Czytaj książkę: «Императрица по случаю»

Czcionka:

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава первая. «Как упоительны в России вечера»

День рождения, на который мы с моим бой-френдом были приглашены, плавно катился по давным-давно накатанному сценарию. Причем накатали его еще до моего появления в жизни Саши (или Сандро, как его предпочитали называть друзья и он сам). А если вдуматься, то вообще до нашей эры. Правда в последнюю пару лет изменилось место проведения – теперь это была не квартира именинника, а какое-нибудь кафе.

В данном случае действие происходило в Сокольническом парке в кафе с огромной верандой. Начало августа в Москве выдалось просто замечательным – не слишком жарко, не слишком много дождей, никаких разговоров о пожарах на торфяниках. То есть на веранде было комфортно.

И то, что из почти тридцати приглашенных большая часть курила, атмосферу не портило. В смысле моральную атмосферу. Сама курящая, и эту новомодная манера запрещать курить чуть ли не на улице меня просто бесила. Запретили бы заодно машинам ездить, от них выхлопы тоже не особо полезны для здоровья трудящихся.

Веселье набирало обороты, а мне почему-то не веселилось. Возможно, потому, что с друзьями (в меньших количествах, но с теми же) Сандро встречался регулярно, не реже раза в неделю, и я, как правило, на этих встречах присутствовала. В качестве очередной любимой девушки широко известного в узких бардовских кругах Москвы и Петербурга поэта Сандро Ботти.

(Только не подумайте, что Сашка – иностранец. Просто с его точки зрения, Сандро Ботти звучит гораздо лучше, чем Александр Ботиков. Большая часть его друзей-бардов тоже предпочитает звонкие псевдонимы, но я давно заметила, что чем красивее псевдоним, тем слабее исполняемые под этим псевдонимом произведения. А если поет, скажем, Михаил Стрельцов, то… Ну, в общем, вы поняли).

Я не была единственной женщиной в этой компании, но большинство моих однополянок тоже были бардами. В смысле, бардессами. В самом крайнем случае – поэтессами, причем каждая считала себя гением. Хотя, о чем я: все в Сашкиной тусовке были гениальны. Кроме меня. Я была просто «девушкой Сандро», которую все ласково-снисходительно называли «Лизок». Я не возражала, раз и навсегда убедившись в бессмысленности попыток заставить называть меня Лизой. У гениев свои представления о прекрасном.

А у меня – свои. Например, очень люблю смотреть на закат. Весенний или летний. На ум почти сразу приходит популярная когда-то песня «Как упоительны в России вечера…», которую я люблю. Но – тайно. Один раз я имела неосторожность с похвалой отозваться о ней вслух – Господи, какой шквал ехидных насмешек обрушился на песню, меня, мой музыкальный слух и на мой вкус в поэзии! Еще бы прилюдно признать, что любишь попсу, будучи подругой барда!

Хотя в этом статусе я оказалась ну совершенно случайно. Благодаря активным хлопотам моей подруги Риты, страстной поклонницы бардов вообще и возлюбленной одного из них, которая дня не могла прожить без мужского внимания и никак не соглашалась понять, что у других может быть своя точка зрения на этот предмет.

А у меня она была. После не слишком долгого и не слишком удачного брака я предпочитала одиночество. Тем более что родители мои, выйдя на пенсию, увидели, что внуков у них в обозримом будущем не будет, и купили себе миленькую квартирку в маленьком болгарском городке, куда благополучно и отбыли.

Ну, а я осталась в нашей двушке на Лесной, в незыблемом уюте дома сталинской постройки, с высокими потолками, красивым видом из окон и антикварной мебелью. Плюс – с роскошной библиотекой, которую начали собирать еще мои бабушка с дедушкой, продолжили родители, а потом подключилась я.

Единственная новая вещь, которую я приобрела, был навороченный музыкальный комбайн, на котором можно было слушать и пластинки – да-да! – и кассеты, и диски, и радио. Впрочем, последнее меня интересовало лишь постольку поскольку. И из бардов в моей музыкальной коллекции присутствовали только очень избранные, причем избранные давно и не только мною.

