Czytaj książkę: «Жизнь Фениксов. Сад земной»

Как юности памятник зыбкий,

Во мне и поныне светла

Какая-то четверть улыбки,

Живущая тем, что жила.

Порой неудобна, как маска,

Надежда в холодной груди:

Мерцает волшебная сказка,

Чернеется явь посреди…

Горя в торжестве иллюзорном,

Подсолнечник хочет шепнуть

Своей желтизною – что зернам

Доверена черная суть.

Фернандо Пессоа

Посвящается нашим детям – с верой, любовью и надеждой.

Глава 1

«Все женщины любят букеты, немногие женщины

любят цветы».

Альфонс Карр

Она забралась в заросли малины у забора, отделяющего их участок от соседнего, и приготовилась ждать. Прошлый раз колючие ветки исцарапали ее голые руки и ноги, и теперь, наученная опытом, она подготовилась: темно-синий мужской свитер должен был ее защитить. Свитер оставил Катин любовник, и если бы Катя увидела ее сейчас, то скандала было бы не избежать. Несколько раз Алиса видела, как тетя зарывалась лицом в его синие дюны, вдыхала оставленный на нем запах, а потом тихонечко плакала. Ну, что его обнюхивать-то? Собака ты, что ли? Хахаль Катин больше не появляется. Раньше такой пустяк не смог бы вывести Катю из равновесия: ну, ушел да ушел, следующему место освободил. А в этот раз просто страсти-мордасти какие-то…Хлопнула дверь. Соседка ,наконец-то, вышла из дома. Сначала стояла тишина, потом громыхнуло ведро: она собралась набрать воды из железной бочки. Алиса услышала, как тетя Лиза, испуганно охнув, произнесла растерянно:

– Да что же это…

Подождав еще немного, Алиса выбралась из зеленого «пекла» и через окно вернулась в свою комнату.

– Алиса! Да Алиса же… !– Катя возникла на пороге комнаты.– Я долго еще буду надрываться? Ты не видела флэшку? Синенькую такую? Ну, посмотри в своем рюкзачке, он ведь у тебя как филиал ящика Пандоры..!

Из розового чрева рюкзака на кровать стали вываливаться совершенно необходимые для жизни двенадцатилетней девочки предметы: огрызок химического карандаша, огромное красное сердце-леденец, два маленьких блокнота, разноцветные проводки, переплетенные между собой, несколько бенгальских огней, три тюбика губной помады – один из них Катя оставила уже всякую надежду отыскать, коробок с тремя охотничьими спичками, зеркальце и рогатка. Синей флэшки не было.

– О, боги! – Катя закатила глаза в притворном ужасе. – А рогатка-то тебе зачем?

Не дождавшись ответа, она исчезла за дверью:

– Ничего не понимаю… Ну куда она могла подеваться?

Алиса водворила хаос обратно в розовое нутро. Достала из кармана шортиков синий прямоугольник, и , высунувшись из окна, зашвырнула его в заросли малины:

– Вершись, судьба, по моему хотению!

В животе урчало от голода. Она вспомнила, как бабушка Зося говорила в таких случаях: »Кишка кишке бьет по башке». Смешно. Да, бабушка, а точнее прабабушка, всегда отличалась умением сказать словцо кстати, у нее в запасе имелось много таких вот «перчинок» – присказок да шуточек-прибауточек. Она называла ее, свою правнучку, «дитенком», прижимала Алисину голову к своему животу и целовала в макушку. Жалко, что бабушка умерла. Алиса приоткрыла дверь в комнату Кати:

– Есть что-нибудь покушать?

Катя оторвала голову от подушки:

– Поищи что-нибудь в холодильнике. У меня голова раскалывается. Сходи потом к соседке – попроси аспирин.

