Czytaj książkę: «Эдуард Стрельцов. Честная биография»

Czcionka:

Автор-составитель С.В. Кузина

Изображения для вклейки предоставлены из личных архивов Вадима Никонова и Надежды Фатеевой

Фотоматериалы предоставлены ФГУП МИА «Россия сегодня»

Интервью для книги любезно предоставили:

Игорь Эдуардович Стрельцов

Эдуард Игоревич Стрельцов

Никита Павлович Симонян

Вадим Станиславович Никонов

Леонид Александрович Пахомов

Анатолий Герасимович Никитчук

Наталья Анатольевна Никитчук

Лидия Гавриловна Иванова

Евгений Серафимович Ловчев

* * *

Стрельцов Эдуард Анатольевич родился 21 июля 1937 года в Москве. Нападающий. Начинал играть в клубе «Фрезер». В составе столичного «Торпедо» выступал с 1954 по 1958 год и с 1965 по 1970. В составе сборной СССР (1955–1968, с перерывами).

В свои полтора года уже бил по мячу. Начальное образование 7 классов, отец ушел из семьи, мама, Софья Фроловна, одна воспитывала сына.

В 16 лет дебютировал за «Торпедо», там провел всю карьеру. В 1 7 блестяще начал выступления в национальной сборной СССР, оформив в первых двух матчах по хет-трику. В 18 лет стал лучшим бомбардиром первенства СССР. В 19 – олимпийским чемпионом Мельбурна. С командой «Торпедо» брал «золото» советского чемпионата (1965), Кубок СССР (1968). На заре игровой карьеры – чемпион Спартакиады народов СССР (1956).

В 1957 году включен в список соискателей престижного приза «Золотой мяч». Признавался лучшим футболистом страны дважды подряд (в 1967 и 1968) по результатам опроса популярного в те годы еженедельника «Футбол».

В списках 33 сильнейших игроков СССР – 7 раз, из них номером один в 1955–57, в 1965, 1967–68 годах, и номером два – в 1966-м. Лучший бомбардир чемпионата СССР (1955). Награжден орденом «Знак Почета» (1957). Заслуженный мастер спорта (1957). Лишен этого звания в 1958-м, восстановлен в 1967-м.

26 мая 1958 года Стрельцова арестовали незадолго до чемпионата мира. Туда он должен был отправиться в составе советской сборной и выступить на полях Швеции. Предъявили обвинение в изнасиловании 20-летней Марины Лебедевой, с которой юный тогда Эдуард общался на подмосковной даче. Туда футболиста вместе с партнерами по национальной команде Борисом Татушиным и Михаилом Огоньковым пригласил летчик Эдуард Караханов.

В материалах уголовного дела много противоречий и мало доказательств вины Стрельцова. Тогдашний руководитель страны Никита Хрущев дал жесткое указание – приговорить «зарвавшегося» футболиста к длительному сроку заключения. Существует реальная версия, что насильником был как раз хозяин дачи, Эдуард Караханов. Но ему удалось уйти от возмездия.

Стрельцов наотрез отказывался переходить из родного ему «Торпедо» в тогдашние ЦСК МО и «Динамо». Что тоже являлось одной из причин уголовного преследования, по версии летописцев его биографии. Еще строптивый юноша отказал во взаимности дочери министра культуры Екатерины Фурцевой. Та-де припомнила Стрельцову унижение… Постаралась всеми силами упечь за решетку игрока, благо подоспела история с «изнасилованием».

Приговорили футболиста к 12 годам заключения, позже срок сократили до 7 лет. 4 февраля 1963 года было принято решение об условно-досрочном освобождении. По выходе на свободу Эдуард работал на ЗИЛе, учился во ВТУЗе. В 1965-м Стрельцову наконец разрешили вернуться в большой футбол, и он продолжил карьеру в «Торпедо». В том же, 1965-м, стал с командой чемпионом страны.

Завершил выступления в футболе в 1970-м из-за травмы ахиллова сухожилия. Позже работал тренером детских команд «Торпедо». Скончался от рака легких 22 июля 1990 года, похоронен на Ваганьковском кладбище в Москве.

