Czytaj książkę: «Дубинины. Когда приходит любовь.», strona 3

Czcionka:

Обратно Витька еле тащился. Ему казалось, будто ноги налились чугуном. Уж лучше бы батька опять его отправил к матушке Варваре – домой идти не хотелось, там можно жить только пьяному. Тут в голову к нему поползли дурные мысли: «А что? Деньги в кармане, от дома в двухстах метрах магазинчик, с торца, ступеньки вниз. Я – его завсегдатай, после работы регулярно посещал: бутылка водки, хлеб, селёдка – всё как в песне! Кроме того, что селёдку не люблю, раньше брал вместо нее „Краковскую“ колбасу или кильку в томатном соусе. А ещё огурчики солёные – красота! Аж под ложечкой засосало! Катины-то пирожки давно улетучились! Решено! Возьму один бутыль, а завтра буду свеженький, не впервой. Не получится завтра, так послезавтра – не должен же сразу в запой уйти… А если и уйду, то кому какое дело? Обещание я своё сдержал – помолился. У отца Виктора потом отработаю. Ну, если не выйдет, затянет в очередной запой, так того и заслуживаю. Мерзости какие творил? Как вспомню кухню в коммуналке, пьяные рожи вокруг и себя с Кралечкой… С алкашно-развратной подноготной в Царство Небесное не попрёшь!».

Витька вздохнул, словно очнулся от тяжких дум. Он уже стоял дома, в своей комнате. Ноги пронесли мимо магазина. Возвращаться – невозможно, от нагрузки организм выл, нога посинела; Витька свалился на кровать и, не раздеваясь, забылся тревожным сном, изредка перемежающимся сладко-щемящими минутами, ни к чему определённому не относящимися.

* * *

Катя тоже пошла вечером в свой любимый Владимирский храм. Обычно она не спеша перед началом службы ставила свечи, оставляла записки и за кого-нибудь горячо молилась у родной Владимирской иконы Божьей Матери. Потом вся служба проходила на фоне этой молитвы – становилось тепло-тепло. Катя очень дорожила подобными минутами, даже потихоньку плакала в уголке. Ей казалось, что она не заслуживает хорошей жизни, потому что горя она не хлебнула в жизни и была окружена заботой и любовью. Когда её молитвы исполнялись, она радовалась, как маленький ребёнок. Сегодня она просила за Максима, чтобы он перестал блудить, за отщепенца Андрея, за здоровье Виолетты, за стареньких бабушек и дедушек, за папу, которого мучила язва, за вразумление Маши, за безопасную службу братьев, за маму, у которой не хватает на всех силы и времени. Вот и сейчас Катя написала пять записок о здравии – с самого первого дня аварии к длинному списку стала добавлять Виктора, за него также подала сорокоусты везде, где случалось. Потом пошла ставить свечи. У любимой иконы остановилась с самой большой свечой и сразу горячо зашептала:

– Матушка Божья Матерь, не оставь раба Божьего Виктора своей милостью. Знаю, что не спешит он к покаянию, но это потому, что не может бросить пить, а у Тебя, Матушка, и у Сына твоего Иисуса Христа помощи просить не умеет. Но Ты пожалей его, бедолагу, мне его так жалко, так жалко! Помоги ему, он ведь добрый и благородный, только когда-то всё пошло мимо. Я готова что угодно сделать, лишь бы спасти его – располагай мною, Матушка, сердцем моим и делами…

Смахивая слёзы и отходя от иконы, Катя вспомнила, что обещала помолиться о своём женихе и купила ещё свечу, вернулась к иконе.

– Ах, Матушка Богородица, не рассердись на меня, пожалуйста, молюсь ещё о себе, грешной. Одна я, жениха нет, а ведь учёбу уже заканчиваю. Что мне делать? Да и не нравится никто так, чтобы спрятаться за него хотелось. Разве только Витя, – тут почему-то её сердце затрепетало. – Знаю, знаю, нельзя, – она вздохнула и продолжила: – Пошли ему, Богородительнице, жену добрую, смелую, чтоб могла жить рядом с ним, а то один он может опять пить начать…

Отходя в свой уголок, Катя думала, похожа ли эта молитва на ту, которую она обещала Вите, чтоб жених для неё нашёлся, но так и не решила.

