Когда плачут львы

приобрёл вполне реальные черты. Та перемена, которая произошла с весельчаком-каратистом ввергла меня в панику. Если бы вы видели, Роман Васильевич, взгляд Никиты. Это был взгляд-убийца, готовый выстрелить, раздавить, взорвать всё, что внезапно выскочит на пути. Он странно ходил, странно смотрел, даже ел он так, словно в процессе участвовали только мышцы челюстного аппарата, всё остальное: уши, глаза, сердце, мозг были заняты постоянной охраной, перманентным жутким недоверием. Я не спрашивал, что случилось, а он не очень-то хотел откровенничать. Только когда мы прощались, Никита, глядя куда-то вдаль, прошептал: «Ты оказался прав, Гришка, ничего хорошего в армии нет. Особенно в том аду, в котором мне пришлось побывать». Его, то есть меня, перевели в наш город, и я остаток срока службы работал на дачах у местных генералов. Вместе с документами из части пришла положительная характеристика, так что никто меня не доставал. Через полгода я, отслуживший в Афгане воин-интернационалист