Перед вами – книга об уникальном футболисте и замечательном человеке Эдуарде Стрельцове. Она построена на воспоминаниях самых близких людей – сына Игоря Эдуардовича, внука Эдуарда, партнеров по столичному клубу «Торпедо» и сборной СССР.

По сути, эксклюзив. Потому что на страницах книги вы найдете подробности истории любви. Не только между Эдуардом Анатольевичем и его супругой Раисой Михайловной. Но и в более широком смысле. Друзья по клубу и сборной расскажут то, что осталось «за кадром» для подавляющего большинства поклонников футбола.

Конечно, есть откровения по поводу драмы, случившейся со знаменитым игроком в 1958 году. Тогда его осудили, Стрельцов отбывал срок якобы за изнасилование. Читайте, делайте выводы сами.

Тюрьма: оговор, предательство, наказание?

Уголовное дело под грифом «секретно»

Так или иначе, но приходится возвращаться к теме мрачного периода в жизни отца? – вспоминает сын футболиста Игорь СТРЕЛЬЦОВ. – А именно – отвечать на вопросы журналистов о том, как он угодил за решетку? Честно – не могу знать всех подробностей дела. В 1958-м, когда разыгрались драматические события, я еще не родился. Спустя шесть лет появился на свет – когда он вышел из тюрьмы. Выдумывать, домысливать ради дешевых сенсаций никогда не стал бы. Тем более, касательно близкого человека. Память об Эдуарде Анатольевиче следует уважать.

…Мои знакомые в свое время раскопали часть материалов уголовного дела, на основании которых осудили отца. Я осознанно не поехал с ними в тот архив. От неких официальных лиц поступила информация, что сыну Стрельцова ничего не покажут. Якобы еще не время. Почему? Оказалось, некоторые документы хранились под грифом «Секретно». Ужас. Будто известный футболист работал на иностранную разведку или слыл закоренелым убийцей…

Видимо, было что скрывать. Может быть, очевидный оговор, может, клеветнические измышления, совсем уж не соответствующие действительности? Потому якобы родственникам не стоит это видеть и читать.

А некоторые страницы в материалах уголовного дела почему-то утеряны. И не просто утеряны, а выдраны с корнем! Сознательно, или чья-то неряшливость? Обязан же архивариус смотреть за состоянием документов. Странно все это.

Не менее странен и тот факт, что не могли девушки не отдавать себе отчета, что едут на дачу в сопровождении красивых молодых мужчин. И вообще, по-моему, там изнасилованием «не пахло». Статью, по мнению подкованных в юриспруденции людей, следовало переквалифицировать в «нанесение мелких телесных повреждений». Не более того.

Я, и особенно близкие товарищи отца, давно с ним дружившие, прекрасно наслышаны о его характерных особенностях: например, когда выпивал, то почти сразу засыпал. Редко когда отчетливо помнил, что происходило накануне. Возможно, недобросовестные стражи правопорядка, прежде всего, следователи, воспользовались его мягкостью, а в чем-то и бесхарактерностью. Не помните? Получите срок! По их разумению, «амнезия» лишь отягчает участь обвиняемого. Тем более, глава страны дал жесткое указание разобраться с «зарвавшимся» футболистом. Задание выполнили – упекли человека в тюрьму. «Молодцы».

Еще пошли на откровенный обман. Предлагали отцу взять вину на себя: видимо, очевидных доказательств не нашли. Тогда, мол, оформим условный срок, и отпустим – прямо из зала суда. Чем закончилась та профанация, известно.

Бабушка Софья Фроловна, мама отца, ездила к «потерпевшей» Марине Лебедевой, общалась с ней и ее родителями. Те в свою очередь требовали серьезной материальной компенсации. Тогда, мол, они заберут заявление с обвинениями в адрес «насильника». Но, как и от бабушки, так и от отца, я не мог добиться всех подробностей дела. Так, урывками. Но результат переговоров с Лебедевыми известен. Письменный отказ от претензий к Эдуарду Стрельцову Марина отправила в суд, но с очень серьезным, а потому роковым опозданием. Маховик правосудия уже вовсю крутился, перемалывая жизнь совсем молодого тогда человека и выдающегося спортсмена. К материалам уголовного дела заявление не приобщили. Это рассказали знакомые, посетившие тот самый архив.

