. В каком-то смысле все только начинается.

* * *

Впервые я познакомился с Ноланом в феврале 2001 года в ресторане «Кантерс» на севере Фэрфакс-авеню, неподалеку от Бульвара Сансет в Лос-Анджелесе. Незадолго до этого на фестивале «Санденс» был с восторгом принят «Помни» – второй фильм режиссера, который целый год провел в напряженных поисках прокатчика. Этот дьявольски хитроумный неонуар напоминает тревожный, ослепляюще четкий сон, и речь в нем идет о мужчине, который страдает от амнезии и расследует убийство своей жены. Герой помнит все, что случилось до ее смерти, а вот дальнейшие события каждые десять минут стираются из его памяти. Такое состояние смятения отражено в самой структуре: история показана задом наперед, и зрителям постоянно приходится схватывать сюжет на ходу.

«Помни» был почти до неприличия умным. Кто на такое пошел бы в 2000 году, когда в репертуаре царили фильмы наподобие «Где моя тачка, чувак?». «Помни» быстро обрастал поклонниками, но отпугивал дистрибьюторов. После воскресного показа, приуроченного к вручению премии «Независимый дух», все в Голливуде знали, что Нолана не поддержал ни один из местных прокатчиков. Ему отвечали что-то вроде: «отличный фильм», «нам все нравится», «с удовольствием с вами поработаем в будущем» и «но это не наш формат». Дошло до того, что режиссер Стивен Содерберг написал колонку для портала Film Threat, где он представил «Помни» как «сигнал того, что независимое кино мертво. Еще до того, как я увидел фильм, я знал, что все в Голливуде уже посмотрели его, но отказались прокатывать… После показа я вышел из зала с мыслью: уж если настолько отличное кино не может попасть в прокат, то нам точно конец».

В таком подвешенном состоянии фильм провел год, и в итоге Newmarket Films, студия-производитель «Помни», отважилась самостоятельно организовать прокат. Так что к моменту нашей встречи на красных диванах «Кантерс» Нолан уже мог позволить себе расслабиться. Впрочем, на публике он был сама уверенность. Из-под светлой челки, падавшей ему на глаза, он рассказывал об источниках вдохновения «Помни» – рассказах аргентинского писателя Хорхе Луиса Борхеса, романах Рэймонда Чандлера и фильмах Дэвида Линча. Нолан походил на один из знакомых мне английских типажей: сын обеспеченных родителей откуда-нибудь из пригорода Лондона, которому стоило бы работать брокером в Сити, а по выходным играть с коллегами в регби. Однако вот он, приехал в Голливуд со своим перевернутым фильмом про мужчину, который пытается убежать от непонятных ему эмоций и не доверяет своей изменчивой памяти. Образ был парадоксальный: словно Говард Хьюз взялся спонсировать стартап во славу Эдгара Аллана По.

Нолан в период нашего знакомства в 2000 году, незадолго до премьеры «Помни».

Пока Нолан изучал меню, я заметил, что он листает его с конца. Режиссер объяснил, что он левша и привык просматривать журналы и тому подобную литературу задом наперед. Я спросил, не с этим ли связана обратная последовательность сцен в его фильме. Нолан ответил, что я, возможно, близок к правде: его давно интересуют идеи симметрии, отражения и инверсии. Пока мой собеседник говорил, в его светло-голубых глазах мелькал далекий огонек; он будто решал в уме арифметические задачи на три недели вперед. Тогда я понял, что, несмотря на изощренный солнечно-геометрический стиль фильма, «Помни» – чрезвычайно личное кино для Нолана, и в этом он не уступает типичным «санденсовским» дебютам про переходный возраст или жизнь в гетто. «Помни» вырос из одержимости, его явил в мир голос, требующий самовыражения; и не иметь такой возможности для автора просто немыслимо. Нолан не мог не снять этот фильм.

Дизайн для постера «Помни» (2000). Совсем как в шутке: «Чтобы понять рекурсию, сначала нужно понять рекурсию».

«Я постоянно думал: а такое вообще возможно? Я собираюсь снять фильм задом наперед, – рассказывал мне Нолан. – Мне казалось, что рано или поздно кто-нибудь должен меня остановить: “Ну это же бред!” Когда я снимаю кино, то зарываюсь в него с головой и окапываюсь. Погружаюсь настолько, что уже не вижу сам фильм, он как бы перестает существовать. Приходится себе напоминать: “Так, ага, этот сценарий я написал шесть месяцев назад, и тогда он выглядел вполне прилично…” Мне очень близок главный герой “Помни”, он полагается лишь на записки, которые оставляет сам себе. Я доверяю только собственному природному чутью. Нужно стоять на своем: “Вот мое кино. Вот мои решения. Вот зачем я написал этот сценарий. Все сложится. Верь в материал”».