У себя я отдыхала. От работы, от людей – ото всего. Поэтому и тонкие, и очень толстые Сашины намеки насчет того, чтобы «потусоваться» у меня деликатно игнорировала. Его компании и без того было где собраться для общения. В последние несколько лет в Москве появилось немерное количество всяких поэтических и бардовских клубов, где гении читали и пели свои произведения другим гениям. Ну и простым смертным, которые разными путями попадали на эти сборища.

Так что у меня Саша только ночевал – умеренно часто. Тут, должна сказать, мне несказанно повезло. До того, как повстречаться со мной, Саша три года прожил с гениальной поэтессой Ниной Сириус, признанной красавицей и бардовской музой, основные стихи которой были созданы лет тридцать назад, в пору ее цветущей молодости. Она даже издала книжку этих стихов с шикарным названием «Вертоград» и таскала ее на все свои выступления, как мне позже объяснили. Новые стихи она писала редко, и оценивать их я не берусь, поскольку не читала.

Да, к вопросу о везении. Помимо красоты, Нина отличалась феноменальной ревнивостью. Поэтому Саша должен был проводить у ее ног каждую свободную секунду, а уж о том, чтобы заночевать где-то без нее и речи быть не могло. Кроме того запрещалось вежливо разговаривать с любой особой женского пола – это расценивалось как заигрывание с целью последующего соития. Прикасаться к кому-нибудь вне зависимости от пола и возраста тоже не рекомендовалось – по тем же причинам. Будучи старше Саши на полтора десятка лет, Нина панически боялась его потерять. Хотя вела себя так, будто только об этом и мечтала: устраивала прилюдные сцены, не стесняясь в выражениях, могла оттаскать за волосы потенциальную – с ее точки зрения – соперницу, называть Сашины произведения «писульками» и «графоманью».

Саша терпел довольно долго. Но когда он по чистой случайности одновременно с какой-то бардессой написал песню о березе, и они исполнили свои произведения в одном и том же клубе с интервалом в полчаса, разразился дикий скандал. С точки зрения Нины, это было бесспорным доказательством наглой измены, растоптанием ее нежных чувств и плеванием ей в нежную душу. А Саша, вместо того чтобы повалиться в ноги и вымаливать прощение, махнул стопку водки и громко сказал:

– Да пошла ты на…

На том «роман века» и завершился. Нина разродилась в Интернете длинным и маловразумительным стихотворением о «подонках, сволочах и предателях», на которое Саша предпочел не реагировать. А какое-то время спустя моя деятельная подруга притащила меня на очередной бардовский вечер и познакомила нас.

Высокий, худощавый блондин с мягким, но сильным голосом мне понравился. Да и услышанные впервые его творения тоже, поскольку были не «авангардными», а обыкновенными, доступными пониманию нормального человека. И немножко талантливыми, хотя до Митяева, например, Саша, по-моему, все-таки не дотягивал.

Надо полагать, я тоже не произвела на него отталкивающего впечатления, поскольку через несколько дней он пригласил меня на очередной бардовский концерт. Увы, мои намеки относительно посещения консерватории или балета остались не услышанными. Но все-таки мы оказались вместе и довольно неплохо ладили. В основном, потому, что я практически ничего не требовала и в отсутствии возлюбленного спокойно жила собственной жизнью. Гораздо более прозаической, чем его.

Правда, мне пришлось довольно долго расхлебывать созданные Ниной многочисленные комплексы, но в конце концов Саша поверил в то, что существуют женщины а) не ревнивые, б) не пишущие стихов, в) не стремящиеся каждую ночь проводить в одной койке со своим возлюбленным. И жизнь наша потекла более или менее спокойно и где-то даже счастливо.

