Czytaj książkę: «Под тихое мурчание»
Глава I
Зимняя ночная дорога была прекрасна. Справа и слева – две стремящиеся в черное небо стены покрытых снежными шапками вековых елей, наверху – тонкий, но удивительно яркий молодой месяц в окружении звезд, а впереди, насколько хватает дальнего света фар – прямой путь, уходящий куда-то вдаль и теряющийся в темноте. Лучи фар выхватывали из полуночного мрака все новые деревья и сугробы на обочине, чтобы почти сразу пролететь дальше, оставив их позади, вернув обратно в темноту. А звезды и луна словно примерзли к небесному своду, неизменно оставаясь на своих местах – и можно было не сомневаться, что они так и будут гореть в черном небе, куда бы ни свернула дорога, в какую бы сторону ни занесло мчащуюся по ней машину… На эту картину можно было бы часами медитировать… если бы это была видеозапись, которой любуешься, сидя у себя дома, в теплой комнате и мягком кресле.
А вот с водительского места огромной грузовой фуры, в которой барахлила печь и которую, несмотря на ее немалый вес, то и дело встряхивало на каждой неровности, вся эта сказочная красота воспринималась несколько иначе. Особенно, если помнить, что до теплой комнаты и мягкого кресла – а лучше кровати с парой толстых одеял – оставалось не меньше суток пути. Но об этом сидевший за рулем фуры Егор Грушев как раз старался не думать. От одной мысли о том, что ему еще много часов надо ехать по этой однообразной скользкой дороге, глядя на давно надоевшие елки в снегу и еще более надоевшие звезды, у него начинали закрываться глаза, а прямая белая лента дороги превращалась в бесформенное расплывчатое пятно.
Это уже случилось пару раз, но Егор, к счастью, сумел вовремя встряхнуться и отогнать сонливость. Все-таки опыт, полученный за пять лет работы дальнобойщиком, не пропьешь. Привычка следить за своим состоянием и трясти головой, почувствовав первое, самое легкое приближение сна, даже если рядом сидит напарник, выработалась у Грушева еще в первые месяцы. Правда, с тех пор он никогда не садился за руль настолько уставшим и не соглашался на такой длинный путь в одиночестве и без остановок на отдых.
Водитель недовольно скривился. Ему и вчера не стоило соглашаться на эту поездку. Сразу ведь засомневался, что это вообще возможно – доехать до этой дыры из Красноярска меньше чем за полтора дня! Но Серегин из кожи вон лез, чтобы уговорить его: важный заказ, оплата в три раза больше обычных расценок, плюс надбавка за срочность, плюс связи на будущее с крутой фирмой… А Егору и самому очень бы не помешали лишние деньги, включая эту самую надбавку за срочность. Хотелось и в отпуск впервые за эти пять лет съездить, и дубленку себе приличную купить, чтобы и не мерзнуть в поездках, и люди в цивилизованных местах не шарахались…
Уходящая вперед белая лента дороги стала вдруг словно бы загибаться вверх, нацелившись в черное небо, как половина разведенного моста в Петербурге. Грушев был там в прошлом году, летом, и специально пошел гулять в центр, чтобы посмотреть на такие мосты… Красиво там было, он даже жалел, что на следующий день надо уезжать…
На мгновение Егору показалось, что в темноте над дорогой начали проступать очертания берега Невы с петропавловским шпилем, куполом Исаакия и другими петербургскими зданиями. А потом он вдруг обнаружил, что прямо ему в лицо несется обмотанный толстой цветной проволокой руль, и резко откинулся назад.