* * *

Витя остановился напротив тридцать восьмой больницы. «И откуда такой номер? Подобного количества лечебных заведений в городе явно не насчитывалось. Та, в которой лежал с переломами, кажется, чуток побольше… Что ж, отдел кадров. За свою бурную жизнь достаточно повидал типовых кабинетов с деловыми дамочками в них. Вот сегодня с утра уже побывал в одном на старой работе. Там мило улыбаясь, сказали, что больничный, конечно, закроют, но лучше ему уволиться по собственному желанию, подлечиться, как следует, а они никаких компрометирующих записей в трудовой печатать не станут. Как будто других записей мало. Впрочем, за больничный спасибо… Теперь опять отдел кадров». Его не покидало ощущение ошибки: «Может, Катя что-то напутала?».

Девица с длинными зелёными ногтями задумчиво оглядела Витю, он подумал: «Да брился я сегодня, брился!». При взгляде на его документы у нее слегка вытянулось лицо от удивления, затем она пощёлкала мышкой и, лениво растягивая звуки, сказала:

– Есть такое распоряжение, но вас берут на договорной основе на месяц, – сказала она испытывая его взглядом, – если устраивает, то ознакомлю с пунктами трудового соглашения. Витя кивнул, она продолжила уже быстрее:

– Восемь часов рабочего дня с восьми со пяти. С двенадцати до часа – обед в столовой для сотрудников. Еще есть буфет. Время прихода и ухода отмечается на вахте. Ваша обязанность: следить за исправностью автопарка. У нас шесть машин скорой помощи, машина персональная и грузовик, все должны быть на ходу. Если нужны запчасти, которых нет в гараже, то подавайте заявку на их покупку у завхоза. Если машина ломается на трассе, то вызывайте эвакуатор и устраняйте поломку в мастерской. Естественно, вы все оформляете документально. Зарплата выдаётся в два этапа – аванс десять тысяч пятого числа и сорок тысяч двадцать шестого. Если нет возражений, можете подписать документ.

Витя подписал и спросил:

– Когда выходить на работу?

– Завтра.

– А можно сегодня?

– Можно, но только на полдня.

– Плевать.

– Что?

– Спасибо, говорю. Как найти гараж?

– Налево до шлагбаума, там увидите табличку «Ремонт» – вам туда.

Когда Витя зашел в гараж, то у него даже дух перехватило. Он увидел восемь машин, которые теперь по сути принадлежали ему – о таком счастье мечтать опасно! Прибежал завхоз – его поставили в известность о новом сотруднике. Он объяснил, что машины прошли диагностику, показал, что и где, да ещё выдал спецовку, даже ботинки. Витя вскрикнул:

– Чтоб я так жил! Может и кормите недорого? Может, и душ есть?

Оказалось, и душ есть, и кормят приемлемо. Завхоз отметил, что особенно вкусен борщ украинский и шанежки со сметаной. Витька опять вскрикнул:

– С этим понятно! Теперь можно машины осмотреть!

Завхоз уточнил, что на выезде новые машины, им три-четыре года, а грузовик – совсем развалюха, ещё с советских времён дребезжит. Витя стал осматриваться по сторонам. Стояла одна совершенно новая в сторонке – берегли, видимо: «Надо проверить мотор и бензобак». Другая нуждалась в мелком ремонте, а вот на двух оставшихся было и вовсе ездить опасно. Решил ими и заняться сразу.

Часа через три снова прибежал завхоз и позвал в буфет чай пить. На двоих купили кофе и ещё кой-чего. Витька хотел пару котлет съесть, так как уже проголодался, но новый знакомый шепнул, что в буфете кроме выпечки и варёных яиц лучше ничего не брать. Первые и вторые блюда хорошо в столовой, но она работает с одиннадцати до четырнадцати тридцати, а сейчас – четвёртый час. Поэтому он обошелся яйцами, кофе и бутербродами.

Вечером Витька даже уходить не хотел, так соскучился по любимой работе, но пришлось – завхоз ключи сдавал под расписку дежурной бригаде. Посетив душ и переодевшись, вышел на улицу, огляделся по сторонам, отстраняясь от автомобильных дум, и неожиданно заметил Катю, которая стояла возле своего «Форда». Губы у неё посинели, а ноги выбивали дробь – она уже слегка замерзла. Она вымученно улыбнулась Вите. Он подумал: «Вот те ладушки-оладушки, прикатили к бабушке!», подошел к ней и спросил:

– Ты что тут мёрзнешь?

