Czytaj książkę: «Шут герцога де Лонгвиля», strona 10
– Оставь меня в покое, иначе пожалеешь! – предупредил Франсуа, с трудом держа себя в руках.
– О чем я должен пожалеть?
– Я ухожу!
– Подожди, садись. Читай, – Анри вдруг изменился, моментально отбросив ту «маску» оскорбленной гордости, которая была на нем за мгновение до этого, поднял с пола стихотворение, которое сочинил ночью.
Франсуа, не спеша, пробежал глазами каракули и сказал:
– Где-то я уже видел подобное.
– Не понравилось, так и скажи!
– Постой, сперва признайся, в кого это ты влюбился? Уж не в баронессу ли?
– Ты и сам не прочь в нее влюбиться. Только никаких шансов у тебя нет!
– А у тебя, скажешь, больше? – парни продолжали цеплять друг друга.
– Я красивый и очень талантливый!
– Да, ты высокий…
– Женщин привлекает яркость, тонкий ум…
– Насчет твоего ума ничего не скажу, не видел.
– А ты хочешь, чтобы я пробил башку и показал тебе свой мозг? Вот для Карменситы я был идеалом, и ее вкусу можно доверять.
– Чего же ты тогда от нее сбежал? – неожиданно этот вопрос сбил с Анри всю спесь.
Юноша устало опустился на скамью:
– Ты прав, мой мудрый друг.
– Не вешай нос! – попытался успокоить его Франсуа.
– И ты тоже не бери в голову, – вымолвил Анри. – Найдешь себе достойную девушку. Не такую гордячку, как наша баронесса. А я пока еще не влюбился. Это так, – он небрежно махнул в направлении листка со стихами. – От нечего делать…
Он лукавил и понимал это сам. Он знал, что теперь связан коварными нитями, словно паутиной. И не хотел этого, но чувствовал, что стоит на краю обрыва, осознавая всю серьезность и опасность грядущего. И не может сделать ни шагу от страшной бездны.
Говорят, иногда человек сам стремится к собственной погибели. Что заставляет его жизненный челн нестись в бурном Море Жизни, рассекая волны, и видеть впереди ужасную скалу Смерти, но еще больше налегать на весла, ставить дополнительные паруса, зная заранее, что опасность слишком велика? Может быть, в тот момент у человека маячит надежда на другой финал? Проверка на удачливость? Глупость? Азарт? Неизбежность?
Анри понимал, что по какой-то, не зависящей от него причины, не может вырваться из того адова круга, в который занесла его Судьба. И объяснить это для себя не мог, как ни старался.
– Интересно, – неожиданно сказал Франсуа. – Могут ли любить баронессы?
– А как ты считаешь? – отозвался Анри. – Могут ли любить дрова в камине?
– Не говори глупостей!
– Любят! Даже пылая в огне!
– Чушь!
– Представляешь: два дуба влюблены, но им никогда не быть вместе, ни на шаг не приблизиться. Попробуй вообразить себя на их месте, тогда ты поймешь, до чего же им несладко! Поэтому оказаться дровами в камине – это их единственный шанс.
– Очередная красивая фантазия! – скептически заметил Франсуа.
– Опять ты за свое! – из последних сдерживался Анри. – Ты слишком погряз в земных заботах, так же нельзя! Нужно давать волю своему воображению…
– И летать в облаках, как ты!
– Ты не только не желаешь прислушаться к моим словам, но и специально злишь меня! Вспомни, о чем ты всегда говоришь?
– О чем?
– Я слышал недавно твою беседу с парнем из слесарной мастерской.
– Подслушивал, что ли?
– В этом не было необходимости, ты так орал, что было слышно в окрестностях замка. Так вот, запомни: нельзя тратить жизнь на разговоры о самой жизни! Постоянно пребывая в воспоминаниях, тем самым ты забираешь у себя настоящее. Никогда не плачь по прошлому, иначе у тебя не наступит счастья в будущем. Ты же молод! Всматривайся в даль. Мечтай, будь свободным и живи надеждой.