Пару недель спустя, 16 марта, «Помни» наконец-то вышел в прокат в одиннадцати кинотеатрах и собрал 352 243 доллара США за первую неделю показов. На второй неделе фильм расширили до пятнадцати кинотеатров, в которых он собрал еще 353 525 долларов. Компания Miramax – один из тех дистрибьюторов, что изначально отказали Нолану, – спешно попыталась выкупить права у Newmarket Films, но в итоге прокатчикам оставалось лишь наблюдать с обочины за тем, как разрастается слава фильма. На третьей неделе «Помни» показывали уже в 76 кинотеатрах, сборы в которых составили 965 519 долларов. Четыре недели лента продержалась в кассовом Топ-10, шестнадцать – в Топ-20. Сеансы проходили уже в 531 кинотеатре – больше, чем было летом 1975 года у «Челюстей». К концу проката «Помни» собрал свыше 25 миллионов долларов в Северной Америке и еще 14 миллионов по миру, что в сумме дало почти 40 миллионов; фильм стал главным «спящим хитом» лета 2001 года. На премии «Оскар» картина получила две номинации, за лучший оригинальный сценарий и лучший монтаж, а «Независимый дух» отметил Нолана как лучшего режиссера и сценариста. Церемония прошла ровно через два года после провального показа для прокатчиков.

С тех пор Нолан поднимался на все новые высоты, почти по вертикали. Из всех ярких дебютантов конца 1990-х, что имели успех у зрителей и/или критиков, – Пол Томас Андерсон, сестры Вачовски, Дэвид Финчер, Даррен Аронофски – «ни один режиссер этого поколения не сделал настолько головокружительной карьеры», писал историк кино Дэвид Бордуэлл. Всего за пару десятилетий уроженец Британии прошел путь от короткометражек, снятых за три копейки, до многомиллионных голливудских блокбастеров: «Темный рыцарь» (2008), «Начало» (2010), «Интерстеллар» (2014) и «Дюнкерк» (2017). Суммарно фильмы Нолана собрали свыше $4,7 миллиарда в мировом прокате, что сделало его самым успешным режиссером Великобритании со времен Альфреда Хичкока. В глазах продюсеров ему практически гарантирован успех: Нолан – один из немногих режиссеров, кто может представить студии оригинальную идею (то есть не часть франшизы, не сиквел и не адаптацию популярной интеллектуальной собственности) и тут же получить бюджет в 200 миллионов долларов. Подобно своим предшественникам Спилбергу и Лукасу, сам Нолан стал своего рода франшизой.

Даже трилогия «Темный рыцарь», формально снятая в рамках финансовой логики Голливуда, выражает личное видение Нолана: это история общества на краю хаоса, тревожный отклик эпохи Буша – точно так же, как нуары Фрица Ланга и Жака Турнье запечатлели Америку тридцатых и сороковых. На сегодняшний день Нолан выступил сценаристом или соавтром сценария всех своих фильмов, так что его по праву можно считать одним из немногих настоящих «авторов» блокбастеров. Это очень узкий круг: помимо Нолана в нем находятся только Питер Джексон и Джеймс Кэмерон, причем в отличие от них Нолан продолжает снимать оригинальные фильмы, а не курирует развитие своих наиболее успешных франшиз.

«Он знает, как взять голливудскую систему под свой контроль, – говорил о Нолане режиссер Майкл Манн, автор триллера «Схватка», вдохновившего трилогию «Темный рыцарь». – Его идеи амбициозны. Он придумал героя для эпохи постгероизма. Он придумал фантастический фильм-ограбление, действие которого разворачивается в изменчивых контурах спящего разума. Он проявил отвагу и наглость, чтобы донести свое авторское видение до экрана. Полагаю, его фильмы настолько откликаются у зрителей и пользуются таким успехом потому, что Нолан снимает кино про наши дни, про настоящее время. Ему удалось отразить нашу реальность, наши мечты, нашу культуру, наш образ мысли и характер жизни. Нас окружает постмодернистский, постиндустриальный мир с разваливающейся инфраструктурой. Многие чувствуют себя обездоленными. Уединение затруднительно, частная жизнь – невозможна. Мы стали подобны губкам, плавающим в море информации и социальных связей. И к этим тревогам – неуловимым, но очень реальным – фильмы Нолана обращаются напрямую. Я думаю, им движет желание разобраться в нашем мире и использовать его как основу для своих историй».

