Czytaj książkę: «Сборник»

Составитель Тамара Анатольевна Сальникова

ISBN 978-5-4493-6987-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Аннотация

Сообщество свободных авторов – это совершенно новый стандарт в творчестве. Это самостоятельная группа неординарных людей, желающих заявить о своих произведениях всему миру. Мы – команда, которая ежедневно пополняет список интересных авторов.

В данный сборник вошли произведения трех авторов – победителей конкурса «Проект „Стихи“»

Вы держите в руках невероятную книгу, так как на её страницах – переживания, ощущения, эмоции и мысли очень талантливых поэтов.

Свои произведения в сборник предоставили: Павел Великжанин, Игорь Бушуев, Дарья Молчанова.

Разрешение на публикацию получено от каждого автора.

Приятного чтения!

ПАВЕЛ ВЕЛИКЖАНИН

Автобиография

Родился в 1985 году в Кузбассе. Жил в Зауралье и Волгограде. Сейчас живу в городе Волжском. Стихи пишу с одиннадцати лет. Лауреат и дипломант нескольких поэтических конкурсов и премий: Южно-Уральской литературной премии в 2015 г., конкурса имени Куприна в 2016 г., премии «Справедливой России» и «Роман-газеты» в 2017 г. и др. Творческое кредо: делать зримой красоту простых вещей. Люблю находить удивительное в привычном, необычное в повседневном.

Стихотворения

В едином свитке

 
Туман заполнил узких улочек листки,
Молочной тайнописи между строк подобен.
Слепцы-троллейбусы, держась за поводки,
Едва нащупывают Брайлев шрифт колдобин.
 
 
А я сижу в одном из них, к стеклу припав,
Как в перископ смотрю из домика улитки:
Вокруг меня – семь миллиардов смутных глав,
Что пишут – каждая себя – в едином свитке.
 

Запечатанный воздух эпохи

 
Озера Антарктики, что запечатаны толщей
С веков динозавров не знавшего таянья льда,
Хранят в себе воздух, которого нет уже больше.
Вдохнуть его сможем лишь раз: неизвестно, когда.
 
 
Застывшего времени капсулу вскроем однажды —
На миг опьянит первозданных лесов кислород.
Счастливей ли тот, кто пространства и времени жажды
Не знает, чем тот, кто все делает наоборот:
 
 
Кто не собирает камней для балластного трюма,
И кто не боится, что ветер порвет паруса,
А если случится, то, вычерпав истину рюмок,
Записку черкнет, у которой волна – адресат?
 
 
В бутылках стихов – запечатанный воздух эпохи.
Их путь в океане запутан и замысловат.
Старинную пробку открыв, замираем на вдохе,
Почти что не глядя на стертые солью слова.
 

Рождение стиха

 
Гул смахнул грозовой нудный дождь грязевой,
Ток прошел по сидячим местам:
Стих, рождаясь, гремел, как состав грузовой
По ажурным нервюрам моста.
 
 
И вагон за вагоном летела строка
По созвучиям рельсовых пар,
Словно в каждом ударе небесных стрекал
Перегретый пульсировал пар.
 
 
Этот поезд, пройдя расписаний предел,
Оборвал рельсо-шпальную вязь
И над пропастью молнией перелетел,
Сам как будто мостом становясь.
 
 
И открылся в метели мирской суеты
Понимания крохотный круг,
Где, застыв на мгновенье, нащупывал ты
В подсознании гаснущий звук.
 

Самый любимый стих – это тот, который

 
Самый любимый стих – это тот, который,
Если его не окажется в интернете,
Ты набираешь по памяти – все сто сорок
Строк – чтоб отправить девчонке – одной на свете.
 
 
И если, его прочтя, она не ответит,
Что у нее от стиха тоже сносит крышу,
В ленте утопишь страницу ее, как в Лете…
Жаль, что стихов таких больше почти не пишут.
 

Алхимик

 
Временами плохими
Так писалось, что хоть не пиши,
И усталый алхимик
Отступал от реторты-души.
 
 
Он включал телевизор,
Погружался в насиженный быт,
Забывая про вызов
Философского камня судьбы.
 
 
Но копыта Пегаса,
Словно сердце поэта, стучат…
Электричество гасло,
Загоралась в потемках свеча.
 
 
Снова гений бесстрашный
Рвался в небо из тесных оков,
И графит карандашный
Становился алмазами слов…
 
 
Ливни солнечной краски
Смыли серость пейзажа с окна,
И принцессой из сказки
Правит кухонным балом жена.
 

Болдинская осень

 
Болдино. Холерные кордоны
Обложили эту деревушку,
Окружили погребальным звоном,
Будто смерть берет его на мушку.
 
 
Он работал. На бумаге серой
Из чернил, посыпанных песочком,
Как молитва вдохновенной веры,
Проступали пушкинские строчки.
 

 
Он у Бога не просил спасенья.
Удесятеряя верой силы,
Он в бессмертье воздвигал ступени.
Он творил. И смерть повременила.
 
 
Едет он от болдинских околиц
В Петербург. Дописаны все драмы,
И поет поддужный колоколец.
Только смерть – злопамятная дама.
 