– Ты мне надоел своими нравоучениями!
– Конечно, зато сам любишь их отпускать направо – налево! Это потому, что ты старше и тем самым будто бы имеешь преимущество надо мной?
– Возраст здесь не имеет значение.
– А что имеет? – обозлился Анри. – Может быть, жизнь? Да кому она нужна – такая бессмысленная, убогая и грязная, как размытая ливнем дорога! Куда стремятся люди? Мы все похожи на приговоренных к смерти, которые знают, чем все для них кончится, но при этом стараются все успеть, все испытать и наладить за маленький временной отрезок. А зачем? Что заставляет их копить деньги и унижать ближнего, ведь в любой момент они могут стать неподвижным предметом, которому, кроме ямы в земле, уже ничего не понадобится?!
– Понеслась телега… – тихо проговорил Франсуа.
Анри продолжал рассуждать:
– И что дальше? Родятся новые искатели счастья, новые любители золота и собиратели драгоценностей. И так будет продолжаться во веки вечные. А в чем истинное предначертание человека?
– В чем? Я не знаю.
– Главное – стать лучше! – заявил Анри, расхаживая по комнате. – Воспитать себя хорошим человеком! И конечно же, оставить после себя добрую память.
– Это само собой! – Франсуа пожал плечами.
Анри резко обернулся:
– Само собой это не происходит. Ты когда-нибудь видел, чтобы дом сложился из камней и дерева совершенно самостоятельно?
– Неудачный пример.
– Мы каждый день складываем себя по кирпичу, по крупице, песчинке…
– От твоих бесед я проголодался, – сообщил Франсуа, собираясь уйти.
– Вот-вот! Ты занят только изучением собственных желаний и ненужных житейских подробностей: что кладут в суп, будет ли добавка…
– Ты словно с цепи сорвался.
– У нас разные взгляды на жизнь.
– Отстань, а? – взмолился Франсуа.
– Господи! – Анри воздел руки к полку. – И зачем я покинул своих друзей? Сидел бы сейчас и спорил с Альфонсо, он бы слушал меня, а где нужно, поспорил бы… Мы умели находить общий язык. А с таким, как ты… вообще говорить не о чем!
– Ну и сиди, разговаривай сам с собой! – ответил друг, и дверь за ним захлопнулась.
– Все равно ничего ты не понял! – крикнул ему вслед Анри.
И сразу на душе стало так мерзко, словно туда забралась холодная склизкая лягушка.
– Извиняться не пойду! – решил молодой человек. – Я перед ним ни в чем не виноват. Хочет – пусть обижается. Потом сам же первым прибежит…
Но чувство вины не проходило. Да еще полезли в голову мысли о Генриетте…
Франсуа он разыскал у Фантины. Та, как всегда, рассказывала какую-то страшную историю, при этом так размахивала половником, что и вправду становилось жутковато.
При виде вошедшего молодого человека приятель отвернулся.
– Поссорились, что ли? – заметила Фантина, прервав свой рассказ.
– Да, в некотором смысле… – ответил Анри.
– Ничего, помиритесь.
– У нас несовместимые взгляды на жизнь, – сообщил Франсуа, хлебая суп.
– Все мы – люди, а у людей случаются и споры, и драки, – Фантина схватила нож и набросилась на свежую рыбу. – Поспорили влюбленные, а у кого-то из них под рукой оказался кинжал. И нет счастливой пары! И не виноват никто! – ловким движением она отрубила рыбе голову.
– Человек должен отдавать отчет в своих поступках, – возразил Анри. – Если каждый начнет относиться к этому более строго, поймет, что менять мир нужно с самого себя, воров и убийц не останется…
– Снова сказки! – усмехнулся Франсуа.
– Думай о своей похлебке! – гневно выпалил друг. – В ней – смысл твоего никчемного существования.
– Мальчики! – испугалась Фантина. – Нельзя так! Друзья так себя не ведут!
