Czytaj książkę: «Сюрприз для внука»

© Татьяна Мирная, 2018

ISBN 978-5-4493-3450-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Изюм

Иногда самые, казалось бы, обычные предметы ассоциируются с кем-то или с чем-либо и вызывают различные эмоции: любовь, злость, радость, печаль, вину, благодарность, удивление, обиду, смущение, жалость. Я уверена, что у каждого из нас такие предметы есть, есть такой предмет и у меня.

Это изюм. Да, обычный изюм или сушёный виноград, который любят все дети. Во всяком случае, в моём детстве изюм любили все, ели его с удовольствием и на здоровье.

Когда я готовлю что-нибудь с изюмом или просто его вижу, я всегда вспоминаю свою бабушку Иру, так как изюмом в детстве меня угощала только она. Бабушка сушила виноград сама, и, когда мы, внуки, к ней приходили, она обязательно доставала из кармана фартука горсть изюма и насыпала его в карман моего платья.

Чтобы почувствовать сладость, я держала сухую ягоду некоторое время во рту, пока изюм не становился мягким, и через некоторое время чувствовался на языке его приторно-сладкий вкус и аромат.

– Бери ещё, внученька, -говорила бабушка, подставляя мне огромный карман своего фартука. – Я старая, мне его кушать нечем.

Я лезла в него своей маленькой ручонкой и никак не могла захватить побольше: изюм всё время высыпался из моей руки, как только я пыталась зажать кулачок. Тогда бабушка помогала мне: своей тёплой и мягкой рукой она зачерпывала столько изюма, что он едва умещался в моих двух крохотных кармашках ситцевого платьица. На прощание бабушка гладила меня по головке и целовала своими мягкими губами мои волосы.

Бабушка моя была низенького роста, полная, мягкая, как сдобная булочка, и от неё всегда пахло хлебом, потому что бабушка пекла хлеб не только на свою семью, но и для соседей, которые просили её об услуге, а она не могла отказать.

Мне было пять лет, когда бабушка заболела. Она лежала в своей маленькой спальне на кровати, над которой висела большущая икона Спасителя. Когда мы с мамой заходили к бабушке, мне казалось, что Бог с укоризной смотрит на меня, и я начинала плакать. Объяснить свои слёзы я не могла, а бабушка доставала из-под самой большой подушки мешочек с изюмом, протягивала его маме и говорила еле слышным голосом:

– Успокой дочку, Ульяна. Пожалей маленькую.

Она не могла погладить меня по головке, как делала это, когда была здоровой, не могла прижать к себе и поцеловать, она даже руку с трудом протягивала на прощание, которую целовала со слезами моя мама. Она почему-то особенно любила её и, как мне казалось, больше всех волновалась за бабушку.

А однажды холодным декабрьским утром в окно постучал дядя Гриша, мамин брат, и что-то сказал, после чего моя мама громко зарыдала и, плачущая, ушла с дядей Гришей.

К обеду она вернулась, собрала меня, и мы пошли с ней по знакомому мне маршруту, через стадион, мимо пруда.

– Мы идём к бабушке? – спросила я маму.

– Да, – сказала мама. – Но только бабушки больше нет, доченька. Она умерла.

«Как нет? А кто же меня теперь изюмом будет угощать?» – думала я про себя.

Слёз не было, потому что о смерти я тогда ничего не знала и заплакала я потому, что навзрыд рыдали у гроба тётя Вера, дядя Гриша, тётя Люба и моя мама. Я сильно испугалась и, плача, прижалась к маме. Со страхом я смотрела на бабушку, лежащую в гробу.

Она была в белой кофточке и чёрной юбке, а поверх юбки ей повязали фартук с карманом. Фартук был новый, с оборками по краям и с каким-то мелким голубым рисунком. Я смотрела на этот фартук и на карман и думала о том, что, наверное, бабушка насыпала в него изюма. Но только зачем, я понять не могла. И тут я услышала, как тётя Вера спросила у тёти Любы, положили бабушке в карман деньги или нет.

– Положили, – ответила тётя Люба тихонько.

– Так вот для чего бабушке карман? А деньги зачем? – задавала я себе вопросы, а потом эти вопросы задала маме, когда бабушку уже похоронили.

– Бабушка заплатит их на реке перевозчику, который перевезёт её из мира живых в царство мёртвых, – объяснила мне мама и заплакала.

А потом, выплакавшись, добавила:

– Маленькая ты ещё такие вопросы задавать. Вырастешь – поймёшь.

Я выросла и всё поняла.

Пошутила

– Вот скажи, разве так шутят нормальные женщины? Разве можно такими вещами шутить? – задавал Виктор Васильевич вопросы другу, который сидел напротив него за столом.

Он пришёл к Александру Петровичу совершенно неожиданно, поэтому на столе стояла только бутылка водки, две рюмочки, сало на тарелочке, порезанное малюсенькими кусочками и маринованные огурцы. Но Виктор Васильевич, выпив рюмку водки, ни к чему не притронулся: он был в расстроенных чувствах.

