Czytaj książkę: «Аналогичный мир. Том второй. Прах и пепел», strona 81

– Пожалуйста, когда устроитесь стационарно, позаботьтесь об этом, – и по-русски: – У вас очень хороший мальчик.

И он невольно расплылся в улыбке. И у него самого тоже всё с психологом прошло благополучно. А тестирование… картинки, таблицы, тесты… И ни одного страшного вопроса пока не было. Если и дальше будет не хуже… Тим составил грязную посуду на транспортёр у стены и поспешил к выходу. Уже вторая смена подваливает.

Выскочив из столовой, Дим огляделся и, на бегу натягивая и застёгивая пальто, побежал к корпусу, который все называли «лечебным бараком» или лазаретом. Ага, успел. Пока ещё все едят, он найдёт ту тётю-майора и поговорит с ней. Так-то они с Катькой всё решили, но вот есть одна закавыка…

За спиной сержанта из комендантской роты Дим проскользнул в дверь и побежал в знакомый кабинет. Осторожно тронул дверь. Она поддалась, и Дим решительно, но не резко приоткрыл её.

Лидия Ночкина сидела за своим столом, разбирая и готовя к приёму опросные листы, когда её отвлёк звук открывающейся двери. Кто это? До приёма ещё… И удивлённо подняла брови, увидев круглую лукавую мордашку. Дмитрий Чернов? Да, это он. Что-то случилось?

– Здрасьте, – весело поздоровался Дим и неожиданно для самого себя выпалил по-английски: – Смею ли я просить леди уделить мне немного благосклонного внимания?

– Здравствуй, Дима, – так же весело ответила по-русски Ночкина. – Как ты красиво сказал. Конечно уделю. Заходи.

Дим зашёл, расстегнул пальто. В тот раз пальто оставалось у отца в коридоре, а куда его сегодня девать? И Дим решил не раздеваться.

– Положи на стул, – сказала Ночкина.

Дим кивнул, снял и положил пальто на стул у двери и сел к столу, где сидел и в прошлый раз.

– У меня вот что, – деловито начал Дим, не дожидаясь вопросов. – Вот мертвяки когда приходят? Когда они обижаются на что или как? – мертвяка он называл по-английски.

Такого вопроса Ночкина никак не ожидала. Она, конечно, знала о суевериях, бытующих среди бывших рабов, слышала и о мертвяках, но впервые её спросили об этом.

– Даже не знаю, что тебе сказать, Дима, – растерянно ответила Ночкина. – А…а папа что говорит?

– Он про мертвяков говорить не любит, – вздохнул Дим. – А мне знать надо.

– Зачем?

– Ну… ну, кому нужно, чтоб мертвяки ходили? Я не боюсь, конечно, а другие? Катька, вон, боится. И вот я думаю… Вот если человека сжечь, ну, сгорит он, это ж навсегда уже, да?

– Да, – медленно кивнула Ночкина. – Это навсегда, навечно.

– Ну вот. Так если она там, ну, где все с Горелого Поля, а я себе другую… мамку найду, она ж не обидится? Не придёт мертвяком?

– Нет, Дима, – уже всё поняв, серьёзно ответила Ночкина. – Если тебе будет хорошо, мама будет только рада.

– Правда? – обрадовался Дим и стал сползать со стула. – Ну, я тогда побежал. Спасибо большое.

– Пожалуйста, Дима. Будут ещё вопросы, – улыбнулась Ночкина, – заходи. Да, а папа знает?

– Про новую мамку? – уточнил Дим. – Не, я, когда всё улажу, тогда и скажу. Полдела не показывают. Да и спрашивал я его. Ну, про мамку. Он не помнит её, – Дим уже взял своё пальто, но вернулся к столу. – Он ничего не помнит. Ни мамки, ни бабы, ни дома. Но это ж ничего?

– Ничего, – согласилась Ночкина. – Но ты скажи отцу. Пусть он… завтра зайдёт ко мне. Тоже вот так, с утра.

– Ага, скажу. До свидания.

Когда за Димом закрылась дверь, Ночкина почувствовала себя обессиленной: так её вымотал этот короткий разговор. Но надо собраться. Впереди полный приёмный день. И таких рассказов – и пострашнее, и с более тяжёлыми последствиями – будет ещё много. Так что… к бою, майор, твоя война продолжается.

Полностью удовлетворённый разговором, Дим побежал на поиски Катьки. Так, она говорила, что её мамка стирать будет, это к прачечной надо, ага, вон она.

