Верни меня домой

Глава 1, где я попадаю в чужой мир

В этот день погода сошла с ума. С утра сыпал снег, а после обеда, когда я бежала на очередное собеседование, неожиданно начался дождь.

– Черт тебя побери! – выругалась я, поднимая воротник. И так настроение никакое – скоро новогодние праздники, а я в лихорадочном поиске работы.

Моя белоснежная шубка моментально сделалась похожей на мех мокрой кошки. Замшевые сапоги разъезжались по раскисшему снегу, и я рисковала свернуть себе шею. Потеряв всякие ориентиры в стене дождя, я забежала в подъезд ближайшего дома, чтобы посмотреть навигацию. Вытащила телефон из сумочки и дрожащими пальцами нашла нужный адрес.

Лампочка на площадке светила тускло. Лестница так и вовсе тонула во мраке, и я, занятая своими мыслями, не зразу заметила, что на ступенях кто-то стоит. Большой и опасный. Очнулась, когда он бесшумно двинулся на меня. Я попятилась. И тут он неожиданно прыгнул. Я закричала и стукнулась спиной о дверь. Вывалилась за порог, взмахивая руками. Телефон полетел в одну сторону, сумка в другую.

Когда я со всего маха рухнула в лужу, где-то рядом ударила молния. Она ослепила меня. Я сучила ногами, пытаясь встать, но жидкая грязь и намокшая шуба сделали меня беспомощной.

Неожиданный толчок в бок выкинул меня из ямы, и я оказалась стоящей на четвереньках. Я не понимала, что происходит, но новая вспышка молнии осветила лежащее рядом со мной тело огромного пса. Такого огромного, что на мгновение показалось, что это теленок.

Где-то над головой заржал конь. Я, точно в замедленной съемке, видела, как лошадиные копыта взбили мокрый снег и кинули его мне в лицо.

– Это женщина! – крикнул кому-то всадник, перекрывая шум ливня.

Наклонившись, он рывком поднял меня за ворот шубы и поставил на ноги. Я заметила горящие азартом глаза и прилипшие ко лбу черные волосы.

– Не стой! Затопчут! Беги! – проорал он мне, прежде чем кинуться в погоню за еще одним псом, выскочившим из кустов.

Я попятилась в сторону дома, где была хоть какая-то защита от всадников и мечущихся между копытами нереально огромных псов. Некоторые из них, отчаявшись, разворачивались и кидались на воинов или впивались клыками в шеи лошадей, но тут же падали, попав под смертоносный удар меча или пики. Молнии то тут, то там разрывали воздух, и мне казалось, что их создают сами всадники.

Кутерьма боя, в которую я попала, заставила меня опомниться. Не время было пытаться понять, что происходит. Я метнулась в сторону подъезда, но… спасительного дома за спиной не оказалось. Он прямо на глазах растаял в тумане.

Вокруг меня было лишь изрытое оврагами поле, да торчали редкие кусты, за которыми пытались спрятаться гонимые псы. Вдалеке виднелись зарева пожарищ и смотрящие в низкое небо остовы сгоревший зданий. Запах крови, смешавшийся с вонью гари, яростные крики, вой и визг обезумевших псов, страх и неприятие происходящего – все это заставило меня сложиться пополам. Желудок сжимался в спазмах.

– Беги, дура! – крикнул кто-то из всадников, и я побежала. Неловко переставляя ноги по изрытой земле, падая и вновь поднимаясь, путаясь в полах длинной шубы и не замечая, что уронила где-то шапку. Куда стремилась, зачем? Не видела, не понимала. Я просто пыталась выжить.

Я брела по разбитой дороге, оставив позади не одно поле битвы. Силилась понять и не понимала, почему мертвецы, извалянные в крови и грязи, были наги. Ведь после таких ран одежда никуда не годилась. Но их все равно раздели. Мародеры или убийцы в латах?

Напуганная, я ныряла в кусты, когда видела отряд всадников. Они летели то в одну сторону, то в другую. Лишь знамена на пиках указывали, что воины принадлежат противоборствующим сторонам. Над некоторыми реяли вымпелы и стяги с собачьей головой, чья ощерившаяся пасть пугала острыми клыками. Другие сверкали золотом перекрещенных мечей.

Смеркалось, а вокруг ни огонька. Зубы стучали от холода, ноги переставлялись только потому, что надо было идти. Я понимала, если упаду от усталости, то больше никогда не поднимусь. Слева стоял стеной лес, справа – разоренная деревня. Без крыш, а то и без стен. Одни печные трубы.