 
…Над Невой опять метель задула.
«Секундант, дистанцию отмерьте!»
Вечность на него глядит из дула.
Смерть – ступень последняя в бессмертье.
 

Молодые поэты

 
Вечно жива эта шумная братия,
Пусть даже песни ее недопеты:
В строгих учебниках и хрестоматиях
Смотрят на нас молодые поэты.
 
 
Кто на портретах, а кто – фотографиях.
Есть бородатые, больше – безусых.
Сами слагали себе эпитафии
Эти язычники да Иисусы:
 
 
Кто-то – частушку, а кто-то – элегию.
Но и посмертно не выглядят кротко.
Вечная молодость – их привилегия,
Данная пулей, болезнью и водкой.
 

Самосев

 
Я рос самосевом, я рос самосадом,
Без всяких теплиц, удобрений, прополки.
Спектакли, концерты и книжные полки —
Мне все это было ни капли не надо.
 
 
Ведь я сочинял хулиганские песни.
Бренчал во дворах. Задирал пионеров.
Щетина стихов не желала – хоть тресни! —
Влезать в аккуратные рамки размеров.
 
 
Но что-то такое во мне, видно, было:
Очкастый профессор, услышав однажды
Строку про любовь, что случайно простыла,
Сказал, что такое напишет не каждый,
 
 
Что в литинститут без экзаменов примет…
Чернил утекло с разговора об этом!
На сотнях обложек мое нынче имя,
Но, бреясь, давно я не вижу поэта.
 

Крохотный хрусталик

 
Рыбьими глазенками дождя
Небеса ощупывают землю.
Тишину отбойником гвоздят
За окном, а я тут мелкотемлю.
 
 
Кариес дорожный не лечу
И не жду с брезента урожая.
Крохотным хрусталиком лечу,
Небеса и землю отражая.
 

Магнитный полюс

 
Я вбиваю ноги-гвозди
В деревянную планету,
Рву тугих созвездий грозди
И вино давлю из света.
 
 
Не досталось мне водицы
В чистом дедовском колодце:
Разжиревшие мокрицы
Прошлым чавкают в болотце.
 
 
Тут – стишки соплёй марают,
Там – с ухмылочкой вампирской
Все быстрее умирают,
Задыхаясь под копиркой.
 
 
В центре жадной круговерти,
Где сердца зашлись в чечетке,
Я плыву рекою смерти,
Режу стрежень носом лодки.
 
 
В ней полно мышиных дырок,
У весла отбита лопасть.
Я – магнитный полюс мира,
Улетающего – в пропасть.
 

Внутренняя рыба

 
Рыба плывет во мне полмиллиарда зим:
Каждый ее фрагмент, каждый ее энзим
В клетках моих живет, помня палеозой.
Капля предвечных вод схожа с моей слезой.
 
 
Чем я в потоке дней глубже в себя вникал,
Тем на руке видней линия плавника.
Сердце заденет вдруг острая чешуя:
Так завершает круг лодка Иешуа.
 
 
Сетью сплетенный нерв рыбе бросай в прибой:
То, что поднимешь вверх, и назовут – тобой.
 

В метро

 
Давно отдавлено нутро
Тисками тесноты.
Стоишь ты, сплющенный в метро
Такими же, как ты.
 
 
Из легких воздух выжат весь
До нормы ИТК.
Людская распирает взвесь
Вагонные бока.
 
 
Чужие ауры в тебе
Впечатывают след.
Летишь куда-то по трубе,
Не видя белый свет.
 
 
И вот – конечная. Трубят:
«Освобождай вагон!»
А что осталось от тебя?
Похмелье похорон.
 

Оксюморон

 
Безумье ума,
Безволие воли,
Слепящая тьма —
Знакомо до боли.
 
 
Трусливая удаль,
Бессильный напор,
Спаситель-Иуда —
Все есть до сих пор.
 
 
В кипящем снегу
Искривляя дорогу,
Стоим на бегу
К сатанинскому богу.
 

Яло

 
Она из плоской глубины
Глядит в мои глаза.
Мне солнца свет – ей свет луны.
Мой смех – ее слеза.
 
 
Моя улыбка стоит ей
Отчаянья гримас.
Я стану в сотню раз сильней.
Она – слабей в сто раз.
 
 
В ответ на правду будет лгать.
Кричит – а я молчу.
Мне от нее не убежать…
Да я и не хочу.
 

Лучше не будет

 
«Могло быть и хуже» —
Тоскливая радость
Для тех, кто простужен,
Для тех, кому в тягость
 
 
Шторма и метели,
Дороги к вершине:
Мечтали, хотели,
Но не совершили.
 
 
И силы не гробят,
А душу застудят.
И хуже могло быть,
Да лучше не будет.
 

Множество правд

 
Все истина, где б ни жила:
Хоть в хижине, хоть во дворце.
Вокруг лишь одни зеркала,
Их чем-то завесят в конце.
 
 
И каждый по-своему прав:
Идущий наверх и ко дну.
Но только из множества правд
Тебе надо выбрать одну.