На момент тех драматических событий тогдашняя супруга Эдуарда Анатольевича – Алла подала на развод. Поверила наветам, сплетням, дрязгам вокруг недавно любимого ею человека. Может, психологически не выдержала тяжести ситуации – молодая же еще была. Трудно осуждать. Но история с разводом все-таки была крайне неприятная, смахивала на предательство. Да отец и не простил ей эту моральную измену.

Знаю, что уже женившись на моей маме, он однажды встретился мельком с Аллой. Та не прочь была восстановить отношения. Только отец категорически не хотел «назад», искренне и глубоко любил свою Раису Михайловну. Никогда бы от нее не ушел. Как показала сама жизнь, взаимное, всепоглощающее чувство не оставило их до конца дней.

О друзьях – настоящих и мнимых

Иногда сам задаюсь вопросом, да и меня нередко спрашивают: почему отца навещал в тюрьме из игроков «Торпедо» только Виктор Михайлович Шустиков? Остальные не решались, что ли? Времени не находили? К примеру, Валентин Козьмич Иванов, считавшийся одно время закадычным другом, ни разу не наведался. Другие партнеры тоже.

Возможное объяснение есть. Как я позже узнал, за посещение «мест не столь отдаленных» могли наказать. В эпоху коммунизма тотальная опека КГБ простых граждан не предполагала проявлений сочувствия к осужденным. Вероятно, игроки «Торпедо» по настоятельной просьбе сотрудников спецслужб подписались не ездить к опальному партнеру. Всякое могло быть. Трудно кого-то осуждать за возможное малодушие. Председатель парткома ЗИЛа по своему статусу и положению, понятно, не мог навещать отца. Хотя утверждение не бесспорное.

Хорошо еще, что отец не был членом партии на момент ареста и заключения. Боюсь, в этом случае его продержали бы в тюрьме все двенадцать лет, что изначально присудили. Ну, как же, коммунист, а такое себе позволил… И по возвращении из мест заключения не позволили бы к мячу и близко подойти. Такие были времена.

У Шустикова к тому моменту авторитет в команде был колоссальный, репутация безупречная. И человек он кристально честный, добрейшей души. Никого и ничего Виктор Михайлович, получается, не опасался. Истинный друг. А друзей, как известно, много не бывает.

Очень подкупали отца, да и нас с мамой, манера общения Виктора Михайловича, его проникновенный голос. Вокруг него как будто нимбом сияла аура добра, что создавало непередаваемое ощущение! Такие люди поистине редкость. Раз и навсегда попадаешь под их обаяние. Отец из их числа, ему очень повезло с Михалычем.

Шустиков иногда брал с собой на встречи с отцом мою бабушку Софью Фроловну, уж очень она скучала по сыну. Хотела сама убедиться, что Эдик, как она его называла, жив и здоров. И бережно хранила переписку с ним. Но однажды письма и фотографии сына из тюрьмы попросил для написания книги журналист Нилин. И бесценные для нашей семьи реликвии канули в небытие. Нилин сослался на пожар в своем загородном доме, в результате которого письма сгорели. Но часть из них он все-таки успел опубликовать в своих первых книгах о моем отце.

…Кстати, Виктор Михайлович не так давно, казалось, начинал приоткрывать мне секреты драматической истории, приключившейся с отцом. С кем еще, как не с Шустиковым, тот мог делиться сокровенным? Но вдруг по ходу разговора неожиданно умолкал, будто убоявшись своих откровений. Видимо, сомневался, стоит ли сыну «Стрельца», как любовно называли отца партнеры по «Торпедо» и сборной, открывать суровую правду. Слишком юн, мелькало, наверное, в голове Виктора Михайловича, истинного, многолетнего, проверенного годами друга нашей семьи.

