Czytaj książkę: «Рождённые в горах. Звёзды помнят лица», strona 14

Они стояли посреди комнаты, потому что не могли просто сидеть. Круз не отходил от папы, теребил его за штанину, обнимал ногу, рассказывал о том, как играл с Абайсгледом в бой и победил. Скутт слушал всё это с великим наслаждением, стараясь отвечать сыну по возможности развёрнуто. Заинтересованность играть не пришлось.

Послышались короткие стуки и со скрипом отперлась дверь, вмиг прекратив смех и разговоры.

* * *

Всё вернулось на прежние места: звёзды мигали на небе, вокруг одной единственной луны, что поднялась в небо после заката; на щеках блестели веснушки; в кронах деревьев никто не шумел; Эйктюрнир вместе с Маррин засыпали вместе в тепле.

Трюггви потянул руки к лицу, чтобы вновь нащупать свои веснушки, по которым так сильно скучал. Ещё больше он скучал по Рие, которую не видел почти час. Но страх стоял, облокотившись о дверь, и не выпускал парня за порог избы.

Он встретится с ней в качестве друга в последний раз. Трюггви сам так решил. Он достал из кармана кольца, переливающиеся на свету свечи.

Парень вздохнул и поднялся на ноги, последний раз кинув взгляд на свитки, из которых легенды точно больше никогда не выберутся, и на шкатулку, секрет которой так и не удалось разгадать.

Эйва дремала, восполняя силы, Бьёрн лежал на полу, свернувшись в клубок и покачиваясь в разные стороны. Это пугало Трюггви, поэтому он обходил мужчину на дозволенном размерами комнаты расстоянии. Дверь, как преграда. И у избы Рии будет ещё одна, последняя. Трюггви опустил ладонь на ручку и впустил темноту ночи в избу. От сквозняка потухла свеча.

Юный маг, такой сильный в бою, такой непривычно отважный перед врагом, сейчас боялся собственной подруги. Нет, он боялся того, что подругой она ему больше точно не будет. Боялся того, что вот-вот сбудется то, о чём он тайно грезил по ночам. Почему он снова стал таким слабым и боязливым? Неужели любовь заставляет болеть даже самые стойкие сердца? Пожар, которым они загораются… Он сжигает не только весь мрак, но и всю силу, забирает храбрость и уверенность в своё чрево и уничтожает.

Может, всё меняется, когда сердца начинают гореть одним пламенем? А может только тогда, когда кто-то окатит пылкие чувства прохладной водой, после чего человек забудет о страданиях по ком-то. А так ли это плохо, если любовь – слабость?

Трюггви старался отговорить себя от этого похода как угодно, лишь бы замедлить размашистые шаги. Ноги сами шагали быстро, Трюггви ими не управлял. Сейчас он даже не властвовал над собственными мыслями. Они только и делали, что уходили во тьму сомнений.

Очнулся он уже на пороге избы, из окон которой лился мягкий свет свечей и иногда мелькали тени. Скутт должен быть сейчас там вместе с ней. Последнюю легенду они возвращали в свиток вдвоём. Вдвойне страшно делать это при её отце, хотя сама Риа и не знает, кем он ей приходится. Но всё равно страшно до дрожжи по всему телу. По лбу текли мелкие капли пота.

Ну разве может она отказать, если сама приглашала Трюггви на танец, если обнимала и целовала, лаская тёплыми словами? Парню казалось, что может. Он даже питал в этом уверенность.

«Хватит, пожалуйста, соберись, парень! – внушал он самому себе. – Ведёшь себя, как дурашка, честное слово! Она меня называла дурашкой. Только она. И так… ласково, так по-доброму. Давай, у тебя всё получится!»

С этими мыслями Трюггви отворил дверь, перед этим звонко, но совсем коротко постучавшись. Руки он держал в карманах штанов, в левом лежали кольца. Трюггви перебирал их между пальцами потных ладошек.

Он зашёл внутрь с вжатой в плечи головой. Тишина давила со всех сторон. Он чувствовал, что послужил неожиданным завершением бурного разговора. Неприятное чувство.

– Р-Риа… – он сжал стальных драконов в кулаке. Надо увереннее! Он поднял взгляд и покачнулся. От увиденного сузились зрачки. Риа стояла к нему спиной в пол оборота, Незнакомец напротив неё, а на его шее висела Дэлл. Возле ног неуверенно топтался Круз, рассматривая… лицо своего отца. Скутт открылся Рие.