Катя стояла возле большого куста, перебирая ветки и шёпотом разговаривая с ними. Дим подбежал к ней.

– Ну, поговорила?

– Ага, – шёпотом ответила Катя.

– Ну и что?

Катя вздохнула.

– Она то плачет, то смеётся.

– Сердится?

– Не-а. А… твой папка где?

– На тестирование пошёл, – Дим строго посмотрел на Катю. – Сегодня и поговорим с ними. Тянуть нечего. А то разошлют нас.

Катя кивнула, с надеждой глядя на Дима.

– Только ты говорить будешь, ладно?

– Конечно, я, ты только стой рядом и без команды не реви.

– Не буду, – пообещала Катя. – Вон, смотри, там мама. Видишь?

Зина всегда старалась в прачечной занять место у окна. Чтобы видеть Катю. Сегодня получилось очень удачно. Ей только голову поднять, и вот двор, кусты, Катя… А кто это с ней? Зина встревоженно вгляделась и облегчённо перевела дыхание. Димка. Хороший мальчик. Никогда Катю не обижает. И вежливый. Вон Катя ему на окно показывает. Заулыбались оба, руками машут. Зина с улыбкой кивнула им и помахала мокрой рукой.

– Что? – спросила стиравшая рядом Горячиха. – Никак опять твоя с кавалером?

– Ну, ты уж скажешь, – возразила Зина.

– А что? Неправда, что ли?

– Да уж, – поддержала Горячиху с конца их ряда Нинка. – Ты, конечно, Зина, присматривай. Испортят девчонку – поздно будет.

– Да он ребёнок ещё, – отмахнулась Зина.

– Ну да, – засмеялась с другого конца Томка. – Кто в сорок телок, а кто и в десять бычок.

– Да ну вас! – Зина перевалила бельё в ведро. – Пойду прополощу. Места не занимайте, у меня вон ещё.

– Иди-иди, – кивнула Горячиха. – Пригляжу.

Полоскали в соседней комнате в желобах с проточной водой. Здесь было посвободнее. Бабья болтовня не трогала Зину. Бабам лишь бы языки почесать, а обо что… Ну, так у всех одно на уме. Да и безобидно. По сравнению с тем, что было. Чего и сколько она про Катю не наслушалась. И жидовка, и цыганка… Только что черномазой не обзывали. А так… нет, здесь… да здесь, как в раю. Всех цветов полно, вот языки-то и прикусили. Говорят, в России строго с этим, вот и боятся за визу. Хоть и Центральный, а всё равно. Болтали, что некоторых аж с поезда уже на границе снимали. Так что… пусть себе болтают. Это всё пустяки. И зря они на Диму так.

Зина улыбнулась. Все уши ей Катя прожужжала. Про Димку и его папку. Димкиного отца она видела. Высокий плечистый негр в кожаной куртке. Всегда серьёзный, озабоченный. Ну да, тоже несладко мужику приходится. Одному, с ребёнком на руках… и гордый, всё сам, ни у кого помощи не просит. Обстирывает и себя, и мальчика. Никогда Димку в грязном или рваном не увидишь. И себя соблюдает. Как ни охота бабам языки чесать, а дурного чего про него не слыхать.

Она собрала прополосканное и пошла обратно, едва не столкнувшись в дверях с тащившей ведро мулаткой. Приехала та только вчера, и имени её Зина не знала. Но ведро набито, значит, семейная.

Вернувшись на своё место, Зина посмотрела в окно. Ага, оба здесь. Увидев её, Катя запрыгала на месте, замахала руками. По её жестам Зина поняла, что они вместе хотят куда-то пойти, и кивнула. С Димой она не боялась отпускать её с глаз. Малыши помахали ей руками и убежали. Ну и ладно. Дима – хороший мальчик, сам куда не надо не полезет и Катю если что защитит. Хотя Катю здесь детвора особо и не обижает. Катя сама по привычке держится в стороне от всех. Натерпелась кроха. И травили, и били её, а если вспомнить то место, богом и людьми проклятое, где Катю приходилось на день прятать под нарами, и девочка целыми днями сидела одна в темноте, боясь шевельнуться… Когда было, а Катя до сих пор громко говорить боится. Зина с такой яростью оттирала рубашку, что ветхая ткань затрещала. И это отрезвило её. Слава богу, всё это кончилось. Ничего, приедем, обустроимся, Катю она подкормит, а то вон врачиха сказала, что Катя здоровая, но ослабленная, беречь от простуд, больше витаминов, фруктов… Фрукты в городе и цены… как собаки кусачие. Ну да ничего, здесь и паёк хороший. Катя за две недели вдвое поправилась, берёшь за ручку, так не одни косточки под кожей…

