Czytaj książkę: «Ну как там, в Америке-то? Записки швеи-мотористки»

Czcionka:

Это волшебное «экскьюз ми»

Конечная-начальная станция метро. Пять тридцать. Серое промозглое утро, потому я приоделась потеплее. А вот и Роза. Мы часто встречаемся – вместе едем на работу и с работы. На Розе красивая обновка: бледно-голубое пальто с норковым воротничком и пушистым шарфиком на голове, сооружённым в виде тюрбана падишаха. Совсем неплохо на Розе. Так что её почтенный нос с этим нарядом вовсе не бросается в глаза. Роза гордится, что похожа на Барбру Страйзен. Ей часто говорят, что похожа.

– Достала из чемоданов-закромов, – пояснила Роза, приглаживая воротничок, – с собой из Винницы привезла. Пальто как купила, так ещё ни разу и не надела.

– Очень симпатично. С шарфиком – так вообще… И цвет приятный.

Ждём электричку. Лениво затанцевали снежинки. Народу полно. Вокруг – манящий запах еды. Пар – коромыслом! Здесь небольшое кафе потчует ранних пассажиров салатами, пюре с приправами и горячей курицей в специальных судочках, колой, кипящим кофе в бумажных стаканчиках, картошкой-фри с пышной булкой и котлетой, хот-догами и толстыми сэндвичами, густо обшлёпанными майонезом.

Подкатила электричка, широко распахнула двери! Толпа ринулась к вагонам. Все спешно жуют. Кто не успевает прожеваться на месте, прихватывает еду-питьё с собою в вагон. Мы с потоком влетели в салон. Мощная бабища в чёрных кудрях пихнула меня плечом, всей мощью наступила на ногу. «Ай, блли-и-ин!» – У меня аж потемнело в глазах, нога сразу заныла-заболела… «Экскьюз ми», – вежливым басом извинилась дама и танком попёрла дальше. Но… волшебное «экскьюз ми» творит чудеса: боль моя вмиг испарилась!

Та-ак… все места заняты. Но нет! – есть одно! У входа-выхода. Отлично, не надо мчаться сквозь пролёт. И мы с Розой успеваем занять удобное местечко! Скорей-скорей, иначе потом никто не уступит, хоть лопни! А нам ехать целых семнадцать остановок! Вбежала чернокожая дамочка, запыхалась, поправляет съехавший набекрень белый парик. Увидела вдали свободное место, проталкивается: «Экскьюз ми», дескать, посторонись, дай дорогу!

Роза, как всегда, села с краю, я – у окна. Устроились. Сидим, разговариваем, смотрим по сторонам, позёвываем – рано же ещё! В вагоне чисто и тепло. «Будьте осторожны! Следующая остановка…» – По-оехали! Через мгновение вагон превратился в общественную столовую. Все аппетитно чавкают: едят, пьют, ковыряют в зубах.

В столь раннее утро обычно едут представители династии «ЦЫ», как я всех окрестила. Это: китайцы, испанцы, кубинцы, мексиканцы, индийцы, пуэрториканцы и мы – прочие засранцы! Напротив нас – две нестарые особы из «ЦЫ», обжигаясь, торопливо глотают, будто у них сейчас кто-то выхватит еду. Они орудуют пластмассовыми вилочками, дуют на кофе, при этом оживлённо болтают, пересыпают болтовню гомерическим хохотом. Облизываясь, дамы встают, быстренько сворачивают свой ресторан. По всему, им не хватает времени подзаправиться, надо выходить. – Начался район швейных цехов и забегаловок, гордо именуемых фабриками. Там шьют всякое трикотажное барахло, а когда-то, в военные годы, шили для фронта спецодежду и военное снаряжение. Точно! Жизнерадостные персоны выходят. Поезд, виляя на поворотах, скачками приближается к станции. Зыбко, под лихое гарцевание вагона, дамочки продвигаются к выходу. На их спинах – рюкзаки. В руках они неловко держат кофе с майонезными булками и судочки с подливами и курицей.