Черт! Все-таки заснул! И проспал, кажется, не так уж мало, несколько минут, как минимум. Потому что если с правой стороны от дороги по-прежнему возвышалась стена заснеженного леса, то слева теперь был полого уходящий вниз склон горы, до которого, если верить карте, еще недавно оставалось десять километров. Повезло ему, ничего не скажешь… Была бы дорога не такой прямой, была бы машина не так хорошо сбалансирована – катился бы он сейчас по этому склону, не понимая, что происходит! А может, уже и не катился бы, а возносился на небеса…
Брр! Егор яростно замотал головой, отгоняя одолевавший его сон. Может, стоит остановиться, вылезти из фуры и умыться снегом, чтобы освежиться? Но это значило открыть дверь и впустить в кабину пятидесятиградусный мороз, растеряв сохранившееся в ней тепло. А нагреваться обратно воздух внутри будет потом долго – печка в машине начала барахлить еще до того, как Грушев выехал из Красноярска, а сейчас, похоже, и вовсе была на последнем издыхании. Могла, пожалуй, и совсем отключиться, пришло внезапно в голову водителю, и он окончательно отказался от идеи окунуться лицом в снег. Лучше он будет громко говорить вслух или петь – тогда точно и не заснет, и не замерзнет!
– Больше я ни за что не соглашусь ехать один, зимой, с неисправной печкой и на такое большое расстояние, даже если ты, многоуважаемый партнер, будешь меня на коленях об этом умолять и даже если тебе пообещают за это триста процентов прибыли! И вообще, с чего вдруг какому-то крошечному городку так срочно потребовалась целая фура кормов для животных? И какие в этой дыре могут быть «выгодные связи для бизнеса»? – громко сказал молодой человек. Он был один на темной пустынной дороге, на многие километры вокруг него не было ни одной живой души – не было вообще ничего, кроме заваленного сугробами леса – и этот монолог, как ему показалось, прозвучал очень грозно и монументально. Наверное, ему следовало добавить к первому обещанию еще пару таких же громких и патетичных, но он не сумел придумать ничего подходящего. Все остальное он в своей жизни делал правильно – ну, или ему так казалось…
Не найдя нужных слов для пафосных сентенций, Егор решил что-нибудь спеть, и следующие сорок минут кабина его фуры оглашалась крайне фальшивым исполнением всевозможной попсы. Молодой человек продолжал бы петь и дальше, но обнаружил, что больше не помнит ни одной песни – разве что обрывки отдельных куплетов, которые он слишком редко слышал по радио, чтобы запомнить. Некоторое время Грушев ехал в тишине, но теперь, после того, как он столько времени шумел, эта тишина стала какой-то особенно убаюкивающей. Да еще дорога как будто бы стала ровнее, и машина больше не тряслась на ухабах, а лишь плавно покачивалась, создавая ощущение, что Егор не то едет в поезде, не то вовсе качается в колыбели. Надо было снова встряхнуться, вспомнить еще какую-нибудь песню или начать исполнять только что спетое по второму кругу. И дальнобойщик уже собрался снова еще раз затянуть одну из спетых песен, когда освещенная фарами часть дороги перед его глазами начала уменьшаться – словно у фар, как у глаз, были веки, которые теперь медленно закрывались…
Грушев все-таки сумел не провалиться в сон полностью. За мгновение до того, как узкая щелка света, в которую превратилась освещенная часть дороги, схлопнулась окончательно, он заставил себя вернуться в реальность, резко взмахнул головой и еще крепче вцепился в руль, собираясь, если понадобиться, вернуть машину на середину дороги. И он наверняка сумел бы это сделать, если бы опомнился на долю секунды раньше. Если бы сжал руль в руках, когда фура была еще на дороге, а не съехала на обочину и не начала заваливаться набок над уходящим вниз горным склоном.
Но ему не хватило этой доли секунды, и дальше он цеплялся за руль уже только для того, чтобы не болтаться по кабине в разные стороны, пока машина катилась по склону, подминая под себя маленькие елки и подскакивая на попадавшихся ей на пути пнях. Белый склон перед его глазами то взлетал вверх, меняясь местами с черным небом, то снова оказывался внизу, и Егору показалось, что это длилось долгие часы, что его фура прокатилась кувырком несколько километров, прежде чем остановилась, налетев на более старое и крепкое дерево, не сломавшееся под ее тяжестью.