Тестирование было несложным, хотя и новым. Логические задачи, задачи на внимание… всё это пустяки, он их сотнями перерешал. Условия – хозяин, а Грина он по-прежнему про себя называл хозяином, называл их вводными – другие, а суть та же. Тим сдал заполненные листы, выслушал по-английски, что за результатами нужно зайти завтра, вежливо попрощался по-русски и вышел. Так… до завтра он свободен. В коридоре он, проверяя себя, посмотрел на часы. Да, до обеда час с небольшим. Что ж, как там у него с хозяйством? Вроде ничего срочного нет.

Из соседнего кабинета вышел Эркин, неся под мышкой свою куртку и вытирая рукавом рубашки мокрое от пота лицо. Увидев Тима, невесело улыбнулся.

– Ну как?

– Порядок, – ответил Тим. – А у тебя?

– Если б я ещё знал, зачем это им, – мрачно ответил Эркин.

Боясь ответить неверно, он сильно нервничал на тестировании.

– Проверяют нас, – пожал плечами Тим.

– А ты что, понимаешь в этом? – заинтересовался Эркин.

– Ну-у, – замялся Тим. – Понимаю не очень, но… ну, приходилось раньше… Понимаешь, это ты показываешь себя. Ну, как соображаешь, внимательность…

– Как у психолога?

– Примерно, – Тим усмехнулся. – Визы на тестах, говорят, никто не потерял.

– Тогда пусть играются, – кивнул Эркин.

Тим согласно кивнул, достал пачку сигарет и показал её Эркину. Эркин мотнул головой, отказываясь.

– Мужики, вы в который? – окликнул их рыжеватый пухлогубый парень в застиранной ковбойке.

– Мы на двор, – ответил Эркин.

– Отстрелялись, значит, – понимающе кивнул парень, открывая дверь кабинета.

Тим поморщился на эту фразу, но промолчал. А Эркин вообще не обратил на неё внимания. Они пошли по коридору к выходу, неспешно обсуждая мелкие лагерные новости. На обед уже который день чёрная каша, по-русски – гречка, ничего, сытная, нет, паёк что надо… Разговор о жратве – рабский разговор, но трёпа о выпивке и бабах оба не любили.

Выйдя из лечебного корпуса, они повернули было к мужской курилке, но Тима окликнули:

– Пап, я здесь!

Тим обернулся на голос и улыбнулся. Эркин попрощался с ним кивком и ушёл.

– Пап! – Дим бежал к нему, таща за руку за собой Катю. – Мы тебя ждём.

– А что случилось? – сразу встревожился Тим, оглядывая малышей с высоты своего роста.

Нет, ни синяков, ни порванной одежды не видно и не похоже, чтобы Дим только что дрался.

– Это Катя, пап, – перевёл дыхание Дим.

– Здрасьте, – пискнула Катя.

Тим кивнул. О Кате и её мамке Дим ему уже не раз говорил.

– Вот, у Катьки есть мамка, а папки нет. А она, знаешь, какая хорошая! Давай, ты и ей папкой будешь, – предложил Дим. – Ты не против?

– Да нет, – начал Тим, но продолжить Дим ему не дал.

– Замётано, пап! Я знал, что ты согласишься! Катька, беги за мамкой.

– Ага! – выдохнула Катя и сорвалась с места.

Дим озабоченно посмотрел вслед её толстой от пальто и намотанного сверху платка фигуре с тоненькими ножками-палочками и взял отца за руку.

– Пошли им навстречу, пап. Сейчас Катька мамку приведёт, и всё сразу решим.

– Что решим, Дим? – события развивались слишком быстро, и Тим за ними не успевал. – Что ты придумал?

– Ну, пап, всё просто, – тянул его за руку Дим. – Катька хорошая, и мамка у неё хорошая, добрая. У меня есть ты, а мамки нет. У Катьки мамка, а папки нет. Ты будешь и ей папкой, а Катькина мамка и мне мамкой будет, а Катька мне сестрой, а я ей братом. Всё просто, пап.

Дим говорил по-русски и так быстро, что Тим как-то сразу не понял всего. Дим снизу вверх поглядел на сосредоточенное лицо отца и стал повторять всё заново уже по-английски. Что отец плохо говорит и не всегда понимает по-русски, Дим знал и относился к этому спокойно: ну, забыл русский, ну, так и вспомнит. Когда отец его на Горелом Поле нашёл, то по-русски ни слова не помнил, а сейчас вон как говорит. Значит, вспоминает.