Алиса открыла холодильник. Тоскливая картина. Последние два яйца Катя разбила на сковороду сегодня утром и обжарила их с двух сторон – «во избежание заражения сальмонеллезом». Гадость. Алиса любила сырой желток – в него можно было макать хлеб. В холодильнике болталась недопитая бутылка молока. Она залила им остатки хлопьев. Все. Пообедали. Теперь оставалось только завалиться спать, хотя можно было и почитать, конечно… С собой на дачу они взяли «Маленького принца», который показался ей откровенно скучным. Правда, была еще одна книга с интересным названием «Долина кукол», но Катя, увидев эту книгу у Алисы в руках, тут же ее выхватила, заметив, что что-то не припоминает такого названия в списке заданных к прочтению на лето книг. Алиса постояла на веранде, а потом направилась к дровяному сараю. Через минуту она была уже на его крыше – отсюда можно было наблюдать за всем, что происходит на ближайших дачных участках. В проулке детвора играла в «магазин»: разложив на сдвинутых в ряд ящиках пакетики с жевательными конфетами и сухариками, приставала к редким прохожим: »Ну пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, не проходите мимо! Загляните в наш магазин!». Те улыбались и шли себе дальше. Вскоре девочку и мальчика из этой предприимчивой компании позвали обедать, и они убежали, оставив своего товарища приглядывать за «прилавком».» Надо же, как с этими маленькими все носятся», – подумала Алиса.– А вот большие должны уже «сами все понимать». А вы спросили меня, хочу я этого? Хочу ли я понимать, что никому особо не нужна?» Мать опять вышла замуж, на этот раз за мужика, который сам никак не может удержаться, чтоб раз в пять лет не жениться на ком-нибудь. Совет да любовь. У нового папаши уже имеется двое детей – по одному на память о счастливых днях с их матерями. Сколько лет она уже слышит это: »Ты уже не маленькая!» Похоже, сначала она, Алиса, побыла немного младенцем, а потом сразу же стала «большой». Она вспомнила расширяющиеся огненные круги, словно распускающиеся цветы салюта в темноте, охватившей ее тогда: ей было пять лет, и у нее была высокая температура. Да, считается, что это свидетельствует о хорошем иммунитете – организм борется, сжигая врага, но Алисе казалось, что она умирает. Кати дома не было. Алиса впадала в забытье под идущие безостановочно мультики, потом ненадолго открывала глаза. Ей хотелось тогда, чтобы мать оказалась рядом, она звала ее и даже увидела, наконец, в той темноте, но приблизиться к ней не смогла: мать, наморщив лоб, раздраженно спросила: »Заяц, ты что?», и ее лицо сменили огненные вспышки. Когда Катя вернулась и стала ее тормошить, она все повторяла: »Заяц сдох, заяц сдох…». На следующее утро Алиса слышала, как тетя что-то долго на повышенных тонах обсуждала с матерью по телефону, а потом, вернувшись в комнату, поцеловала ее в лоб:» Мама через несколько часов улетает на острова – они давно запланировали эту поездку. Вернется через две недели. Но мы с тобой и сами справимся – мы же стойкие оловянные солдатики, да? Ты у меня уже большая, сама все понимаешь…». То, что ей, как этим пресловутым солдатикам, предстоит долго держать оборону, Алиса поняла еще в сопливом возрасте: в детский сад пришел новенький, и, понаблюдав за ней несколько дней, спросил насмешливо: »У тебя что, мамы нет?» Конечно, она его осадила: »Мамы есть у всех!», и, услышав, как мамаша подзывает его :»Толик, идем!», презрительно добавила:»Дэбил!» Слово это она слышала от Марианны Львовны, их волоокой соседки: та заходила иногда к Кате по вечерам с бутылочкой коньячка. «Я сегодня весь день на нервах! – жаловалась соседка. – И вот спроси у меня, почему? Ну так Толик ведь! Дэбил. Дэбил и деградант!» Кто такой этот загадочный Толик, Алиса узнала учась уже в школе: Марианна Львовна принесла коньяк и сказала Кате :»Давай помянем..!» Потом всплакнула: «Доброй души человек был наш Толик. Да и начальник – каких еще поискать!» Толик ее, Марианну Львовну, ценил – не то что эта стервозная молодая особа, занявшая теперь его место и намекнувшая, что штат сильно раздут, и некоторые, к сожалению (ага, так я ей и поверила!), неминуемо попадут под сокращение… Как-то Катя сказала: »Главное твоя мама для тебя сделала – наделила красотой. Если научишься ею пользоваться – перед тобой откроются все двери». Она, Алиса, вроде бы и есть в жизни своих родных, а вроде бы ее и нет. Они, наверное, ждут не дождутся, когда ей стукнет столько, чтобы можно было сказать:» Все что нужно, у тебя есть – ты красивая, значит, не пропадешь!», и повесят на захлопнутую перед ее носом дверь табличку с надписью: »Не беспокоить!». Странно, в мире так много людей, мир ими просто кишит, они даже могут задеть тебя плечом, проходя мимо, а ты все равно один. Может, надо было сначала запастись любовью, прикупить ее побольше, прежде чем производить меня на свет? Что ж, как вам понравится, когда я изменю ваши жизни, заставлю их идти «по моему велению, по моему хотению»? Может, тогда вы меня заметите и хоть о чем-нибудь пожалеете?