Выпуклый нарост на стволе этого дерева впечатался в боковое стекло, и оно разлетелось тысячами крошечных осколков. Егор зажмурился, когда эти кусочки стекла брызнули ему в лицо, и успел с удивлением подумать, что пока машина скатывалась по склону, стекла во всех окнах умудрились уцелеть. А потом на него навалилась сильнейшая боль, и открыть глаза он уже не смог…
…В первый раз он пришел в себя быстро – воздух в кабине еще не успел полностью остыть и был достаточно теплым. Еще не до конца понимая, где он и что произошло, молодой человек попытался сделать вдох – и не удержался от стона, тут же перешедшего в болезненный вопль. В грудь ему словно вонзилось копье – или еще что-то не менее острое и смертоносное. Егор сжал зубы и заставил себя шевельнуть правой рукой, а потом начал осторожно ощупывать себя ею. Крови как будто бы нигде не было, но каждый вздох все равно давался ему с огромным трудом. Можно было не сомневаться, что пока он перекатывался по склону вместе с фурой, ему переломало несколько ребер. Хотя в остальном он, кажется, был цел…
Нервно трясущаяся рука наткнулась на что-то твердое и машинально сжала этот предмет в ладони. Мобильник! Грушев снова едва не задохнулся и вскрикнул от боли, но к нему начала возвращаться способность спокойно и здраво рассуждать. Ему надо срочно вызвать помощь. В кабине разбито окно, и уже через несколько минут в ней будет стоять такой же мороз, как и снаружи. Впрочем, нет – печка, кажется, все еще работает… Она будет поддерживать в кабине чуть более высокую температуру, и хотя надолго ее не хватит, у него все же есть шанс дождаться спасателей. Если он позвонит им прямо сейчас.
Управляться с телефоном одной правой рукой было непросто, но о том, чтобы приподняться и высвободить из-под себя левую, Егор боялся даже подумать – это вызвало бы новый приступ боли и, чего доброго, лишило бы его сознания. Он открыл вкладку с набором номера, собираясь позвонить в службу спасения, но один из его пальцев нажал на последний из набранных номеров, и Грушев увидел, как на дисплее высветилось имя его напарника. «Оно и к лучшему, Илья сразу поймет, что случилось, и сам спасателей вызовет!» – обрадовался Егор и прижал телефон к уху.
– Да? – послышался в трубке после нескольких гудков сонный голос.
– Илюха, это я! – крикнул Грушев и охнул, почувствовав, как в груди у него снова зашевелилось сломанное ребро. – Я попал в аварию, мне нужна помощь! Слетел с дороги, – он едва удержался, чтобы не добавить к своим словам пару крепких выражений, побоявшись потратить на ругань драгоценные секунды. – До Туруханска примерно семьдесят километров… нет, меньше, было семьдесят, когда я еще ехал… Шестьдесят с чем-то, я думаю. Звони в МЧС, они мой сотовый засекут!
– Черт, как тебя угораздило?! – ахнул на другом конце линии его друг. – Сейчас вызову, конечно… А машина в каком состоянии?
– Не знаю, она скатилась с горы, и я не смогу из нее вылезти. И окно у меня разбито, так что давай быстрее! – крикнул Грушев, мысленно обругав партнера не самыми лестными словами. О машине он мог бы побеспокоиться и позже, когда Егор будет в безопасности!
– Ты сильно пострадал? – продолжал, тем временем, допытываться Серегин.
– Тоже точно не знаю. Ребра явно сломаны, насчет остального не уверен, – проворчал водитель.
– И ты не можешь выбраться из фуры?
– Даже если бы и мог, не стал бы! В ней чуть теплее! Но это ненадолго, так что давай звони. У меня телефон от холода может сдохнуть!
В трубке на мгновение повисла тишина, и Егор испугался, что она уже отключилась или что их с Ильей разговор прервался из-за каких-нибудь неполадок.
– Эй, ты меня слышишь? – позвал он и услышал в ответ тяжелый вздох.