– Я позвонила, хотел узнать в отделе кадров, устроился ли ты на работу. А как узнала, что ты тут уже, решила подождать чуть-чуть, чтобы у тебя спросить нравится ли здесь. Стою, жду, а тебя все нет и нет.

– Хоть в машине бы ждала!

– Там тепло, я боялась заснуть.

– Садись сейчас же, – Витя затолкал девушку в салон, сам сел тоже, взял её холодные руки в свои и сжал. Ему хотелось согреть её всю: кажется, Катя почувствовала его растерянность, даже испуг, потому что сразу покраснела. Витя перевёл дыхание и отпустил ладошки. Забурчал, скрывая радость:

– Всё хорошо, работа интересная, я ведь люблю машины, ничего лучшего пожелать не мог. Если… если не сопьюсь, то… – тут уж он замолчал, а Катя смотрела куда-то вдаль, боясь перевести на него взгляд и потерять тепло больших рук, ещё ощущаемое ладонями. Прошло полминуты.

– Хорошо, – наконец вздохнул мужчина. – Раз уж приехала, пойдём погуляем куда-нибудь. Только я ведь есть хочу, поехали сначала где-нибудь столовку отыщем.

* * *

Машина тронулась и скоро они заметили общепит. Катя с некоторой опаской проследовала за другом в столовую. Она выросла на домашней пище и с предубеждением относилась к подобным заведениям. На вопрос Вити: «Будешь что-нибудь?» поспешно замотала головой: «Я сыта». Тот пожал плечами, но настаивать не стал. Взял себе суп, второе, чай, после чего принялся поглощать вышеупомянутое с таким аппетитом, что девушка взирала на происходящее с трудно скрываемым ужасом, и ничего не вымолвила скорей от шока, чем от деликатности. Зато она окончательно согрелась, от тепла разрумянилась и уже спокойно вышла на мороз.

– У тебя появились деньги?

– … Занял, надо же как-то жить до зарплаты.

– Поехали в Зимний парк? Там красиво.

– А не замёрзнешь? Я тебя греть не собираюсь.

– Я уже согрелась.

– Тогда пошли, но, если губы посинеют – сразу в машину.

Зимний парк считался замечательной, хотя небольшой достопримечательностью их города: в нём не росли лиственные деревья, только хвойные, стояли деревянные статуи, скамейки, замерзал пруд. Они шли по заснеженным тропам, а вокруг красовались снеговики разных фасонов.

– Скоро Новый год и Рождество.

– Гм… Так сейчас пост?

– Пост.

– А я всё подряд лопаю… Ну, да ладно. Как у тебя на личном фронте? Молилась?

– Да… Смешно, но сегодня в училище мальчишка подошёл из другой группы, младше на год и пригласил Новый год встречать с его однокурсниками.

– Надеюсь, ты согласилась?

– Как я могу? Ведь пост, а у них наверняка там будет оливье, мясо, шампанское.

– То есть, отказалась?

– Сказала, после Рождества – пожалуйста.

– Давай слепим снеговика?

– Давай!

Они бодро принялись за дело, и через каких-то пятнадцать минут сад украсился ещё одним произведением искусства. В воздухе потеплело, Катя больше не мёрзла.

– Спасибо, – улыбнулся Витя.

– За что? – трепетно отозвалась она на его улыбку.

– Если б ты не появилась сегодня такая замёрзшая, я бы поехал домой. По дороге не удержался бы и купил бутыль. И… поминай как звали! А теперь гуляю, нормальной жизнью дышу…

– Но ты ведь давно уже не пьёшь?

– Это Господь что-то со мной делает, у самого меня воли никакой нет.

– Вить, можно тебя спросить?

– Спрашивай.

– Помнишь, ты пел «От юности моея…»? Чудно пел. Откуда знаешь это песнопение?

– Я многое помню и из Всенощной, и из Литургии, ведь на клиросе пел… Хорошо, в двух словах расскажу. Я тогда из тюрьмы вышел – да, не удивляйся, давно говорю тебе, я – неподходящий друг. Остался на улице – ни крыши, ни еды. Бомжевал какой-то период, а потом Бог в храм привёл, там – отец Виктор пожалел, поверил мне, жильё выбил, на работу пристроил. Я у него остался, все службы посещал, читал, пел, трудился. Хорошо жил, да мало, – он замолчал.