Ну вот и выход. Остановка. Сейчас дверь откроется и… Дёрг! Вагон дёрнулся и резко остановился!.. развесёлые дамы дружно ляпнулись со своими рюкзаками, пюре и подливами да с кофе-майонезами прямо… на Розу с её тюрбаном! О, бедная Роза! О, бедное её красивое нежное пальто… О бедный-бедный мохеровый шарф…

Пока троица корячилась-обнималась-вставала, на ходу стряхивая с себя банкет, динамик рявкнул: «Осторожно! Двери закрываются! Следующая остановка…»

– Экскьюз ми! – крикнула с убегающей платформы каждая дама и помахала Розе рукой, посылая воздушные поцелуи.

– Итит твою мать… – Роза чуть не плачет, платочком вытирает лицо, выгребает с пальто остатки недоеденного пира двух барышень. – Ну смотри, а! Разрисована вся, как петрушка. Что делать-то теперь?

Роза встряхивает шарфик. От тюрбана падишаха остался только… падишах в виде изляпанной Розы!

– С них и не спросишь, чёрт знает, где их искать. – посетовала я. – Сдашь в химчистку.

– Да в химчистке сдерут дороже, чем это пальто мне обошлось!

– Ой, Роза… а что делать?

Молчание.

– Да, гляжу, норку-то местные и не носят, – заметила Роза.

– Ну как не носят? Носят. На Брайтоне вон щеголяют. Что, не видела, что ли?

– Не бываю я там.

Мда… Коренной американец, которого нелёгкая случайно заносит на Брайтон-Бич (визжащую и громыхающую всеми поездами маленькую «Одессу»), от удивления только языком прищёлкивает: «нич-чего себе!» – Хм, а чего «ничего себе»? Дак есть, от чего рот открыть! – Наши-то мадамы-барыни в золоте-бриллиантах и дорогущих норковых шубах-шапках по русской моде, да в местных кедах-кроссовках с носочками, на американский манер, важничают по брайтонским магазинам: «А мне вон тот кусочек сала покажите-ка! Нет-нет во-он тот!»

Вот такие чево-ничевокалки.

Богатство сие норково-бриллиантовое новоявленные модницы в Америку оттуда с собой привезли. А тут от безденежья облачённые в эту роскошь расплачиваются фудстемпами. Фудстемп – бесплатный для неимущего получателя талон на питание. Когда смышлёные обладатели фудстемпов стали безбожно и, конечно, незаконно менять эти продовольственные талоны на живые доллары (теряя за услугу некую сумму), когда стали обменивать талоны не на еду, а на товары, которые нельзя съесть (!), скажем, утюг, когда стали обменивать фудстемпы на всякие шурум-бурум: маникюр-педикюр, стрижка-завивка, виски-водка, пивко и сигареты, стриптиз-клубы или казино, плюс то да сё… (а один бедняк из Техаса вообще учудил: фудстемпами внёс залог и вышел из тюрьмы до суда!), тогда… власти подсчитали да затылки почесали: ого! эдак-то каждый пятый доллар, данный в талонах на кормёжку бедным, уходит чёрт-те куда!

И, поломав буйные головушки, ввели магнитные пластиковые карточки, типа банковских. «Люди бедные! Вот вам, – ешьте-не худейте!» А сами похихикивают, мол, теперь-то уж, точно, не обмишурите новотехнику!

Так что сейчас в ходу карточки.

Ну и что? Хоть и подсократилось число желающих, но всё же получают наличку от смелых продавцов (по таксе: два к одному). Продавец-смельчак провёл карточку в аппарате, покупатель-смельчак подтвердил «покупку». Получил «сдачу». – Оба довольны! Но, говорят, что и пластику модернизируют. Уже, говорят, скумекали, как ещё занозистее сделать эти карточки! Но и бедные-неимущие – народ проворный, не дремлет! Тоже конструирует, чего и как оно будет!

Ну а там… жизнь покажет, кто – кого…

– Надо же… – горько вздохнула Роза. И я не поняла, почему вздохнула: то ли удивилась бедным брайтонским модницам, то ли себя пожалела.

Поезд тащился по мосту ни шатко ни валко. Под нами – Гудзон. Мы глядели на убегавший берег реки и молчали. Ни сама река, ни её унылые берега, припорошенные первым снегом, красоты не представляли. Роза морщила лоб и быстро моргала распухшими веками.