В 2018 году, незадолго до своей смерти, мне дал интервью британский режиссер Николас Роуг, чьи фильмы «Представление» (1970), «А теперь не смотри» (1973) и «Человек, который упал на Землю» (1976) вдохновили Нолана на смелые эксперименты со временем и кинопространством. «Есть такой термин, «коммерческое искусство», и обычно его используют в негативном ключе, – размышлял Роуг. – Но, хотя Нолан работает в коммерческом поле, его фильмы по-своему поэтичны. Они чудесно обманчивы. События «Помни» разворачиваются в обратном порядке, однако каким-то странным образом зритель легко может взглянуть под таким углом на себя и свою жизнь. Ускользающая природа времени (особенно в том, что касается памяти), субъективное восприятие, ощущение того, что «так и было… но случилось совсем иначе» – все это Нолану как-то удалось запечатлеть на пленке. Такое кино встречается невероятно редко».

В кругу коллег Нолан известен своей пунктуальностью, собранностью и скрытностью. Над «Дюнкерком», драмой о событиях Второй мировой войны, работали свыше шестисот человек, но лишь примерно у двадцати из них был доступ к сценарию. Все копии либо хранились на площадке, либо несли на себе водяной знак с именем актера, чтобы в случае пропажи тут же вычислить нерадивого владельца. Чтобы пригласить Майкла Кейна на роль в фильме «Бэтмен: Начало», режиссер лично отвез копию сценария в поместье актера в графстве Суррей. Впоследствии Кейн участвовал в каждом из фильмов Нолана и стал для него своего рода талисманом, но в момент их знакомства актер принял голубоглазого светловолосого юношу на своем пороге за курьера.

– Меня зовут Крис Нолан, – представился режиссер. – И у меня для вас есть сценарий.

Кейн спросил, в какой роли его видит Нолан. Тот ответил:

– Я хочу, чтобы вы сыграли дворецкого.

– И что я буду говорить: «Кушать подано»?

– Нет. Дворецкий, по сути, является приемным отцом Брюса Уэйна.

– Ладно, почитаю сценарий и свяжусь с вами.

– Нет-нет, могли бы вы прочитать его сейчас?

Нолан настоял на том, чтобы подождать у Кейна в гостиной и выпить чаю, пока тот изучает сценарий, после чего он уехал и забрал текст с собой. «Я читал, а он сидел рядом и пил чай, – рассказывал Кейн. – Затем я вернул сценарий ему. Нолан – очень скрытный человек. Он заработал на своих фильмах миллионы, но богатство никак на нем не сказалось. Он не изменил себе. Не обзавелся «роллс-ройсом», золотыми часами, алмазными запонками и тому подобной роскошью; он всегда носит одни и те же часы, одну и ту же одежду. На вид и не скажешь, что он режиссер. Это очень тихий, спокойный и уверенный в себе человек. Без ложного пафоса. В любую погоду стоит на площадке в длинном пальто с фляжкой чая в кармане. Я его как-то спрашиваю: «У тебя там водка?» – «Нет, это чай». И вот он его пьет день напролет. Это помогает ему решать свои задачи».

Нолан предпочитает классический визуальный стиль: избегает мониторов и снимает с высоты человеческого роста, чтобы видеть сцену так же, как ее видит камера. Потоковый материал он по старинке отсматривает вместе с командой. Каждую сцену снимает самостоятельно, не прибегая к помощи вспомогательной группы. По словам актера Мэттью МакКонахи, «на площадке у Нолана не отвлечешься». Работа идет быстро, с семи утра до семи вечера, плюс один перерыв на обед.

Режиссер любит использовать пленку IMAX, изображение на которой отличается чрезвычайно высоким уровнем детализации и охватывает поле зрения целиком, – эту технологию поначалу использовали в документальных фильмах про космос. По возможности Нолан избегает компьютерной графики и предпочитает спецэффекты, которые можно снять вживую, а не добавлять постфактум на монтаже: миниатюры, рисованные задники, декорации и проекции. Координатор постпродакшена, работавший с Ноланом над фильмом «Темный рыцарь: Возрождение легенды», заявил, что там от него понадобилось меньше графики, чем на иных романтических комедиях, – всего 430 кадров из 3000.