Но разве это могло напугать парня? Конечно же, нет. Взгляд, которым Риа пронзала Трюггви. Глаза, до краёв наполненные гневом и непониманием, вопросами и криками. Одного этого взгляда хватило для того, чтобы понять:

«Друзьями мы больше точно не будем. Останемся друг другу никем…»

Это пугало, это страшило! Костёр всемогущий, хотелось тотчас найти какой-либо меч или тупую палку и пронзить себя ею. Смысла ни в чём не осталось.

– Уходи, Трюггви. – С огромным усилием прохрипела Риа. По её бархатистым щекам текли слёзы. Он предал её, вновь умолчал. Да ещё о чём!

– Послушай, он ни в чём не виноват, это я…

Но Трюггви больше ничего не слышал, только толчки пронзительной боли в голове. Это воспоминания вспышками накатывали и бились о кору сознания. Образы Рии, её смеха, голоса… Всё это его. Было когда-то. Но теперь утеряно без остатка.

Вместо каких-то криков или прощальных речей, Трюггви бросился так далеко, как только его могли унести уставшие ноги. Слёзы бились по щекам, скатывались и росой опадали на землю. Быть может, его звали обратно – вряд ли, – но он этого не слышал. Может, Риа одумалась и простила его? А какая разница, если он всё ещё чувствует себя виноватым?

Кольца бились друг о дружку и противно звенели, напоминая парню о его никчёмности. Он остановился только для того, чтобы достать их, замахнуться посильнее, да выкинуть этих жалких стальных драконов. С глухим звоном кольца упали где-то далеко.

Трюггви и сам упал на землю, дополз до ближайшего дерева и сел возле него, прикрывая потными ладонями мокрые глаза. Всё потеряно, все страхи и переживания оказались напрасными. Пять зим страданий рассыпались от одного взгляда и казались теперь бесполезными и ненужными.

Как? Как он мог дать какое-то жалкое обещание, забыв о том, кого любит!? Как он мог так просчитаться и упасть!? И расшибиться не коленкой, а всем собой.

Трюггви не мог нормально думать о чём-либо. Он вообще не мог думать. Окутанный флёром любви столько лет он не хотел признавать того, что на плечах больше нет того тёплого и ласкового чувства, что губы теперь дрожат не от предвкушения, а от тупой истерики. Всё оказалось напрасным? Нет… Всё вело к тому, чтобы взять и разорвать себя изнутри! Его грудь проткнули не мечом, нет. Сотней лепестков, что должны были ласкать, но резко покрылись острым железом.

Не было больше Трюггви, ибо Риа – неотъемлемая часть его души. Значит, и души больше нет.

Парень сначала пытался сдерживать слёзы, но реки отчаяния прорвались наружу. Соль беглыми струями скатывалась по лицу, разрезая улыбку, подобно молниям, разделявшим небо. Мокро и холодно. Больно и тошно.

Сначала Трюггви думал, что тошнота ему только кажется, но лишь до тех пор, пока внутренности не попросились наружу. Парень отодвинулся от противной лужи. Капли слюны свисали с губы. Трюггви противился самому себе. Рукавом рубахи он обтёр всё лицо и встал на ноги.

Но сил в нём не оставалось, желания идти – тоже. Он не хотел больше пытаться, его ошибка глупа и, кажется, непростительна. Риа… Как долго он помогал ей забыть об отце, чтобы той стало легче жить. Всё это время он камешек за камушком складывал в башенку уверенность Рии. Но теперь на песке валялись разбросанные и втоптанные камни.

Это конец. Последний потраченный шанс и завершающий взгляд строгих глаз. Риа всегда нравилась ему своей уверенность и храбростью, но он просто не знал, что когда-то это обрушатся на него самого.

Как бы он не старался вытирать лицо, слёзы вновь его смачивали. Пару раз на него нападали приступы тошноты, после которых разрывалось горло. Это смерть в своём чистом виде. Самая настоящая гибель души. После этой точки не появится новых слов, а тишина охватит собой и заставит ждать, пока Трюггви будет сгнивать где-то в лесу, что когда-то казался домом.

Его истинным домом оказалась Риа, а теперь он блуждал по пустым просторам бытия, стараясь простить себя. Все ошибаются, правда ведь?