– Да-да, слышу, конечно, – как-то очень медленно, как будто бы специально стараясь потянуть время, отозвался Серегин. – Сейчас я позвоню спасателям, не волнуйся. Главное, не вылезай из машины, даже если сможешь…
Что-то в его голосе было не так. И Егор вдруг понял, что именно. Таким тоном, слегка растягивая слова, его напарничек всегда говорил с теми клиентами, которых он обманывал – ну, точнее, не договаривал им всей правды. Например, когда уверял их, что груз непременно будет доставлен через два дня, как они требовали, хотя на самом деле поездка в их город заняла бы не меньше трех суток. Или когда после того, как клиенты ругались из-за опоздания, обещал им, что шофер, не доехавший до них в срок, обязательно будет наказан.
Вот только общаясь с Грушевым, Илья никогда раньше в такой манере не разговаривал.
– Илюха, твою мать, в чем дело?! – крикнул Егор. – Чего ты недоговариваешь?! Я же вижу…
– Да о чем ты? – все тем же вялым голосом возразил ему Серегин. – Успокойся, сейчас я тебе вызову МЧС, не паникуй так…
Но Грушев уже знал, что никого вызывать его напарник не собирается – все его обострившиеся в момент опасности чувства, казалось, кричали об этом. Илья тянул время, дожидаясь, пока мобильник его застрявшего посреди зимней тайги коллеги окончательно разрядится или замерзнет, чтобы из него точно нельзя было никому больше позвонить.
– Ответь, черт тебя побери! Что я тебе сделал?! – рявкнул Егор и, услышав в ответ очередной тяжелый вздох, все-таки разразился руганью.
Какой-то негромкий звук в трубке – то ли новый вздох, то ли слабый смешок – заставил его замолчать.
– Мне жаль, – сказал Серегин. – Ничего личного, Егор, но… Я был бы полным дураком, если бы упустил такой шанс.
– Какой еще шанс?! – закричал Грушев, уже догадываясь, что услышит в ответ, но отказываясь поверить в это и убеждая себя, что он не так понял своего товарища, что его подозрительность была излишней и что сейчас тот все-таки скажет ему держаться и пришлет к нему спасателей.
– Шанс стать единственным владельцем нашей фирмы, – уничтожил его последнюю надежду Илья. – Ты бы на моем месте тоже не удержался.
– Что?! Илюха! – рявкнул все еще не верящий до конца в происходящее Грушев. – Я ведь выберусь отсюда! Все равно выберусь – и тогда тебе не жить!!! Ты понимаешь, что я этого так не оставлю?!
– Мне жаль, – повторил его напарник, и в трубке снова наступила тишина. Теперь уже навсегда.
Егор посмотрел на экран и в очередной раз застонал – от досады и от злости на самого себя. Телефон отключился, и сколько дальнобойщик ни нажимал на кнопку включения, не реагировал на это. Потому что в кабине уже было слишком холодно – Егор заметил бы это раньше, если бы не был так поглощен разговором с Ильей. Фура остывала гораздо быстрее, чем он думал – скорее всего, потому что печка все-таки перестала работать, окончательно сломавшись во время аварии.
Следующие несколько минут Грушев пытался «воскресить» свой мобильник. Он дышал на него, как на умирающее живое существо, он прижимал его одной стороной к щеке, закрывая другую ладонью, он засовывал его за пазуху, он пытался протянуть руку с ним как можно ближе к остывающей печке – все было бесполезно. Может быть, дело было не только в холоде, может быть, в телефоне еще и разрядился аккумулятор? Егору казалось, что когда он звонил, заряд был еще достаточно большим, но он мог и ошибаться. Да и не все ли равно теперь? Заставить мобильник снова заработать он не мог в любом случае.
Почему он не сбросил звонок Илье, когда увидел, что телефон начал набирать его номер? Почему не бросил трубку сразу же, как понял, что напарник врет, или хотя бы после того, как услышал слова «Мне жаль»? Почему потратил кучу времени на пустые угрозы, которые все равно не сможет выполнить?! Соображай он быстрее – и у него был бы шанс дозвониться спасателям! Егор выронил бесполезный мобильник и тихо заскулил. Пальцы его правой руки онемели от холода, и он почти не чувствовал их, но даже не пытался сунуть руку за пазуху или еще как-то согреть ее – все его мысли занимал теперь один-единственный вопрос: почему он сделал такую огромную глупость?!