По образованию я – историк, так что, помыкавшись года три в качестве преподавателя этого предмета в средней школе и поняв, что нервное расстройство на всю оставшуюся жизнь мне гарантировано, я стала активно искать что-то более спокойное. И, в конце концов, обрела счастье и покой в интернет-издательстве в качестве модератора. Моей обязанностью (за которую, кстати, неплохо платили) было чтение поступавших в редакцию книг на предмет обнаружения в них непечатных моментов.

Если называть вещи своими именами, я работала цензором. Но зато имела возможность читать не только в свободное время, но и в рабочее. Правда, процентов на восемьдесят это была жуткая белиберда с кучей грамматических и разных других ошибок (например, мое воображение потряс многоквартирный и многокорпусный особняк), но встречались и занятные истории.

Так что на данный момент я была довольна и работой, и личной жизнью, и даже – что редко бывает у женщин – собственной внешностью. Не худая и не толстая, натуральная блондинка с голубыми глазами, довольно длинными ногами и отличной кожей, что, согласитесь, придает дополнительное очарование. Саше, во всяком случае, нравилось на меня смотреть даже тогда, когда я бывала непричесанной и неумытой. Хотя, возможно, дело было не только в моем внешнем виде.

– Ты не представляешь себе, как приятно иметь дело с женщиной, которая не накладывает на себя тонны тонального крема, пудры, румян, туши и прочей фигни, – обронил он как-то. – И к тому же не смывает это на ночь.

Я пожала плечами:

– Первая заповедь ухода за собой: не оставлять на лице на ночь ни грамма косметики.

– А вторая? – проявил неожиданный интерес мой друг.

– Пользоваться декоративной косметикой так, чтобы это было незаметно окружающим.

– В смысле? – слегка оторопел он.

– В прямом. Должно создаваться впечатление, что женщина так и выглядит от природы.

– То есть как ты?

– Ну, примерно, – рассмеялась я. – С чего это тебя вдруг потянуло обсуждать женские проблемы?

– Так… – неопределенно обронил Саша.

Могла бы не спрашивать. На тех фотографиях в Интернете, которые мне доводилось видеть, Нина выглядела как цирковая актриса в полном гриме: так, чтобы каждую ресничку можно было разглядеть с верхних рядов. Полагаю, что на расстоянии вытянутой руки это смотрелось диковато. Но ведь кому-то нравится…

И как Саша терпел все глупости и выкрутасы так долго? Впрочем, прожив с ним немного, я уже могла дать ответ на этот вопрос. Слишком мягкий характер. Нет, мог, конечно, и вспылить, и наорать и дверью шарахнуть, но всего этого пыла хватало от силы на сутки. Потом все каким-то образом успокаивалось и очень быстро забывалось.

Положительного в это было еще и то, что моего друга можно было ласково и терпеливо уговорить на что угодно. Сделать то или не делать этого. Вот только с классической музыкой он стоял насмерть – ну, так у каждого барона свои фантазии. В консерваторию я, в принципе, могла и одна сходить. Или с подругой.

(Кстати, взбрело бы в голову пойти с другим мужчиной – никаких отрицательных последствий это бы не вызвало. Ревностью Саша не страдал, точнее, умел отделять мух от котлет и прекрасно видел, где дружеские отношения, а где что-то принципиально другое. Впрочем, я на всякий случай поводов не давала).

К реальности меня вернул довольно громкий шепот Риты:

– Опять замечталась? Очнись, сейчас Шура Московский будет петь.

– Ну и что? – тоже шепотом ответила я.

– А он тебе песню посвятил. Только что объявил, что сочинил песню для любимой женщины лучшего друга.

– И с чего ты взяла, что это обо мне? – неподдельно изумилась я.

Изумилась потому, что в «лучших друзьях» у поэта-барда Московского ходило пол-Москвы. Пардон за невольный каламбур.

Ответа я не получила, поскольку Шура уже начал исполнять свое новое творение. Зацените, во-первых, уровень одаренности, а, во-вторых, чего мне стоило удерживать на лице выражение почтительно-восхищенного внимания.

