Czytaj książkę: «Барабаны любви, или Подлинная история о Потрошителе»

От редактора

Мы опять говорим: «Эту книгу можно читать с любого места». Если вы ещё не знакомы с серией «Тайные агенты», стало быть, судьба привела вас к её середине. Клянусь, не только эту, а и вообще любую книгу можно (а иногда даже нужно!) читать с любого места. Хоть с конца, хоть с середины.

Далее последуют объяснения.

Так вышло, что серию эту мы запустили с конца. Если вы не можете без строгой хронологии и законченности, лучше всего сейчас же бежать, не оглядываясь. Ну, а если вы не сбежали, продолжим. В 2007 году вышел справочник Светозара Чернова «Бейкер-стрит и окрестности». Никто тогда понятия не имел, что никакой справочник холмсианца никогда бы не был написан, когда бы двое, Степан Поберовский и Артемий Владимиров, тогда ещё не назвавшие себя Светозаром Черновым, не писали авантюрный роман, действие которого происходило в викторианскую эпоху – времена Шерлока Холмса. За викторианскую основу, как несложно догадаться, был взят дом на Бейкер-стрит со всем, что его окружало. В процессе сбора материала образовался справочник. Авторы писали его для себя и лишь позже сообразили, что он, возможно, будет интересен не только им. То, ради чего справочник появился, так и осталось бы неизвестным, если бы не внезапная и увы! ранняя смерть одного из соавторов. Это было в 2010. Покойный едва не унёс рукопись с собой в могилу.

Зная о рукописи, я насела на живую половину Светозара Чернова с просьбой позволить опубликовать. Публиковать нечего, злилась половина. Автор умер. Продолжать в одиночестве половина автора отказалась. Последняя часть более или менее завершена – и что толку, если третья, вторая и первая существуют в виде разрозненных фрагментов разной степени незаконченности.

– Дайте, – сказала я. – Дайте мне эту последнюю часть.

Часть эта вышла первой три месяца спустя после смерти Степана Поберовского под названием  «Три короба правды, или Дочь уксусника». В 2013 последовала третья (с конца) часть квадрологии, «Операция "Наследник"». Шесть лет с момента смерти автора ушло на то, чтобы собрать варианты «Потрошителя» и сложить из них… сложить из них ту историю, которая проносилась перед моими глазами в поезде, по пути из Лондона в Уокинг осенью 2009 года. Я читала с экрана размером со спичечный коробок, чертыхаясь от того, что листать приходилось, по десять раз возвращаясь к началу, спотыкаясь о суховатый, трескучий язык немолодого викторианского джентльмена. Таким языком говорит с читателем справочник Бейкер-стрит. Им же разговаривает один из главных героев – Фаберовский, бывший лондонский сыщик. Это его голос рассказывает историю.

– Но, – спросите вы, – если текст так и не был закончен, да ещё и написан сухо, длинно etc. – зачем же подсовывать его нам?

Не потому, что автор потратил на него всю жизнь. Он вполне мог упокоиться вместе с рукописью. Но я читала эту длинную вещь, несмотря ни на что, пока не закончила. К началу главы, описывающей верховую прогулку в Гайд-Парке уже не было никакой осени 2009 года. Была осень 1888, какой-то мужик обещал взять меня в содержанки, подарить ночной горшок и только спрашивал, с цветочками брать или без цветочков. Меня звали то Пенелопа, то Эстер, то инспектор Абберлайн, то Артемий Иванович.

Кровавый маньяк, полиция, эмигранты, социалисты и проститутки, нищета и безумие. Но, как ни парадоксально, история о любви.

Что самое важное? Абсурд. Безумие реальности, в которой не сомневаешься ни секунды. Всё было именно так, потому что по-другому не могло быть.

Поезд прибыл на станцию. Я была в Англии. Прожила в 1888 году до самого возвращения. Боюсь, так и живу там по сей день.

Вот какова эта история.

Версию, которую читала я, авторы признали неудачной. Они так хотели сделать совершенную вещь, что едва не выплеснули младенца вместе с водой. Они утверждали, что мне достался старый текст. Что у них есть свежие, лучшие версии. Оставалась ерунда: их найти.