А потом он особенно громко всхлипнул, резко вздохнул – и усилившаяся боль в сломанных ребрах отрезвила его. Молодой человек огляделся, увидел, что фары его машины погасли и вокруг теперь царит почти полная темнота, и попытался дышать медленно и неглубоко, чтобы боль не отвлекала его от попыток найти выход из ситуации. О том, что выхода из нее, скорее всего, не было, он в тот момент старался не думать.
Оставаться в машине смысла не было – в ней уже стоял точно такой же холод, как и снаружи. Надо было выбраться из нее и попробовать дойти до дороги. А потом надеяться, что именно в этот момент или хотя бы чуть позже по ней проедет еще один автомобиль. Проезжал же там совсем недавно сам Егор, так почему бы еще кому-нибудь тоже не понадобилось зачем-нибудь отправиться этой ночью в Туруханск? Да, вероятность этого стремилась к нулю, но могло же ему хоть в чем-то сегодня повезти!
Именно эта мысль занимала почти все его сознание, когда он выбирался из кабины на заваленный глубокими сугробами склон – мысль о том, что после всего случившегося ему должно повезти хотя бы в одном. Хотя бы в том, чтобы он смог добраться до шоссе и чтобы к этому моменту там оказалась какая-нибудь машина.
С этой мыслью Грушев, вскрикивая при каждом движении, искал завалившиеся под сиденье перчатки, выбивал треснувшее, но не сразу поддавшееся его ударам лобовое стекло и, опираясь на руль, выползал в открывшуюся перед ним дыру с острыми краями. С этой же мыслью он брел потом вверх по склону, к невидимой дороге, то и дело спотыкаясь и вставая на четвереньки, после чего цеплялся за примятые фурой маленькие елочки и заставлял себя снова выпрямиться и идти дальше. И с нею же он, уже не чувствуя ни рук, ни ног и вообще непонятно каким чудом продолжая идти, дотащился до ровной земли, увидел освещенную лунным светом дорогу и, сделав еще пару шагов, на мгновение замер, не веря, что ему удалось сделать невозможное.
Через секунду он сделал еще один шаг к дороге, и внезапно мир вокруг него завертелся с бешеной скоростью. Пышный сугроб на обочине рванулся к нему навстречу, и его последняя мысль была о том, что ему все-таки не повезло. Над дорогой стояла полная, звенящая тишина, не нарушаемая ни единым звуком – в том числе и звуком мотора приближающейся машины. В ближайшие минуты мимо него никто бы не проехал – если какой-нибудь автомобиль и мчался сейчас по ночной трассе, он был слишком далеко от Егора и к тому времени, как машина доехала бы до него, помощь ему была бы уже не нужна.
Глава II
Вокруг Егора творилось что-то странное… Он не знал, видит ли происходящее во сне, или это галлюцинации, возникающие в его замерзающем мозгу, или рядом с ним действительно находятся какие-то невидимые в темноте необычные существа. В какой-то момент он приоткрыл глаза, и ему показалось, что где-то вдалеке мерцают маленькие светло-зеленые огоньки. Потом они как будто бы стали ближе, и молодой человек даже заметил, что все огоньки держатся парами, словно чьи-то светящиеся глаза. «Волки за мной пришли… Или рыси…» – успел подумать Грушев, прежде чем мир вокруг него опять погрузился в черную ледяную пустоту.