Дим уже заканчивал перевод, когда к ним подбежала Катя, так же таща за руку женщину в тёмно-синей куртке и сером платке.

– Что случилось? Здравствуйте, – поздоровалась она с Тимом. – Катя сказала, что срочно… – и повторила: – Что случилось?

Дим поглядел на окаменевшее лицо отца и начал объяснять всё заново в третий раз, перемешивая английские и русские слова. Когда он закончил, Зина удивлённо посмотрела на Тима.

– Извините его, – тихо сказал Тим по-английски. – Он ещё мал и не понимает… о чём говорит.

– Всё я понимаю! – возмутился Дим.

Зина улыбнулась.

– Ох, дурачок ты ещё, – на глазах у неё выступили слёзы, но говорила она весело. – Ведь чтоб так было, как ты хочешь, чтоб вы брат и сестра, так отец с матерью мужем и женой должны быть.

– Ну так поженитесь! – решительно сказал Дим. – Ноу проблем!

И тут произошло то, чего Дим никак не ждал. Отец повернулся и пошёл от них. Дим оторопело посмотрел на его опущенные плечи и понурившуюся голову и, хотя по их плану реветь должна была Катька, заплакал сам. Громко в полный голос. Глядя на него, тоненько заплакала Катя. И Зина не выдержала.

– Тима! – крикнула она. – Ты что?

Тим остановился, оглянулся на них. Как-то так, будто заслонял лицо плечом.

– Папа-а! – звал Дим, не сходя с места, тянулся к нему.

И Тим не смог уйти, повернул обратно. Медленно, словно против ветра, подошёл. Дим вцепился в его руку, другой рукой схватил за руку Зину.

– Катька, держи их!

Не переставая плакать, Катя встала, как и он, держась сразу и за мать, и за Тима.

– Вот так, – всхлипнул Дим.

– Ага, – согласилась с ним Катя.

Зина беспомощно посмотрела на Тима. Тим стоял, опустив голову и плотно сжав губы. По щекам Зины текли слёзы.

Сколько бы они так простояли, неизвестно, но их окликнули. Кто-то, кого они даже не рассмотрели.

– Эй, вы чего, на обед не идёте?

И это вывело их из столбняка. Зина и Тим вытирали лица малышам, искали по карманам талоны… И как-то само собой получилось, что на обед они пошли вместе. Катя и Дим впереди, держась за руки, а Тим и Зина за ними. Оглядываясь, Дим видел, что они идут рядом. Ну, понятно, что взрослые за ручку не ходят, да это и не важно. А уж чтоб в столовой все за одним столом оказались, за этим он сам проследит.

За обедом Тим был молчаливо сосредоточен и словно не замечал, кто там за одним столом с ним. Зина тоже молчала. И даже не напомнила Кате, чтобы та не заглатывала, а жевала, никто тарелку не отнимет. И что вокруг творилось, они не замечали. Дим с Катей очень старательно вели себя хорошо и следили – особенно Дим – чтобы из-за стола встали все вместе.

Это получилось. И к семейному бараку пришли вместе, а здесь… здесь детей просто взяли за руки и развели. К тому же в разные казармы. Ну… ну, такая невезуха!

Спать детям после обеда велел врач. Он всем родителям так говорил, но вот кого удавалось в постель днём загнать – это уже другой вопрос. Дим никогда не брыкался. Обычно, когда он спал после обеда, отец сидел тут же в ногах его койки и шил, если что порвалось, или читал, лёжа на своей койке.

Дим быстро разделся, лёг под одеяло и посмотрел на отца. Тим, как всегда, снял и повесил на спинку верхней койки свою кожаную куртку. А что сейчас? Достанет из тумбочки мешочек с нитками и иголками или разуется и полезет наверх? Но отец медлил, и Дим, чувствуя, что сейчас опять заплачет, заговорил:

– Па-ап, посиди со мной.

Тим вздохнул и осторожно сел на край его койки. Дим откинул одеяло и полез к нему на колени, обхватил обеими руками, уткнувшись макушкой в его шею.

– Пап, я же, как лучше, хотел.

Тим обнял его, прижимая к себе.

– Я знаю, сынок. Только… хочешь одно, а получается другое. Так бывает.

– Ну, пап, ну, почему? – Дим всхлипнул. – Ну, почему ты не хочешь? Разве они плохие?

