Рихард Феникс. Том 1. Книга 1. Горы

Глава 1. Инициация

Интерлюдия

Мы есть знания и суть проявления всего сущего. Мы слишком сложны для вас. Мы говорим через вас. И даруем вам силу, наблюдаем, как вы её применяете. Мы можем дать, можем отнять. Мы не добро и не зло.

Вы приходите неразумными в наш мир, слишком тяжёлые и громкие. И уходите такими же.

Вы причиняете себе боль. И говорите, что это ради нас. Но это ради вас. Это не позволяет забыть, что вы не одни.

А вы так боитесь одиночества.

* * *

Рихард

– Режь тоньше, смелее, одним движением. Не сомневайся. Боги всё видят, всё знают. Не бойся. Посмотри на меня. – Мужчина взял тощего мальчика за плечи, встряхнул, заглядывая в расширенные от ступора глаза. – Рихард, посмотри на меня!

– Папа, боги точно примут меня? – стуча зубами, повторил тот в который раз. Горечь в горле, скулящий после пятидневного поста живот и духота изматывали всё сильнее.

Из-под низкой соломенной крыши дома, вырубленного в известняковой скале, показался край серого плаща. Он прошуршал по границе темноты и замер. Старик, который его носил, с кряхтеньем уселся в плетёное кресло в тёмной нише. Привычно управляясь одной рукой, он раскурил от спички трубку, висящую через шею на золотой цепочке. Глаза старика весело блестели, тонкие губы выпускали дымные колечки.

– Рихард, – тихо позвал старик, – ты сможешь.

Мальчик быстро закивал, склонился, чтобы видеть из-под навеса морщинистое лицо.

– Ты сильный и умный. И у тебя есть цель. – Старик тоже чуть пригнулся, подмигнул мальчику. – Ты сможешь избежать моей участи. Боги не отнимут твою руку, и ты сможешь жить под солнцем. Я предал богов, за то они забрали мою силу и мою тень. Я был слаб, Рихард. Но ты-то у нас сильный.

– Послушай деда, – кивнул мужчина, не убирая рук с плеч мальчика. – Верь в свою цель!

– Папа, я понял. – Рихард сделал шаг назад, освобождаясь от отцовских прикосновений, подошёл к границе между светом и тенью низкого навеса, присел на корточки, заглянул и спросил: – Деда, а если нет, у тебя там поместится вторая кровать?

– Поместится, – кивнул старик и показал внуку кулак. – Режь плавно, будто руку в ручей опустил, и вода её колеблет.

Рихард посмотрел на старика, который с момента проклятья богами ни разу не был под солнцем, покачался с пяток на носки, собираясь с силами, и встал.

– Папа… Я, кажется, готов, – со смущением произнёс мальчик.

– Вот и хорошо. Держи. – Отец снял с руки широкий толстый браслет из чередующихся кусочков кожи, дерева, кости и металла, отстегнул изнутри загнутое, короткое, в пол-ладони, лезвие и передал сыну. Рихард замешкался, глядя на руку отца. От кончиков пальцев до плеча её покрывал старый вырезанный узор из перьев – особый символ племени Феникса. Кожа под браслетом была белая, а вокруг – загорелая, как кора столетнего дерева.

– Так сколько мне там… быть? – Рихард осторожно взял лезвие, отметил его тонкость и лёгкость.

– Боги скажут, когда ты можешь уйти.

Отец обнял сына, развернул к двум скалам-близнецам, отстоявшим друг от друга в метре. В середине этих утёсов, будто пробитые насквозь колоссальным копьём, были короткие пещеры, как дырки в бусинах. Между ними застрял плоский камень, на котором Рихард должен был развести костёр. В пещерах, по поверьям, жили Фениксы.

Мальчик выдохнул, пробежался взглядом по редким, выбитым в правой скале ступеням, отмечая, как лучше поставить ногу, когда будет лезть, ощупал сумку через плечо, слегка коснулся острого лезвия, поющего в ладони, и почувствовал прилив сил.