«Не так глупо, как я», – гнетуще, с огромной долей злости, подумал Трюггви.

Ему больно, но как сейчас плохо Рие? И он в этом виноват, он заставил её страдать. Он породил этот взгляд. Её глаза… Он никогда не простит себе того, что с них сорвутся слёзы по его вине. Никогда! Пусть весь свет услышит это. Пусть тьма заберёт эти пустые слова в свои недра, а ночь накроет толстой непроглядной пеленой!

Эпилог.

Сердце, покрытое инеем.

С замиранием ледяной и мёртвой сердцевины этого дня ждал каждый демон. Луна пересекалась сегодня с Солнцем: тьма поглощала свет надо всем видимым миром.

Во власти тьмы демоны и решили совершить долгожданный обряд.

Мороз усилился, отчего человек дёргался, стискивая зубы. Ему казалось, что кожа уже обросла коркой льда, что иней давно укрывает его мёртвое тело. И будто он углубляется в кожу многочисленными ледяными иглами, подобному тому, как корни деревьев пронзают почву.

Он не открывал глаз с тех самых пор, как попал во владения демонов. Жутко болела голова. И только эта монотонная боль, что иногда усиливалась, а позже затихала, давала ему чувство жизни. Иначе бы он давно погиб в бреду, где его погубили бы мысли о собственной кончине.

Он мёртв. Но грудь вздымается, а крики срываются с губ. Он жив? Но почему тогда биение сердца не отдаётся в груди? Оставили ли демоны ему сердце? Он мог проверить это, только разорвав грудь собственными руками. В минуту сильной боли он чуть так и не сделал, но остановился, оставив только царапины на коже.

Он не помнил, когда в последний раз на его язык падала крошка какой-либо еды, не помнил и свежести от прохладной воды. Да-да, прохладной…

Боль. Эта нещадная боль в голове! Эта единственная ниточка, за которую он держался, но которую хотел разорвать и сжечь! Да… Мысли об огне согревали. Он вспоминал Костёр. В такие моменты хотелось молиться, но губы не шевелились. Он вспоминал Молитву о Костре и мысленно повторял её мелодией до тех пор, пока не засыпал. Мысли о мягком огне убирали иней – он таял.

И хотя руки всё ещё не шевелились, казалось, что где-то трещит хворост, а Эйва рассказывает на ночь легенду. Что где-то шумят дети, а в воздух поднимаются светлячки. Только казалось.

На деле же Кален лежал на белой земле, пропитанной кровью, а укрывала его не материнская рука, а давящая темнота. И пел ему не Костёр, тупое эхо, что разговаривало само с собой, как будто всё время затухая, а потом вновь усиливаясь.

Влажная рыхлая земля, так непохожая на землю, чёрное небо из огромнейших кусков обсидиана и серебристые звёзды в нём – трещины. Вот новые жизнь и мир, принявший Калена в свои владения.

Но теперь он не лежал бездыханно, его тело куда-то несли. Сквозь неясную дымку сна – если по ночам к мертвецам приходят они, – виднелись отсветы переливающегося обсидиана. Боль.

Он даже не мог схватиться за голову, чтобы унять её, хотя бы попытаться это сделать. Он не мог дотянуться до глаз, чтобы выдавить их, ибо смотреть на смерть вечность невозможно.

«Вечность, – усмехнулся про себя Кален. – Я здесь явно дольше.»

Он не поддавался, только ждал, когда его оставят в покое или убьют. Здесь эхо слышалось отчётливее, различались всполохи пламени и битвы. Так значит, тепло от огня не чудилось ему? Его всё это время согревали… драконы? Он не мог поверить в это, но в такой безнадёжной ситуации жизненно важно было во что-то верить.

Когда они приблизились к драконам очень близко, Кален обнаружил, что чувствует себя гораздо лучше. Пальцы сгибались, иглы, прорезающие кожу, растаяли.

Кален открыл глаза и увидел мерцающие огни в огромном проёме, казавшемся Солнцем на белом небе с чёрными звёздами. Там жили драконы… Они спасут его, если он сможет сбежать!

Улыбка впервые за последнюю бесконечность часов проявилась на лице парня. Но он прятал его в руках, чтобы несущие Калена демоны ничего не заподозрили.