Всего версий было не то шесть, не то четыре, все хранились в трёх или четырёх вариантах в разных местах, все более или менее одинаково назывались и все содержали фрагменты новых редакций. Я была согласна, что кое-какие места следует улучшить. Охотно соглашалась, что такие-то новые фрагменты существенно лучше, и ими следует заменить старые. Дипломатично пожимала плечами, слушая, что текст вообще нельзя трогать, любая редакция, пусть даже самая лучшая, окажется не Светозаром Черновым, а солоВладимирова, а он без соавтора не хочет, потому что вещь писали вдвоём, etc., etc.

История должна была быть ТОЙ. Это я знала точно.

Я ведь могу сделать копию и работать с ней как душа пожелает? От этого ведь ничего не случится?

А это ради бога, сказал Владимиров.

Но не тут-то было.

Устройство, с которого я читала в поезде, к тому времени не сохранило текст.

Я спросила Владимирова, где ТОТ вариант. Ответить он не мог. Но текст я всё-таки нашла. К этому моменту были перечитаны все старые версии, все исправленные старые версии, все новые версии и выслушаны все диалоги с покойным соавтором, который незримо предстоял перед нами. Эти двое спорили даже так: один за рабочим столом, второй в могиле. Пока они этим занимались, я уже видела текст целым. Из всех версий и вариантов. Пусть даже кое-какие кусочки и придётся оставить только в виде планов, набросков и описаний.

То, ради чего пишется книга, уже было. Они жили. Бывший лондонский сыщик, Стивен Фаберовский и бывший агент III отделения, художник-передвижник, автор ряда бессмертных рукописей Артемий Гурин (он же Владимиров).

Оставалось вырвать согласие живой половины автора. Уговорами. Чтением вслух. Цитатами. Искренними восхвалениями и грубой лестью.

Взяла убеждением и измором.

Теперь оно перед вами. Третья часть с конца, вторая с начала.

Елена Соковенина

24 марта 2016

1.

ДЕЛО № 153 ч.1/1909 ОСОБОГО ОТДЕЛА ДЕПАРТАМЕНТА ПОЛИЦИИ

МИНИСТЕРСТВО ВНУТРЕННИХ ДЕЛ

– —

ДЕПАРТАМЕНТ

ПОЛИЦИИ

– —

По Особому Отделу

– —

3 декабря 1909 г.

№ 168019

Лично

Совершенно секретно.

Заведующему Заграничной агентурой

Департамент полиции просит Ваше благородие срочно сообщить все имеющиеся сведения о Гурине, состоявшем на службе в Заграничной агентуре в 1883–1888 годах секретным сотрудником.

Полковник

Еремин

2.

ДЕЛО № 153 ч.1/1909 ОСОБОГО ОТДЕЛА ДЕПАРТАМЕНТА ПОЛИЦИИ

Чиновник

ОСОБЫХ ПОРУЧЕНИЙ

при

Министерстве Внутренних

Дел

–

№ 157

17/29 декабря 1909 г.

Париж

Совершенно секретно

Его высокоблагородию

Заведывающему Особым Отделом

полковнику Еремину

Вследствие запроса Вашего превосходительства от 3 декабря 1909 года за № 168019 имею честь сообщить нижеследующее:

Гурин, он же Артемий Иванов Владимиров, купеческий сын, образования домашнего, происходил из семьи псковского купца 2 гильдии Владимирова. В 1874 году, имея от роду 18 лет, был отвезен собственным отцом из Пскова в Санкт-Петербург для отдачи в услужение купцу 1 гильдии Нижебрюхову, однако его отец, не завершив сего дела и заболев тифом, умер того же года зимою и Владимиров, в три месяца промотав полученное им наследство, оказался безо всяких источников существования, несколько раз делал попытки поступить на частную службу, но различными причинами был вынуждаем оставлять ее. В январе 1874 года поступил классным надзирателем в 3-ю мужскую прогимназию, в связи с чем последовало освобождение сего Владимирова от воинской повинности.

В апреле 1878 года встретился в трактире с означенным купцом Нижебрюховым, коему в частном разговоре сообщил о незаконном ведении дел в прогимназии, причем Нижебрюхов порекомендовал ему сделать формальный донос о замеченных злоупотреблениях.