Алиса слезла с крыши. Стараясь не шуметь, зашла в дом и забрала свой рюкзачок. Катя спала. В проулке незадачливый продавец маялся в ожидании друзей, которые не спешили возвращаться.

– Привет, как идет торговля? – Алиса участливо смотрела на мальчика. – Тебе не надо сходить домой? Если надо – иди, а я постою вместо тебя, все равно мне нечем сейчас заняться…

Тот с радостью согласился – мама с утра напекла пирожков – и тут же умчался. Алиса сгребла все с «прилавка». Под забытой кем-то из ребятишек панамой лежал телефон. Подумав немного, она забрала и его.

– Adios, детишки! – теперь ее путь лежал к автобусной остановке.

Глава 2

– …одинокий волк, которого ученые в последствии назовут М93, пересек ледяной мост, соединивший на какое-то время Канаду с островом Рояль, и восстановил тем самым численность волков на острове – их к тому времени осталось всего двенадцать. Мало того, он возродил этим лесную экосистему. Как, казалось бы, такое незначительное событие могло привести к таким ошеломляющим результатам? – ведущий предлагал зрителям удивиться вместе с ним. – Основной добычей волков острова Рояль в конце 1940-х годов были лоси, съедающие около четырнадцати килограммов растительности в день. В 1980-м году волков поразил собачий парвовирус, и из пятидесяти особей осталось всего лишь двенадцать. Заболевание в конце концов исчезло, но из-за близкородственных скрещиваний пострадала репродукция, и стали проявляться патологии, например, деформация позвоночника. М93 был необычайно крупным, поэтому соперников у него не нашлось: он стал вожаком одной из трех стай, и произвел на свет 34 отпрыска, восстановив популяцию. Лосей, основной добычи волков, стало меньше. Это сказалось на бальзамических елях – они стали расти темпами, не наблюдавшимися уже много лет, и это повлияло на жизнь животных и растений леса. Однако через десять лет все вернулось на круги своя: через два года после смерти М93 его гены насчитывались у 60% волков, что привело к вырождению, и к 2015 году на острове осталось всего два волка…