Его тащили двое одинаковых демонов. Кален не заметил, когда белую землю заменило синее полотно. Чем-то оно напоминало ткань, но выглядело, как драконья чешуя.

«Неужели они забирают драконьи шкуры? – Кален удивился зверству демонов, а потом прошёлся ладонью по полотну и развеял эти жестокие мысли. Он лежал на засохших лепестках какого-то цветка. Перед рывком он подумал. – Сейчас, или больше никогда!»

Вскочив с места и порвав хрупкое полотно, он бросился к своему спасению, не разбирая дороги. Демоны не погнались за ним, что сильно удивило Калена. А потом он сам всё понял.

Ослеплённый возможностью побега, он увидел один лишь выход, но забыл изучить путь. В том же направлении, что и он, двигалось огромное количество демонов. Иногда по обсидиану вслед за ушедшим демоном растекались чёрные струи кровоподобной жидкости. Никто не обращал на Калена внимания, но он понимал, что ему не пройти сквозь толщу смерти.

Тогда он бросился в другую сторону и прижался к ледяной стене, наблюдая, как за ним неспешно следуют двое демонов. Должно быть, те же, что его сюда и несли.

Кален сорвался с места и побежал дальше, но споткнулся о слишком рыхлую землю, что хлопьями отлетала от пяток и плавно приземлялась обратно. Пепел. Никакая это не земля…

Но охотник не собирался сдаваться. Он мог сбежать куда угодно, лишь бы не видеть больше смерти! Чем дальше он отползал, тем холоднее становилось. С холодом он уже сроднился. Не то слово! Пролежал с ним в объятьях слишком длительное время, чтобы теперь бояться.

Но голову снова пронзила боль. С губ Калена сорвались предательские стоны. Он скрутился клубком и схватился за виски, ворочаясь в разные стороны, потому что не представлял, куда можно себя деть. Где то место, в котором можно спрятаться от боли.

Демоны настигли его. Они подошли ближе и схватили за рукава плаща. Те немного почернели, но демоны не имели желания убивать Калена, поэтому держали свои силы под контролем, хотя это давалось им очень сложно.

– Нет! Нет! Отпустите меня! – Кален пихался ногами, пока его несли к какому-то алтарю. Ботинки, касаясь чёрных тел демонов, тоже лишь немного обуглились. Он истерически кричал слишком низким для себя голосом. – Убейте меня, пожалуйста! Отпустите или убейте, прошу!

Демоны не слушали его и продолжали нести к странному возвышению. Поняв, что всё безнадёжно, Кален стал смотреть прямо перед собой. Он увидел большой цветок. Голубой мак, с которого опадали лепестки. Пока они кружились в воздухе, новые вырастали на пустых местах. Всё вокруг устилали голубые лепестки!

А в самом цветке вспыхивала яркая сиреневая сердцевина. Отчего-то Калену стало страшно смотреть на цветок, хотя изначально тот его заворожил. Он даже вспомнил причину, по которой оказался здесь. Этот мак был также прекрасен, как та девушка, что заманила его глубоко-глубоко в лес…

Впервые за всё время он вспомнил о ней. Та девушка, что сначала пришла к нему во сне, а потом и в жизни. Он не мог вспомнить её лица. Может, того просто нет? Он помнил исключительно ангельский голос и прекрасные плечи, по которым растекались гладкие волосы.

Она тоже была демоном. Одна из них. Наверняка какая-то особенная, раз смогла так легко надурить его одним лишь пением. Ни что иначе, как магия.

Магия. Слово противно растекалось по мыслям. Кален никогда не мог себе представить, что поверит в неё. Ещё меньше он ждал с ней встречи. К такому его не готовили. Впрочем, как и ко всему случившемуся.

А его всё волокли к этому цветку, от которого появлялось странное чувство. Не тепло, как от огня, не радость и не приятная прохлада. Цветок разбрасывал вокруг себя, как аромат, чувство уюта. Да, именно его. Такое странное родство с растением…

Калена отпустили, а он не стал убегать. Теперь ему хотелось, во что бы то ни стало, прикоснуться к этому волшебству. Вблизи он разглядел ещё одну деталь: то, что он прежде считал сердцевиной мака, с другой стороны предстало парящей сферой. Снова магия!