А в это время в вагоне все, наконец, напились-наелись да так, что дальше некуда, и вскоре салон превратился в мусорную свалку. – Припечатались-размазались по полу раздавленные булки-котлеты. В липкой кофейной луже зеленеют листы салата. Жонглируя на виражах, катаются-проливаются стаканчики с недопитым кофе, гремят металлом баночки из-под колы. С одного конца вагона – в другой мотыляются пустые бумажные стаканчики и белые судочки с куриными мощами.

Расправившись с едой, особенно внимательные к своей внешности леди, вынув парфюмерные штучки, взялись рисовать себя. Причёсываться, выщипывать брови. В свет-то надо появиться при всём параде! И вот уже губы и щёки запылали-заиграли! Зачернели ресницы, засветились глаза, превратив своих неказистых хозяек в прекрасных принцесс! В вагоне сразу посветлело! Передохнув, принцессы углубились в чтение, периодически поднимая ноги, давая просторы баночкам-судочкам.

Очередная остановка. Одни встают – выходят. Другие садятся. А нам ещё ехать. Объявили, что поезд остановился на несколько минут. На сколько же? – Неизвестно. Ждём. Ох, опять опоздаем! – Нашу электричку должен обогнать экспресс, который помчит впереди нас по этой же ветке.

Тишина. Роза дремлет. Пальто её превратилось в тёмное маслянистое пятно. Шарфик – в слипшуюся кошку. А я сижу себе да верчу головой, мне всё интересно. – Щекастый паренёк из вновь прибывших в вагон и толстомордая тетёха, похоже, его мама, дружно наворачивают макдональдсы, аж уши трещат, как говорится. Едят за обе щеки и почему-то всухомятку. Сынок смачно отрыгнул – стёкла в вагоне хрястнули! Все оглянулись. «Экскьюз ми», – просто и звонко сказал паренёк. Народ заулыбался и, конечно, извинил пацанишку. Мать тут же поднесла отпрыску пепси. Крепыш с удовольствием выпил ядрёный напиток. И… рыганул ещё громче прежнего! «скьюз ми!» – заорал он. И отрыгнул снова! «скьюз ми!» Опустошил очередную банку пепси и… И так, наверное, раз сто! Под скамейкой скопилась гора банкотары, которая наперегонки тоже пустилась в пляс по вагону.

Мда…

В углу наискосок чихнул старик в чёрной бейсболке, прикрыв рот красочным журналом с полуголыми красотками. «Экскьюз ми!» – деликатно извинился он. «Блэсс ю!» (Будь здоров!) – молодецки гаркнул ему вагон.

Вдруг сзади что-то лопнуло… или треснуло… Мм… фу-у… И пошла «музыкальная» рулада… пу-у-у…уфф – У кого-то сработал… салат! Шепту-уун… И запах… фу-у…

Я мельком обернулась на запах. – Грузная бабенция, поймала мой взгляд да так рыкнула: «Экскью-юз ми-и!» (мол, гражданка! ты чё уставилась на меня? В полицию захотела?) Ой, я тут же вспомнила все предупреждения о том, что нельзя пристально смотреть на постороннего человека, тем более в его глаза, и я тут же пролепетала спасительное: «Экскьюз ми!» Да и какая полиция с утра пораньше-то? Мне на работу надо – деньги зарабатывать, а не по полициям шастать да штрафы платить. Но, слава богу, обошлось, и «музыкантша», по всему, простила меня. Всё-таки велика сила волшебного слова! И мне стало веселее!

А вот, если раздуматься… дак ведь… человек-то должен пукать! Да, говорят, не реже двадцати раз в сутки. Никто от этого не застрахован: ни короли, ни президенты. Особенно после сытного обеда. Куда от этого деться-то? Хоть дамам, хоть джентльменам. Говорят, частенько «музыка» эта вонючая случается у настоящих джентльменов. Вот тащит, например, он тяжеленную барышню через лужу или корячится с нею по ступенькам наверх во дворец бракосочетаний… Она – в белом платье, он – во фраке. Гостей полно. Все смотрят, затаив дыхание… И… вдру-у-уг! Пу-у-ук! да звучно так с цветистыми вокализами! А ещё и с поносом, не приведи боже!