– Я только передохну и пойду дальше, – прошептала я, пристраиваясь на краешке перевернутой телеги.

Увидев кончик сухой тряпки, торчащий из-под повозки, потянула на себя. Хотелось укрыться хоть чем-то сухим. Ветер пронизывал насквозь, и если шуба и свитер еще как-то справлялась, то намокшие брюки прилипли к ногам и заставляли трястись от холода.

Пришлось поднапрячься. Но я справилась и с удивлением обнаружила, что вытянула целый узел женских вещей. Порывшись, нашла шерстяную юбку, несколько длинных нижних рубашек, вязанные носки, добротные башмаки, и самое главное, огромную пуховую шаль. Я тут же завернула в нее ноги, завязав на поясе концы на манер юбки.

Мозг отказывался верить, но вещи в моих руках убеждали, что я каким-то чудесным образом перенеслась в далекое прошлое. В то время, когда шли феодальные междоусобицы. Была ли тому виной молния, что ослепила меня, или я попала в чужой мир, открыв не ту дверь – не суть важно. Я была здесь и, если не хотела сгинуть в канаве у дороги, должна была действовать.

Шелест за спиной заставил соскользнуть вниз и спрятаться за телегой.

– Нет, мало. Надо еще притащить, – услышала я мальчишеский голос. – Ночью пойдет снег. Он скроет все следы к дому.

– Лесек, я устала и хочу есть, – тоненько захныкала девочка.

– Потерпи, принесем еще немного ветвей. Ты же не хочешь, чтобы нас обнаружили и убили?

– Я хочу есть! – маленьких детей трудно убедить.

Я осторожно выглянула. Щуплый мальчишка, замотанный в тряпки, взял из рук девочки ветку и подтащил к уже довольно большой куче. Когда дети ушли, я подобралась ближе и поняла, что они пытаются скрыть поворот, ведущий вглубь леса. Опасаясь заблудиться, я дождалась, когда дети вернутся с новыми ветками и только потом, крадучись, пошла за ними.

В лесу оказалось гораздо темнее, чем на дороге. Как и обещал мальчишка, начался снег. Дети припустили. Пришлось и мне позабыть об осторожности. Лучше пусть обнаружат, чем я замерзну под елкой.

Бежать было тяжело, ноги не слушались, да и объемный узел, закинутый на спину, тянул, но я ни за что не согласилась бы бросить его. Вряд ли мне еще раз посчастливится раздобыть нужные в чужом краю вещи.

Дом, к которому стремились дети, открылся неожиданно. Я вылетела на очищенное от леса пространство и пораженно застыла. Передо мной на фоне снежного неба высилось темное строение с многочисленными башнями и остроконечными крышами. Наверняка утром картинка будет иной, но сейчас мне казалось, что посреди леса стоит самый настоящий замок.

Я проскользнула следом за детьми в кованые ворота и пошла к зданию по тропинке между кустов и деревьев. Даже сейчас, во тьме, было заметно, что за садом и клумбами ухаживали. Не было той запущенности, когда дом оставляют надолго.

Дети поднялись по каменной лестнице и открыли входную дверь. Выпущенный на волю свет на мгновение осветил детские фигуры – обмотанные тряпками и в великоватой для них одежде. Я остро почувствовала несоответствие богатого дома и его жителей. Словно они им завладели случайно, присвоили, как сворованную вещь.

Конечно, меня насторожило, что, кроме слабого света, пробивающегося из пары окон первого этажа, остальное здание тонуло во тьме. Экономят или не хотят, чтобы дом был виден с дороги?

Я огляделась. Вваливаться к незнакомым людям с узлом на плечах мне показалось неправильным. Они и так должны настороженно отнестись к незваной гостье, а тут еще мешок с чужими вещами. Подумают, что к ним заявился мародер. Или как бы самой не стать жертвой ограбления. Отнимут, разденут до гола, как тех воинов на поле, и выкинут на улицу. Решив подстраховаться, я пошла к виднеющемуся за деревьями строению, оказавшемуся пустым хлевом. Я спрятала свой узел среди кип сена.

Как могла отряхнула шубу от грязи, собрала волосы, заплетя их в тугую косу. Голову повязала на крестьянский манер косынкой. Ее я обнаружила там же, в чужом узле.

– Иди, Настя, не трусь, – прошептала и пошла проситься на ночлег.

На цыпочках поднялась по лестнице и заглянула в окно. Хотелось заранее понять, с кем придется общаться. Но кроме детей, сидящих у камина, я никого не увидела. Они не разделись, а лишь сняли головные уборы, что говорило о том, что в помещении было холодно.