«Тёмный день как ночь такой же тёмный
Думать лень и писать ответы
Я уйду, хотя бы на мгновение, уйду в себя.
Знаю, ты со мной, со мною в этих сказках
Ты со мной, со мною в этих звёздах
Сама сияешь ярче всех и ты одна.
Ты нашёл любовь цвета неба
И холодно на сердце, одиноко
Ты нашёл любовь цвета розы
А на щеках лишь слёзы.
Где слова, мне негде больше взять их
Так и я устал кому-то верить
Если нет, то можно и не плакать
Не хочу.
Нам с тобой нельзя надолго забываться
Нет, нельзя, нам думать о прошедшем
Вот слова которые искал я
Ты моя».

Можете мне поверить, что музыкальное сопровождение по уровню полностью соответствовало словам. А вот почему посвященная «подруге лучшего друга» песня заканчивалась словами «ты моя», я, честно говоря, не поняла. «Не срубила фишку», как теперь модно говорить. Или вчера было модно – я за современным жаргоном не поспеваю.

Я поискала глазами Сашу – он увлеченно беседовал о чем-то с длинноволосым шкафообразным мужиком, опознать которого о спины мне не удалось. Да я просто не успела этого сделать, потому что за моей спиной вдруг раздался холодный женский голос:

– Ну-ка, пошла погулять отсюда, сучка. Мне с твоей приятельницей поговорить нужно.

Больше всего меня поразило, что Ритка, к которой были обращены эти слова, бойкая и умеющая за себя постоять, безропотно встала со стула и отошла в сторону. А на ее место села…

Я протерла глаза и незаметно ущипнула себя за руку. Нет, все так и было, мне ничего не померещилось. Рядом со мной сидела сама Нина Сириус. В полной боевой раскраске со своим знаменитым шиньоном ярко-рыжего цвета, одетая во что-то невообразимо короткое, ярко-красное и усыпанное блестками. Ансамбль дополняли алые лаковые сапоги – ну кто же летом без такой обуви обходится?

Меня подвело врожденное чувство юмора: мне вдруг пришло в голову, что великая поэтесса и муза сильно смахивает на цирковую лошадь в парадной сбруе. Сходство дополняло удлиненное лицо и тяжеловатая челюсть. Я не удержалась – фыркнула от смеха.

– Смешно тебе? – зловеще осведомилась Нина. – Смотри, как бы плакать не пришлось.

– От смеха? – максимально вежливо осведомилась я.

И опять совершила ошибку.

– Ах ты дрянь подзаборная! Спишь с моим мужчиной и еще издеваешься, шлюха! Жаль, раньше не было времени до тебя добраться. Ничего, сейчас за все заплатишь. С процентами.

Может быть, она сумасшедшая? Или спятила в последние два года? Хотя, возможно, мы просто за это время ни разу не пересеклись. Иначе это представление состоялось бы намного раньше.

Окружающие с интересом слушали монолог Нины, но вмешиваться почему-то не торопились. Постепенно на веранде вообще воцарилась тишина. Только мой друг по-прежнему увлеченно беседовал о чем-то с длинноволосым амбалом.

Или – делал вид, что беседует?

– И за что я, по-вашему, должна платить? – максимально бесстрастно осведомилась я. – Да еще с процентами?

– Я же тебе, суке, сказала русским языком: за то, что ты спишь с моим мужчиной. Увела его у меня и теперь пользуешься.

– По-моему, вы разошлись четыре года назад, – попыталась я освежить ее память. – И мы с Александром тогда еще не были знакомы.

– Вот в этом я как раз не уверена.

– Ваши проблемы, – пожала я плечами. – Что же вы так долго молчали. Даже в милицию не заявили, что у вас любовника нагло украли.

– Издеваешься, сука, – совершенно по-змеиному зашипела Нина. – Ну, сейчас я из тебя клоуна сделаю. Не слышала: я гипнозом владею. Сейчас введу тебя в транс и будешь исполнять мои команды, как дрессированная собачка.

И она впилась злющими зелеными глазами прямо в мои зрачки. Ощущение было не из приятных, к тому же я с запозданием вспомнила редкие Сашины рассказы о том, что Нина как-то очень умело им манипулировала. Да и не только им.