Воспитанная-то барышня-невеста сделает вид, что не заметила, а невоспитанная… что? – Прыснет со смеху и будет хохотать да так, что и сама опростоволосится! До трескунов… на белом-то платье… ой! И сойдутся тогда… кто? два пердуна, прости господи! А гости-то… тоже от хохота все… пересру…. Фу! Ну надо же, какие мысли во мне пробудила эта чёртова «музыкантша»!

Тем временем «вагончик тронулся»! И мы с Розой благополучно добрались до работы.

А вечером изрядно похолодало. Хлестал колючками в лицо сквозной студёный ветер, пронизывая до костей, особенно на перекрёстках. Роза постирала испачканное пальто, обрядилась в толстую фуфайку, оставленную как-то в неожиданно жаркий день на работе. Подходим к знакомому повороту – забор! Как пройти-то дальше?

– А вон работяга, – говорит Роза, – ремонт какой-то… Давай спросим, что за фокусы-то?

– Экскьюз ми («извините, можно обратиться?»), скажите, пожалуйста, как нам выйти к метро? – первой задала вопрос Роза, – всё загорожено, никаких объявлений… утром забора-то не было…

Рабочий был занят, потому не расслышал. Подойдя, переспросил: «Экскьюз ми?» (по его тону значило: «Что-что? Вы что-то спросили?») Роза повторила вопрос.

– А вот же объявление, – ответил рабочий.

И, правда, плакат с нарисованным автобусом и большой буквой «М» (метро) висел на столбе прямо перед нашим носом! А мы на столб-то и не взглянули!

– А пройти можете на тот блок, – объяснял нам словоохотливый пролетарий, – там автобус, он довезёт вас бесплатно к станции метро.

– Нормально! Спасибо! – Мы направились к автобусу.

На пересечении улиц, где самый жестокий сквозняк, с большими коробками возился немолодой обросший бедолага. Он был легко одет, укутывался в клетчатый плед и торопился соорудить… укрытие! Рядом стояла коляска со скарбом и тряпьём.

– Роза, смотри… такая холодрыга, а он… Он – бездомный что ли? боже… Чё делать-то?

– Надо, наверно, ему как-то помочь… замёрзнет ведь! Вот жизнь-собака…

Мы поравнялись с бездомным.

– Экскьюз ми, могу ли я вам помочь? – враз кинулись мы с Розой к хозяину коробок.

– Проваливайте! иначе…

– Ни хрена себе!

Мы со всех ног помчались к остановке. – Странно… и страшно: вдруг, в самом деле, ударит за нами!

Спускаемся в метро. Прохладненько. Музычка играет. Китайцы зарабатывают. Пожилой и совсем молоденький. На руках перчатки без пальцев. Завидев нас, заиграли «Подмосковные вечера» да так душевно, что слезу прошибло. Хоть денег в обрез, но каждая из нас дала им по доллару со словами: «экскьюз ми, больше нету». Ох, одно расстройство…

Отошли подальше, чтобы сердце меньше тревожить. Смотрим, нищий стоит – молодой, неряшливо одетый во всё чёрное паренёк. Длинные чёрные волосы. Смотрит пристально так, улыбается просительно. А глаза… вроде, как у гомосексуалиста. Да какая разница, в конце концов! Человек ведь. Живой. Есть-пить хочет, как и мы.

– Слышишь, – говорит растроганная Роза, – поскреби там у себя по сусекам мелочишко. Я вот тоже выгребаю… одноцентовые, пятёрочки вот… смотри… нормально же. Давай пареньку отдадим. Жалко, прям, сил нет. Да тут ещё эти «вечера подмосковные» душу выворачивают… Ссыпай, я отнесу. О, давай-давай сюда – приличная горсточка!

Роза подошла к парню: «Экскьюз ми и… примите от чистого сердца всё, что есть». Он улыбается, понял, что она не с пустыми руками. Протягивает к Розе руку. И Роза благоговейно ссыпала ему мелочь: «на здоровье!» Парень открыл ладонь… скривился и – неожиданно со всего размаху швыранул мелочь прямо нам в мордели!