В июле 1878 года Владимиров был арестован на Лафонской площади у Смольного института за непристойное поведение по отношению к воспитанницам. В связи с таковым проступком был сочтен нетерпимым на воспитательной должности и из гимназии уволен.

Вскоре после того, под влиянием вышеозначенного Нижебрюхова и ввиду полного отсутствия средств к существованию, Владимиров написал письмо на имя исполняющего должность главноуправляющего Третьим Отделением Собств. ЕИВ Канцелярии генерал-адъютанта Селиверстова с предложением услуг. В бытность агентом III Отделения бывал отмечаем как образцовый агент, имеющий к своему делу особую склонность.

В 1880 году с открытием четырехклассной мужской прогимназии в Петергофе был определен туда в качестве классного надзирателя старшего класса.

В 1881 году, после злодейского покушения на жизнь в бозе почившего Государя Императора, явился деятельным членом Святой Дружины и был отмечен денежным вознаграждением 500 рублей за проявленную им бдительность, вследствие чего отправлен с агентурным поручением за границу, в Австрию и Швейцарию под начало г-на де Лагранжа. При передаче дел Святой Дружины в 1883 году Департаменту полиции Владимиров перешел в ведение Департамента и оставлен на своем месте в Женеве с сохранением его прежнего жалования по 200 руб. в месяц. Владимиров-Гурин в Женеве был, по отзыву Зволянского, несомненно внутренним агентом, человеком добросовестным, находился в сношениях с видными представителями эмиграции, в связи с чем переведен в Париж. Все сообщения Гурина представляли интерес и некоторые из них подтверждались фактами. Получал 275 руб. с разъездами.

За участие в разгроме подпольной типографии «Народной Воли» в Женеве в 1886 году получил денежную награду в 3000 франков.

В 1888 году был командирован в Лондон с жалованием 350 руб. Более никаких сведений о нем в делах Заграничной агентуры не имеется.

Чиновник особых поручений

Красильников

Глава 1

13 июля 1888 года

Париж он не любил по двум причинам: во-первых, для уважающей себя европейской столицы в нем жило слишком много русских, а во-вторых, всякий приезд сюда означал для него начало крупных неприятностей.

На этот раз все начиналось вроде бы относительно благополучно. Ранним солнечным утром он высадился на Северном вокзале и шагом отправился по пустынным еще улицам в гостиницу на рю Дону, ставший уже почти родным недорогой отель с милым сердцу английским названием «Чатам». Путешествие было пешим, так как он предпочитал ходить пешком: это полезно и для перистальтики, и для кошелька. Впрочем, сейчас кошелек был пуст и это являлось подлинной причиной его пешего путешествия с багажом подмышкой от вокзала к Большим Бульварам. В его высокой худощавой фигуре, облаченной в длинное дорожное пальто-ольстер с откинутым на спину капюшоном, в тяжелой трости в руке, в гордо поднятой голове с элегантно надетым дирстокером, охотничьим картузом с двумя козырьками и завязанными на макушке ушами, во всем его облике, даже в маленьком кожаном саквояже с привязанной к нему сыромятными ремнями скаткой из пледа и засунутого в него зонта, без труда угадывался надменный сын туманного Альбиона. «Bon matin, Mister!» – обратилась к нему из стоявшей у отеля коляски шикарная дама и попросила помочь ей спустится на тротуар, но мистер прошел мимо, сжав губы в гримасе ледяного презрения. Когда швейцар распахнул перед ним стеклянную дверь, сзади донеслось хоть и с акцентом, но по-русски: «Поляк надутый!» Запоздавшая ассенизационная арба на огромных колесах, проехавшая мимо, обдала его густой волной зловония. И не так обидно было то, что его обругала невесть откуда знающая русский язык проститутка, сколько то, что в ее словах была сущая правда – приезжий и впрямь был поляком. Получив от портье ключи от номера, заказанного и оплаченного русским консульством на имя Стивена Фаберовского, он поднялся наверх, снял дорожный ольстер и дирстокер, и повесил их в шкаф.