– А мы уже не друзья, – хмыкнул Франсуа. – Я хожу по земле, а этот юноша летает в поднебесье. Разве могут дружить ворона и лошадь?
– Это я-то ворона? – обозлился Анри.
– Выбирай сам.
– Я шел к нему мириться… Эх ты! – молодой человек быстро направился к выходу.
– Прощай, любезный приятель. – Франсуа помахал ему вслед. – И учись следовать своим же советам, отдавай себе отчет в поступках…
Анри ушел со слезами на глазах и решил больше никогда не подходить к этому зазнавшемуся человеку.
– Какие вы глупые! – сказала Фантина, когда Анри покинул подвал.
– Вы ничего не знаете, – возразил Франсуа, доедая похлебку.
– А мне и не надо ничего знать. Я за свой век достаточно нагляделась подобных вещей. И могу тебе прямо сказать: держитесь друг друга, это вам обоим необходимо.
– Не думаю.
– Значит, вы еще не выросли, – вздохнула Фантина. – Внешне вы, конечно, вроде бы взрослые, а внутри – дети совсем. Слушайтесь моих советов, я дурному не научу.
– С меня и его советов достаточно! Спасибо за угощение, – угрюмо пробурчал Франсуа и из темноты кухни вышел наружу.
– Помириться вам надо! – донесся следом голос старой кухарки.
– Как бы не так! – сквозь зубы процедил юноша. – Я теперь ему слова не скажу! Пусть знает!
И размашистым шагом отправился в слесарную мастерскую.
Глава 14
Настроение было испорчено.
В душе Анри боролись два врага, каждый из которых доказывал свою правоту:
«Так нельзя обращаться с близкими людьми», – упрекал один.
«А кто мне близкий?» – огрызался второй.
«Ссора из-за недостойного пустяка! Как ты мог!»
«Я иного мнения!»
«Теперь уладить дело будет намного сложнее…»
«Мне вообще это не надо!»
«Стыдно!»
«Да ничуть!»
Анри наблюдал свой внутренний диалог и постепенно склонялся на сторону Рассудительности. «И вправду, чего я на него взъелся? – удивился он. – Чушь какая-то, а мы друг другу готовы были глотки перегрызть!»
Но задетое самолюбие нашептывало: «Первый шаг к примирению сделал я! А он это отверг, значит, отверг и нашу дружбу! Вероятно, он только искал повод, чтобы порвать со мной. Он не доверяет мне!»
Но любое воспоминание о Франсуа вставало на его защиту: «Он открывал мне свои секреты, не боясь, что я их разболтаю, значит…»
– Значит, надо мириться! – сказал кто-то внутри. Отголосок этого звука откликнулся в ушах, и Анри судорожно стиснул зубы, словно они у него внезапно заболели.
«Оказывается, я злой человек, – подумал он. – Странно! Хочу быть лучше, добрее, мечтаю, чтобы люди стали красивее и чище, а сам… Пишу и рассказываю о незапятнанном, о том, к чему нужно стремиться, и в то же время оказываюсь так безнадежно далеко от своей прекрасной цели. Получается, я не имею права никого ни к чему призывать. И сочинять стихи тоже не могу до тех пор, пока во мне остается хотя бы частичка Мирового Зла: иначе она будет присутствовать и в моих словах, и в мыслях, затем переселяясь в души ни в чем не повинных людей. Как стать лучше?! Как сделать себя иным?! Ко мне ответит?..»
– Я конченый человек! – в отчаянии решил Анри, не замечая, что начал говорить с собой вслух. – Я виноват! Почему так случается, что мы награждаем равнодушием и неблагодарностью тех, кто нам бесконечно дорог? Сегодня я обидел Франсуа. Да, да, нечего оправдываться – именно я его обидел, а не он – меня! Но если он близко, и я могу в любой момент поговорить с ним, то как попросить прощения у тех, кто отдален, у моих друзей-артистов? Как разыскать их?! Клянусь, я вырвусь отсюда и найду, найду их!