– Возвращайся Фениксом, – напутствовал отец. И вторили ему жители деревни, чьи левые руки были покрыты изящными узорами из перьев.

Рихард закрыл глаза, в последний раз прошептал детскую молитву и упрямо пошёл вперёд, к краю поселенья, где стояли эти утёсы. Все свои двенадцать вёсен мальчик мечтал покорить каменных великанов. И вот время настало.

Шаг за шагом: схватился рукой за уступ, подтянулся, чуть передвинул ногу… Сколько же детей из его племени так же карабкались в своё время?.. Перетянул лямку, чтобы сумка перевесилась на спину, перелез через выдающийся корень ползучего дерева, забрался чуть выше. Тень упала на лицо – это край кострового камня. Он уже близко.

Поселение отсюда – маленькое, людей на улицах не видно: все разбрелись по делам, да и не принято было наблюдать за чужой инициацией. Он и сам раньше никогда не смотрел, потому что отец не велел, но обещал: «Вырастешь и сам всё узнаешь». Вырос.

Рихард в последний раз зацепился за какой-то кустик, нашарил край проёма, напрягся и втащил себя в прохладу. Восторг и усталость сменились разочарованием: короткое сквозное отверстие в три шага от входа до входа, и в другой скале точно такое же. Ничего интересного. Никаких позабытых вещиц, только несколько белых ляпок помёта.

Скинув сумку, мальчик достал спички и лёгкий кирпичик сухой стружки. Разломил чуть скрипнувший брикет пополам, выложил в почерневшее углубление кострового камня и поджёг. Бледные волокна занялись быстро. Ветра не было, темнело. Лепестки пламени танцевали между двух скал.

Рихард облизал сухие губы – в последний день поста воду нельзя было пить. Руки дрожали, даже ощущение лезвия, переходящего в их семье по наследству, больше не придавало сил. Мальчик уселся, закатал широкий рукав, выдохнул и сделал первый волнистый неглубокий надрез на левом предплечье. Больно.

После каждого десятка вырезанных перьев Рихард бросал в огонь щепоть то соли и благовоний, то еловой коры и янтарного порошка. И каждый раз танец пламени становился безумным на краткий миг. Мальчик зализывал раны и резал, резал, резал.

Он пропустил момент, когда в пещере напротив появился неясный образ. Уже и под снятой рубашкой под краем левой ключицы темнели узоры из перьев, уже почти оскудели запасы костровой подкормки, как кто-то всё же пожаловал. Рихард сидел, скрестив ноги, чуть наклонившись вперёд, борясь со сном и голодом, позволяя жару опалять лицо и шею. Разрезы на руке зудели и чесались.

Тот, напротив, сидел в такой же позе, чуть улыбаясь, на кончиках его пальцев плясало пламя, глаза сияли. И Рихард, вглядевшись, внезапно узнал в незваном госте себя.

– Ты сделал достаточно, чтобы пробудить силу! – не раскрывая рта, прямо в голове остолбеневшего Рихарда, произнёс звонким мальчишеским голосом – его голосом – древний бог Феникс, явившийся в образе нового последователя. – Я принимаю твою жертву и дарую тебе свою силу!

Рихард покачнулся, лезвие стукнулось о колени и отскочило в костёр, огонь вспыхнул, опалив брови, и мир погрузился во тьму. Рихард Феникс спал и видел первый сон в своей взрослой жизни.

Глава 2. Предназначение

Интерлюдия

Вы боитесь одиночества и сбиваетесь в стаи, становясь всё громче и плотнее. Если вы что-то решили, то уже не отступитесь. Плечо рядом не позволит упасть. Вы вдохновляете и вдохновляетесь.

Вы отражаетесь друг в друге. И боретесь со своими отражениями. А, победив, вы любите друг друга. Вы считаете любовь высшим проявлением благодетели.