– А потом? – робко спросила Катя.

– Потом… «И вино веселит сердце человека…»². Не станем об этом. Тебе, пожалуй, пора домой.

– Подожди… Спой что-нибудь церковное, пожалуйста…

Мужчина посмотрел на неё, немного помолчал, потом откашлялся и тихо запел:

– Да исправится молитва моя,

Яко кадило пред Тобою,

Воздеяние руку моею

Жертва вечерняя…³ – и замолчал.

Катя нашла его руку и пожала, не зная, как ещё передать свою благодарность. Витя не отнял руку, но, подойдя к машине, сказал немного хрипло:

– Ты, вот что… Спасибо, конечно, что приехала. Но… не приезжай больше. Отец Виктор меня не смог вымолить, и тебе не по силам: молишься ведь утром, чуть позже семи, и вечером, где-то без пятнадцати десять?

– Откуда… знаешь?

– Не бревно, чувствую. Не вымолить меня, гнилой я человек, гиблый алкаш со стажем – с пятнадцати лет пью, запойный уже, то есть остановиться не могу, все деньги спущу и даже тех, что нет. Нельзя тебе со мной общаться, не гожусь я ни в мужья, ни в друзья, ни в братья. Уходи, Катя, уезжай, Христом Богом прошу.

– Можно, я тебя хоть до дому довезу? Далеко ведь, нога устала – хромаешь уже.

– Нет!

– Ты…

Тогда Витя довольно грубо схватил её за руку, втолкнул в машину и захлопнул дверцу, показывая жестом, чтобы ехала.

Слёзы застили глаза Кати, она нажала на газ и резко тронулась.

* * *

А Витька пошёл на остановку, долго трясся в транспорте, растеряв в пути всю свою злобу. Вернувшись домой и зайдя в комнату, увидел у себя на столе две бутылки водки. Тут же кто-то постучался.

– Войди, – машинально ответил Витька, продолжая задумчиво любоваться сюрпризом.

Дверь открылась, на пороге показалась Кралечка во всём своём великолепии: почти искренняя улыбка, завивка на голове, платье в обтяжку с аппетитным вырезом, а на ногах не в стиль нелепо замызганные тапочки.

– Это мы вернули должок, Витенька! И приглашаем тебя на ужин: курочка-гриль, огурчики солёные, выпить найдётся. Составишь компанию?

Если бы Витька подумал, то согласился, но он успел ответить прежде чем зародилась дурная мысль:

– Пост.

– Что?

– Пост, говорю, идёт, Рождественский.

– А-а-а.

– Дверь закрой.

Кралечка, что-то пробормотав, исчезла. Витька убрал бутыли в шкаф и сразу лёг в кровать. Невероятная усталость навалилась на него. Ну и что, что сегодня не выпьет? Будет завтра, и послезавтра, и после-после… Не выдержит, Катины молитвы не помогут, он – конченный человек. Алкаш. Жизнь не изменишь. Тот, который с рожками, сумеет обхитрить. Вот, скажем, если сейчас соседка постучит ещё раз и позовёт его, а потом, после первой бутылки, прижмётся своим горячим телом… Или он сам, в одиночку, приговорит бутыль и счастья покажется мало… Но соседка не приходила, не звала, поэтому Витька, уткнувшись в старую вонючую подушку лицом, завыл.

* * *

Катя, вернувшись домой, побежала к себе в комнату, упала на колени перед иконой, опять заплакала; молитва не шла, не теплила сердце, вырывались одни рыдания. Но, вероятно, эмоциональное обращение Господь принял: Витька в этот вечер остался трезвым.

Весь следующий день Катя мучилась: «Ехать или не ехать к Вите?». В конце концов налила в термос суп, взяла хлеб, чай, постное печенье и к семнадцати часам отправилась с мыслями: «Прогонит, так прогонит». Витя, выйдя после работы за ворота, сразу увидел Катин Ford и её саму, сидевшую за рулём – она не осмеливалась выйти, а только глядела на него через лобовое стекло. Сердце у него заныло от радости. Он подошёл и сел в машину.