– Нет, наверное, – тихо ответил Тим.

– Ну, ты ведь всё равно потом поженишься. Ну, пап, давай ты с ней.

– С чего ты взял, что я женюсь? – удивился Тим.

– Ну, все так говорят, – Дим вздохнул и стал перечислять, явно кого-то копируя: – Мужику одному нельзя, в доме хозяйка должна быть, без матери дом не стоит. У нас же будет дом, пап. Будет?

– Будет, – твёрдо ответил Тим.

– Ну вот. А она хорошая, добрая. И Катька хорошая. Ну, почему ты не хочешь?

– Дело не в ней, Дим, а во мне, – Тим говорил тихо и горько. – Ты просто не понимаешь. Нельзя мне.

– Ну почему?! – в голосе Дима, хотя он говорил, подражая отцу, тихо, звенели слёзы.

– Я – негр, Дим, а она – белая.

– Ну, так что? Ты меня с Горелого Поля когда забрал, ты же не смотрел, что я белый!

Тим молча зарылся лицом в мягкие волосы Дима. Говорить он не мог, а Дим, всё теснее прижимаясь к нему, совсем тихо спросил:

– Пап, ты же не откажешься от меня, раз я белый?

– Нет! – выдохнул Тим. – Нет, ты что?! Как ты мог такое, Дим?

Дим тихо плакал, и Тим чувствовал, что и у него защипало в глазах.

– Ну, что ты, ну, не надо, сынок, – шептал Тим. – Я всегда с тобой буду. У меня же нет никого, только ты, Дим…

– И у меня, – всхлипывал Дим, – только ты. А так… и сестра была бы, и мамка… И у тебя ещё дочка была бы. Моя ж сестра тебе дочка, а ты ей папка…

Тим, не отвечая, обнимал Дима, покачивался, качая его. И когда Дим немного успокоился, уложил его в постель, укрыл.

– Пап, ты не уходи, – попросил Дим.

– Нет, я здесь, с тобой посижу, – успокоил его Тим.

– Мы так с Катькой всё хорошо придумали, – вздохнул, устраиваясь под одеялом, Дим, – а вы всё испортили.

– Придумали, – усмехнулся Тим. – А получилось…

И оборвал фразу, что была уже готова. Откуда Диму знать, что это рабов вот так ставили друг против друга и говорили, приказывали стать мужем и женой, зачинать новых рабов. Диму и мысль такая в голову прийти не могла. И слава богу. Пусть и не знает этого.

Дим смотрел на него круглыми, мокро блестящими глазами, и Тим вздохнул.

– Меня ж ты не спросил.

– А что? – Дим быстро сел. – Ты уже другую нашёл? Она лучше?

Тим тихо рассмеялся и уложил его.

– Спи.

– Пап, ты поговори с ней.

– С кем?

– С Катькиной мамкой, она хорошая, – Дим закрыл глаза.

Тим сидел и смотрел, как Дим спит. Мальчику нужна мать. Ему это говорили многие. И он согласен. Мать… он никогда не видел своей. Как все рабы. А вот как забирают годовалых – это видел. И уже когда его из питомника продали в имение, знал, что и его так же отобрали. Белые отняли у него родителей, братьев и сестёр, его детей. Он никогда не видел их, даже не знает: родились ли они…

…– Ну что ж, неплохой экземпляр. Я согласен на случку.

И хозяин удовлетворённо кивает. Он стоит перед ними голый, заложив руки за голову и расставив ноги, как на сортировке, а хозяин и его гость рассматривают его. И ещё троих рабов. Решают…

…Тим вздохнул. Тогда его выбрали. На случку. Сволочи, какие же сволочи. Отняли всё, лишили всего. И неужели сейчас он тоже… лишает Дима матери? И сестры? Но… но ведь не ему решать… что он может… чёрт, разве его согласие что-то изменит? Эх, Дим… придумал, заварил кашу, и как её теперь расхлёбывать?

– Пап, ты здесь? – спросил, не открывая глаз, Дим.

– Здесь, спи, – ответил Тим.

Дим удовлетворённо вздохнул.

Расставшись с Тимом, Эркин направился к мужской курилке: больше ему, в принципе, деваться было некуда. Женя с Алисой пошла к психологу, так что… либо в курилку, либо в их отсек валяться на койке. Надоело уже. И мысли всякие дурацкие в голову лезут. Уж лучше этот бесконечный мужской трёп. А Фёдора послушаешь, так и посмеёшься. Вот мужик… всё ему нипочём.