Парадоксальным образом приверженность магии аналогового кино лишь сильнее расположила к фильмам Нолана поколение, воспитанное на перегруженных графикой блокбастерах. Столь пылкой любовью обычно пользуются авторы культовых, а не коммерческих фильмов – скажем, Пол Томас Андерсон или Тарантино. Критикам, посмевшим написать отрицательный отзыв, фанаты Нолана угрожают смертью. В 2014 году газета The New York Times отметила, что роман «Бесконечная шутка» теперь выглядит просто инструкцией по установке тостеров в сравнении с анализом концовки «Начала» на сайте IMDb⁵. Интенсивность и глубину сетевых дискуссий автор этой статьи сравнивает с черной дырой: «Воинственные адепты Нолана прокладывают и сталкивают друг с другом межпространственные тоннели, <…> пересматривают его фильмы по два-три раза, с дрожью в теле встречают их сумрачный свет своим затуманенным взором, рисуют в воображении все более сложные конструкции и прерываются лишь для того, чтобы записать отдельные мысли в блоге. <…> Если белый фургон падает с моста на первом уровне сна, и это создает невесомость в отеле на втором уровне, то почему тогда в альпийском замке на третьем уровне гравитация работает нормально???»

О самом Нолане известно немного: режиссер давно отточил искусство говорить о своем творчестве, не разглашая подробностей личной жизни. На откуп авторам биографических статей он оставил лишь несколько общих фактов. Нолан имеет двойное гражданство, рос в Лондоне и Чикаго. Отец-англичанин работал в рекламе, мать-американка была стюардессой, а затем учительницей. Свои подростковые годы Нолан большей частью провел в школе-интернате в Хартфордшире, после чего поступил в Университетский колледж Лондона, где встретил свою будущую жену и коллегу-продюсера Эмму Томас. У них четверо детей.

Все остальное – за завесой тайны, которой Нолан окружает себя, словно герой Хью Джекмана в фильме «Престиж». Волшебник, испарившийся со сцены и принимающий овации в подвальном помещении. «Я слышал, публика в сети просто одержима “Началом” и “Помни”, – рассказал мне Нолан в самом первом нашем интервью, которое легло в основу этой книги. – И от меня все время ждут реакции, как будто в этом есть что-то ненормальное. Да я сам несколько лет был одержим этими фильмами! Искренне одержим. Так что меня это не удивляет. В каждый свой фильм мы вкладываем уйму усилий. Пару лет назад меня пригласил на обед один успешный продюсер (мы с ним еще не сотрудничали), и он очень хотел разузнать, как именно я работаю. В какой-то момент я сказал: “Во время работы над каждым фильмом я должен верить в то, что снимаю самое лучшее кино в истории”. Продюсера это повергло в шок. Он просто представить себе не мог, что кто-то способен так думать. А его слова повергли в шок меня, ведь фильмы невероятно сложно снимать. Возможно, это и не самая трудная профессия в мире (не знаю, я в шахте не работал), но она заполняет всю твою жизнь. На несколько лет кино подчиняет себе все, включая твою семью. Я как-то не думал, что люди могут работать в этой сфере, даже не пытаясь снять лучший фильм в мире. Тогда зачем этим заниматься? Необязательно, чтобы фильм на самом деле был лучшим, но режиссер должен верить, что такое возможно. На каждой картине я выкладываюсь на полную. И когда зритель становится одержим фильмом, я прихожу в восторг – в высшую степень восторга. Это значит, что мне удалось погрузить публику в кино так же глубоко, как погружаюсь в него я сам».

* * *

Когда я впервые предложил Нолану поработать вместе над книгой, он усомнился в том, что снятых им фильмов хватит для полноценной ретроспективы. Тогда он как раз завершил работу над «Интерстелларом», своей девятой картиной. Прошло три года. Мы снова встретились за день до премьеры его фильма «Дюнкерк» в офисе производственной компании Syncopy – двухэтажном бежевом бунгало на студии Warner Bros., совсем недалеко от Malpaso Productions Клинта Иствуда. Я заявил Нолану, что теперь для книги о нем стало на один повод больше.

Нолан раздает автографы на премьере «Интерстеллара» (2014) в Нью-Йорке. Имя режиссера само стало брендом, а его слава часто затмевает славу его звездных актеров.

Мы продолжили общение через его ассистентку – сам Нолан не пользуется электронной почтой или мобильным телефоном. Наконец режиссер согласился на личную встречу в Манхэттене, где его ждали на заседании Гильдии режиссеров США по вопросу о лишении Харви Вайнштейна членства в организации: расследование о том, как всесильный продюсер злоупотреблял своей властью, как раз вышло в журнале The New Yorker. «Дюнкерк» тем временем собрал почти 527 миллионов долларов в прокате и полным ходом шел к восьми номинациям на «Оскар», включая категорию «Лучший режиссер» – ранее премия проигнорировала личные заслуги Нолана в работе над «Темным рыцарем» и «Началом».