– Во ничё себе! – враз опешили мы. – Он очумел что ли?

– Да что это за день-то у меня сегодня! – недоумённо досадует Роза. – Ну попался бы ты мне, гад, в другом месте, я б те, выродок, раскрасила бы щёки!

Услышали хохот. Поодаль от нищего парня стояли ещё побирушки и «нашего» оборжали за мелочь!

– Уходим отсюда, ещё отлупят, не дай бог!

Но тут, слава богу, подошёл наш поезд, и мы, потирая щёки и чертыхаясь, вошли в вагон. Народу в этот час было удивительно мало. Наверное, до нас промчался этот же маршрут. Такое здесь – сколько угодно!

Уселись с Розой. Обсуждаем случай с монетами:

– Ничего не понимаю, – говорит она, – тебе же, нищему, каждая копеечка нужна, а ты…

– Видно, так и нужна.

«Экскьюз ми, дорогие друзья! Но я три дня ничего не ел. Я не ворую, а только прошу: подайте по доллару на еду и на лекарство. Вот нога…» – По пролёту шёл шоколадный мордоворот с копной заплетённых косичек. Он был в чистой белой футболке, голубых джинсах, одна штанина которых собрана вверх так, что видны расчёсы на коже. Малый присел возле пожилой афроамериканки и стал клянчить у неё подачку. Женщина посмотрела на его кроссовки и устало произнесла:

– Экскьюз ми, парень, вот на твои кроссовки мне надо работать неделю. Если имеешь проблемы – государство поможет. Но мой тебе совет: иди работать. Поучись трудолюбию у мексиканцев: без языка, без права на работу – пашут да ещё домой деньги высылают. И заметь, тоже не воруют. Но и не попрошайничают. Всё. Оставь меня.

Верзила встал и пошёл в другой вагон.

– Ой чё делается-то на свете… как она его! – Роза впервые за весь день засмеялась.

– Молодец!

Ну вот мы и приехали. Попрощались с Розой и разошлись в разные стороны. Я, например, в овощной китайский магазин. Там всегда продукты в хорошем состоянии. Взяла нужное, прикинула в уме, сколько. Получилось девять долларов, семьдесят пять центов. Ставлю на прилавок пакеты. Шустрая продавщица, считает на калькуляторе, складывает в сумки.

– С Вас семнадцать долларов, восемьдесят два цента!

– Чего-о?! Сколько?

Перессчитывает… «Ой, экскьюз ми…» Называет правильную сумму. Да, в этом магазине особенно жуликоватый персонал. Дак и я ухо держу востро! Но «экскьюз ми…» опять сработало! Конечно, поворчала, но простила!

Ну и ещё раз скажу: велика сила волшебного «экскьюз ми…»! Велика.

Брайтон-Бич – жемчужина у моря

Знойный субботний полдень. Рабочий день закончен. Собираемся домой.

– Девчонки, поехали ко мне! – зовёт Валентина, – Гришка придёт только ночью. Покажу хоть, как живу, да посидим… ха-ха, поокаем!

– Только ненадолго, – согласилась за меня Роза.

•

Вот он, знаменитый Брайтон-Бич – «маленькая Одесса», местечко, некогда отвоёванное выходцами из нашей Одессы! Здесь – тепло и высокое синее небо. Здесь плещется изумрудное море-океян с разноцветными корабликами на залитой солнцем водной глади. Здесь – золотистый пляж, и полно отдыхающих. За домами-домишками – бордвок, приокеанский бульвар с плотным дощатым настилом, где прохаживается и посиживает на широких лавочках русско-одесский народ. Кто болтает, кто читает свежую прессу. Вот господин в соломенной шляпе развернул «Комсомольскую правду», что-то бурно обсуждает с соседом, потрясая газетой.

Валюха приостановилась – купила «Аргументы и факты».

– Живу на том блоке, – показывает она в сторону, где там и тут высятся строительные краны, а на лесах деловито снуют рабочие, сверкая оранжевыми и белыми касками. – Да, Вера, наши русские отстраивают Брайтон! – заметила Валентина, перехватив мой взгляд.