Месяц назад он встретился с помощником комиссара лондонской Столичной полиции по Департаменту уголовных расследований Джеймсом Монро, предложившим ему еще раз поработать на благо Британской империи в той же роли, в какой ему уже приходилось выступать в прошлом году. Финансовые обстоятельства были таковы, что Фаберовский согласился не особенно раздумывая, хотя заниматься созданием фиктивной динамитной мастерской в выдуманном правительством ирландском заговоре с целью убить королеву во время празднования золотого юбилея ее пребывания на троне оказалось делом трудным, опасным и, в итоге, совершенно невыгодным – в благодарность он получил на память только серебряную юбилейную медаль. На этот раз Фаберовский был намерен сорвать-таки свой куш.

И вот теперь Монро распорядился о том, что поляк должен выехать в Париж и встретиться там с представителем министерства внутренних дел Российской империи при тамошнем посольстве неким господином Рачковским. В своей телеграмме поляку Рачковский назначил встречу на час дня в кабаре «Моя деревня» где-то на Монмартрском холме.

До встречи было еще черт знает сколько времени, поэтому Фаберовский велел кельнеру принести в номер завтрак и мрачно заглотил большую чашку скверного кофе, в котором плавали неразмолотые куски кофейных зерен, черствую булочку и пересушенный круассан. Спустившись вниз, он пролистал разложенные на столике только что доставленные утренние газеты, но не нашел в них ничего интересного, кроме анонсов объявленной дуэли между разругавшимися вчера в парламенте генералом Буланже и премьер-министром Флоке. Затем он покинул отель и отправился на улицу, где дворник облил его туфли водой из резиновой кишки вместе с асфальтовым тротуаром.

К полудню он устал, проголодался и стал еще более зол и раздражен. Хотелось засесть где-нибудь в кафе, спрятаться среди рабочих и барышень из модных салонов, магазинов и швейных мастерских, заполнивших все заведения в этот святой для всех парижан час завтрака, но пора было искать назначенное место. Выйдя на улицу Тулуз, он поднялся по ней до крутой лестницы, выходившей прямо на кабаре, устроенное под ветряной мельницей, и спросил дорогу. Веселый могильщик с лопатой на плече, возвращающийся после завтрака обратно на старое кладбище Сен-Венсан, проводил его почти до самого искомого кабачка. Заведение «Моя деревня» на углу улиц Соль и Сен-Венсан оказалось небольшим приземистым домиком с садом, отделенным от улицы низкой оградкой и тремя ивами, за которыми сиротливо ютился простой стол с двумя лавками. Внутри кабаре представляло собой небольшой полутемный зальчик с пианино и несколькими столиками.

Фаберовский сел у столика напротив двери и, заказав стакан легкого кисловатого пикколо, стал наблюдать за входящими. Наконец, один из вошедших привлек его внимание. Это был высокий, плотный, цветущего вида человек, с густыми черными усами и румяным добродушным лицом, в петличке скромного сюртука которого краснела узкая ленточка ордена Почетного Легиона. Человек сел за соседний столик и сосредоточенно рассмотрел всех находившихся здесь. Потом достал из-за пазухи старый нумер «Нового Времени», который должен был служить по договоренности с Рачковским опознавательным знаком, разложил его перед собой и заказал себе бутылку божоле и пулярку с салатом ромен. Он явно располагался здесь надолго.

Фаберовский пересел к нему за стол.

– Прошу прощения, мсье, что пригласил вас в это странное место, но сейчас среди высшего общества становится модно посещать Монмартр, – пояснил собеседник Фаберовского. – Вот и приходится совмещать приятное с полезным, осваивать здешние заведения.

– Та ласковая панна около хотелю имеет отношение к пану Рачковскому? – спросил поляк.

– Шарлотта, – снисходительно улыбнулся Рачковский. – Она не привыкла общаться со стесненными в средствах. Но мне же надо было убедиться в вашем прибытии. Кстати, вы, наверное, хотите есть? У нас еще достаточно времени, сейчас сюда должен прибыть еще один экземпляр, некто Гурин, с которым вам придется иметь дело.

Хозяйка, мадам Адель, принесла поляку бифштекс и стакан желтовато-зеленой анисовой водки, разбавленной содовой.

– М-мм-м, надо сказать, что здесь неплохо готовят, – сказал Рачковский, отведав принесенные хозяйкой блюда. – Если убрать со стен эти жутковатые картинки, – русский чиновник кивнул на стену, где висели несколько панно, изображавших историю кровавых преступлений Тропмана, вырезавшего ради денег целую семью: двух мужчин, беременную женщину и пятерых детей, и его казнь у тюрьмы Ля Рокет, – сюда можно будет приводить даже великих князей.