– Приехала-таки, не испугалась – я ведь вчера нагрубил, прости.

– А я… тебе поесть принесла. Вот суп – правда, постный – и чай. Будешь?

– Буду, коли не шутишь. Ничего, что постный, у отца Виктора я целый месяц постные щи да кашу хлебал.

Витя взял еду и заглотил с аппетитом – обед давно переработался, есть хотелось. Катя улыбнулась, на сердце становилось легче, дыхание выровнялось.

– Хочу тебя в наш храм свозить, Владимирской иконы Божьей Матери – я его очень люблю и молюсь именно там. Там лучше, чем дома получается.

– Хорошо, покатили, – неожиданно легко согласился Витя.

Они приехали, Катя накупила свечей и поделилась с другом, который прошептал: «Я свечи никогда не ставил, вечно денег не хватало». Началась служба, они простояли до конца, а потом она довезла его до дома. Уже выйдя из автомобиля, Витя притормозил:

– Подожди меня, пожалуйста, мне кое-что надо тебе дать.

Катя недоумевала: «Может, решил костыли вернуть?». Витя вернулся с оттопыренными карманами куртки.

– Возьми, – он вытащил две бутылки водки. – Делай с ними, что посчитаешь нужным, можешь вылить – у меня рука не поднимается…

* * *

А дальше наступили Новый год и Рождество.

Катя эти праздники проводила с домашними, Витя пошёл на ночную Новогоднюю службу к отцу Виктору. Батюшка благословил его на клирос, хоть он не участвовал в спевке (регент с неодобрением относилась к подобным благословениям, но новый певчий предпочёл не обращать внимания на мелочи – душа ликовала, голос звучал). После службы его пригласили в трапезную на постный ночной ужин. Раньше Витя и гречневой каше радовался, а когда перестал пить, всё время хотел есть и сам себе удивлялся: «К водке достаточно бутерброда на закуску, а теперь трёхразовое или двухразовое питание подавай!».

– Как живёшь, тёзка? – обратился к нему батюшка за столом.

– Слава Богу, отец Виктор! Работа есть интересная, я теперь машины ремонтирую при больнице.

– А я смотрю, прилично выглядишь. Не пьёшь?

– Так ведь не на что, ещё не заработал.

– И соседи не угощают?

– Они меня сторонятся после больницы. Пару раз приглашали, да я ляпнул им, что пост сейчас. А еврея напугал, что теперь от водки бешенный становлюсь, всё вокруг крушу, могу и зашибить ненароком. Плохо, да, что соврал? Зато больше не лезут, а то один соблазн с ними.

– Причаститься надо. Давай на Рождество? Готовься, в Сочельник особенно попостись.

– Сурово бьёшь, батяня.

– А что делать? – с тобой только так и надо.

– Я ж, батя, каждый день, как по лезвию ножа: сорвусь-не сорвусь. И давно сорвался, если бы Катя за меня не молилась.

– Какая Катя? Почему до сих пор молчал?

Витя неожиданно покраснел.

– Ты не то подумал, отец. Она мне, как сестра – друг, одним словом. Сбила на машине, а потом в больницу бегала, лекарства доставала, пироги носила.

– Сколько ей лет?

– Двадцать один, а выглядит на семнадцать – девочка совсем, чистая душа, за всех молится, и за меня тоже, как за заблудшего, подвиг совершить хочет.

– Слушай, приди как-нибудь с этой Екатериной, я поговорить с ней хочу.

– Хорошо, отец, как скажешь.

На Рождество Витя опять пел на клиросе, причастился, нога чуть поутихла, и синева спадала. Прежняя жизнь цеплялась костлявыми пальцами за сердце и душу. Ей хотелось отдаться со всеми потрохами, но она пришибленно затаилась.

Встречи Вити и Кати вошли в режим: они не виделись в среду, субботу и воскресение, эти дни Катя проводила с семьёй и подругами, Витя после работы – в храме, где остро нуждались в мужских руках (уборка территории, стройка, ремонт, дрова). Рука и нога всё ещё побаливали, особенно вечером, а голова перестала. В другие дни Катя подъезжала к больнице к концу работы, и они находили себе дело по душе. Сперва девушка привозила суп, котлеты, пирожки, но через пару дней Витя сказал:

– Не надо.