Он достал клочок бумаги и принялся сочинять послание к другу: «Франсуа, не сердись на болвана…»
К Генриетте он явился хмурый и подавленный. Баронесса сразу же заметила эти изменения и стала расспрашивать о том, что случилось.
Анри взял себя в руки и напустил на лицо маску безмятежной веселости:
– Не стоит вашего внимания. Я плохо спал этой ночью. Снилось всякое… – он склонился в низком поклоне.
Как ни странно, госпожа де Жанлис искренне заинтересовалась сказанным:
– Вот как? – переспросила она. – А что тебе снилось?
Молодой человек вспомнил ощущения от своего ночного сновидения и невольно смутился:
– К сожалению, это трудно передать словами…
– А мне во сне явился ты! – сказала Генриетта. – Это был какой-то просторный зал, ослепительно белый. Все в нем сверкало и переливалось, точно сделанное из лунного камня! Пол был подобен огромному зеркалу…
Анри в изумлении раскрыл рот, пораженный сходством ее рассказа с тем, что привиделось ему.
– Мы танцевали одни, никто нам не мешал, – продолжала баронесса. – На мне было сияющее платье бесподобного зеленого оттенка.
«Платье было барханным, поглощающим свет… – чуть не вымолвил вслух молодой человек. – И нас окружало множество людей…»
– Блики зелеными зайчиками плескались вокруг, отражаясь на твоем лице, – продолжала госпожа. – А ты был одет в черное. Я и не знала, что этот цвет так идет тебе!
«Я его ненавижу!» – про себя высказался Анри.
– Ты, оказывается, неотразим, если немного над тобой потрудиться: завить, умыть…
«Раздеть», – мысленно продолжил юноша.
– …И облачить в богатое платье…
«А потом короновать!»
– Тогда с тобой было бы приятно появиться в обществе, – закончила свою идею баронесса.
– Я польщен! – соврал молодой человек, кланяясь в очередной раз.
– Во сне мне казалось, я могла бы тебя полюбить, – Генриетта поджала губы.
«Да ты уже влюбилась, голубка моя!»
– Признайся, ты мечтал о богатстве? – вдруг спросила баронесса.
– О чем?
– Неужели тебе никогда не хотелось сделаться знатным и счастливым?
– Наверное, у нас различное понимание счастья, – усмехнулся молодой человек.
– Счастье бывает только одно: когда у человека есть все, на сердце спокойно и мирно, и ничего не тревожит тебя.
– Получается, что все покойники – счастливчики? – предположил Анри.
– Что ты несешь? – возмутилась Генриетта.
– Я только последовал вашей логике и сделал соответствующий вывод: умершие безгранично счастливы, ибо их ничего не тревожит, на сердце спокойно и мирно, и у них есть все, что им необходимо.
– Рассуждая таким образом, ты обижаешь не только меня, но и усопших! – воскликнула баронесса.
– Но ведь шуту все дозволено! – парировал молодой человек.
– Вот сейчас ты похож на кривого горбуна, который служил здесь до тебя! – баронесса состроила мину, выражающую крайнюю степень омерзения.
– Неужели плохо быть похожим на своего предшественника, которого господин герцог постоянно приводил мне в пример? – отстаивал свою точку зрения юноша.
– Немедленно перестань! – приказала Генриетта. – Я ненавидела Шарля, и моей ненависти хватит еще на десяток ему подобных!
«Значит, любишь меня!» – понял Анри и ощутил превосходство над своей госпожой, потому что он знал о ней то, о чем она сама не подозревала, – о своих чувствах к нему!
Великая вещь – мужское самолюбие и гордость! Сейчас он, что называется, приценивался к госпоже де Жанлис. Может показаться, что это было слишком самонадеянным и вульгарным с его стороны. Но вспомним, о чем сами порой мечтаем, забрасывая жадные сети в запретный океан желаний. А потом наслаждаемся одними мечтами и мыслями, ведь их так много… и не беда, что ничему из этого не дано осуществиться. Человек – хищное, корыстное существо…
– Анри, – неожиданно спросила баронесса. – а ты не пробовал посвящать свои стихи кому-нибудь?