Фаберовский не захотел поддержать разговор на опасную тему о великих князьях. Десять лет назад, по рекомендации своего деда, жандармского полковника Фаберовского, поляк поступил на службу в Третье отделение в качестве заграничного агента. Третьего отделения уже давно не было, и поляк мог только догадываться о том, какие нравы господствуют ныне в ведомстве, замещавшем это пресловутое заведение. Возможно, это была проверка на лояльность, а при его катастрофическом положении с деньгами он не мог рисковать.

– Петр Иванович! Петр Иванович! – раздался от двери взволнованный оклик. – Господи Иисусе, вы здесь!

Рачковский привстал из-за стола и к нему бросился невысокий упитанный человек в грязновато-серых чесучовых штанах и вытертом на локтях темном твидовом пиджаке с блестящим жирным следом поперек живота от кабацких столов.

Чиновник по-отечески приобнял новоприбывшего и тот, повизгивая от радости, поцеловал начальника в плечо.

– Присаживайся, Артемий Иванович, – сказал Рачковский. – Что будешь?

– Все. Лишь бы не лягушек. Меня от этих тварей что-то тошнит.

– Когда это ты лягушек успел отведать? Мне же тебя ни разу не удалось заставить их попробовать.

– Тут такая история вышла! – всплеснул руками Артемий Иванович. – Мы с Ландезеном уговорили швейцарских народовольцев лягушек разводить, а они все разбежались…

Рачковский пояснил поляку, что Ландезен – другой заграничный агент русского правительства, и заказал Артемию Ивановичу лукового супа в горшочке.

Из рассказа Гурина выяснилось, что два года назад Ландезен на дружеской попойке русских эмигрантов в Женеве в задней комнате кафе «Грессо» рекомендовал его в качестве крупного специалиста по разведению лягушек и предложил использовать опыт и таланты Артемия Ивановича в этой области для пополнения эмигрантской кассы и одновременно для сплочения товарищей общим трудом по очистке лягушачьих водоемов от водорослей с целью получения выгоды, в том числе в денежном выражении. Сам Артемий Иванович поддержал энтузиазм и постарался представить дело в наиболее выгодном свете.

– Лягушка – вещь капитальная! – говорил он. – Затраты на нее пустяковые, а прибыль до трехсот процентов! Представляете, с каждого головастика мы получим пятьдесят франков чистого барыша!

– Но как же пятьдесят франков, когда в ресторане порция лапок и десятой доли не стоит? – спрашивали сомневающиеся.

– Так то ж уже мертвая лягушка, а я говорю о живых! Мы будем их сдавать в аренду для воспроизводства!

Неожиданно этой идеей загорелся сам патриарх русской эмиграции Петр Лавров и дал поручение Артемию Ивановичу составить инструкцию для товарищей по технологии разведения съедобных земноводных. И дело закрутилось. Ландезен пообещал Артемию Ивановичу помочь, но затем от этого дела увильнул и инструкция была составлена лже-лягушатником единолично. Эту инструкцию предполагалось напечатать в качестве приложения к 5 номеру «Вестника «Народной Воли», но в одну ноябрьскую ночь 1886 года по наводке Ландезена Артемию Ивановичу и еще одному агенту, французу Анри Бинту, вместе с нанятым ими швейцарским медвежатником было велено разгромить женевскую типографию. Для Артемия Ивановича это был страшный удар. На его глазах Бинт рассыпал готовый набор его трехмесячного труда, который мог стать для начинающего автора первым печатным изданием. С горя он напился, благо что Бинт обнаружил в типографии бутылку коньяку, и устроил на сонных улицах Женевы настоящий дебош, результатом которого оказалось попадание в полицейский участок.

Но вскоре Лавров утешил Артемия Ивановича, пообещав, что к весне они найдут способ напечатать инструкцию. Заказ на ее изготовление действительно был размещен в подпольной типографии в Париже, но надо же такому случиться – в феврале, как раз когда все было готово для печати, и эту типографию обнаружили и тоже разгромили!