У меня закружилась голова, все вокруг поплыло в какой-то лиловатой дымке. Из нее до меня явственно донесся Сашин возглас:

– Нина, остановись!

И, по-видимому, ее ответ, потому что голос – какой-то нечеловеческий – доносился до меня словно сквозь подушку.

– Эта тварь у меня получит по полной.

Дальше зрение отключилось окончательно и меня начало втягивать в какую-то огромную воронку, в абсолютную темноту и тишину. Я почувствовала, что не могу дышать, сделала несколько бесплодных попыток вдохнуть и меня окончательно засосала темная бездна.

Последняя мелькнувшая у меня мысль была:

«Как удивительны в России вечера»

После чего наступил конец всего.

Глава вторая. Невероятное очевидное

Я лежала с закрытыми глазами и все еще замутненным сознанием ощущала: конец откладывается на определенное время. Либо – второй вариант – загробная жизнь все-таки существует, и я именно в ней сейчас и прописываюсь. Честно говоря, первый вариант мне нравился больше, только слегка напрягало неотступное видение: горящие лютой злобой зеленые глаза рыжей ведьмы.

Видение было настолько ярким, что я буквально облилась холодным потом. И почти сразу услышала рядом незнакомый женский голос:

– Слава те, пресвятая Богородица, теперь на поправку пойдет княгинюшка.

Второй голос, мужской и с сильным акцентом отозвался:

– Я говорить: нужно ожидать кризис. Сейчас опасения нет. Великая княгиня поправляться к времени.

Первый вариант отпал: там, где сознание меня покинуло, таких слов я не могла услышать просто по определению. Второй вариант обогатился впечатлением, что в загробном мире протекает довольно бурная жизнь, и что я в ней далеко не единственная.

Глаза никак не хотели открываться, я слабо пошевелила рукой – хоть это удалось! – и издала слабый полу-стон полу-писк. Послышался звук легких шагов, какое-то звяканье и у своего рта я ощутила край какого-то сосуда.

– Попейте, княгинюшка, попейте, касатушка, – заворковал женский голос.

Я послушалась и правильно сделала. Сознание постепенно стала проясняться, вязкая муть куда-то отплыла, и я, наконец, с огромным трудом разлепила веки.

И тут же снова зажмурилась – от огромного изумления, переходящего в шок. Мне потребовалось несколько бесконечных минут, чтобы осмелиться снова открыть глаза.

Я лежала на широкой и очень мягкой постели, а рядом со мной стояли двое: пожилая женщина в длинном темном платье до полу и в чепце (!), и немолодой мужчина в напудренном парике. Мужчина тут же взял меня за руку – привычным движением доктора, проверяющего пульс у больного.

– Еще не слишком сильно. Но будет хорошо. Осведомите великого князя.

Женщина сделала самый что ни на есть взаправдашний реверанс и исчезла из поля моего зрения. Зато меня осенило: это просто сон. По-видимому зловредной Нине удалось вогнать меня в транс, который затем перешел в состояние нормального сна со сновидениями. Ничего страшного. Только уж очень правдоподобно для сна. Хотя… откуда я знаю, что может присниться в состоянии транса? Со мною это впервые происходит.

– Где я?

Я не рассчитывала ни на то, что мой голос будет услышан, ни, тем более, на то, что я получу ответ на свой вопрос. Но ошиблась.

– Ваше высочество не узнавает ее спальная комната? – несказанно удивился тот, кого я посчитала врачом.

Тут пришел мой черед удивляться. Почему «ваше высочество»? И как я могла узнать комнату, в которой оказалась впервые в жизни?

Туман в голове постепенно рассеивался, а вместо него стали приходить некоторые мысли. Не сказать, чтобы уж очень здравые, но хоть какие-то. Например та, что Саша последнее время «подсел» на книги о «попаданцах». То есть о тех людях, которых неведомые силы переносят в тело другого человека или просто в другое время. Там они, разумеется, добиваются колоссальных успехов, используя менталитет двадцать первого века, а особо продвинутые – технические знания, привнесенные оттуда же.