Все совершается по единым законам, это очевидно. От брошенного в пруд камня рождаются волны, они расходятся кругами от центра, как будто сонный до этого пруд начинает морщить свое чело от подобной вашей выходки, но через несколько секунд все успокаивается. Да, волны гаснут, колебания затухают. Не так ли и в жизни людей? Сирийский царь Авгарь, прозывавшийся Черным, потому как страдал от «черной проказы», от которой тело с головы до ног покрывалось гнойными струпьями, лопавшимися и обнажавшими живое мясо, получил от Спасителя убрус, на котором отпечатался Его Нерукотворный образ. Царь, приложившись к нему, исцелился. Он приказал поместить убрус в нише над городскими воротами, чтоб каждый, проходящий под ними, поклонялся Спасу Нерукотворному. Это соблюдалось при жизни Авгаря, и при жизни его внука и его правнука, но вот уже праправнук царя стал идолопоклонником. Потому что волны гаснут, колебания затухают. И что же дальше? Покой это или же застой? Он вспомнил прослушанную когда-то лекцию известного профессора, из которой в памяти осталось лишь описание одного исследования: у людей, проживающих в прибрежных зонах, при длительном штиле наблюдается ухудшения здоровья – у них снижается иммунитет. «А он, мятежный, просит бури…». Вывод: обществу время от времени нужны новые герои и новые потрясения. Они необходимы, иначе волны гаснут, колебания затухают… Он встал и расправил плечи. Движение отдалось болью в шее: застарелый хондроз напомнил ему о себе, а заодно и о том, кто он есть. Любимый плед цвета кофе с молоком ждал, как утешение, на диване. Бывают ли такие герои, как он? Вообще, хороший ли он человек? Достаточно ли для того, чтобы быть хорошим человеком, отсутствия в твоей биографии камней, брошенных в других лично или же вместе с неистовствующей толпой, предательства, воровства, убийства? Быть или считаться, вот в чем вопрос. Хотя, все, конечно, относительно. Он уверен, что каждый так или иначе убивает того, кто рядом. Это происходит даже в пределах одной семьи, пусть даже она вполне себе благополучная: кто-то обязательно должен наступить на горло собственной песне , а ведь есть еще разные напасти : неудачи, болезни, смерть, в конце-то концов, и если это происходит с тобой, то ты причиняешь боль близким, если же с ними , то счастливым тебе тоже уже не быть. «Зажглись уличные фонари, однако они почти не давали света: едва лишь освещали сами себя». Возможно, и он такой. Как вообще можно представить себя на суд и рассмотрение любимого человека, не побоявшись его разочаровать? В его, Арсении, жизни было то, чего стоит стыдиться, а ведь он, как смеет все же надеяться, не был откровенно глуп, но все же допустил это. Когда он учился в младших классах, к ним приехала погостить подруга матери с сыном – его ровесником. Соседями по лестничной площадке была супружеская пара – тихие и пьющие дядя Иван и тетя Валя. Он был ниже жены ростом и каждое утро, приволакивая ногу, уходил на работу в магазин – разгружать товар. Тетя Валя, с красным одутловатым лицом, спускалась во двор и сидела на скамейке. Арсений вспоминал ее, почему-то, всегда в коричневом плаще, из-под которого сзади выглядывала ночная сорочка. Кто теперь уже помнит, что тогда подвигло их со Славиком, сыном маминой подруги, написать на листочке бумаги «Покайтесь, пьяницы!» и приклеить его к соседской двери. Он помнит, как утопил кнопку соседского звонка и бросился обратно в свою квартиру, а потом они со Славиком по очереди приникали к дверному глазку, прыская от смеха при виде тети Вали, грозящей им за дверью кулаком. Слух об их «подвиге» дошел до матери. Она спокойно попросила его сесть.

– Тетя Валя была студенткой третьего курса медицинского института, когда одним роковым вечером поскользнулась на льду. Это стало причиной эпилепсии и поставило крест на прежней ее жизни. Девушка стала инвалидом. Учебу ей пришлось оставить. Дядя Иван – тоже инвалид. Это два человека с искореженными судьбами, которые держатся друг за друга, пытаются как-то справляться, понимаешь? И не сметь! Слышишь, не сметь оскорблять людей, о жизни которых ты не имеешь ни малейшего представления! Не имей такой привычки!

Он тогда понял, что вызывать гнев этой маленькой хрупкой женщины, его матери, не стоит: лампочка в светильнике, висевшем над кухонным столом, вдруг взорвалась и осыпалась мелкими осколками прямо в вазочку с конфетами.