Однако дело все-таки не заглохло. Благодаря кипучей революционной энергии, подогревавшейся мечтами о возможных барышах, русская община закупила по каталогу племенных головастиков и арендовала небольшой пруд в окрестностях Женевы на летний сезон, истратив все деньги, имевшиеся у «Народной Воли» для революционной борьбы.

– Это ничего, – говорил сомневающимся Лавров. – Я чувствую, что это мероприятие принесет нам больше денег, чем даже мы получили от Лизогуба!

– Да мы не только этого царя на такие деньги казним, – поддерживали Лаврова сторонники террористической борьбы, – мы на них его потомков сто лет потом казнить будем!

Артемий Иванович был посажен у пруда старшим смотрителем на символическое жалование, ему даже сняли комнатку по соседству. По субботам и воскресеньям из города приезжали унылые революционеры, неумело возили граблями по дну пруда, как требовал Артемий Иванович, и таскали туда воду ведрами от колодца.

Среди них особенно выделялся долговязый хохол с тараканьими усами, который постоянно ломал себе руки, ноги и ребра. Все товарищи звали его Мишель, хотя его матушка, поехавшая вслед за ним в эмиграцию, чтобы ее сыночек не остался там без присмотра и не попал под влияние нехороших людей или оглобли конки, утверждала его происхождение по ее линии из рода графьев Соллогубов. Он и от товарищей требовал, чтобы его называли Сигизмундом.

– Как же тебя матушка называет? – приставал к нему Артемий Иванович. – Сизей?

– Нет, по-другому… – смущался Мишель.

– Ну вот что, – обычно начинал самодурствовать Артемий Иванович. – Раз у тебя такое нецензурное имя, полезай в пруд. Там Петр Лаврович давеча очки обронил.

Во время этих очкоискательств Мудя и нашел под водою свой конец. Ему были учинены пышные похороны. Его матушка вместе с его сожительницей, разведенной купчихой мадам Казаковой, на пару закатили настоящий пир на берегу пруда, на который съехались голодные товарищи не только из Женевы и Парижа, но даже несколько представителей из России.

– В этом грязном пруду последний раз екнуло пламенное сердце, отдававшее все свои соки лону русской революции… – сотворил Артемий Иванович гражданскую панихиду, после чего взял жестяную тарелку и стал обходить пирующих товарищей для сбора денег на покупку паровой землечерпалки и на новые очки безутешному Петру Лаврову, не сумевшего по причине их отсутствия приехать из Парижа с деньгами на празднество.

На собранные гроши удалось прикупить только траурный венок, который был пущен мадам Казаковой и матерью с борта лодки на воду в том самом месте, указанном Артемием Ивановичем, где их сын и муж пускал последние пузыри. Лодка оказалась очень неустойчивой, а Артемий Иванович нетрезв, и спустя несколько минут они тоже пускали здесь пузыри, но на их похороны денег уже не было и они были похоронены за счет кантона. С этих пор энтузиазм остальных вовсе заглох и пруд был отдан Артемию Ивановичу в единоличное попечение, в то время как революционеры с жаром и пеной у рта обсуждали грядущие многомиллионные дивиденды, сидя в женевских кафе за купленным на последние деньги пивом. К началу июля пруд пересох и племенные лягушки бесследно исчезли. Артемий Иванович понял, что ему тоже пора исчезать, что тут же и сделал, предварительно испросив последний кредит у революционеров на хлорную известь для освежения воды, пообещав получить в Париже компенсацию у Лаврова и тут же все вернуть.

– Одним словом, мсье Фаберовский, – сказал Рачковский, многозначительно подняв вверх палец – ваш будущий сотрудник, мсье Гурин, съел, как говорят французы, лягушку – растратил все общественные деньги господ женевских революционеров. Прошу знакомиться.

– Я не виноват, – приподнял над стулом свой зад Артемий Иванович и пожал руку поляку. – Они сами перестали приезжать воду в пруд носить!

– А вы не боитесь, пан Артемий, что вас из Женевы бить приедут или здешние о вас прознают? – спросил Фаберовский.

– Боюсь. Только покамест они не приедут, у них ни копейки не осталось, а чтобы прознать здешним, так тамошним не на что телеграммы посылать. Но все равно мне бы куда припрятаться, неровен час – убьют.