Вероятно, щадил мою не совсем сложившуюся психику, не хотел обременять ее нелегкими к восприятию деталями. «Нет, Игорь, нет, как-нибудь позже», – говаривал Шустиков. Ну, вылитый мой отец – те же фразы, один в один…

Вообще все ветераны футбола, игравшие с отцом, и спортсмены других поколений очень хорошо к нему относились. Игроки помоложе – торпедовцы – его боготворили не только за спортивные качества, но и за человечность, теплоту, душевную доброту, отзывчивость. Партнер по «Торпедо» Григорий Янец, спартаковец Георгий Ярцев стали для отца не только коллегами по футболу, но и товарищами в жизни. Приходили в наш дом, были рядом не только в минуты веселья, но и в периоды разочарований, переживаний.

Но шумные компании отец, особенно после отсидки, не любил. Если приглашали на презентации в рестораны, на праздничные мероприятия, то всегда стоял в сторонке. Но зато с большим удовольствием ездил с ветеранами футбола в лес по грибы и ягоды, на рыбалку…

Любил с семьей гулять в столичных парках. Мы на аттракционы часто ходили, мороженое ели. Почти неизменно к нам присоединялась чета Никитчуки, замечательные люди. Он познакомился с Анатолием Герасимовичем Никитчуком на кафедре футбола Института физкультуры.

…О его друзьях по заключению, если таковые имелись, ничего не знаю. Во всяком случае, у нас дома, в компаниях я их не видел. О тюремной жизни – полный молчок. Из отца ничего не вытянешь. Разговоры о том периоде неизменно оставлял «на потом». «Сидел, отсидел, все нормально», – традиционный набор фраз. Иногда все же прорывалось: «Не я должен был сидеть».

Вот о футбольных баталиях в период заключения скупо поведал. Во время матчей противники нередко лупили его по ногам, подчас преднамеренно. Так пытались вывести из равновесия. Мячей забивал, как и на воле, много, что, конечно, раздражало соперников, которые толком-то и играть не умели. Подлыми ударами в «кость» норовили травмировать. Такая зловредная «публика» подобралась.

Рассказывал также, что интерес к игре проявлял даже начальник тюрьмы. Просил отца показать финты, научить всяким футбольным тонкостям. Турнир организовали: кто и сколько раз мяч начеканит – на время. Это как в детстве. Мы, пацаны, тоже этим увлекались – чеканили мячиком во дворе.

…Отец, как я понял, в тюрьме правильно, естественно себя держал. Выбрал нужную манеру поведения, ее и придерживался. Но попытки поставить на место знаменитого футболиста все-таки предпринимались «отморозками». Их, как вы сами знаете, в тюрьмах хватает.

Один крупный инцидент с избиением едва не стоил ему жизни. Его элементарно подставили, что нередко происходит не только в местах заключения, но и в обыденной жизни, на воле. Ну, не мог же он просчитать все ходы и козни негодяев на годы вперед.

Дал отпор молодому осужденному. По сложившейся, опять же тюремной, традиции «молодняк» трогать нельзя. На жаргоне – отмудохали за милую душу. Не просто били – профессионально молотили. Это уже по рассказам самого отца. В камеру вошли заключенные «со стажем» и без долгих предисловий принялись избивать. Били целенаправленно по жизненно важным органам. Еле-еле живым остался.

На «зоне» отец работал на вредных предприятиях, надышался всякой гадости. Ведь никаких защитных масок заключенным не полагалось. Они, по разумению тогдашней власти, были «врагами народа» в буквальном смысле. Думаю, он уже там подхватил заразу. Да еще много курил. Поэтому позже и появился страшный диагноз – рак легких.

Повторюсь, он неохотно и очень скупо говорил о своей лагерной жизни. Тема малоприятная. Какой нормальный человек будет подробно рассказывать о том периоде? Даже своим близким. Дома – почти табу. «Зона» – это очень плохо, – рассуждал отец. – Большущая грязь, в прямом и переносном смысле. Оттуда почти невозможно выйти человеком». «Но ты сдюжил, вышел, все нормально», – возразил я. «Выходят людьми – единицы», – заметил он грустно.