Еще одно горькое воспоминание было связано с Джеком. Щенка породы боксер ему подарила знакомая. Заводить собаку Арсений не собирался, но детеныши животных имеют необъяснимую власть над сердцем человека – отказаться у него просто не хватило сил. Он прочитал тогда несколько специальных книг, порасспросил других владельцев боксеров и стал даже лелеять надежду на то, что Джек когда-нибудь получит награду на выставке. Экстерьер требовал, чтоб у щенка были купированы уши. Когда они вернулись от ветеринара, Арсений испытал отчаяние – их обрезали, как будто это была какая-то ткань на платье, прихватив на концах одно к другому нитью. Из обрезанных краев сочилась кровь. Как только наркоз стал отходить, Джек, спотыкаясь, приковылял к нему – человеку, которому доверял. Щенок доставал уши лапой, и нить в конце концов порвалась, еще больше повредив тонкие ткани: теперь они походили на окровавленную бахрому. Арсений испытал тогда стыд: зачем он поступил так с этим маленьким существом, доверчиво ищущем его ладони? Почему он позволил себе так распорядиться его жизнью? Поучаствовать в выставках Джеку так и не пришлось: знакомая, испытывая жизненные трудности, кормила щенка в первые месяцы его жизни плохо, и хрящи не смогли сформироваться должным образом. «Прости, дружище,» – думал Арсений, с сожалением глядя на обвислые уши пса.

Еще было предательство, но сколько бы раз он не возвращался в памяти к той ситуации, неизменно понимал, что повел бы себя точно так же. У отца появилась другая женщина, Арсений узнал об этом и хранил молчание: он не мог даже представить, как расскажет об этом матери и увидит потом боль в ее глазах. Совершенно случайно он встретил любовников в кафе, и отец представил их друг другу: теперь Арсений стал их соучастником. »Согласись, брат, Нина очень красива!»– сказал ему отец, подмигнув, как будто они с ним были из одного теста. Дома все было, как и прежде: родители что-то обсуждали, шутили, и, уходя, отец целовал мать в щеку: »До вечера, милая!». В одно такое обычное утро гнев Арсения нашел выход. Отец, расхаживая по кухне, уже несколько минут, по своему обыкновению, о чем-то рассуждал:

– … как там? Поправьте меня, если ошибусь: »Бойся, чтобы грязь, отскочив от твоих белых одежд, не измарала одежды других »?

На этих словах кофе из кружки Арсения выплеснулся прямо на белую рубашку отца.

Образовалась пауза.

– От твоих не отскочила, – заметил он отцу и ушел из кухни, не извинившись.

В целом жизнь его текла ровно и весьма предсказуемо: бури если и случались, то только в пределах и масштабах его собственного стакана воды.» Бог знает, Арсений, что ты за человек..!» – думал он, глядя на себя в зеркало. Возможно, именно эти ощущения полного безветрия и сонливости и привели в его жизнь девушку с нежным именем Мила, энергичную и непредсказуемую. Она интересовалась и занималась если не всем сразу, то очень многим, презирала любые формальности и ненавидела любую недосказанность. Ему показалось, что вместе с ней в его жизнь ворвались цвет и звук. Они с матерью не могли без смеха вспоминать празднование одного ее дня рождения. Гостей тогда собралось предостаточно. Мила заметила на одной из приглашенных гарнитур с аметистами:

– Аметист строг до жестокости. Дух аметиста – свирепый мужчина в темных одеждах, управляющий бордовым крутящимся шаром. Аметист ничему конкретному человека не учит, а лишь подавляет, внушает страх перед наказанием:» Это не тронь, то – не твое». Бордовый шар, за которым следит аметист, олицетворяет страсти и похоть. Именно от этого грубая энергия аметиста пытается оградить человека, но все тщетно…

Та была замужем за актером местного драмтеатра и повидала всякое, поэтому даже бровью не повела:

– Спасибо за ликбез, дорогая…

Еще ему вспоминался один поздний звонок Милы:

– Арсений, ты только держи себя в руках! Соберись! Я видела на перекрестке белую машину, попавшую в жуткую аварию! Это точно машина твоей матери: марка и номера – все совпадает…

Он снова и снова набирал номер матери, но трубку никто не брал. Ему рисовались картины одна страшнее другой, и подкрался страх, когда, наконец, в трубке раздался ее спокойный голос.