Потом он еще раз вернулся в реальность и с удивлением почувствовал, что ему словно бы стало не так холодно. Где-то совсем на периферии сознания мелькнула мысль, что он уже начал окончательно замерзать, и именно поэтому ощущает тепло, и Егор попытался пошевелиться, чтобы полностью прийти в себя и попробовать хоть как-то согреться. Но ему не удалось шевельнуть даже пальцем. Руки и ноги не слушались, глаза не открывались, и он мог только прислушиваться к окружающей его тишине, тщетно пытаясь уловить хоть какой-то звук. Но вокруг стало, кажется, еще тише, чем раньше – даже шум ветра в верхушках елок теперь не был слышен. А тепло, между тем, ощущалось все сильнее, причем оно почему-то охватывало дальнобойщика не со всех сторон, как, по идее, должно было ему казаться, а только спереди, сзади и сверху. Тот бок, на которой он лежал, оставался онемевшим от холода, идущего от заледеневшей земли, словно Егора накрыли каким-то большим теплым одеялом. Он собрался было удивиться этой странности, но внезапно снова начал куда-то «уплывать», постепенно переставая чувствовать и тепло, и идущий снизу холод.
В третий раз он очнулся, потому что ему стало трудно дышать. Что-то мягкое и теплое прижималось к его лицу, щекотало ему нос и не давало как следует вдохнуть ледяной воздух, так что он опять попытался открыть глаза, чтобы понять, что это. Новая попытка оказалась частично удачной – Егор сумел приподнять веки, но ничего толком не увидел. Лишь почувствовал, что к его лицу прижимается какой-то огромный мохнатый ком, что-то вроде куска меха, и тут же снова закрыл глаза, чтобы в них не попал пух с этого странного предмета. Ему было все так же холодно снизу и тепло со всех остальных сторон, а кроме того, теперь вместе с теплом он чувствовал какую-то легкую, почти незаметную вибрацию. Причем эта вибрация очень напоминала ему какое-то другое ощущение, давно забытое, и он даже попытался вспомнить, что же это такое, но его мысли опять начали путаться, и вскоре он вновь отключился от реальности.
Дальше он еще несколько раз то приходил в себя и чувствовал, как замерзает его левый бок и как в лицо ему тычется что-то пушистое, то проваливался в сон, и зимняя ночь на дороге сменялась красочными видениями каких-то экзотических южных стран с ярким солнцем, зеленью и жарой. Хотя Егор не был уверен, что зимний лес и холодная дорога тоже не были сном – слишком уж необычно он чувствовал себя, когда, как ему думалось, просыпался на краю этой дороги.
В какой-то момент он снова стал слышать звуки – тихие, еле ощутимые шорохи, чуть более громкое, но все равно едва слышное постукивание, похожее на чьи-то очень легкие шаги, и скрип смерзшегося снега, словно по нему и правда кто-то шел. На какое-то мгновение у Егора появилась надежда, что его все-таки нашли и что к нему приближаются какие-то люди, но «шаги» не становились громче, и он отогнал эту последнюю радостную мысль. К нему никто не шел, на дороге никого больше не было, и в лесу по-прежнему стояла мертвая тишина, а звуки, которые он слышал, создавали косточки в его ушах – он уже так сильно замерз, что они начали деформироваться, а то и вовсе трескаться от холода. Если бы даже его теперь нашли, спасти его, скорее всего, уже было бы невозможно.
С этой мыслью Грушев приготовился снова провалиться в беспамятство, надеясь, что больше он уже не очнется, но внезапно шорохи рядом с ним стихли, и вместо них послышалось более громкое и совершенно неожиданное фырканье. Оно тоже показалось Егору отдаленно знакомым, и он собрал все оставшиеся силы, чтобы еще раз, теперь уже точно последний, открыть глаза. Меховое нечто, лежавшее раньше рядом с его лицом, немного отодвинулось в сторону, и молодой человек смог увидеть кусочек белой дороги, залитой лунным светом, и такой же небольшой кусочек черного леса за ней. А еще сбоку виднелась какая-то мутная, расплывчатая тень, и он, как мог, скосил глаза в эту сторону, чтобы рассмотреть ее получше…
Тень оказалась огромным, как разбившаяся фура Егора, мохнатым силуэтом какого-то зверя. Было слишком темно, чтобы можно было понять, что это за животное, или даже просто увидеть, как оно выглядит – Грушев заметил лишь, что оно было очень пушистым и что у него были мощные толстые лапы.