Хм, «наши русские отстраивают Брайтон!» Отстраивают русские… Магазины – русские… бизнесы – русские… Вот и Роза недоумевает:

– Отстраивают русские… Нич-чё не понимаю, откуда у наших столько денег-то?.. Все чуть ни с голой задницей оттуда сбежали, а здесь они… «строят-отстраивают»! На какие вши-и?!

– Вот именно, что «чуть»! Вот на эти «чуть» и строят! Розка, не нашего ума дело, – заткнула любознательную коллегу Валюха. – Идём-давай!

На улицах заметное оживление: бредут, бегут, праздно шатаются прохожие. Многие – в мокрых халатах, в сарафанах, шортах и купальниках с полотенцами на плечах да с креслами-раскладушками. Нормально! – курорт же: искупались, позагорали и – бежать!

Пробежимся и мы. –

Старые закопчённые особнячки в два-три этажа с магазинами, кафе и ресторанами внизу, охраняемые такими же старыми деревьями и кустарниками. Ближе к океану – дома повыше. Оттуда из проулков пробивается океанский сквознячок, гоняющий транспортные газы. Ветерок касается тела, мягко вливается в грудь, бодрит и освежает. Там же, в проулках, нашли пристанище медицинские офисы, ремонтные мастерские одежды-обуви и прачечные. По обе стороны центральной улицы – длинные ряды магазинов и магазинчиков, аптек, столовых, кафе, пельменных.

Людское многоголосье. Оглушительный визг метропоездов над головами, от которого закладывает уши, да нет-нет и пробежит лёгкая дрожь по спине: «ч-чёрт, и кто тебя выдумал!» Свист автобусов, причаливающих к остановкам. Рык автомобилей… Шум заполняет собою пространство, сливаясь в единую какофонию. Вот он – могучий оплот бывших строителей советского коммунизма!

Да… здесь – сплошной русский дух! И всё – по-русски: рекламы, объявления, афиши, названия заведений и прочие вывески. И разговаривают, конечно, тоже по-русски. Только голуби у корявого дуба ругаются на своём, голубином. С десяток их собралось и никак не разделят большой кусок пиццы. А вот и бесцеремонный воробьишка присоседился и смело разбивает мякиш быстрым клювом. А там, в синей полосе океана, весело носятся серо-белые чайки и не ссорятся между собою!

У магазинов на лоточках – горячая стряпня, испечённая внутри в пекарнях: ватрушки-булочки, пирожки с картошкой, мясом, капустой, грибами! «Пирожки, а ну, пирожочки горяченькие!» Народ берёт, тут же, обжигаясь, с аппетитом ест. Смотришь с голодухи, нюхаешь и, того и гляди, слюною изойдёшь! Придётся купить с пылу, с жару!

«Не нужен мне берег турецкий…» – слышим сквозь гвалт родную песню. Бренькает вконец расстроенная гитара с усилителем. Седой брюхан с косичкой на макушке и в кожаной безрукавке на голом пузе сверкает металлическими заклёпками: «Страна моя, – хрипит он, – ты – самая люби-има-ая!» Любимая… какая? Та? Эта? У его ног чехол от гитары открыл зев в ожидании ощутимой благодарности. На дне – мелочёвка и скомканные купюры. Да, наши не гордые и даже мелочь уважают! Сзади, у обочины отдыхает мотоцикл – наверное, хозяина-певуна дожидается…

•

На каждом шагу – кафе-рестораны-столовые с большими красивыми окнами и окнами попроще, со стеклянными дверями: «Татьяна», «Волна», «Приморский», «Восточный пир», «Кавказ» и многие другие. Доносятся музыка и пение: «Люба, Любонька… Сегодня ты на Брайтоне сияешь, а завтра, может, выйдешь на Бродвей». При входах – меню: «армянский шашлык, украинский борщ с чесночными пампушками, плов, самса, лагман, русские блины, беляши, пельмени, молдавская мамалыга, шурпа…» О-о! Глаза разбегаются: ешь-не хочу! Парад-меню Советского Союза!

«Да я ща т-тебя! Ттвою мать!..» – из ресторана торпедой вылетели два мордоворота.