На странно звучащие гортанные слова Эркин не обратил внимания. Но тут его сзади взяли за плечо, и он резко развернулся, сбросив чужую руку.

– Что надо?

Перед ним стояли пять индейцев. Эркин и раньше их видел, но ни с одним ещё ни разу не разговаривал и даже не присматривался. А сейчас оглядел внимательнее. Рабские куртки и сапоги, стоптанные ботинки, заношенная одежда…

– Что надо? – повторил он уже по-английски.

Один из них – волосы до плеч и ремешок поперёк лба – что-то сказал. Эркин пожал плечами.

– Не понимаю. Говори по-английски или по-русски.

– Совсем язык забыл? – удивился индеец.

– Я и не знал его, – угрюмо ответил Эркин. – Чего надо, спрашиваю.

Индейцы переглянулись.

– От племени давно отбился? – спросил уже другой.

Спросил миролюбиво, и Эркин ответил уже спокойно.

– Я из питомника. С рождения раб.

Разговор шёл по-английски, и трудностей не возникало.

– Давай тогда с нами.

– Мы вон тоже… из разных.

– Решили вместе держаться.

– Смотрим, ты возле беляков всё.

– Я с ними в первом лагере, ну, промежуточном, был, – дружелюбно ответил Эркин. – Стоящие мужики.

– Ты работал где? Ну, после Свободы.

– На мужской подёнке крутился. А летом пастухом. А вы?

– Кто где. Но тоже…

– По мелочам крутились.

– Я в имении дворовым.

– А я так… по мелочи. Хреновый заработок.

– Что говорить, – согласился Эркин.

Разговор самый обычный, как и в курилке, только по-английски.

– Думаешь, в России лучше будет?

Эркин пожал плечами.

– Хуже, чем здесь, не будет, так уже хорошо.

– Думаешь? Русские – те же беляки, – возразили ему.

– Пока не так выходит.

– Пока!

– Да, жрём-пьём на халяву, а переедем…

– Да-а, за каждый кусок стребуют.

Эркин с интересом посмотрел на сказавшего. Мысли о том, что за житьё в лагере придётся расплачиваться, ему и раньше приходили в голову, но впервые кто-то другой сказал об этом вслух.

– И что предлагаешь?

– Пробиваться на Равнину. К своим.

– Да, свои прикроют, помогут.

– Одному совсем хреново.

– Я не один, – спокойно сказал Эркин.

– Да плюнь…

– Бабу везде найдёшь.

– Им только покажи, сразу набегут.

Эркин еле заметно прищурил глаза.

– А что, на Равнину только одиноких пускают? – равнодушно спросил он.

Они рассмеялись.

– Нет, это мы сами решаем.

– Ну да.

– Нам беляки здесь охренели, чтоб их ещё там терпеть.

– Если б она у тебя хоть метиской была…

Эркин сжал кулаки в карманах, но говорил по-прежнему спокойно: их пятеро, да и за драку в лагере точно без визы останешься.

– Это чего ж так?

– Ты что?!

– Совсем ни хрена не петришь?!

– Кровь сберечь надо!

– Ну, про чистоту расы я ещё в питомнике наслушался, – усмехнулся Эркин. – От надзирателей. Нет, с меня этой хренотени хватит.

– Значит, что? Отбиваешься?

– Ну, смотри сам.

– Посмотрю, – кивнул Эркин.

– Валяй, подлипала.

– От охранюги слышу, – сорвался Эркин.

– Если б не виза… Мы б тебя… – последовало длинное ругательство.

– Если б не виза, я бы вас всех сразу отметелил, – твёрдо ответил Эркин. – Валите. Я вас не звал.

– Сам вали…

Последовавших за этим слов Эркин не понял. Но разошлись одновременно. Никто не хотел первым показать спину.

Отойдя на несколько шагов, Эркин осторожно оглянулся: не идут ли за ним.

Нет, отвалили. Ну, и хрен с ними. Если на Равнине такие порядки, на фиг ему это нужно? Чистота расы понадобилась, вот дураки, не допороли их, что ли? Ну, да это их проблемы. А вот то, что за съеденное и прожитое платить придётся, это уже хуже. С деньгами у них с Женей лучше, чем у многих, но всё равно мало. Хорошо, если платить придётся не сразу, а, скажем, по частям выплачивать, год там или два. Хотя… а если не найдёт он постоянной работы? Тогда совсем паршиво.