Меня это литература, прямо скажем, не впечатлила. В основном, это были описания реорганизации армий, государственной машины, изобретение велосипеда до рождества Христова и так далее. Скучно. Но вот книг о «попаданках» мне до сего времени не попадалось, прошу прощения за каламбур. Никто из авторов не осмелился вселить чужую душу в тело какой-нибудь императрицы или перенести красивую девушку в эпоху Древнего Рима. Поскольку история такой девушки уместилась бы на трех страницах. Ну, сами понимаете.

А если я оказалась вот именно что первой «попаданкой», причем не в книге, а в жизни?

Я не без труда слегка приподнялась на подушках и произвела беглый обзор помещения. Комната по размерам лишь немного уступала всей моей квартире, так что стены я даже толком рассмотреть не смогла. На полу лежал роскошный ковер в нежных палевых тонах, по основному фону которого в тщательно продуманном беспорядке были рассыпаны охапки цветов и отдельные розы. Разумеется, не настоящие. А столик у изголовья был безусловно и безоговорочно антикварный, причем роскошный.

Так куда я попала, в конце концов? И за кого меня тут принимают?

– Вы узнавали комната, ваше высочество? – настойчиво повторил свой вопрос врач.

Я отрицательно покачала головой.

– А меня ваше высочество узнавает?

Та же реакция с моей стороны.

Чело медика покрылось морщинами от мысленного напряжения и он явно помрачнел. Интересно, что его не устраивает? И почему я должна узнавать человека, которого вижу впервые в жизни? Тетка в чепце хотя бы на этом не настаивала.

– Я есть лейб-медик Роджерсон.,

То есть меня интервьюировал главный придворный врач, причем явно иностранец. Куда же меня занесло, хотела бы я знать? Безусловно, в Россию, иначе лекарь не напрягался бы в поисках неродных ему русских слов. Но чей лейб-медик?

Голова у меня уже работала почти нормально и я смогла сформулировать достаточно грамотный наводящий вопрос:

– Как здоровье государя?

Ах, умница, ну просто гениальный историк! А если у руля государства в данный момент находится не государь, а государыня? Да ладно, сочтут, что я не только память потеряла, но еще и умом двинулась.

– Его императорское величество Павел Петрович изволят пребывать в здравии прекрасном, – чуть более весело ответил мне врач.

– А государыня?

Эх, не тот вопрос задала! И без того понятно, что супруга Павла Первого – Мария Федоровна. Ответ доктора не прольет свет на то, кто я сама. Дочь? Невестка? Великими княгинями при русском дворе называли и тех, и других.

– Ее императорское величество Мария Федоровна так же пользуются сильным здоровьем.

Я тщательно обдумала следующий вопрос, потому что времени у меня было не так уж и много. Та, что в чепце, отправилась за каким-то великим князем. Насколько мне было известно из истории, таковых в царском семействе было четыре, причем двоих – Николая и Михаила – можно было не считать по причине очень молодого возраста. Если бы я была одной из пяти императорских дочерей, радостную весть скорее отправились бы сообщать дражайшей маменьке.

Значит, одна из невесток императора. Или Луиза Баденская, во святом крещении Елизавета Алексеевна, супруга Великого князя Александра, наследника престола, либо Юлиана Саксен-Кобургская, во святом крещении Анна Федоровна, супруга второго великого князя Константина.

От второго варианта заранее бросало в дрожь, ибо читала где-то, что свою дражайшую половину Константин Павлович, характером пошедший в папеньку, лупил от души и часто, пока они, наконец, не разъехались, а двадцать лет спустя и официально развелись.

– Ваше высочество было тяжко больны, – нарушил затянувшуюся паузу врач. – Некоторые опасались плохого. Но Бог милосерд…

– Чем же я болела? Простите, господин Роджерсон, я почти ничего не помню…

– Тяжкое воспаление плевры… да, так. Долго без сознания. Но я ожидать кризиса – и он наступал.