– Расскажи, как ты с нею познакомился? – участливо попросил друга Александр Петрович

– После развода с Тоней я два года жил один, а потом стало тоскливо. Купил себе ноутбук, освоил его и решил познакомиться с женщиной, такой же одинокой, как и я. Зарегистрировался на сайте знакомств, заполнил анкету. Откликнулись трое, одна из них как раз Валентина из Белоруссии. Я обрадовался, семья ведь моя вся там. Думаю, поближе к дочке буду, к внукам.

Писала, что пенсионерка. Живёт, мол, одна. Расписала, как у неё хорошо.

Мол, озеро рядом и речка, можно рыбку ловить. Полгода переписывались. Бывшая учительница.

– Бывшая учительница?! – удивился Александр Петрович. – Так они ж все чокнутые. Ты вспомни первую свою любовь, ту, что в институте ещё была. Моя тоже учительница и тоже чокнутая, -тихонько сказал Александр Петрович, оглядываясь по сторонам.

Виктор Васильевич молчал – мешал комок в горле. Александр Петрович налил ещё по рюмочке. Выпили.

– Ты закуси, – посоветовал другу Александр Петрович.

– Не могу, – в словах Виктора Васильевича была такая горечь, что крепость водки он не чувствовал.

– Так она тебя позвала или ты сам решил к ней ехать? – уточнил вопрос Александр Петрович

– Она позвала, но с условием, что с миллионом приеду.

– А ты?

– А я продал дом за 750 тысяч, 200 тысяч у меня было на карточке. Я ведь работал, а пенсию с карточки не снимал. Потом весь скарб домашний за копейки распродал, почти на 100 тысяч вышло. Вот миллион и собрался. Взял с собой его и поехал. Подарков накупил по дороге, продуктов, цветы. К будущей жене ведь ехал, – ехидно сказал Виктор Васильевич

– Ну и дальше что было? Рассказывай, – торопил Александр Петрович друга

– Приехал в Белоруссию. Встретила она меня на вокзале. Ничего так, с виду симпатичная, среднего роста, полная, белолицая. На фото в интернете, конечно, получше была, но я сильно фотографиям и не верю, – начал свой рассказ Виктор Васильевич.

Оказалось, что живёт она с сыном, невесткой и тремя внуками. Встретили меня хорошо, правда, как – то странно переглядывались между собой, будто я к ним с неба свалился. А на другой день эта Валентина и говорит: «я, мол, пошутила, а ты и поверил». Спрашиваю: «Как пошутила?» – «Вот так, – говорит, -не нужен мне твой миллион, езжай обратно»

– И ты сразу сдался? Она же женщина! Надо было уговаривать: поломалась бы и согласилась, – со знанием дела сказал Александр Петрович

– И уговаривал, и дом предлагал купить, тем более, что деньги с собой были, но она упёрлась и слышать не хочет. «Мне, – говорит, – и с сыном неплохо. А с внуками вообще хорошо. Пошутила я». Вот такая шутница оказалась.

Друзья помолчали некоторое время, потом выпили ещё по рюмочке. Виктор Васильевич наконец взял кусочек сала, положил его на хлебушек и закусил.

– А ты к бывшей своей постучись, всё-таки вместе сорок лет прожили, – посоветовал другу Александр Петрович

– Заезжал, и на порог не пустила, сволочь. У дочки переночевал, с внуками пообщался и тоже смотрю, косятся на меня, ждут, когда уеду. Я утром сел в поезд и укатил на родину. Всё-таки у нас люди более душевные, хотя моя бывшая тоже местная, а адаптировалась уже под те условия.

– Теперь – то что будешь делать? – спросил друга Александр Петрович

– Дом буду покупать или квартиру в городе однокомнатную. Надеюсь, миллиона хватит? – спросил он друга.

– В селе хватит, а в городе вряд ли, хотя без ремонта в городе можно тысяч за

900 курить. А может, к Лидке, соседке своей бывшей, подкатишь? Она – баба ушлая, может и согласится за миллион? – предложил ещё вариант Александр Петрович

– Не согласится. Я как – то ей предлагал жить вместе, так она на меня как на чумного посмотрела. Всё. Хватит! Буду жить один! – сделал вывод Виктор Васильевич. – Наливай! За это и выпьем.

Встреча на погосте

Я услышала своё имя и подняла голову. Меж могил быстро шла навстречу полная невысокая женщина моих лет в рабочем сером халате и белом ситцевом платочке. Женщина широко улыбалась и радостно махала мне рукой в перчатке, вымазанной синей краской.

Если бы не одна характерная деталь, знакомая мне с детства, я бы ни за что не узнала её. Это была Люда, моя очень дальняя родственница по какой-то маминой линии. «Седьмая вода на киселе» – говорила о семье Люды прагматичная тётя Люба.