Началась драка, брызги крови, соплей-слюней, мат-перемат. Народ остановился, рты поразевал. Тут же, как грибы из асфальта, выросли бравые копы. Свисток. Наручники. Обоих – в машину. Всё.

А это – Универмаг. На уличном прилавке – ворохи копеечного ширпотреба – такого же, что и мы шьём на швейке. Стойки с одеждой. Здесь же – пледы, коврики, обувь и всякая всячина. Я приостановилась:

– Кофтёнка… очень даже ничего…

– Нравится? – поинтересовался уголёк-афроамериканец на чистейшем русском языке. – Можете примерить, вот зеркало.

Его русский был для нас с Розой приятной неожиданностью.

– Спасибо, на обратном пути…

– Жена этого парня тоже здесь работает, – пояснила Валя, – и тоже прекрасно говорит по-русски. Их бизнес. Да, жизнь всему научит. Как это… «в волчьей стае вой по-волчьи!»

– Да уж…

Торговые ряды: узбекско-таджикские дыни, израильские и флоридские мандарины, персики, помидоры, турецкие сухофрукты, пузатые жареные семечки, изюм, орехи… всё и не перечислишь! Прямо, базар «с миру по нитке!»

А здесь – «Гастроном». Всякой снеди СНГ-вской – изобилие: квас, варенья-соленья – капуста, морковь по-русски, по-корейски, грибы, пряная селёдка в бочках, сало; колбасы, узбекские лепёшки, самбусы и уральская мука «Увелка»… Мда…

Заходим в мясной «Привоз» – подруге приспичило купить кусок полтавской колбасы. Толпится народ – выбирает продукты. Общение некоторых продавцов с некоторыми покупателями восхищает. Прислушиваюсь: это что за новомодный язык?

– Леди, вам сколько колбаски?

– Ван паунд, плиз, плачу кешью.

– Я пóняла. Вам послайсить или целым писом? (хм… о-о… дошло! – «Вам порезать или целым куском?»)

Из подсобки слышно, как рубят мясо. У прилавка, за спинами продавцов красуется плакат: «Да тихо вы!! Голова болит…» Сквозь русский галдёж послышался слабый одинокий голос: «Пли-из…» Поняли: коренной американец – любитель русской кухни. Такие любители, со слов Вали, здесь частенько встречаются – вкусно же! Наблюдающий за порядком – напыщенный господин с большим перстнем на пальце и со связкой ключей на поясе (сразу видать: старшой) кричит поверх голов:

– Маруся-а! А ну-ка быстренько обслужи иностранца!

Мы разом грохнули:

– Ой… самый, что ни на есть, американский американец – иностранец?! Ха-ха-ха!!! Боже… Вот цирк-то! И какая уважуха!

Выходим из мясного на свет божий. О! а этот магазин своей вывеской «Вино, ликёр, водка» зазывает расслабиться. В огромном окне на фоне разноцветных бутылок красуется рамка с большими буквами: «Не волнуйтесь, господа, мы понимаем… по-китайски!» – Ну, слава богу! Отлегло! А то я всё думаю: с кем бы это мне по-китайски-то побалакать! А всё-таки любопытно: это что значит-то? Дескать, смело пейте-дуйте наши весёлые напитки, хоть до зелёной сопли! А потом уж ладком по ихнему-то и побеседуем?

– Девчонки, сахар надо.

И снова – «Гастроном». Уже другой. Полно всего. Засмотрелись на то и сё. А вот и сахар-песок. Та-ак… не разберу цену… «Очки… где же очки-то?.. Бл-лин… как всегда…» К стенду с сахаром решительно подкатывает тётушка в вишнёвой кофте с жетоном на шее – сотрудница. Лицо – шаньгой, голова – редиской с хвостиком. Округлые плечи обнимает цыганский платок. Замёрзла, что ли? А и, правда, из камеры, где и здесь тоже слышна рубка мяса, несёт холодом. Тётенька записывает что-то, шепчет-считает…

– Девушка, скажите, пожалуйста, сколько стоит сахар?

– Там цена есть! – не отрываясь от своего занятия, рыкнула «девушка».

Во, ничего себе! Я аж поперхнулась от «ласки»!