Часть пазла сложилась. Императорская невестка подхватила воспаление легких и чуть было не отдала Богу грешную душу. И в этот самый момент душу заменили – на мою. Каким образом, оставалось только догадываться, но я, в принципе, человек здоровый, и болела только в детстве. Так что искомый кризис не заставил себя ждать.

Вспомнив отрывки из любимых книг Саши, я посмотрела на свою руку. Так сказать, для самоиндефикации, поскольку зеркало мне пока было недоступно. И даже не очень удивилась, когда вместо собственной привычной и совершенно обычной кисти (правда, с модным маникюром) узрела небольшую, узкую кисть с изящными пальчиками и тщательно отполированными короткими ноготками. Руку принцессы из сказки.

Тут мне пришлось прерваться в своих исследованиях, поскольку высокая белая дверь, украшенная золотыми (или позолоченными?) завитушками распахнулась и в комнату стремительно вошел… Саша. В первый момент я подумала, что нас с ним забросили в прошлое на пару, тандемом, так сказать, но некоторые детали заставили меня эту мысль отбросить.

– Ваше высочество, – склонился в поклоне врач, – кризис состояться. Ее высочество вне опасений, только необходимы бережность и спокойствие.

– Лизонька, – бросился к моей постели «Саша» (то есть наследник престола Александр Павлович) – какое счастье, что Бог тебя спас! Маменька уже приказала священнику быть наготове.

Трогательная забота. Не повезло маменьке, не понадобился невестке священник. Разве что благодарственный молебен отслужить по случаю моего выздоровления.

Александр опустился на колени возле кровати и припал губами к моей руке. Ах да, при дворе нашу пару называли «Амур и Психея» и умилялись нашей трепетной взаимной любви. Вот и дождалась ты, Лиза, принца. У него и белый конь наверняка есть. Жаль только, похвастаться некому.

– Я долго… болела.

– Три недели. А последние дни была без сознания и вся горела. Я так и знал, что эти вечерние прогулки по росе добром не кончатся.

– Прогулки по росе?

– Ты не помнишь?

Я покачала головой. Знал бы ты, мой милый, сколько всего я не помню. И сколько времени тебе потребуется, чтобы моя память хотя бы частично восстановилась. И сколько усилий мне придется потратить на то, чтобы вспомнить все когда-либо прочитанное об Елизавете Алексеевне и ее отношениях с родственниками супруга. А ведь придется…

Лучше всего сыграть в игру: «А ты кто такой (такая)»? Вот прямо сейчас и начать. Не узнать законного и любимого супруга, как я до этого не признала придворного врача и кого-то из прислуги. Нет, потом я его, конечно, «вспомню». Но было у меня смутное подозрение, что угодила я как раз в то самое время, когда отношения между нами стали охладевать.

Господи, главное совсем из головы вылетело! Родила я уже дочку или еще нет? Из-за нее ведь все и пошло кувырком: малышка была брюнеткой, а мы с Александром оба – светлые блондины. Бедной Елизавете тут же приписали супружескую измену… честно не помню, с кем. Но это мы проясним.

В покинутое мною время отсутствие внешнего сходства и несовпадение масти никого бы не удивило: нашли бы троюродную бабушку со стороны двоюродного дедушки и проследили бы генетический маршрут. Но в том времени, куда я попала, ребенку лучше было походить на одного из родителей. А еще лучше – на обоих сразу.

Ну – с Богом!

– Кто вы? – спросила я у Александра голосом умирающего лебедя.

Эффект был потрясающим, на такой я даже не рассчитывала. Великий князь онемел от изумления и с минуту смотрел на меня широко раскрытыми глазами. Затем метнулся к доктору и заговорил с ним… по-английски. Спасибо, что доктор был урожденным шотландцем а не немцем, немецкий я кое-как понимала, но через три слова на четвертое.

– Доктор, она меня не узнает! – трагическим голосом вскричал Александр.