Я понаблюдала за ними. С помощью прутиков они выкатывали из камина что-то круглое, по виду похожее на печеный картофель, и, обжигаясь, торопливо поедали. У меня засосало под ложечкой. В последний раз я пила только кофе. От волнения перед собеседованием есть не хотелось.

Выдохнув, я решилась постучаться. Дверь оказалась приоткрыта, что было странно. Я проскользнула в щель, но меня не заметили. Дети сосредоточенно выуживали из горячего пепла новую картофелину. Я хотела притворить за собой, чтобы тепло не уходило, и только тогда поняла, почему этого нельзя сделать. Дверь хоть и была большой и массивной, едва держалась на покореженных петлях. Кто-то сильный выбил ее.

Осмотревшись, я поняла, что дом подвергся разграблению. Небольшой зал, который можно было назвать прихожей, оказался совершенно пуст. Ни диванов, ни кресел, ни ковров. У камина огромная шкура, на которой и сидели дети. Рядом лежали их нехитрые пожитки – миски, чашки, обугленный до черноты огромный чайник. Его наверняка грели в камине, совсем не предназначенном для готовки еды. По всему выходило, что дети такие же гости, как и я.

Я кашлянула, привлекая к себе внимание. Лесек моментально вскочил на ноги, а девочка отползла за его спину. Их чумазые лица никак не вязались с грозными взглядами. Мальчишка так вообще зарычал, словно дикий зверь. Быстро наклонившись, он поднял с пола хорошо отесанный кол с почерневшим концом. Я была уверена, что им уже не раз приходилось пользоваться самодельным оружием, поэтому восприняла угрозу без улыбки.

– Здравствуйте! – громко произнесла я. Вдруг им не видно, что я женщина? – Я сбилась с пути, и мне негде переночевать. Не пустите погреться у огня?

Совсем как в той дурацкой присказке, которая начинается с просьбы попить водицы.

Мальчишка, слушая мой лепет, сделал шаг ближе. Потянул носом, точно по запаху пытался определить, хороший я человек или плохой.

– Ты кто? Пес или маг? Не могу понять, – он специально сделал голос грубым, стараясь выглядеть взрослее.

Глава 2, где я знакомлюсь с обитателями волшебной усадьбы

Я облизала пересохшие губы, не зная, какой ответ будет верным. Своим вопросом Лесек невольно разъяснил картину чужого мира. Идет война между псами и магами. Спросить бы у самих детей, к какому племени они принадлежат, но я видела, что скорее окажусь на улице, чем узнаю, с кем имею дело. На войне право на стороне сильного. Или вооруженного. Сейчас оружие было у мальчика.

– Я человек. Просто человек, – я развела руки, показывая, что в них ничего нет.

– Мертвячка? – мальчишка не двигался, лишь повел колом, будто прикидывал, куда воткнуть. – Только мертвецы теряют свою принадлежность к виду.

– Я нездешняя и ничего не понимаю в том, что творится вокруг. В моем краю нет разделения на псов и магов.

– На ней волчья шкура, – прошептала девочка, дергая за штаны брата. Теперь я видела, как они похожи. Оба чернявые, смуглые, с темными глазами. – Мама рассказывала, что белые волки водятся на севере.

– Да, я с севера, – ухватилась я за подсказку, – а это шуба из соболя. Ее носила еще моя бабушка.

Это было правдой. Когда-то шуба была длиной до пят, но я ее укоротила, о чем сейчас сильно жалела. Не тряслась бы от холода.

Упоминание о бабушке подействовало на ребят расслабляюще. Видимо, и у них тоже сохранились чувства к доброй родственнице. Мальчишка опустил кол.

Я же быстро сняла шубу и бросила детям. Пусть убедятся, что таких вещей здесь нет. Лучше слыть пришедшей с севера, чем принадлежать к одному из враждующих лагерей. Меня не волновало, псы мои новые знакомые или маги. Дети есть дети. Они требуют заботы и внимания, а я готова все это предложить в обмен на приют. Я могу быть полезной.

– Мягкий мех, красивый, – девочка прижала рукав шубы к лицу и в блаженстве закрыла глаза.

– Если мы пустим тебя переночевать, утром уйдешь? – мальчишка продолжал хмурить брови.

– Если захотите, – ответила я, подходя ближе к камину. Сев на корточки, протянула к огню руки. Только сейчас заметила, какими те были грязными. Даже влажные рукава пиджака и свитера пестрели разводами.