Мы не добро и не зло. Но через вас наша сила служит одному во имя другого. И это прекрасно. Это дарует жизнь.

Вы враждуете – и это прекрасно. Вы любите – и это прекрасно. Вы заботитесь о слабых, чтобы дать им силу и победить её. Вырасти над собой через другого. И это, безусловно, достойно восхищения.

Вы делаете так много ради нас. Но нам этого не нужно. Мы наблюдаем и направляем. Существуем, пока существуете вы. Ведь вы – наше отражение в неспокойной глади воды.

* * *

Рихард

Он спал и видел сине-белый стяг в россыпи звёзд. Он даже помнил его, но не узнавал.

Он видел себя, но другого, взрослого и отважного. И чувство отваги было на границе с отчаянием. И видел людей, идущих за ним. И люди эти были ему верны. И были они разные. Но сильные. И все – его. И между ними, проходя то вокруг, то насквозь, и находясь будто всё время напротив, был тоже он, но как сейчас – маленький и тщедушный. Ещё боящийся всего, но желающий стать храбрым и оставаться честным. Как минимум честным с собой.

– Сила моя – теперь твоя, – заговорил тот, другой, обращаясь к блудному сновидцу, – Тебе уготовано вершить добрые дела. И для них тебе потребуются помощники. Но не все они изначально чисты, как ты. Не все они праведны и мудры. Не всем досталось любви родных и близких. Не у всех было такое хорошее детство, как у тебя. Найди их. Найди свою сотню чёрных угольков, на которых огонь по праву обретённой силы станет ещё жарче. Защити то, что дорого. Найди то, чему жаждешь служить. Не предавай своих убеждений, последователей и рода.

Тот, другой, замолчал. Мальчик не сводил с него глаз. А взрослый Рихард на вороном коне направлял идущих за ним людей наперерез чему-то неведомому, страшному, искрящему молниями, шипящему и злому.

– Кто это? – мальчик отступил, чтобы лучше видеть несущийся ужас, ясно осознавая, что всё это сон.

– Ты узнаешь в своё время. Оно изменит лик, но не суть, что есть разрушение и смерть. И если вы не победите, от ярости и жадности его треснут небеса. И грозный бог всенощный откроет второй глаз. И тогда одному из нас, забрав своих потомков, придётся сгинуть, ведь некому будет продолжить род и передать свои силы…

Лязг оружий заглушил последние слова бога Феникса. Головы людей, что следовали за своим предводителем, отделялись от тел и обращались горящими головёшками. Одна из них подкатилась к ногам мальчика. Зелёные глаза, полные удивления, совсем молодое лицо, алые волосы, которые пожирало пламя. Шипение и вонь обгорелой кожи.

Рихард отпрянул и тут же упал на землю… Нет, на холодный пол пещеры в скале. Костёр искрил. Пламя, ещё не погасшее, разлеталось во все стороны. Нет, его разносили на крыльях налетевшие птицы. Они не кричали, не щебетали. Они были молчаливы и страшны. Дымно-прозрачны. И их чёрные глаза жутко сверкали в алых сполохах.

И только звон металла о камень, да гром далёкой грозы напоминали о реальности… Нет. Ещё невыносимо болела рука.

Спросонья откинувшись назад и оперевшись на локти, Рихард и думать забыл об инициации. Но натянутая и разрезанная кожа жгла посильнее отлетевшего в лицо уголька.

А дикие птицы – почему-то Рихард назвал их про себя мёртвыми – пролетали насквозь оба отверстия в скалах, едва не задевая мальчика крыльями. Они всё бросали и бросали что-то в костёр, а за ним, сколько юный Феникс не вглядывался, не мог увидеть того, другого себя – воплощения бога.