И подходя к курящим возле пожарной, как ему объясняли, лестницы у мужского барака, он, здороваясь улыбками и кивками со знакомыми, искал взглядом своих. Да, Фёдор, Грег, Роман, Тим – они ему свои. А не эти… Ну их к чёрту, и думать незачем. А вот о главном… До обеда, правда, немного осталось, так хоть поболтать… Вон Фёдор чего-то врёт, и все ржут. Эркин втиснулся в общий круг и, хотя пропустил начало очередной байки, смеялся вместе со всеми.

А потом все повалили на обед, и он так и не поговорил ни с кем о возможных выплатах. Ну, да ладно, ещё успеется. И Жене он пока тоже ничего говорить не будет, чего её беспокоить раньше времени.

Женя улыбнулась ему, Алиса, как всегда, с ходу вцепилась в его руку. И как всегда, в обеденной суматохе и неразберихе с местами и сменами толком и не поговоришь. Женя только сказала ему, что с Алисой всё в порядке, психолог назвала её развитой девочкой. Эркин кивал, весьма смутно представляя, что бы это значило. Но гордый вид Алисы и довольная улыбка Жени… нет, ему больше ничего не надо.

– А как у тебя, Эркин?

– Всё нормально, Женя.

Свои тревоги из-за тестов он уже забыл. Раз визы на этом не потеряешь, то и думать об этом нечего.

После обеда Женя повела Алису спать. А Эркин отправился на поиски укромного места, где бы можно было немного размяться и потянуться. Лагерь достаточно велик, но и народу навалом. Никогда не знаешь, где и на кого нарвёшься.

В прошлый раз он забрёл на что-то похожее на тренировочную площадку в питомнике. Но на остатках снарядов висели мальчишки-подростки и бегала совсем уж мелюзга. Ему в такой компании точно не с руки. И сегодня он миновал площадку и пошёл в развалины. Может, среди них отыщет свободное местечко. Мальчишки и здесь лазают, ищут неведомо чего, но если он будет первым, то и шугануть в своём праве.

Видимо, большинство обитателей лагеря было занято обедом, и Эркину сравнительно быстро удалось найти подходящий пятачок. Когда-то это был дом, одноэтажный, похожий на барак, но на одну маленькую казарму. Крыши нет, сильно пахнет затхлой плесенью, полуосыпавшиеся стены. Эркин огляделся. Нет, не похоже, чтобы здесь недавно кто-то был. И если не шуметь, не привлекать ничьего внимания, то… то можно будет неплохо размяться. А что холодно, так это пустяки. Главное – не начинать резко, чтобы не порвать мышцу, а потом… потом в баню сходить, прогреть всё. И дождь кончился – совсем хорошо!

Эркин ногами отгрёб к стенам обломки, расчищая себе ровный пятачок для опоры. Шапку засунул в карман, снял и пристроил куртку, расстегнул манжеты на креповой рубашке и вытащил её из джинсов для свободы движений. И медленно, сцепив пальцы на затылке, потянулся, разминая мышцы. Выгнулся назад, вправо, влево, по кругу, ещё раз, увеличивая размах, включая плечевые, тазовые суставы. И чувствуя, что прогрелся, начал уже полный комплекс. Кроме, конечно, тех упражнений, которых в штанах не делают. А догола раздеваться и холодно, и рискованно. Так, если кто увидит, то можно и отшутиться. А те упражнения… не-ет, ему это совсем ни к чему.

Ещё летом на выпасе Эркин почувствовал, что мышцы качать ему не надо, не хочется, что упражнения на растяжку, на гибкость приятнее. А в Бифпите в гостиничной ванной рассмотрел себя во весь рост в зеркале и даже удивился: никогда такого не видел. И в госпитале парни удивлялись его «мясам». Говорили, что налитой. Хотя… чего удивляться? Он – просроченный, первый такой, что полную силу набрал.

Он уже вошёл в темп, поймал ритм и тянулся на полном размахе, в прыжках, с переворотами, шалея от радости владения собственным телом, когда почувствовал на себе чей-то взгляд. И чуть не выругался в голос от досады. Хуже нет, когда разогреешься, и на махе остановишься.

Эркин плавно закончил упражнение, встал и оглянулся.

Она была в том же светлом плаще, что и тогда в автобусе. Стояла в дверном проёме – сама дверь валялась на полу – держась за косяки руками в тонких кожаных перчатках и смотрела на него, улыбаясь. Как ни в чём не бывало.