«Отныне я не снимаю кино просто для того, чтобы что-то снять, – сказал мне Нолан. – Я так больше не могу. Съемки даются мне огромным трудом. Меня это по-прежнему захватывает, но сам процесс – чрезвычайно выматывающий. Он бьет по семье и близким отношениям, требует физических сил. Так что теперь я хочу снять что-то прекрасное. Что-то, что мне действительно нравится. Вот только проблема в том, что я еще и сценарист, и мне не хотелось бы это забрасывать.

Когда меня впервые номинировали на премию Гильдии режиссеров, я познакомился с Ридли Скоттом, и кто-то спросил, как он выбирает свой следующий фильм. Скотт ответил, что после двадцати лет в кино он оглянулся на свою карьеру и понял, что успел снять всего десять фильмов. Это, конечно, хороший темп, но он все равно решил: “Зачем тянуть?” Впрочем, Скотт работает по чужим сценариям – и в этом большая разница. Я не хочу, чтобы мне просто бросили на стол готовый текст. Такого со мной не было ни на одном моем проекте. И я не хочу отказываться от этой части работы. Вот Стивен [Содерберг] для себя решил: он больше не будет писать, и работа пойдет быстрее. Так он сможет снимать более легковесное, небольшое кино. А мои фильмы всегда отнимают много времени. Даже если они станут меньше, процесс не пойдет быстрее. Съемки закончатся раньше, да, но сценарий, обдумывание замысла, всегда требует от меня времени».

Нолан сказал, что как раз обдумывает идею для сюжета, но он не уверен, вырастет ли из нее что-то стоящее. «Такое со мной уже пару раз случалось, и это ужасная трата времени, – заявил он. – Несколько лет потратил впустую». Так что, пока затихает наградной сезон, а Нолан изучает материал, который, возможно, станет основой его следующего сценария, режиссер согласился на серию личных интервью, которые должны были занять у нас примерно год. Мне показалось, он был рад возможности отвлечься.

«В своем вступлении к печатной версии сценария «Дюнкерка» я опрометчиво упомянул о том, как пришел к Эмме [Томас] и сказал: “Думаю, этот фильм я смогу снять без сценария”, – вспоминает Нолан. – А она меня тут же оборвала: “Не будь идиотом”. И правильно сделала. Но, конечно, с тех пор меня постоянно спрашивают: “Как же вы собирались снимать без сценария?” Идея была безумная, но она выросла из ощущения, что текст на бумаге и отснятое кино отнюдь не равноценны друг другу. Сценарий едва ли способен показать, каким станет законченный фильм. Режиссеру сложно изложить свои визуальные идеи письменным языком, не заплутав в стилистике. Мне нравится писать потому, что мои сценарии – это функциональные, простые документы. И чем проще, тем лучше. Чем меньше в них литературности, тем точнее они передают ощущение просмотра фильма. Я всегда стараюсь как-то это обойти и дать себе более полное представление о повествовании. Когда курсор начинает свой путь по экрану, когда ты погружаешься в мир слов и шаг за шагом последовательно продвигаешься вперед, ты попадаешь в самую настоящую западню. Пока не найдешь выход, останешься в лабиринте».

Логотип-лабиринт Syncopy, производственной студии Нолана.

Похоже, единственный способ понять Кристофера Нолана и его фильмы – пройти этот лабиринт вместе с ним.

* * *

Эта книга – не биография, хотя она и начинается с рассказа о молодости Нолана, а затем проходит по всем его фильмам в хронологическом порядке. Режиссер с удовольствием впервые рассказал о своем детстве по обе стороны Атлантики, о жизни в интернате и обо всем, что влияло, обучало и вдохновляло его до того момента, как он взял в руки кинокамеру. Однако он испытывает почти физическое отвращение к биографической трактовке своих работ. «Не хочу сравнивать себя с Хичкоком, но я боюсь, что, как и его, меня начнут превратно толковать. Мои фильмы многое связывает – это очевидно, и я это признаю, – но эта связь обусловлена скорее техническим мастерством, нежели внутренними порывами. То же я думаю и про Хичкока. Он – великий мастер своего дела, но фрейдистского подтекста в его фильмах нет. Да, в анализ его кино всегда можно углубиться, но тогда вы рискуете потерять из виду их более наглядную суть.