– Пробовал, – ответил молодой человек и пожалел о сказанном.
– Да? – протянула Генриетта. – А кто та, которая занимала твое воображение
– Я посвящал свои опусы Таинственности, Надежде и Тьме.
– А женщинам?
– Как-то не приходилось, – солгал юноша.
– Скажи, ты мог бы написать стихи для меня?
– Для вас? – Анри внимательно посмотрел на госпожу. – Я что бы вы хотели в них найти?
– Любовь.
– Чью любовь? – бесцеремонно уточнил молодой человек.
– Мне как-то трудно говорить на эту тему, – смутилась баронесса. – Ты должен отразить в стихах свои чувства, если они у тебя есть…
– Вы хотите, чтобы я в стихах сказал вам, люблю ли вас? – напрямую задал вопрос Анри, а про себя подумал: «Не подшутить ли над ней?»
– Может, я не умею выражать свои мысли… – Генриетта покраснела и потупилась.
– Напротив, я вас отлично понял! – успокоил ее юноша. – Я бы мог посвятить стихи вам, только… – он задумался. – Непонятное явление. Обычно мне ничего не стоило найти подходящие слова, но не сейчас… Простите, госпожа, я ничего не могу с собой поделать. Стихи не получаются!
– Но что-то же можно сделать? – допытывалась Генриетта.
– Если не возражаете, я попробую сказать опоэтизированной прозой. Это вас не оскорбит?
– Нет, напротив. Мне очень интересно.
– Хорошо! – молодой человек собрался с мыслями и начал. –
Мудрец спросил меня,
Бывает ли любовь.
Не знаю. Безмятежным сном
Дремало механическое сердце.
Тогда оно во мне качало кровь,
И я не знал, что будет все иначе.
Зажглась заря на небесах,
Сошли с земли туманы.
И сердце также очищалось,
Освобождаясь от ночного плена.
Бывает ли любовь,
Ответить не смогу. Не знаю,
Что называется любовью.
Но если лесть и похоть,
То значит, есть любовь.
А если – те терзания и муки,
И крик души, рыдания, – тогда
Отвечу – нет любви!
Ведь называется она прекрасной,
И к ней стремится каждый,
Желая испытать чудесный
Сладкий мед.
Но разве боль есть радость,
Ожидание – вершина счастья?
Иль люди поголовно все – безумцы,
Которые прославили страданья
И пытку поместили в ранг богов?
Любовь – кровососущий зверь,
Терзающий на тысячи кусков
Плоть беззащитности души.
Но полно! Пусть!
Отдамся я, как сотни до меня,
В когтистые бессмысленные лапы.
Пусть торжествует мир: еще один
Попался в мясорубку, в жернова!
Трясина тянет вниз,
Безжалостно засасывая глупость.
Пропало все, что окружало,
Кровавой пеленой покрылось.
Любовь – убийца и палач –
Все размышляет,
Как медленней убить очередную жертву.
Я утонул в пучине, в море яда,
Отравлен и загублен навсегда!..
– И это – посвящение любви? – неуверенно спросила баронесса.
– Вы обиделись! – виновато промолвил Анри. – Я никогда не думал, что смогу нагородить нечто подобное.
– Не извиняйся. Я слышала, что некоторые любовные песни повествуют о трагизме этого чувства. Но такого, что ты исполнил, мне слышать еще не доводилось.
– Вы не думайте, что все сказанное мной отражает истинное мое отношение, – оправдывался молодой человек. – Все поэты таковы. Их уносит ветер вдохновения, и они теряют контроль. Со мной получилось подобное.
– Интересное признание, – усмехнулась Генриетта. – А главное, снимает с тебя всю ответственность за сочинение.
– Я лишь хотел пояснить природу стихосложения…
– Хорошо, будем считать, что я тебя простила. А сейчас оставь меня, я должна кое-что обдумать.
Анри покорно удалился.