А еще у этого зверя были огромные и горящие ярким изумрудным огнем глаза – они внезапно вспыхнули на фоне его лохматой головы, словно два зеленых сигнала светофора, и это было последним, что увидел Егор в ту бесконечно долгую зимнюю ночь.
…Дальше в его памяти сохранилось еще несколько совсем отрывочных фрагментов. Сначала он почувствовал, что согревавшие его существа исчезли, и снова погрузился в ледяную тьму. Потом ему показалось, что его куда-то тащат, волокут по снежному насту, и неровности дороги больно задевают его спину – он открыл глаза, увидел над собой черное звездное небо и убегающие назад верхушки елей, и снова отключился. На этот раз, по всей видимости, надолго, потому что когда его глаза открылись в следующий раз, вокруг стало светлее и он «ехал» не по дороге, а по узкой тропинке среди деревьев, время от времени натыкаясь на их стволы. Где-то сбоку, на периферии зрения Грушева, мелькнули, как ему показалось, какие-то сероватые тени – они скользили по снегу, обегая с разных сторон деревья, и то обгоняли его, то слегка отставали. Молодой человек попытался скосить глаза, чтобы рассмотреть их получше и понять, что это – но даже это крошечное усилие оказалось для него слишком тяжелым, и он опять погрузился в полную темноту.
Следующее пробуждение… Вокруг опять было темно, но медленно убивавший Егора мороз исчез – теперь ему стало не просто тепло, а даже жарко. И лежал он теперь на чем-то мягком, да к тому же, вроде бы был переодет в какую-то приятную на ощупь одежду. Пошевелиться дальнобойщику, как и прежде, не удалось, но он смог посмотреть по сторонам и увидел в нескольких шагах от себя уже знакомые светящиеся зеленым огоньки, разбитые на пары. Одна такая пара горела где-то внизу, еще две – повыше, а еще одну Егор заметил прямо над собой. Он хотел присмотреться к этим огонькам, так похожим на чьи-то глаза, получше, и ему даже показалось, что он видит не только их, но и очертания двери и какой-то мебели, но внезапно ему непреодолимо захотелось спать, и его собственные глаза закрылись.
Спустя еще какое-то время Грушев не то чтобы полностью проснулся, но стал слышать сквозь сон чей-то шепот. Поначалу он не мог разобрать ни слова, но по интонации понял, что шепчутся два человека и что они яростно о чем-то спорят.
– Я вообще сначала подумал, что Гладислав опять с какой-то лесной гадостью играл, как с мышью, и эту гадость в дом притащил! – шептал один из спорщиков. – Хотел его прогнать обратно в лес!
– И каково бы тебе потом было, если бы ты узнал, что прогнал его в лес вместе с человеком?! – так же шепотом огрызался второй, и Егору почему-то показалось, что это была женщина, хотя он не смог бы объяснить, с чего это взял.
– А каково тебе теперь, когда к нам попал посторонний?! Ты за кого больше беспокоишься – за чужого человека или за всех нас?
– Он не чужой, он такой же, как я, вообще-то! И он ничего не видел – в отключке был.
– Откуда тебе знать, был он в отключке все время или хотя бы разок в себя пришел?
– Да хоть бы и пришел! Решит, что ему все привиделось. И мы ему скажем, что это галлюцинации были – при замерзании такое запросто может быть.
– А если не поверит? Если уедет от нас и всем все расскажет?! Если после всего этого его способности сами собой проснутся?!
– Да прекрати ты паниковать, дай ему сперва вообще оклематься! Еще не факт, вообще-то, что он хоть что-то кому-то рассказать сможет…
Егор к тому времени уже достаточно пришел в сознание, чтобы догадаться, о ком идет речь, но когда дальнобойщик попытался открыть глаза и позвать спорщиков, ему стало ясно, что на это он по-прежнему не способен. Одеяло, которым он был накрыт, оказалось слишком тяжелым, а кроме того, сверху на нем как будто бы лежало что-то еще – какие-то небольшие, но тоже довольно увесистые теплые предметы… Или это были живые существа? Исходящее от них тепло, приятная тяжесть и что-то вроде легкой вибрации снова вызвали у него какие-то смутные воспоминания о чем-то очень далеком, оставшемся глубоко в прошлом. Мысль о том, что надо бы все-таки понять, что же они ему напоминают, отвлекла Грушева от услышанного разговора, и он переключился на какие-то детские воспоминания и вскоре снова начал проваливаться в сон.