– Мама, как ты? Объясни мне, где ты находишься. Я уже выезжаю!

– Прекрасно. Я в Ярославле, в командировке. Извини, не предупредила… Приезжай, конечно. А как же твои лекции? Мне показалось, или ты действительно взволнован?

Потом снова позвонила Мила:

– Арсюша, у машины номера немножко другие, и марка машины – тоже…

– Цвет-то хоть белый? – устало спросил он.

Иннокентий, единственный, кого он мог бы назвать другом, тогда не удержался:

– Послушай, мы все ждем, когда же ты, наконец, вполне осознаешь ваше с ней несовпадение и скажешь: »Вы – интэрэсная чудачка, но дело , видите ли, в том…»

Арсений же был уверен – со временем она сама заметит, что он для нее скучен и по сравнению с ней бесцветен. Так и вышло. Мила позвонила однажды утром:

– Пожалуйста, молчи! Не говори ни слова, иначе я не найду в себе сил сказать тебе то, что тебя ранит, может быть, даже убьет! Я встретила другого. Если бы ты только знал, какой это человек! Я уверена, если бы ты знал, то порадовался бы за меня!

Из этой обрушившейся на него лавины слов Арсений узнал, что избранник Милы – йог, и они идеально совпадают с ним в области то ли сахасрары, то ли муладхары: он, если честно, ничего тогда не понял, но поверил ей на слово.

Друг, выслушав однажды его размышления «о мире и о себе», сказал:

– Просто живи. Если Планом предусмотрено твое участие в каком-нибудь подвиге – поверь, ты этого не избежишь. К тому же, что мы знаем о подвигах…

С Иннокентием они дружили еще со школы. В студенческие годы, когда все ровесники уже обзавелись подругами, тот как-то поделился с ним своими опасениями:

– Вот только вообрази: знакомимся мы с двумя совершенно очаровательными девушками и спешим представиться: »Иннокентий, Арсений..!» Ты ощущаешь, какой пылью библиотечных фолиантов и мрачностью старинных портьер веет от наших имен?

– А как тебе такой вариант: » Кеша и Арсюша»?

– Еще хуже: как будто речь идет о паре волнистых попугайчиков, или «…и снова двое на манеже!»

Арсений улыбнулся, вспомнив то время. Нужно позвонить Иннокентию Александровичу – осведомиться, как подвигается дело их общей знакомой. Его размышления прервал звонок в дверь. На пороге стояла девочка с розовым рюкзачком в руках, белый кролик-брелок уныло болтался на нем, словно она прибыла сюда прямо с удачной охоты:

– Здравствуйте. Я потеряла ключи, а уже поздно, и я не знаю, что теперь делать. Моя тетя вернется только через несколько дней…

Он вспомнил, что уже видел ее: они жили этажом выше – девочка и красивая зеленоглазая шатенка, которую она назвала сейчас своей тетей.

– Проходи, на улице не останешься. Соседи должны друг другу помогать.

Арсений постучался в дверь одной из комнат:

– Ефросиния Геннадиевна! Вы еще не ложитесь? У нас юная гостья. Уверен, она голодна!

Старушка еще не спала, и увела девочку на кухню, заверив, что от ее сырников еще ни один человек не смог отказаться. Ефросиния Геннадиевна жила у Арсения уже две недели: когда-то она определила часть квартиры племяннику, и теперь пожинала горькие плоды своего чадолюбия. Каждое утро тот выгонял тетушку на улицу, предупредив, чтобы она не смела возвращаться раньше наступления темноты, если не хочет познакомиться с его кулаками. Летом можно было сидеть на лавочках, а вот с наступлением холодов становилось совсем невыносимо, и старушка шла в поликлинику: записывалась на приемы к разным врачам и сидела потом целый день в очередях, ожидая приема, но зато в тепле. То, что ее каждый день можно встретить в поликлинике, заметила работавшая здесь их общая знакомая, и упомянула об этом в разговоре с Арсением. «Брошенные дети и брошенные старики. У первых еще есть ожидание, у вторых – уже лишь ожидание. Одно, вроде, существительное, зато смысл…. Дети – в них, как в семени цветка, скрыта готовая к высвобождению энергия, это для них еще существуют мечты, надежды, возможности. Ожидание стариков – это время, утекающее сквозь пальцы, приближение к порогу, и мечты больше их не посещают, а только лишь воспоминания. Что ждет стариков, одиноких или не сумевших вырастить своих детей хорошими людьми?