Мальчик лёг на спину, выпрямив ноющую руку, почувствовал разом и холод, и голод, и жажду. И пожелал, чтобы всё это поскорее закончилось. Там, внизу, отец наверняка что-то приготовил для него, ведь, как было заведено, два дня после инициации принявший силу Феникса может есть всё, что угодно, и никто не в праве ему отказать.

Что-то твёрдое ударило в пустой живот, отпрыгнуло и шлёпнулась справа. Мальчик пошарил и нащупал шероховатый плод с мягким бочком. Пальцы, почувствовав слабину, нажали. Погрузились в ароматную мякоть. Запах дурманил. Рихард поднял плод надо ртом, сжал, смакуя терпкую сладость и задаваясь вопросом, откуда птицы в это время года взяли персик. А, может, это сила бога? Его распоряжение, чтобы не дать новообращённому последователю погибнуть от голода и жажды?!

Рихард не знал ответ. Да и не хотел знать, он приник к разрыву в тёплой кожице и высосал ещё сока. А потом впился в нежную мякоть. Он подавился, закашлялся и сел, привалившись спиной к стене, чтобы не мешать вихрю мёртвых птиц. Быстро и жадно сгрыз персик, старательно слизал с пальцев пряный сок. Косточку же сунул в нагрудный карман, чтобы позже сделать из неё талисман. Это казалось отличной идеей – ещё одним доказательством произошедшего.

А птиц становилось всё меньше. Несколько последних всё же задели мальчика крыльями – будто хлестнул холодный ветер, – и растворились в ночи. Костёр потух. А потом туман, поднявшийся с гор, поглотил всё: и скалы инициации, и последние искры, и недавний сон-провидение. И мальчик окружённый невесомыми облаками, впал в забытьё.

Глава 3. Первый полёт юного Феникса

Интерлюдия

Иногда лучший выбор – не идти по пути своего предназначения. Измените судьбу, если на то есть желание. Если у вас достанет силы и смелости. Будьте готовы дать слово и сдержать его.

Мы – боги – замолкаем. Теперь дело за вами. Мы будем лишь наблюдать.

* * *

Рихард

– Сны – твои знаки, проводники и подсказки. Они – вневременные нити, связывающее всё сущее, крепко оплетающие историю, где нет ни будущего, ни прошлого, а всё оно происходит прямо сейчас. Твоё предназначение – измени его, если сможешь. Если ты уверен, что оно не по тебе. Но помни, что я вверил в твои руки судьбы иных народов. Время неумолимо приближается. И ты – песок в часах, что не может не течь. – настойчивый голос шелестел над ухом. Или не голос вовсе… Шорох? Капли? Да, что-то мерно капало. Дождь.

Мальчик открыл глаза. Он лежал, свернувшись калачиком, подложив под голову пустую сумку, а снаружи звенел первый весенний дождь. Стылый туман заволок всё вокруг, клубился у самого входа в сквозное отверстие в скале, будто незваный гость, но внутрь не стремился входить.

Рихард сел, размял ноющие плечи, потянулся к размытому костровищу и зачерпнул пригоршню воды. Пальцы коснулись холодного металла, раскатанные широкие рукава рубашки сразу намокли. Мальчик вылил влагу в рот, ещё плохо соображая спросонок. Потом медленно огляделся. Ритуального ножа нигде не было. В неверном свете оглядел руку и с удивлением заметил, что почти весь узор зарубцевался – магия Феникса, не иначе.

Подтянул колени к груди, положил на них ещё тёплую сумку и из-под прикрытых век смотрел, как капли разбивались о костровой камень, не попадая в скальный проход, будто стоял невидимый барьер – маленькое нежданное чудо, забота бога, от которой на душе становилось тепло.

Потихоньку дождь стих. Первый густой солнечный луч пробился сквозь низкие тучи, разогнал туман. Второй и третий, и уже умытые скалы засияли при свете нового дня, возвышаясь среди тёмных макушек деревьев.