Эркин нахмурился. И чего этой… красотке здесь понадобилось? Вот принесла нелёгкая. Мужика или пацана он бы запросто шуганул. Хоть по-русски, хоть по-английски. А эту… ну, что с ней делать? Он поймал себя на том, что по привычке отвёл в сторону и вниз глаза, покраснел от досады на самого себя и буркнул:

– Ну и чего?

– Ничего, – ответила она тоже по-русски. – Продолжай, я посмотрю.

Ещё чего! Эркин сердито повернулся к ней спиной и стал заправлять рубашку в джинсы.

– Ну, что же ты? – сказала она. – Я хотела посмотреть. Никогда такого не видела. А у тебя очень красиво получается.

Эркин заправил рубашку, застегнул манжеты и взял свою куртку.

– Не цирк, смотреть нечего, – ответил он одной из фраз Фёдора.

– А ты не очень вежлив, – улыбнулась она. – Скажи, а вы все это умеете? Ну…

Она не договорила. Всё это время он стоял спиной к ней и повернулся на последней фразе. Она увидела его лицо, их взгляды встретились… И она поняла. Если она скажет, закончит фразу, назовёт вслух… он убьёт её. Ей стало страшно. И она беспомощно залепетала:

– Нет, я только хотела сказать, ты так красиво это делаешь, я хотела посмотреть, только посмотреть…

Эркин снова, как в автобусе, смерил её взглядом.

– Хахаля своего рассматривай.

Она ахнула, прикрыв рот рукой, глаза у неё испуганно расширились.

– А ко мне не лезь, – закончил Эркин.

Он впервые так говорил с белой, с леди. Она – леди, хоть и говорит по-русски, и, как все в лагере, ждёт визы. Её глаза наполнились слезами и тут же высохли.

– Какой ты грубый, – сказала она по-русски и перешла на английский. – Скотина ты, а не человек. Чурбан краснорожий.

Эркин удовлетворённо улыбнулся. Эти привычные с детства слова уже не имели над ним силы. Наоборот.

– А ну, ты… вали отсюда, шлюха вокзальная… – и ещё из богатого на эту тему словаря спальника-эла.

Она попятилась под его взглядом, неловко, едва не упав, повернулась и ушла.

Эркин, стоя на своём пятачке, напряжённо прислушивался. Когда её шаги затихли, он ещё раз обошёл остатки дома и, убедившись, что никого рядом нет и не было, а, значит, никто ничего видеть и слышать не мог, ушёл. Вот шлюха чёртова, не дала размяться. Ладно, её он шуганул, больше не полезет. А если она пожалуется… А кому? В комендатуру… Так он отопрётся, дескать не видел, не слышал. А если какому хахалю своему, то это уж совсем просто.

Кружным путём Эркин вернулся к жилым баракам. К столовой уже тянулись на дневное молоко дети. Алиса, увидев его, радостно подбежала, уцепилась за руку.

– На молоко пойдём?

– Пойдём, – кивнул Эркин.

Как и в том лагере, взрослых в столовую, когда там собирали детей, не пускали. Только матерей с совсем уж маленькими. Эркин довёл Алису до дверей, постоял рядом, пока девушка из комендатуры нашла Алису в списках и отметила.

– Ты меня подожди, – обернулась в дверях Алиса. – Ладно?

– Ладно, – улыбнулся Эркин. – Иди.

Он улыбнулся девушке и отошёл. На дворе у столовой в «молочный час» стояли, в основном, родители. Здесь шли разговоры о школах, детских болезнях, что кому сказал врач, а что психолог. Женя была уже здесь. Эркин сразу пробился к ней и встал рядом. Женя взяла его под руку, продолжая слушать рассказ немолодой женщины, как она дома занималась со своими мальчишками, чтобы языка не забывали. Общего разговора не было, так и стояли группами, парами, а кто и сам по себе. Мельком Эркин заметил, что Тим о чём-то тихо говорит с женщиной в синей куртке и сером платке. Но не обратил на это внимания. Да и… не лезь в чужие проблемы, так и своих меньше будет.

Наплакавшийся Дим спал крепко, и Тим с трудом разбудил его.

– Вставай, сынок. На молоко пора.

Дим сел в постели, протирая кулачками глаза.

– Па-ап, а что мне снилось…

И не договорил, хотя любил рассказывать свои сны. Тим подозревал, что большей частью сны выдуманы. Даже когда Дим плакал и метался во сне, жалобно кого-то звал, то проснувшись, рассказывал какую-то весёлую белиберду.

– Одевайся, Дим. Нехорошо опаздывать.