– О-очки забыла…

– Не моя печаль… Иди, не мешай уже!

– Ну ты и язва! – вырвалось у меня.

– Сама такая!

Мы обменялись коротким взглядом. «Пош-шла ты к чёрту со своим сахаром, старая кикимора! В другом магазине куплю!» Конечно, можно поднять хай по поводу «прекрасного» сервиса, но нет времени – Роза торопится.

А вот и молочный отдел. Возьму-ка йогурт – утречком так хорошо йогуртом позавтракать. Да и на работу взять тоже… Та-ак… Не пойму чего-то… надрываю глаза, но… чё написано-то?.. «… годен до…»

– Валюха, до какого годен-то? Очки оставила… вечно я их забываю!

– Апрель… пятое.

– Какое?! А сегодня? Сентябрь – тридцатое!.. Нич-чего себе! Ты чё-то не то смотришь. А ну-ка возьми вот этот…

– Апрель… пятое.

Спрашиваю продавщицу:

– Девушка, а почему просроченный йогурт-то продаёте?

– Хдей-то? – продавщица смотрит на срок годности, ногтём соскребает цифры. – Здесь неправильно, молочку только что получили! Час назад.

– Девчонки, – говорит Валентина, – я здесь не беру. Часто и крупы, и приправы продают просроченные, и печенье в пачках, и конфеты даже с жучками и червячками, представляете? Короче, смотреть надо в оба.

Чертыхаясь, выходим на улицу. Ругаться неохота и, как уже сказала, некогда.

– А каким мака ром им разрешают… просрочку-то? – изумляется Роза. Она, как и я, живёт в итальянском районе – это почти что в другой стране.

– Таким вот макаром! Они просроченный и закупают. А разрешают… хм, денежки…

– Понятно.

Мы на улице. Худенькая женщина с кротким бледным лицом, на котором застыли капли пота, бережно толкает инвалидную коляску. Там восседает распаренная особа с брезгливой физиономией: «Здесь остановись! Апельсины купи», – приказывает она, вскидывая наманикюренный перст-сардельку с крупным рубиновым перстнем. Коляска «припарковалась» около прилавка, где орудуют шустрые мексиканцы, разгружают и раскладывают овощи и фрукты. Тут и дыни-«поросята».

Мексиканцы причитают по-русски: «Берёшь-давай дыни тажиския… кусныя, сладкия!» А худенькая тем временем подносит своей патронессе каждую апельсинину, показывая «товар натурой». Товар-то и, вправду, хорош! Бледненькая, по всему, сиделка. А та, что в коляске, новоиспечённая барыня. Да… как быстро усваиваются «профессии»!

Валюха выбирает свёклу на борщ, мы с Розой ждём в сторонке. Бойкая торговля! В гуще толпы божья старушка, пристально рассматривает дары природы, перекладывает яблоки. Вот она нюхает красивую грушу… и, на мгновение оставшись одна, вкатывает грушу в свой карман и тут же, не спеша отходит прочь.

– Видела? – спрашиваю у Розы.

А вот и Валентина: «О чём это вы?» Услышав ответ, удивилась: «Вечером эта бабка могла бы набрать овощей-фруктов после сортировки у любого магазина. Вечерами их всегда – сколько угодно и без риска».

– Там уже качество-то, наверное, будет не то.

•

«Доллар, онли ван доллар!» («Доллар, только один доллар!») – Чернокожий торгует с лотка у открытого ВЭНа. Штаны ли, рубаха, куртка, свитер, юбка – любая вещь – только доллар. К слову, есть магазины, продающие товар на развес. Иногда дорогой и очень модный и с этикеткой. А тут на углу ещё один чёрный молодец приторговывает «золотом». «Золёто, золёто!» – он большой пятернёй хватает горсть часов-цепей из синей коробки, висящей на шее на манер русского коробейника: «купи золёто».

У книжного магазина «Санкт-Петербург», где полно русских книг и музыкальных дисков, наперерез шагнул мужчина в тонких очках. Тычет мне в нос книжку:

– Замечательная книга. Повести и рассказы. Купите – не пожалеете! Недорого.

Darmowy fragment się skończył.