Рихард подполз к краю, провёл рукой по ровной полосе между пещерой, куда не проник дождь, и влажным костровым камнем, и тут же на сухой пол стекли несколько струек. Дух Феникса ясно говорил, что инициация завершена.

Мальчик вгляделся в лужицу, где ночью плясал огонь. Вчера ли это было или несколько дней назад – будто целая вечность минула. Там, в углублении, лежал ритуальный нож, но его форма была странной: к рукояти наплавились кусочки металла – и сразу вспомнились чёрные птицы, и звон оружия, и сон…

– Проводники и подсказки… Как же там дальше… – прошептал мальчик, споласкивая нож в лужице от пепла и кусочков растопки.

Он стиснул металл в руке, примеряясь, взвесил. Да, теперь тот лежал в ладони гораздо удобней, хотя и стал чуть шире, чем хотелось бы.

– Ну ничего… – Рихард подбросил нож в воздухе, тот закрутился, блеснув искривлённым ребром и легко лёг в подставленную ладонь. – Теперь ты будешь моим талисманом и оружием.

Феникс стянул рубашку, замотал в неё нож и сунул в сумку, перевесил её через плечо. Пора было спускаться. Мальчик выглянул вниз и нахмурился – редкие выдолбленные ступени с этого места виделись скользкими и ненадёжными, полнились водой. Оплетающая скалу чахлая растительность, проросшая сквозь подушки яркого мха, едва держалась, чтобы не сползти вниз, а узловатый корень дерева и вовсе казался коварной подножкой.

Мальчик почесал щёку и скривился – волдырь от попавшего уголька саднил. Зато боль помогла проснуться окончательно. Вспомнилось напутствие людей из деревни: «Возвращайся Фениксом». Точно. Он и сам несколько раз подглядел, как инициированные спускались на огненных крыльях. Раз смогли они, сможет и он – так решил юный Феникс.

Встав на краю пещеры, попытался представить, что планирует на крыльях, как птица, но силы не пробуждались.

– Эй, рука! – Рихард возмущённо посмотрел на вырезанные перья на тыльной стороне ладони, сжал кулак, разжал, разгоняя кровь, – Как ты работаешь, сила Феникса? Ну-ка расскажи!

Никакого ответа. Мальчик провёл пятернёй по растрёпанным отросшим волосам, заправил волнистые пряди за уши. Прошёлся туда-обратно по пещере, вспоминая, а давал ли кто-нибудь ему советы о пользовании силой. Всё, что он видел, было урывками – Фениксы пользовались огнём в уединении. Советов не припомнилось, и Рихард решил рискнуть.

Хоть ему и говорили, что до огня на костровой камень ступать нельзя, но про то, что после, слов-то не было. Пригнувшись в проёме, мальчик выбрался на каменный мостик между скал, походил по нему, отыскивая место, где будет спокойно. И внезапно нашёл. Прямо в ямке, откуда вынул изменившийся нож.

Мальчик представил себя, сидящим в пещере, делающим надрезы на руке, а себя настоящего – едва разгоревшимся костерком. Вот фантазия протянула руку к лежащей рядом сумке, извлекла щепоть соли и бросила к ногам. Сердце толкнулось сильнее, аж дух перехватило. Рихард смотрел во все глаза. Ещё с десяток вырезанных перьев – и новая порция заговоренной подкормки, что сразу исчезла, как соль. Кровь побежала горячее, и вспыхнули узоры на левой руке. Мальчик мысленно пожелал ускорить процесс. Сосредоточенный двойник стал быстрее кидать в костёр припасы, а перья так и выскакивали из-под лезвия ещё короткого ножа.

И только сталь коснулась кожи на ладонь ниже ключицы, завершая узор, как жаркая волна, поднявшаяся по ногам, разогрела нутро, вскипела в горле, оплела руки, и ярое пламя ударило из них назад широкими плоскими крыльями.