– Но почему?

– Не хочу привыкать к домашней еде – вкусно, расслабляет. Да, и так я уже жру, как боров, а всё мало.

Сговорились на термосе с чаем и бутербродах – и то, если она присоединится.

Как-то Витя не вытерпел Катиной манеры водить машину:

– Ну, что ты всё время дёргаешь коробку передач? А на тормоз жмёшь, будто из-под колёс котята выскакивают? Вот что, поехали на поле, где меня отец учил водить, потренируемся.

Катя обрадовалась – это ж как интересно!

– Вить, давай твои права восстановим?

– Зачем они мне нужны, самокат водить? Надо будет, быстро сделаю, права просто просрочены. Ну, на медкомиссию деньги нужны.

Приехали на окраину города, где начиналось поле с лесопосадками. Тут Витя довольно сурово стал гонять Катю по вождению, пока она не научилась мягко трогать и останавливаться.

Обратный путь лежал мимо крупного завода.

– Здесь отец мой работал, в автомастерской при заводе… И ещё один очень хороший мужик.

– Хочешь зайти?

– Боюсь. Я ведь как с пятнадцати лет слетел с катушек, отец помер, я сюда не ногой, а ведь был дяде Серёже как сын, у него родни – никого.

– Давай попробуем, будь что будет.

Они пошли, но только до вахты – теперь строго, никакой пацан не прорвётся. Вахтерша сказала:

– Такой не работает. В таксопарке – молодые парни Федя и Женя. Вы в отдел кадров позвоните, уточните.

Витя хотел развернуться, но Катя попросила номер телефона отдела кадров и тут же позвонила со своего сотового.

– Умер, говорят, лет пять назад. Погоди, надо узнать, где он похоронен, сходить на могилу.

Витя махнул рукой:

– Я у родителей век не был, а ты хочешь, чтоб к дяде Серёже дрогнул

– Но ведь это просто, надо съездить. Ты мне скажи его ФИО, что ещё знаешь, может, адрес помнишь, я через брата попробую выяснить, где его похоронили. И к твоим родителям сходим, приберёмся.

– Да, к родителям надо, душа изболелась. Может, хоть брат следит за могилой?

– Ты мне совсем не рассказываешь о своей семье.

– Потом как-нибудь, Катя, тяжело.

– Хорошо, я подожду.

* * *

На Крещение Витя позвал девушку в храм к отцу Виктору. Катя и сама очень хотела у него побывать, только сначала нужно было отпроситься у родных. В последнее время девушка изменилась, уже не выбалтывала маме новости, предпочитала молчать о встречах с Витей. Потому что их общение стало личным и ей уже не требовалось, да и не хотелось консультироваться с мамой. Вдруг та неправильно поймет дочку Однако, если бы Катя оказалась чуть внимательнее, то поняла, что родители замечают её ежедневные поздние возвращения и отсутствие бурных обсуждений, просто пока… ждут.

– Мама, я на Крещение на Всенощную хочу съездить в другой храм. Вы ведь меня отпустите?

– В какой?

– В Благовещенский к отцу Виктору.

– Что вдруг туда?

– Маленькое паломничество. Ну, пожалуйста…

– Эх, доченька, нам тебя будет не хватать, но ты уже большая, поступай, как считаешь нужным.

Разрешение немного вымученное, любовь к родителям отходила на второй план.

Катя и Витя приехали в храм, когда батюшка кадил. Простояли рядом, боясь спугнуть нечто вокруг и между ними. Служба красивая, песнопения задушевные; Катя всё косилась на друга: «Не хочет ли петь?» Тот и правда, иногда губами шевелил. После мужчина познакомил отца Виктора с Катей.

– Значит, это вы моего прихожанина сбили? – батюшка улыбнулся.

– Я, – покраснела девушка.

– Что ж, выходит, не зря я за него молился.

– Вот, получается, кого я должен благодарить за свои переломанные кости? – покачал головой Витя.

– А ты как думаешь? У Бога всё строго. Сам соображай. Где был бы сейчас, если б не авария?

– Что тут соображать? И так ясно. Впрочем, меня могло уже не быть.

– То-то и оно, благодарите Бога за всё. И ты, Екатерина, благодари – неизвестно, где и ты была бы без этой аварии.

– Я знаю! Я была бы на вершине своего великолепия!