Мы жили на одной улице, неподалёку друг от друга. Играли вместе и ходили на сельский рынок продавать яблоки и абрикосы. На рынок с той же целью приходили мальчишки и вечно издевались над Людой: то яблоки из её ведра в своё переложат, то абрикосами в неё кидаются. А однажды один из них взял длинный прутик и стал задирать этим прутиком Люде юбку. Она одёргивала её, а он всё равно лез к ней с этим прутом. Отстал только тогда, когда Люда заплакала.

Я всегда смотрела на Люду с любопытством. Вроде бы всё, как у меня: руки – ноги – голова. А вот глаза не такие: говорит Люда со мной, а глаза смотрят в другую сторону.

– Она косонькая, – пояснила мне мама.– Смотри, не смейся над ней никогда, как некоторые делают. Грех это.

Я не смеялась. Отчасти, потому, что была послушной девочкой, а отчасти потому, что тётя Клава, мать Люды, иногда ловила обидчиков дочери, ругала их и даже таскала за чубы. Но они всё равно не унимались и кричали, едва завидев девчонку: «Один глаз на Кавказ, а другой на Север», а ещё «Косой, косой, подавился колбасой». Эта обзывалка уже предназначалась брату Люды, Толику, у которого была такая же проблема, как и у сестры. Но Толик был шустрым и боевым. Он матери на обидчиков не жаловался, а разбирался с ними сам, поэтому его обзывали редко, а вот Люде доставалось и в школе, и на улице.

Тётя Клава возила детей по врачам. Люда носила одно время очки с одним стеклом, но косоглазие как было, так и осталось. Говорили, что это следствие тяжёлых родов, хотя некоторые объясняли по-другому: мол, наследственное, отец у неё такой же.

Отца Люды, дядю Павлика, я видела несколько раз, но глаз его рассмотреть так и не смогла. Он вечно хмурился и низко на лоб натягивал фуражку. Работал дядя Павлик трактористом, дома бывал только ночью. Мне кажется, что его не только я редко видела, но и Люда, потому что об отце она никогда ничего не говорила.

Мы были с ней ровесники, но в школу Люда пошла на год позже меня и училась неважно. Не давалась ей грамота. Толик, брат её, был отличником, а Люда троечницей. Видимо, роды всё-таки сыграли свою роль.

Кое-как окончив 8 классов, Люда ушла из школы в ПТУ. Потом вышла замуж за своего обидчика, того, что ей юбку прутиком задирал на сельском базаре. Это я узнала от одной родственницы, с которой я поддерживала отношения, когда уехала из села. Люда родила троих детей, сидела дома, а муж работал трактористом. Жили небогато, но дружно.

Пока я вспоминала, Люда подошла ко мне. Мы обнялись. Разговорились.

Люда рассказала сельские новости. Я обратила внимание, что могилы её покойных родственников, которые находились рядом с могилами моих родителей, уже давно прибраны, да и между нашими трава подёргана.

– А это мы с Вовой ещё две недели назад убрали и покрасили, – сказала Люда.– Хотели всё убрать, но потом решили вас подождать. Если бы ты не приехала сегодня, то завтра мы бы здесь всё прибрали.

– А сейчас ты на кладбище зачем пришла? – спросила я Люду.

– А мы перед Пасхой каждый день ходим с Вовой на кладбище, – просто сказала Люда, глядя мимо меня. – Много могилок сейчас осталось без присмотра. Люди уехали из села, некому ухаживать. А я всех людей помню. Мы покупаем три банки краски перед Пасхой- белую, синюю и зелёную – и ходим на кладбище прибирать знакомые могилки. Вот сегодня Юры Киянова могилку чистили. Ты помнишь его?

– Конечно, помню, – сказала я.

– Пойдём навестим вместе. Там Вова прибирает сейчас могилку тёти Даши Смирновой, что рядом со школой жила и уборщицей в школе работала. Помнишь?

– Помню. Такая хорошая тётенька была. Она нам ещё стенды настенные рисовать помогала. Она так хорошо рисовала, хотя всю жизнь только швабру в руках держала, как сама говорила.

Мы с Людой подошли к могилке Юры Киянова.

– Все родные уехали, дочки очень далеко живут, а Юра здесь остался. Мы ведь с ним на одной улице жили. Придут люди, а могилка его неухоженная.

Я так не могу. Надо, чтобы всех помнили, – сказала Люда.

Мы помолчали. Подошёл Вова, поздоровался со мной.

– А вчера прибирали могилку деда Сани, что сторожем работал в колхозном саду. Помнишь, как мы черешню воровали, пока он домой на обед ходил? – нарушила молчание Люда.

Я всё помню, я всё очень хорошо помню, но убрать могилы тех, кого уже давно нет с нами, могилы соседей, дальних родственников, деда Сани и тёти Даши, вряд ли бы догадалась. Хорошо, что на свете есть Люда и Вова. Значит, ещё будут живы те, с кем мы в детстве играли, дружили, дрались, дразнились, влюблялись, боялись, уважали и восхищались.