На что получил совершенно невозмутимый ответ:

– Ее высочество и меня не узнали. Временная потеря памяти… это восстановимо, да. В моей практике бывали аналоги.

– Что же делать?

– Напоминать. Рассказывать якобы малому ребенку. И ваше высочество должно предупреждать родных, дабы избежать конфузий. Лучшее – пока не впускать визитеров, да. Только вы и ее камер-фрау.

Слегка успокоенный Александр вернулся к постели и снова взял меня за руку.

– Лизонька, я твой муж, Александр. Помнишь, какая у нас была красивая свадьба?

– О, ее императорское величество Екатерина Алексеевна была так добра и величественна!

– Она помнит мою дорогую бабушку! – радостно сообщил Александр доктору.

– Это есть хороший знак, ваше высочество. Рассказывайте ей о наиболее ярких моментах из прошедшего. Но – терпение, терпение и еще раз терпение. Если бы у вас было дитя… ее высочество вспомнить сразу, я наблюдать такой эффектум.

Я затаила дыхание.

– Увы, – отозвался помрачневший Александр, – Бог пока еще не послал нам ребенка.

– О, ребенок, – подхватила я реплику на лету. – Моя заветная мечта – подарить супругу сына.

– Лизонька, – мягко сказал Александр, снова присаживаясь на краешек кровати. – Я и есть твой муж, Александр. Ты же вспомнила часть свадьбы. А теперь попробуй вспомнить, кто стоял с тобой перед алтарем.

Тут главное было – не пережать. Конечно, я должна была вспомнить Александра еще сегодня, но как бы сквозь дымку.

– Перед алтарем я принимала крещение в православие, – пробормотала я.

– Умница. А теперь вспомни, какое на тебе было платье в день свадьбы.

В такой момент у любой нормальной женщины должно было случиться хотя бы частичное прояснение памяти.

– Кружевное, – мечтательно вздохнула я, – с вытканными серебром розочками. И ты был в белом камзоле, тоже с серебряным шитьем.

– Слава Богу! Теперь ты меня узнаешь?

– Дд-а… Только тогда ты был моложе.

– Естественно, – рассмеялся Александр счастливым смехом, – тогда мне было семнадцать, а теперь – двадцать два… почти

Бинго! То, что Александр взошел на трон в двадцать четыре года я помнила совершенно отчетливо. Значит, папенька, Павел Петрович, доживает последние годы своего правления, а моего супруга через год с небольшим втянут в заговор, который он не сможет простить себе всю оставшуюся жизнь. Вовремя же я тут высадилась.

Тут в нашу семейную идиллию вмешался доктор.

– Ее высочеству потребен отдых. А после него я бы рекомендовал призвать мадам Головину. Ее тесное дружество с великой княгиней может ускорить восстановление памяти…

– Я сейчас же вызову фрейлину Варвару Николаевну и конфиденциально переговорю с ней, – отозвался Александр. – Вы правы, господин Роджерсон, тут нужна умная и добрая женщина, хорошо знающая подробности личной жизни великой княгини.

Фрейлина Варвара Николаевна была для меня новостью. О ней я точно нигде ничего не читала. Но с женщиной общий язык найти будет легче, чем с мужчиной, в этом я была абсолютно уверена.

– Тебе нужно поспать, Лизонька, – ласково обратился ко мне супруг. – Сейчас доктор даст тебе лекарство. А ближе к вечеру я еще раз загляну к тебе. Боже всемилостивый, как же я рад, что ты выкарабкалась из этого недуга.

Я несмело погладила его по руке. Формально-то он мне, конечно, муж, а фактически – совершенно посторонний и малоизвестный человек. К тому же я понятия не имела, как общались между собой супруги не на людях, а наедине.

Да еще читала, что аккурат в это время Александр начал увлекаться разными придворными дамами. Скорее всего, из-за чрезмерной кротости и многотерпеливости настоящей Елизаветы. Но я-то не «баденская меланхоличная принцесса», я – вполне эмансипированная и самостоятельная женщина будущего.