Будто бы облачко пара, в центре цветка извивалась маленькая сфера. Когда Кален пригляделся и подошёл ещё ближе, то рассмотрел движение этого облачка получше. Оно напоминало движение лепестков сирени на вьющемся ветерке. А когда опадал лепесток мака, эти фиолетовые искорки тонкой струйкой устремлялись в то место. Они сплетались в маленький кокон и растворялись, открывая этому мёртвому миру новый голубой лепесток.

Демоны затаились. Настал момент затмения. Это почувствовали все несущие смерть существа. Они теперь смотрели на Калена не с жадным трепетом, а с презрением. Что он так долго тянет? Луна вот-вот откроет Солнце! Они ждали Калена.

Вблизи парень почувствовал могущество этого маленького облачка. Рука сама собой поднялась и дотронулась до фиолетового огонька. Кален не осознавал, что делает. Облако магии заплясало вокруг его руки, обвивая запястье так же, как тонкие вьюнки заключают в свои объятья стволы деревьев.

Спираль сияющего света, будто живая, принюхивалась к Калену. Она не верила в правдивость этой встречи так же, как и парень. Заточённая среди смерти магия не ожидала, что сможет когда-либо обзавестись носителем вновь, спустя тысячи зим.

Наконец осознав, что Кален – человек, а не подставной демон или наваждение, облачко стремглав впилось в кожу парня. Кален зажмурился от этих невообразимо странных ощущений. Он боялся. По телу разлилось тепло, отчего к нему пришли воспоминания о том дне, когда он напился. От эля были такие же ощущения. Кроме тепла на него свалилось огромное чувство собственной силы.

Пока мак увядал, сбрасывая свои последние лепестки в толщу пепла, пропитанного кровью, на запястье Калена проявлялась рана дракона. Потерянный дар обрёл нового владельца!

Осознав всё за несколько мгновений, охотник вызвал дар на помощь. Демоны сковали его в своём мире, чтобы наделить сильнейшей магией, затерявшейся в драконьих легендах. Должно быть, они хотели воспользоваться им, как живым оружием и направить на драконов.

Но тогда на мир нападёт вечная смерть… Никто, кроме драконов, не сможет их остановить. Никто, кроме его самого.

Дар приятно переливался сиренево-синими отсветами, озаряя пространство вокруг себя. Он спал слишком долго, создавая лишь лепестки для мака, в котором жил. Он пылал желанием к существованию. Оно перенялось и Калену. Дар и человек образовали невероятно крепкий союз. Оба потерянные и забытые в мире смерти. Обманутые и брошенные на произвол судьбы, они поняли друг друга полностью за пару секунд.

Тело Калена озарилось равномерным сиянием – дар охватил его полностью. Развернувшись резким движением, Кален выкинул руку вперёд. Часть дара большим облаком сиреневой пыли сорвалась с кисти и помчалась на демонов, принимая форму самого настоящего святого огня!

Кален понимал, что на этот раз он выберется! Главное – не потерять голову и не перестать ясно мыслить.

Огонь окатил с десяток демонов, растворяя их тела. Остальные сразу отодвинулись назад от того монстра, которого создали. Калену понравился воспроизведённый эффект. Дар продолжал сиять на нём. Он мог победить! Если бы не она…

Поющая вышла из толпы демонов и лукаво посмотрела на него. Кален старался вглядеться в её лицо, но оно всё время расплывалось. Глаза перетекали в тонкую щёлку губ, маленький нос становился аккуратным ушком.

У него была секунда. Всего мгновение на то, чтобы напасть. Он замахнулся и почти выпустил новое облако пыли, но Поющая оказалась быстрее.

Пение разлилось по переплетающимся туннелям, отталкиваясь от стен эхом, из-за которого голос приобретал два новых звучания, которые, слившись, пробегали хором.

Рука остановилась, дар вернулся на запястье, не переставая сверкать. Снова его заточили!

У Калена от пения сильно заболела голова в том же месте, что и прежде. Он упал на колени от этой боли, стараясь унять дрожь в теле. Поющая подходила к нему всё ближе, не прекращая игры голоса. Она присела напротив парня и взяла его лицо в свою ладонь.

«Такой сладенький, такой живой…» – она не смогла совладать с силами, отчего по щеке Калена пробежало несколько чёрных трещинок. Поющая быстро убрала ладонь. Она любовалась своим любимым – своим вечным рабом, – предвкушая гибель драконов.

Продолжение следует, ибо история хочет жить…