– В Лондоне скроешься. Да, – сказал Рачковский, глядя на приунывшего поляка, – я понимаю, о чем вы думаете. Но денег-то у вас нет! А у меня немножко есть.

– И что же нам предстоит делать?

– Я знаю, – сказал Артемий Иванович. – Мы с вами в Лондоне бомбы делать будем.

Рачковский подтвердил, что их общей целью действительно будет создание настоящей динамитной мастерской в Восточном Лондоне, в районе, с давних пор облюбованном как русскими эмигрантами, так и ирландскими динамитчиками. На замечание поляка, что Ист-Энд заполонили евреи, которые вскоре вовсе выживут оттуда ирландцев, Рачковский возразил, что мастерскую они заводят не на столетия, а на несколько месяцев.

– Как вы сами только что убедились из рассказа господина Гурина, русская революционная эмиграция в Швейцарии нейтрализована им надолго. Мы со своей стороны надеемся проделать что-то похожее здесь, во Франции. Но остается Англия, которая наотрез отказывается сотрудничать с русским правительством в деле наказания русских террористов. Тем не менее в этом отношении наметился некоторый прогресс, когда в июне я посетил Лондон и встретился с мистером Монро. Хотя английская тайная полиция по-прежнему отказывается помогать нам открыто, некоторую тайную помощь она готова нам оказать – конечно, в обмен на услуги с нашей стороны.

Рачковский огляделся вокруг и, убедившись, что никто из немногочисленных посетителей кабаре не проявляет к ним ни малейшего интереса, продолжил, понизив голос:

– Мы договорились о том, что мистер Фаберовский со стороны британского правительства и господин Гурин со стороны русского организуют нечто вроде динамитного товарищества на паях, в которое будут входить ирландские террористы из Ирландского республиканского братства, за которыми охотится Монро, и наши русские революционеры, которые интересуют меня. После провала прошлогоднего заговора, ставившего целью произвести взрыв Вестминстерского аббатства во время празднования юбилея королевы Виктории, ирландцы намерены в этом году убить министра по делам Ирландии Бэлфура. Наши драгоценные товарищи революционеры должны им в этом помочь, с тем чтобы и те в свою очередь помогли устроить покушение на Его Величество государя императора.

– Видали мы о прошлом годе ваших ирландцев, – сказал Артемий Иванович, отвлекаясь от супа. – Цирк, да и только!

– А кто именно из ирландцев будет готовить динамит? – спросил поляк.

– Вы их даже, наверное, знаете. Некий Патрик Конрой, участник восстания фениев шестьдесят седьмого года, и Шон Даффи, о котором говорят, что он участвовал в подготовке взрывов в лондонской подземке в восемьдесят четвертом. Вашей непосредственной задачей будет обеспечение организации динамитной мастерской и возникновения взаимных обязательств между русскими и ирландцами. Разумеется, Боже упаси вас допустить, чтобы та или иная сторона добилась своих целей. Они ни в коем случае не должны выйти из-под вашего и нашего присмотра. Должен также предостеречь вас обоих от контактов с русскими представителями в Лондоне как по министерству иностранных дел, так и по духовной части. У них всех в Лондоне свои интересы, и если они узнают о наших действиях, то немедленно донесут по начальству, а это наверняка получит превратное толкование.

– Добже. Предположим, нам с паном Артемием все удалось. Британское и русское правительства берут террористов в оборот и получают с этого свои дивиденды. А что будет с нами?

– Артемий Иванович просто покинет Англию, а мистер Фаберовский, как мне обещал Монро, исчезнет и возродится под другим именем как добропорядочный натурализованный британский гражданин. Считается, что английское правительство не забывает оказанных ему услуг.

– Единственное, чего я не понял, так это какое отношение имеет чиновник, призванный выполнять роль чичероне для высокородных мышиных жеребчиков, ко всем этим высоким международным заговорам?

– Так Петр Иванович самый главный наш начальник! – льстиво воскликнул Артемий Иванович, пытаясь языком достать до донышка опустошенного горшочка. – Он чего хочешь может тут сделать. Хошь – еще один супчик мне закажет, хошь – революцию сделает. Он же всей нашей русской политической агентурой заграницей заведует!