О чем размышляла госпожа баронесса, мы не знаем. Возможно, пыталась понять услышанное, а может, боролась сама с собой: так случается, когда сражаются рассудок и чувства.
В то же самое время Анри отправился к себе. Первым делом он проверил, подобрал ли Франсуа записку, которую молодой человек подсунул под его дверь перед своим визитом к баронессе. Записка оказалась на месте. Тогда молодой человек ушел к себе, размышляя, чем бы заняться и как воспримет приятель его новый шаг к примирению. Вскоре он услышал в коридоре шаги друга, звук открываемой двери, удивленное бормотание (вероятно, Франсуа нашел записку). Анри пытался представить, какое лицо у его приятеля в этот момент.
Через некоторое время в дверь постучали. Анри затаился, даже дыхание задержал. Стук повторился, но молодой человек себя не обнаружил. Тут он увидел, как в отверстие под дверью просовывается листок бумаги, и с трудом сдержался, чтобы не вскочить и не схватить записку. Сгорая от любопытства, он дождался, пока шаги удалятся и прогремят по лестнице (приятель отправился на крышу), и только теперь кинулся к бумаге.
Ответ был написал на обратной стороне его письма. Поэтому приведем оба послания.
Анри писал: «Франсуа, не сердись на болвана! Я глуп, и ничего с этим не поделаешь. Думай обо мне, что угодно, только не считай своим врагом. Кому, в таком случае, я буду читать стихи? Очень рассчитываю на твой ответ». Внизу стояла подпись: «Анри (болван)». Франсуа отозвался следующими словами: «Дорогой Анри (болван)! Мне очень жаль, если твои стихи останутся без слушателя. Поэтому считай, что мы никогда не ссорились. Я великодушно прощаю тебя. Твой покровитель».
– Ишь ты! – возмутился юноша, пробежав глазами ответ. – Он меня прощает! Покровитель!..
И тут же рассмеялся.
В коридоре снова раздались шаги и в дверь постучали.
– Франсуа! – воскликнул Анри и распахнул дверь настежь.
На пороге стоял лакей баронессы.
– Госпожа де Жанлис требует вас к себе, – сообщил он.
– Хорошо, – ответил упавший духом молодой человек и двинулся вслед за лакеем.
– Анри! – сказала Генриетта, когда юноша вновь появился в ее покоях. – Наедине я размыслила над твоими словами и поняла, что ты во многом прав. Запиши мне эти стихи.
– Я не могу, – растерялся молодой человек.
– Ну не упрямься!
– Я их не помню.
– Так не бывает. Поэт должен помнить свои творения!
– Я не поэт, госпожа. И даже не уверен, что читал вам свои стихи.
– То есть?
– У вас никогда не бывает чувства, что до вас кто-то что-то уже сказал, придумал, сделал?
– Выражайся понятнее.
– Я попробую. Видите ли, когда я сочиняю, меня часто посещает мысль, что сам я ничего не творю, а лишь воспроизвожу когда-то кем-то созданное, как заученное стихотворение.
– Как это возможно?
– Помните, я говорил вам о вместилище наших идей?
– Про некую сферу?
– Да. Не буду утверждать, но, вероятно, мне каким-то образом удается выуживать из этой сферы чужие мысли и чужие стихи. Вот почему я не ручаюсь за свое авторство.
– У тебя слишком хорошая память, вот тебе и мерещится всякое такое… – попыталась успокоить его Генриетта.
– Вы слишком добры ко мне. Да, я непроизвольно говорю и пишу целыми заимствованными фразами. Порой я даже могу назвать, откуда взяты цитаты. И авторов назову. Но зачастую только чувствую, что залез в чужой творческий карман…
– И что ты хочешь этим доказать?
– Я буду честен с вами, потому что вы – натура поэтическая, вы меня понимаете. Мне стыдно присваивать чужие произведения. И я всячески бегу от этого, но окончательно избавиться от использования чужого не могу.
– Напомню, что тебе только кажется, что это – чужое. Думаю, другой бы на твоем месте не испытывал никаких угрызений совести.