Рихард шагнул вперёд. Без страха. С азартом в глазах. Взмахнул руками, ловя поток воздуха. Земля полетела к нему, но будто оттолкнула – мальчик взмыл вверх, оставив внизу и скалы, и деревню, и весь привычный уклад.

Он видел своё тело, обычное, тощее. Но также – и сияние перьев на широкой грудке, и птичьи лапы, мохнатые, с кожистыми, когтистыми, длинными пальцами. Чувствовал, как ветер ерошит перья, щекочет основание гребня на голове, как расправляет пышный узорчатый хвост из ало-золотистого пламени. Рихард сделал круг над деревней, углядел мощёную дорогу меж скал, яркий блеск витражей и мозаики и решил, что следует подняться туда впервые за долгое время, сообщить о своём посвящении в Феникса.

Но усталость и голод не дали ему продолжить полёт и кружение. Он понёсся вниз, зачёрпывая крыльями ветер и едва успел выставить ноги, не птичьи, свои, чтобы приземлиться посреди улицы, откуда до дома было рукой подать. И крылья исчезли. Рубцы быстро угасли. И мальчик, подпрыгивая от восторга и возбуждения, побежал к раскинувшему руки отцу, едва не сбив с ног вышедших поздравить людей.

А дома ждали накрытый стол и мягкая постель. Но Рихард, давясь ватрушкой и супом, едва начав рассказывать об инициации, заснул прямо над едой, так и не сняв одного сапога, не скинув сумку.

– Добро пожаловать домой, Рихард Феникс, – только и услышал мальчик сквозь сон.

Глава 4. Дом Матерей

Когда пришло время для посещений, Рихард с отцом поднялись по широкой, вымощенной деревянной брусчаткой дороге к плато, где разводили зимний виноград. Плато дальней своей частью примыкало к горному утёсу, на котором шапкой ещё лежал снег. Рядом с виноградником возвышался добротный, облицованный сверкающей мозаикой трёхэтажный дом, окружённый палисадником и низким заборчиком из ползучей ивы. Это место называлось Домом Матерей.

Воздух был свежим и сладким. Рихард с удовольствием вдыхал щекочущий ноздри запах первоцветов и нежного мха, щурился на блестящее здание, на сияющий снег, на грозди чёрного молодого винограда, который старательно укрывали и взращивали всю зиму, чтобы после посевной отвезти в раскинувшийся у подножья гор город и там продать.

Территория за заборчиком была священна и недоступна для мужчин. Поэтому, отсчитав нужное окно на втором этаже, отец подобрал с обочины мелкий камешек и бросил, попав по резному подоконнику. Окно, блеснув пёстрым витражом, почти сразу отворилось. И оттуда показалась молодая женщина с такими же ясными синими глазами и ямочками на щеках, как у Рихарда.

– Приветствую! – замахал ей мужчина.

– Здравствуй, Нолан! Здравствуй, Рихард! – улыбнулась женщина, высунувшись по пояс в окно. Красная рубашка, застёгнутая под горло, и белый фартук на ней оттеняли светлые волосы и были униформой травниц, чтобы их издалека видели в горах. – Как всё прошло?

– Я – Феникс! – Рихард гордо вскинул левую руку, широкий рукав скользнул вниз, обнажая узорные рубцы.

– Поздравляю! Наконец-то ты стал мужчиной! – женщина захлопала в ладоши. И в доме отворилось ещё несколько окон, откуда махали и улыбались другие его жительницы.

– Олли, мы идём в город. Тебе что-нибудь нужно? Или другим почтенным дамам? – Нолан с восторгом оглядел всех, приветствовавших их.

– Да, пожалуй, – женщина вздёрнула бровь, задумалась, – подожди немного, – и скрылась в комнате.

Тут же другие дамы принялись по очереди перечислять:

– Костяные булавки! Только возьми в пятом ряду у Бобетты, а не как в прошлый раз!

– Немного голубой глины. Там же, рядом!