– Вот-вот, – все трое заулыбались.

– Ну-ка, расскажи мне, радость моя, о себе. Давно ли в храме? Что за семья? Кем стать собираешься?

– Я в этом году заканчиваю факультет садоводства в училище растениеводства – мама в своё время его закончила, но работать у неё не получилось, а цветы она всю жизнь выращивает, огород сажает. Папа у меня военный юрист, воевал, ещё содержал школу единоборств – он разносторонняя личность, очень умный – вся семья его любит. Кажется, папа должен радеть за дисциплину, но на самом деле мама строже. Может, потому, что воспитание детей на ней. У меня шесть братьев и сестра, мы дружим – вот Витя завидует, говорит, что я – счастливая, а я не спорю. Старшие почти все семейные, только сестра – школьница, да два брата в армии. Я, кажется, все время провожу в храме. Не помню, чтобы бывала где-то еще. У нас в группе есть неверующие, даже некрещённые – не знаю, как они живут…

Отец Виктор выглядел озабоченным, словно что-то обдумывал, однако отпустил молодёжь с Богом. Когда сели в машину, Катя извиняющимся тоном спросила:

– Можно, я завтра с родными на службу пойду, а то мама немного грустит без меня?

– Я тебе уже говорил, что можешь распоряжаться своим временем, как сочтёшь нужным, я тебе не муж и не брат, чтобы указывать.

Катю неприятно покоробила такая речь, ведь только что стояли в храме рядышком как одно целое, и вдруг… Доехали молча и распрощались сухо.

* * *

Дома Витьку ждали недопитый кефир и полбуханки хлеба. Может, зря он от супа отказывается? В квартире тихо, соседи не гудят, Кралечка халат не распахивает. Витька разделся и, не смущаясь, в семейниках и майке пошёл в ванную, где долго стоял под душем, не думая о том, положено или нет в Крещение холодной водой грехи смывать. Потом вернулся в комнату, так никого не встретив, проглотил кефир с хлебом, лёг в кровать. Долго не спалось, внутри ныло, крутило, дурманилось: «Плевать на всех; сейчас встану, оденусь и смотаюсь в „24 часа“, денег чуток заработал». С первого аванса Витька купил себе куртку и шапку, остальное подыскал в пожертвованиях; сдачукономил на еду, транспорт и непредвиденные расходы. Хотел Катю куда-нибудь сводить: в театр или на хоккей. «Нет, не нужно, мне нужно другое: встать, пойти в магазин», – с этой мыслью Витька заснул, а наутро поехал в храм, чтобы с обеда успеть на работу: «Пусть ставят полдня, машины в порядке». Отец Виктор опять благословил его петь – у Витьки не числилось за душой даже музыкальной школы, но слух идеальный и голос выразительный достались, наверное, от бабушек-дедушек или других предков, родители ведь никогда не пели. После службы, когда раздавали святую воду, батюшка подозвал певца и вручил ему бутылку крещенской.

– Покропишь комнату и квартиру. И будешь пить прямо стаканами, когда припрёт. Часто водочки хочется?

– Всё время.

– Вот, а ты – крещенскую пей. Да Евангелие читай, пока не отпустит. Сохранилось то Евангелие, что я дарил?

– Сохранилось.

– Читай, каждый день читай. И ещё, – батюшка помолчал, Витька ждал. – Как у тебя с женщинами?

– Никак. Как я с соседкой жил, исповедался в Рождество, так это почти три года назад.

– Хочется?

– Хочется.

– Держись, сын мой. Катю не обидь.

– Катю? Да ты что, батя – она ж девчонка совсем, губы синеют, и… не в моём вкусе.

– Вот-вот, я о том же… Вдруг полюбит тебя?

– Меня? Да я ж алкаш, рожа спитая, и вообще…

– Это ты раньше опухший приходил, а сейчас видным парнем стал – в зеркало-то погляди. Вот я тебя и предупреждаю: девки начнут приставать – не поддавайся, водка и блуд – грехи липкие. А про Катю скажу так: девушка хорошая, чистая, боголюбивая, если с такой согрешишь, то уж лучше спиться. Поэтому сразу реши: не готов жениться, расстанься, – последние слова отец Виктор говорил быстро, резко, отрывисто, почти не глядя на собеседника, а Витька краснел так, как, наверное, краснел только в глубоком детстве.