– У нас нет для тебя еды, – предупредил мальчик, отложив кол, но так, чтобы тот был под рукой. Он взялся за прутик, которым, поковырявшись в золе, выкатил новую картофелину. Девочка бросила мою шубку и переползла ближе, с нетерпением ожидая, когда брат разделит «ужин» на двоих.

– Где вы берете картошку? – я не была уверена, что привычный овощ здесь называется так же, но девочка откликнулась.

– На заднем дворе есть калитка. За ней огороды. Картошка там растет, – произнесла малышка, проглатывая голодную слюну. Лесек посмотрел на сестру осуждающе, но промолчал.

– Я накопаю, – я поднялась. Сняла пиджак и развязала узел теплой шали, чтобы перетащить ее с талии на шею.

Только в старых фильмах о тяжелых временах я видела, как женщины повязывали платки крест-накрест на груди. Тепло и не мешает работе. О том, чтобы идти копать картошку в шубе или пиджаке, я и подумать не могла. В свитере будет удобнее. Да и окончательно не испорчу хорошие вещи.

– Нам тоже накопаешь? – радостно откликнулась девочка.

Я кивнула.

– Где взять лопату?

– Там же, у калитки, – буркнул мальчишка, с подозрением оглядывая мои брюки.

Дорогой костюм, который я надела для собеседования, окончательно потерял вид после валяния в канаве. Брюки немного подсохли, и я предпочла идти в них, чем переодеваться в сухую юбку, а потом извозить и ее.

«На обратном пути надо бы не забыть зайти в хлев и забрать свой узел».

– Меня зовут Настей, – произнесла я, заправляя свитер в штаны и оправляя концы пухового платка. Пришло время налаживать более тесные отношения. Назвав имя, ты перестаешь быть безликим, и тебя запомнят. – А вас?

– Моего брата кличут Лесек, а я Ильга, – быстро ответила девочка.

Ее глаза горели восторгом. Еще бы, тетя не думала отбирать у них еду, а, наоборот, собиралась принести картошку для всех. Мальчишка ревностно следил за тем, как я копаюсь в его богатстве – куче скарба, сваленного под окном.

Я взяла с собой деревянное ведро. Оно было тяжелым, но не в руках же нести картошку? Не знаю, понимали дети или нет, что снег и морозы погубят картофель, поэтому я хотела накопать его как можно больше. Грядущий голод гнал меня за добычей, несмотря на то, что я не чувствовала ног.

Я дотронулась до ручки двери, чтобы открыть ее шире, когда Лесек остановил меня.

– Лампу не забудь. Там темно, – поднявшись, он выбрал одну из тех, что стояли на каминной полке. Запалил фитиль, «прикурив» его от каминного огня.

Я думала, он сунет мне ее в руки и вернется к недоеденной картошке, но Лесек натянул на голову шерстяной чепец с висящими чуть ли не до пояса шнурками и пошел впереди меня.

Я не стала его отсылать в тепло и правильно сделала. Я бы заблудилась. Хитросплетения дорожек, кружащих вокруг главного здания, не сразу вывели нас к задней калитке. В прыгающем свете трудно разглядеть что-либо, но я все рано была поражена количеством пристроек.

Некогда здесь велось большое хозяйство. Разводились куры – ветер трепал перья, прилипшие к мелкой решетке. В загоне для крупного скота виднелись наполненные водой поилки. За настежь распахнутыми воротами конюшни я разглядела основательные стойла. Под навесом чернел небольшой водоем.

– Куда все делись? – спросила я, понимая, что мальчишка может не знать.

Он ответил не сразу.

– Слуги угнали скот по приказу отца. Мы должны были ехать следом, но не успели.

– Так эта усадьба принадлежит вам?! – я не сумела скрыть удивления.

– Да, – коротко и зло ответил Лесек.

– Почему же вы ютитесь в прихожей? – я подобрала понятное определение каминному залу. – Я видела две огромные лестницы, ведущие наверх. Да и на первом этаже хватало дверей, чтобы выбрать себе не такое большое, но более уютное и непродуваемое помещение.

– Мы не можем. Дом нас не слушается. Ни одна дверь не открывается.

– Что значит, не слушается? – я догнала мальчишку и пошла с ним рядом. Куда делись родители, спросить побоялась.

– У вас на Севере разве не так? – он поднял на меня глаза. В них плескалась боль. – Разумный дом слушается только своих хозяев. Остальные ему не указ.

– А вы? Почему он не слушается вас? Ведь вы дети хозяев? Если дом разумный, неужели он не понимает, что вы в беде?