– Бумагу простую и устричную!

– Утиных перьев пару-тройку вязанок!

– Можно мне пирожных?.. Парочку…

– Парочку парочек!

– Да что уж там? Бери на всех!

– Полсотни пирожных с шоколадным кремом и персиков дюжину!

– Персики разве уже продают? – дёрнул Рихард отца за рукав.

– Торговый караван прибыл на днях в город. Ты был занят подготовкой к инициации, поэтому мы тебе не говорили, чтобы не сбить настрой, – пожал плечами Нолан.

Вокруг сыпались ещё просьбы. Мужчина рассмеялся, выставив ладони перед собой:

– Дамы-дамы, не все сразу, я же так не запомню, да и не донесу!

– Ах, мужчины, вечно с вами одни мученья! – фыркнула женщина с тугими рыжими косами и в зелёном чепце виноградаря.

– А я ему возьму и помогу, – раздался голос позади Рихарда.

К ним вразвалочку приближался Гарг – сосед через улицу в деревне.

– Только не ты, да не в обиду будет сказано Хлое! – Из приоткрытой двери вышла высокая пожилая дама с крупными чертами лица, одетая во всё тёмное – Магда, старшая смотрительница Дома Матерей. При её словах одно из крайних окон со звоном захлопнулось. – Гарг, дорогуша, Хлоя тебя рожала не для того, чтобы ты пил, играл в карты и всячески позорил нашего бога, да отнимет Феникс твои руку и тень!

– Ты знаешь, старая сука, что я пью с горя! – Гарг рванулся вперёд, оттолкнув Рихарда, перепрыгнул через заборчик. Запах от мужчины шёл резкий – алкоголь, пот, испражнения. – Дай мне денег на выпивку, ты, жадная корова!

– Побойся Феникса, – прищурилась смотрительница, скрестив руки на пышной груди.

Из плеч почтенной дамы выхлестнулись огненные плети, Гарг бросился обратно, не успел. Опасные жгуты схватили его за ноги, подняли, размахнулись и так трахнули о дорогу, что брусчатка пошла ходуном. Пропойца не отключился, он лежал, опутанный огненными, но не обжигающими плетьми, бешено вращал красными глазами, скрипел зубами, скулил.

Отец обнял Рихарда за плечи, прижал к себе, ободряюще улыбнулся. «А ты у меня молодец, не испугался», – будто услышал мальчик невысказанные слова.

– Гарг, мы все скорбим по твоему сыну и сожалеем, что ему не достало отваги закончить инициацию, и что он спрыгнул с обрядовой скалы, сломав себе шею, – голос смотрительницы был холодным и жестоким. – Но это не значит, что ты должен губить себя и тратить деньги деревни на ерунду. Ты убиваешь себя этим. Как ты не поймёшь, глупый мальчишка?!

– Я всё понима-аю-у!..– в голос завыл Гарг, перевернулся на живот, упёршись любом в землю. Тощая спина под тающими плетьми тряслась от всхлипов.

Окна потихоньку закрывались. Не замеченная никем, из-за плеча смотрительницы показалась Олли, протянула старшей с лёгким поклоном исписанный лист бумаги. Та взяла его, пробежалась глазами, достала из поясной сумки карандаш, всегда остро заточенный, что-то вычеркнула, что-то приписала, присовокупила кошель с деньгами и кивком подозвала отца Рихарда. Тот, осторожно обогнув Гарга, подошёл к заборчику. Мальчик остался на месте, покачал головой на удивлённо вскинутые брови Олли, когда та взглядом указала сначала на страдающего мужчину, а потом на него, будто спрашивала, не испугался ли такого зрелища.

Смотрительница потрепала Нолана по тёмным с проседью волосам, вручила кошель и список.

– Как там мой старый дурак, жив ещё хоть? – вполголоса спросила она, поглаживая смущённого Нолана по плечу.