Чужие звуки, запахи,

И голоса, и лица…

Их не было в моей

Чарующей весне.

Готов к свиданию, но медлит колесница,

Та, что должна нести к спасительной черте.

В Твоей свято стране,

Где встреча ждет с любовью,

Объятия друзей и радости приют,

Не вспомню больше то,

Что называлось болью,

А только свежесть роз,

Что в том саду растут…»

Это не давало ему покоя. Они решили известить обо всем социальную службу, а Арсений пригласил старушку пожить у него, пока они с Иннокентием найдут способ оградить ее от племянника.

Дамы, помыв посуду, отправились спать, а он решил почитать о жизни остатков врангелевской армии на острове Лемнос, так как задавался иногда вопросом, можно ли говорить о своей любви к Родине, если твоя жизнь и жизнь очарованных подобно тебе своим происхождением и избранностью, была лишь подмножеством во всех смыслах великого множества , но ты единственно это подмножество согласен почитать за Родину, и если ты отказываешься разделить ее судьбу и нести вместе с ней крест, когда она перестает быть для тебя теплым местечком … Не так давно они с Иннокентием участвовали в дискуссии, незаметно переросшей в потасовку. Как раз затрагивалась тема белой эмиграции и эмиграции вообще… Одна бледная дама настаивала: »Вы только вглядитесь в их вдохновенные лица! Эти люди покинули страну, а с ними такой генофонд потерян!» Ей отвечали:» Да лица как лица – разные. Не нужно так закатывать глаза! Грешили эти ваши носители генофонда как те еще вырожденцы, так что пролетариату, как вы его изволили величать, такое и не снилось! Оставшиеся в России победили в страшной войне и подняли страну из руин, а ваш генофонд сидел в это время в странах, наживших на войне немалые капиталы, смакуя свою обиду и драму!» Накал нарастал, кто-то истерично выкрикнул: «О, слышу голоса потомков вертухаев!» Его пока что по-хорошему предупредили:» Да мы еще вашу родословную не проверяли!» Один из участников дискуссии в самый ее разгар незаметно подобрался к Иннокентию и сунул кулаком ему в ухо. Его поймали, и дальше все вышло не совсем интеллигентно… От чтения его оторвал телефонный звонок. Звук его доносился из кухни – девочка забыла телефон на столе. На экране высветилось: »Мама». Арсений решил ответить – за Алису могли волноваться близкие:

– Алло!

В трубке сначала было тихо, а потом раздался растерянный женский голос:

– Вы кто? Где Петя? Откуда у вас…

Звонок оборвался – телефон был разряжен. Арсений почувствовал тревогу: кто такой этот Петя? Женщина была явно напугана, и ее можно понять: кто угодно занервничает, если незнакомый человек отвечает по телефону твоего Пети. Он решил, что не станет дожидаться возвращения тети девочки, а сам рано утром отправится в дачный поселок. Ночью ему снился лагерь на острове Лемнос, где среди белых полотняных конусов жилищ потерянно бродила дама, похожая на фрейлину Гойнинген-Гюне, то и дело нервно интересуясь у кого-то: »А Вы кто?». Потом он увидел, что вместо лица у нее – нежный белый цветок, и, удивившись, хотел до него дотронуться, но лепестки вблизи оказались уже увядшими и обратились от его прикосновения в прах. Прах этот был подхвачен ветром и осыпался на белое полотно шатров, а те вдруг сложились от этого, как карточный домик.