И снова он открыл глаза, лежа все в том же положении, укутанный во что-то теплое и полностью расслабленный. Но теперь кое-что изменилось – вокруг стало светлее, и молодой человек увидел, что находится в какой-то маленькой комнатушке, все стены которой были увешаны узорчатыми коврами. Закрытая дверь находилась справа – там же, где ему привиделись ее очертания ночью, а впереди, откуда раньше на него смотрели из темноты зеленые светящиеся глаза, стоял высокий старинный шкаф. На шкафу, правда, никого, кто мог бы обладать такими глазами, не было – там только лежали какие-то коробки и стояла большая корзина. Окон Егор не увидел, но тусклый свет падал в комнату откуда-то сзади, так что, скорее всего, окошко, закрытое шторой, находилось именно там.
Молодой человек попробовал пошевелиться и почувствовал, что на его одеяле по-прежнему что-то лежит. Точнее, не что-то, а кто-то, понял он в следующий момент, когда этот тяжелый предмет внезапно зашевелился и словно бы стал устраиваться на нем поудобнее. Грушев с трудом приподнял голову и увидел, наконец, одного из тех, кто, судя по сохранившимся у него воспоминаниям, составлял ему компанию последние несколько часов. На одеяле лежал крупный дымчато-серый и невероятно пушистый кот, похожий на меховой шар, из которого торчал длинный и толстый, тоже почти шарообразный хвост.
Голова у кота, впрочем, как выяснилось спустя еще мгновение, тоже имелась. Почувствовав, что лежащий на кровати человек зашевелился, пушистый зверь тоже приподнялся на лапах, открыл полную острых зубов пасть и угрожающе зашипел на него. Два зеленых глаза блеснули яркими искрами.
От неожиданности Грушев откинулся обратно на подушку, и дымчатый кот тоже сразу успокоился, снова свернулся клубком и одобряюще замурлыкал. Словно именно этого и добивался – чтобы человек, которого он согревал своим теплом, остался в постели и не двигался. Хотя Егору и не хотелось вылезать из-под теплого одеяла – узнать, куда он попал, можно было и позже, да к тому же, кот так приятно, так убаюкивающе мурчал… Только теперь дальнобойщику стало ясно, что за вибрацию он чувствовал ночью, в те короткие периоды, когда приходил в себя – это как раз и было кошачье мурлыканье. Очень давно, в детстве, у них дома жила кошка, и она тоже любила спать у него под боком, не переставая мурчать всю ночь. Но она была очень старой, и после того, как ее не стало, родители Егора не захотели больше заводить ни кошек, ни другую живность, так что он успел основательно подзабыть, как ощущается мурчание этих животных…
Грушева опять потянуло в сон, но теперь он, похоже, был уже не таким слабым, так что смог заставить себя не отключаться и попробовал рассмотреть еще что-нибудь в комнате. С того места, где он лежал, было видно не так уж много, но его внимание привлекло какое-то светлое пятно возле стены, и молодой человек попробовал приглядеться к нему повнимательнее. И словно в ответ на его мысли, это пятно зашевелилось и, отделившись от стены, стало приближаться к его кровати.
Это был еще один кот, а может, кошка – белоснежная, такая же пушистая, как ее лежащий на одеяле серый собрат, со светящимися бледно-голубым светом глазами и роскошным, похожим на меховое опахало хвостом. Ее мягкие лапы бесшумно ступали по расстеленному на полу мохнатому ковру, и если бы Егор смотрел в тот момент в другую сторону, он бы ни за что не заметил движения в комнате. А вот серый хищник, дремавший у него под боком, каким-то невероятным образом уловил шаги белой кошки, и как оказалось спустя мгновение, ему это не понравилось.
