Czytaj książkę: «Особая милость»
В предгорье в одной деревушке жил старец. Такой древний, что имени его никто и не помнил, но за благочестие и милосердие, получивший прозвище – Намольник. Даровано было ему свыше искусство лечить болезни. Где молитвой, где заговором и травами старец помогал страждущим, не делая различий между богатым и бедняком. Однажды, под вечер в дверь к Намольнику постучал деревенский кузнец, мол, жена третий день хворает, с постели не встает. Надысь белье на речке полоскала, да случайно в прорубь и свалилась. Хорошо, соседки вытащили, а то так бы под лед и ушла. Ну, делать нечего, собрал старец снадобья, накинул тулуп и вышел во двор. Кузнец не поленился, хоть и недалеко, а на санях приехал, чтоб, значит, лекарю по морозу не идти. Перекрестились и поехали.
С первого взгляда Намольник понял, что звать надо было не его, а священника. Больная, укрытая тяжелой овчиной в жарко натопленной избе, мелко дрожала от озноба. Запавшие глаза лихорадочно блестели, на лице лежала печать смерти. Опечаленный вестью кузнец, отправился за батюшкой, который содержал приход в соседней деревне, а лекарь остался присмотреть за умирающей. В полночь со двора почудился ему странный шум. Намольник вышел на крыльцо, но никого не увидел. Только деревья качают голыми макушками да собаки лают по округе. Вернулся он в избу, глядь, а над изголовьем больной кто-то склонился. Со спины, вроде, девица в длинной белой рубахе, босая, а на голове венок из цветов, от которых по избе тонкий аромат разливается. По подолу красный узор вьется, будто капли крови. Может, кто из детей с печки спустился, подумал лекарь. Но, услыхав шаги за спиной, незнакомка выпрямилась и говорит:
– Остановись, старик. Негоже тебе видеть мое лицо, не за тобой пришла.
Голос молодой, звонкий. Точно – девка, или нет? Посмотрел старец по сторонам. Свечи горят, не шелохнутся, кошка на лавке калачиком спит, а вокруг такая тишь. Даже собачьего брёха с улицы не слыхать. А еще, откуда цветы посреди зимы-то? Тут и смекнул лекарь, что это сама Маруша за душой пришла. Упал он перед ней на колени и начал просить за болящую, чтобы пожалела малых деток и не оставляла их сиротами:
– О, милостивая, уж коли так тебе нужен кто, так меня забери. Я стар и с радостью пойду с тобой.
А сам головы не поднимает, как велено, ничком в пол уткнулся, белой бородой пол метет. Страх, он и малому и старому одинаково услужлив.
– Вижу я, что слова твои идут из самого сердца, – отвечает ему Маруша, – и хотя паутина ее жизни почти сплетена, я выполню твою просьбу. Возьми мой волос и иди к заброшенной штольне, что за медвежьим перелеском прячется. Коли не боишься, найди в горе ту, что за всеми приглядывает, ей волос и отдай. Времени даю день, если не успеешь, пеняй на себя. И помни, в следующий раз, когда меня увидишь – за тобой буду. Да никому не сказывай про наш уговор.
Махнула рукой и вмиг исчезла, лишь на том месте, где стояла, осталось лежать колечко из скрученного волоса, отливающего золотом.
Тут и кузнец вернулся домой. Намольник пристал к нему, мол, пока лошадь не распрягай, свези меня к старой штольне, да факелов охапку захвати. А кузнечиха совсем плоха, затихла, еле дышит. Батюшка отходную молитву читает, кадилом размахивает. Ладаном всех чертей по округе разогнал. Лекарь опять за свое – вези да вези. Кузнец и согласился. Пока по накатанному ехали, лошаденка резво бежала, а как свернули с дороги, так и замедлились.
– Это место дурным считается, – сказывал кузнец. – Поговаривают, что сама Паучиха там гнездо свила. Уж, столько людей оттуда не возвернулось.