– Еще раз говорю, он подчиняется только хозяевам, а маленькие дети не могут быть хозяевами. Должен быть кто-то старший.

– А я? Если я скажу дому, что отныне я здесь старшая, он послушается?

Мальчишка красноречиво фыркнул.

– Ты ему никто.

– Выходит, как и вы, – я обернулась на громадину, нависающую над нами.

Прекратился снег, в небе повисла луна. Даже при ее свете я не взялась бы подсчитать все этажи. Не меньше трех, если не брать в расчет чердаки, мезонины и башенки. Некоторые из них были очень высоки.

– А через окна пробраться в дом не пробовали?

– Ты не заметила? На них крепкие решетки, – его голос звучал обиженно. Словно надулся, что я принимаю их за глупцов, сидящих и ждущих, когда двери сами откроются.

– Но это же несправедливо! – в сердцах воскликнула я. – Дом обязан слушаться. Теперь вы его хозяева. Он должен заботиться о живущих в нем людях.

– Но он не слушается.

– Тогда он простое бездумное существо. Нет, даже не так. Он враг!

В это же момент раздался такой грохот, что я от страха присела и закрыла голову руками.

– Что это? – я подняла глаза на Лесека, всматривающегося в темный дом.

– Рухнула голубиная башня, – ответил мальчик и, повернувшись, пошел дальше.

– Это еще почему? – я поднялась и побежала за ним. Мне было неловко за такое явное проявление страха. – Дом совсем не выглядит старым.

– Не пройдет и года, как он развалится. Нам придется искать новое жилище. Дома умирают, если их бросают хозяева, – слова Лесека звучали так, точно он обвинял родителей в трусости и оставлении детей на произвол судьбы.

– А где ваша мама? – я не могла не спросить.

– Умерла. Давно.

– А отец?

– Сгинул.

– Но он может вернуться. Дом должен его дождаться. Зачем он хоронит хозяина раньше времени?

– Разве ты не видела, что творится на дороге? Никто не вернется. Дому все равно, мир вокруг или война. Для него главное, чтобы в нем жила живая душа, о которой нужно заботиться. А если его покинули, то и ему незачем жить. Он будет рушиться, хотим мы того или нет.

– То есть, ты хочешь сказать, что дом тоскует без хозяев и тихо умирает?

– Он умирает громко.

В доказательство слов Лесека с шумом обрушилось еще что-то.

– Ты не боишься за Ильгу? – я в беспокойстве оглянулась. – Надо было ее с собой взять. Ей, наверное, страшно.

– Она привыкла. Сначала рушится то, что для дома незначительно. Кому сейчас нужна голубиная башня? А вот когда расколется пополам парадная лестница, то это верный знак, что пора бежать. Мы с Ильгой видели такие дома – остается лишь груда камней.

Я поняла, что детям пришлось поскитаться, прежде чем они вернулись домой.

– Давно идет война?

– Три зимы.

– Прилично, – выдохнула я, понимая, как тяжко приходится беззащитным детям. – А кто тогда сажал картошку? Вы сами?

– Нет. Ее посадили слуги. Незадолго до того, как война пришла в наш край. Убрать не успели.

Я улавливала ложь в словах мальчишки, но никак не могла понять, что именно было неправдой. Я перебирала в голове цепочку событий, пытаясь нащупать несоответствие. Итак, когда война подобралась близко к усадьбе, отец потребовал угнать скот. Из дома ушли все слуги, незадолго до этого посадив картошку. Но сам хозяин с семьей не успел спастись. Дети, потеряв где-то отца, поплутали по дорогам войны и вернулись.

Картина бегства и возвращения была какой-то невнятной, но я решила не давить на мальчика. Еще будет время выяснить, с кем меня свела судьба.

– Это хорошо, что не успели убрать урожай. Нам будет что есть.

– Нам?! – Лесек недовольно оглянулся на меня.

– Конечно, нам, – твердо ответила я. – Как я могу бросить маленьких детей? Я же не бездушный дом.

– Мы не маленькие, – буркнул мальчик. – И до сих пор справлялись сами.

– Разве тебе не будет легче, если рядом окажется взрослый? Я умею шить, варить, печь. Я же вижу, что вы замотаны в тряпки, а на ногах… – я посмотрела вниз и прикусила губу. На мальчишке не было обуви. Совсем.

– И давно ты так ходишь?

– Нет. Я кинул посушиться у огня, – буркнул мальчишка и вручил мне лопату. Мы пришли.