Он и на улицу вышел весь красный, на работу приехал не в духе, полдня возился с грузовиком, хмуря брови и скрежеща зубами. После трудов праведных задержался, чтобы Катя, не дождавшись его, уехала – он не готов её видеть. Но девушки не было, и Витька поехал на трамвае. Дома кефир и хлеб закончились, в магазин за продуктами он не зашёл, но даже радовался этому – голод перебивал другие мысли. Витя выпил стакан крещенской воды, достал запылившуюся книгу, начал читать, хотя ничего не понимал. Потом сразу бухнулся в кровать и заснул, но спал плохо, вскрикивал, пару раз соскакивал, пил воду, снова ложился. Утром встал не выспавшийся и хмурый, опять поехал на работу.

Легко сказать: «Уйди от Кати и не общайся», – он уже миллион раз пытался. Но что и кто у него останется без неё? Интересная работа и храм два раза в неделю: по сравнению с прошлой нетрезвой жизнью – много, по сравнению с послеаварийным периодом – мало. Он размышлял: «Может, батюшка – паникёр? Куда мне? Смешно. Я и Катя? Ей жених нужен. Хороший. Срочно». И вдруг опять перед глазами видение, как наклоняется над Катиным лицом и целует её в губы. Чуть не вскрикнул: «Да что ж это такое! Аж пот прошиб. Правду, видно, говорят, что дружба между мужчиной и женщиной невозможна. Нет, неправда, всё будет хорошо: выдам Катю замуж, подружусь с её семьёй. Может, в крёстные возьмут?». На этой мысли Витя повеселел и, когда вечером увидел девушку в машине, абсолютно спокойно подошёл. Они направились гулять, заглянув для начала в общепит – как только Витя успокоился, в нём взыграл волчий аппетит, потому что ничего не ел со вчерашнего дня, а Катя термос не привезла.

– Как поживает твой знакомый, который тебя на Новый год приглашал?

– Я же не пошла, он теперь за Светой ухаживает.

– Ну, и плюнь на него. Ты, видать, плохо молилась. Родители тебя в гости, на вечеринки берут?

– Они знают, что я подобного не люблю.

– А теперь напросись. Обещаешь?

– Зачем? Я же некрасивая. Кто на меня внимание обратит?

Витя поперхнулся:

– Кто тебе такое сказал? Морду набью тому. Второй раз от тебя подобную ерунду слышу. Красивая ты, глаза вон какие громадные, и вообще – верь давай! А то я сам займусь сватовством.

Грустная до сих пор Катя улыбнулась.

– Тогда и я тебя за кого-нибудь сосватаю.

– Вот ещё! Я – другое дело! За меня не волнуйся, – фыркнул Витя.

– Почему же? Кто тебя кормить будет и прогуливать?

– А я подружусь с твоим мужем и стану крёстным вашему сыну, буду с ним гулять.

– Здорово придумал.

– Конечно, здорово, – оба засмеялись.

* * *

Прошло недели две. Катя с Витей продолжали встречаться. Она опять стала привозить иногда суп, иногда котлеты, они вместе перекусывали, после шли либо гулять, либо по делам. Пару раз ездили на пустырь, где Витя обучал девушку вождению, а потом она давала ему порулить и улыбалась, видя на его лице блаженное выражение. Мужчина поправился, медики сняли повязку с его руки, только нога ещё побаливала, а потому он прихрамывал. Начав получать деньги, приоделся. Один раз они сходили на службу в храм Владимирской иконы Божьей Матери, с определённой целью.

– Ходят же к вам молодые люди? – Витя настроился оптимизировать процесс.

– Некоторых я знаю, – вроде согласилась Катя.

– Вон тот блондин?

– Это Сёма, Семён, – почему-то развеселилась девушка.

– Почему с ним не дружишь?

– Мы в воскресной школе вместе учились. У него мама – регент.

– Отлично, надо общаться. Давай познакомимся.

– Ой, Витя, ты смешной. Я, конечно, могу вас познакомить, но замуж за него не пойду.

– Почему?

– Не нравится. У него кожа такая бледная, что мне даже страшно.

– Ну, что ж, бывает. А вон тот, чернявый?

– Он ведь красавчик! Такому красивая жена нужна.