– А знаете, как я ловко извлекаю из воздуха чудесные строчки? – Анри почти приплясывал. – Не скрою, это величайшее наслаждение – «списывать с потолка»! Как будто кто-то незримый водит моей рукой по бумаге, а, пустой и глупый, затем с нескрываемым восторгом читаю то, что получилось. И верю, будто это написал я, да простят мне ангелы мою наглость!
– Ладно, хватит меня запутывать. Я хочу, чтобы последнее твое стихотворение было записано.
– Увы, оно не мое! – ответил молодой человек, низко кланяясь. – Оно выпорхнуло из меня, и теперь не является моей собственностью. Возможно, где-то на другом конце земли кто-нибудь поймает его, пропустит через себя и запишет на своем родном языке. Может, на испанском или на персидском…
– То, что ты мне давеча читал?
Тут Анри на мгновение застыл, а потом хлопнул себя ладонью по лбу:
– Какой же я болван!
– Что случилось? – не поняла баронесса.
– Конечно! Теперь я понял! – воскликнул молодой человек. – Хотите знать, почему у меня не желали рифмоваться те стихи?
– Почему?
– Они не мои! Точно! – радостно сообщил Анри. – Более того, они и написаны на другом языке! Или еще написаны, но будут!
– Ты бредишь? – с подозрением спросила Генриетта.
– Это здорово! Я впервые поймал в свои сети чужие стихи!
– Ты их запишешь или нет? Спрашиваю в третий раз! – баронесса была настроена воинственно.
– А я вам скажу, что на это у меня нет права! Довольствуйтесь воспоминаниями. Представьте себе, госпожа, что где-нибудь далеко отсюда в совсем другую эпоху на непонятном для нас языке кто-то вымучивает то, что я так свободно сегодня вам прочитал.
– Как же это может быть?
– Очень просто! Вечер. Или утро. Голубое небо. Солнце почти такое, как сейчас. Деревья. Камни. Трава.
– Поляна? – Генриетте понравилась игра, предложенная Анри.
– Луг. Бабочки. И страдающее сердце…
– Где?
– На лугу среди травы.
– Как прямо там и лежит?
– Ну что вы! Сердце в груди у какого-нибудь мечтателя. Он срывает зеленую травинку… Но, может, в другое время трава станет другого цвета, не знаю…
– Какого?
– Красного, например.
– Хорошо! Он срывает красную травинку…
– Подносит к хоботу…
– А у него и хобот есть? – удивилась баронесса. – Может, он еще и не человек?
– Кто его знает… – Анри пожал плечами.
– А может, он вообще живет на луне? – предположила Генриетта и прыснула от хохота.
– Я полагаю, это не исключено, – серьезно сказал юноша. – Итак, красная былинка зажата в хоботе. Юный поэт со слезами на глазах изрекает заветные стихи.
– В рифму?
– В рифму! А потом бежит к речке со всех ног…
– Со всех своих трех ног… – подхватила баронесса.
– И плюхается в воду! – завершил Анри.
– Какая жуткая история! – высказалась Генриетта. – конец просто ужасный!
– А что вам не понравилось?
– Речка. Зачем юный поэт со всех ног побежал к ней, тем более, после таких стихов? Не купаться же!
– Конечно, не купаться, – согласился Анри. – Он домой побежал. Он живет там.
– Да? – неуверенно переспросила баронесса и посмотрела на собеседника. – В речке?
– А то как же! – подтвердил тот.
– Ты безнадежный фантазер! – тут Генриетта громко расхохоталась.
– Напротив, фантазеры – самые надежные люди! – возразил молодой человек. – Если бы их не было, вы жили бы под открытым небом, потому что некому было бы строить ваш замок.
– Удивительный ты человек! – воскликнула баронесса. – с тобой не затоскуешь!
– Дорогая госпожа, если вы и дальше будете продолжать список моих талантов, я зазнаюсь! – скромно сказал юноша.
И Генриетта отозвалась новым приступом хохота.