– Да, папа всё сидит в тенёчке, курит. И вроде, помирать пока не собирается. Недавно заказал новую рамку для вашей общей фотографии из того города.

Смотрительница бросила взгляд на Рихарда, потом на Олли, стоявшую в дверях, поджала на мгновенье губы.

– Эх, всё страдает… Вот будет тёмная ночь, приду, украду его, пусть до рассвета меня по горам водит, байки рассказывает, как в молодости, – она подмигнула Нолану, – так и передай моему… А этого, – кивнула на медленно садящегося Гарга, – я беру под стражу, попробуем с девочками привести его в вид человеческий. Олли! – позвала, не оборачиваясь.

Молодая травница отвлеклась от перемигивания с Рихардом и сделала шаг вперёд, но с крыльца не сходила – не принято было без разрешения покидать Дом Матерей при мужчинах.

– Олли, девочка моя, принеси настойку из ясноцвета и порошок шип-травы, будем лечить нашего страдальца, – смотрительница упёрла руки в бока, – Так, Олли, и завязывай рожи корчить! Если так хочешь, подзови сына, да обними, один раз можно, раз он только стал Фениксом.

– Ба, да не стоит… Табу же, – Рихард покраснел, опустил голову, силясь сдержать улыбку.

Почтенная дама бросила на него испепеляющий взгляд, но фыркнула и рассмеялась. Огненный щуп из её груди резко вытянулся и застыл у мальчика перед носом в форме кулака.

– Ещё раз назовёшь меня «Ба», птенчик желторотый, я тебя отправлю в горы собирать лунные ягоды. И, если они тебя покусают, я тебя лечить не буду и Олли не позволю.

– Хорошо, хорошо, смотрительница, не буду. – Ямочки на щеках мальчика стали ещё заметней, глаза сузились в весёлые щёлочки.

– Быстро обнял мать, пока разрешаю, дальше-то точно табу! Мне её энергия нужна чистая и ровная. А с вами, мужиками, разве успокоишься?

– А может, мы тоже обнимемся? – скорчил дурашливую рожицу Нолан.

– Ну уж нет, – протяжно выдохнула женщина… И сгребла мужчину в охапку, едва не перетянув его на свою сторону заборчика. – Передай от меня привет старому ворчуну. Скажи, что я соскучилась.

– Обязательно. – Нолан ненадолго прикрыл глаза, уткнувшись лбом в плечо своей матери.

В этот момент Олли выпорхнула на дорогу, обняла Рихарда, чмокнула в нос, потёрлась щекой об опалённые брови и шепнула:

– Я ни капельки не жалею, что моё посвящение в Феникса прошло не через ритуал с вырезанием перьев, а через рождение такого прекрасного тебя. Люблю тебя, малыш, очень-очень сильно! И поздравляю!

Рихард смутился, неловко похлопал мать по спине и отошёл. Отец встал рядом с ним. Смотрительница поднесла ладонь к глазам, замерла, но тут же крикнула:

– Хлоя, дорогуша, мне нужны твои оплетающие чары для одного непослушного мальчишки. Спустись и помоги мне. Сию секунду!

То самое, ранее захлопнувшееся уж явно не по воле ветра окно чуть приоткрылось и снова закрылось. Мать Гарга явно не торопилась выходить.

Рихард и отец спускались по широкой дороге, вымощенной деревянной брусчаткой. Солнце, уже идущее к закату, отражалось от мозаики и витражей Дома, бросая вслед яркие искры. Поворот к деревне, почти не заметный среди кустов и деревьев, остался справа, и почти сразу ухоженная дорога к Дому Матерей сменилась тёсаными камнями, а по бокам возвысились тёмные сосны. Отсюда уже был виден раскинувшийся в долине город с его шпилями и башнями, проспектами и садами, учёными кварталами и рынками. Рихард уже бывал там. Но сколько ещё городов есть на свете, которые мальчик так хотел посетить.