Czytaj książkę: «Пропасть для свободных мужчин»
Пожар.
Ранним воскресным утром в небольшой московской квартире раздался телефонный звонок. Не очень молодая, но еще красивая женщина недовольно открыла глаза. «Кто бы это мог быть в такую рань, – подумала она, – даже в выходной день нет никакого покоя. Опять эта неугомонная свекровь? Сама не спит и другим не дает». Женщина повернулась на другой бок, сладко зевнула, но сна уже не было. «Или Сережу опять вызывают на работу? – продолжала она размышлять, – у них не предприятие, а действующий вулкан, вечно там что-нибудь случается».
Часы показывали 7 часов утра, когда ее муж Сергей снял телефонную трубку. Она прислушалась к разговору.
– Да, это квартира Поляковых… Да, это Сергей Алексеевич… Слушаю, слушаю… Люба? Какая Люба? Ах, да… Что?? Сгорел? Не может быть! Как это могло случиться? Ничего не понимаю!
«Я так и знала, – подумала его жена, – я же говорила – не предприятие, а вулкан. Опять кто-то сгорел, опять Сереже бежать на работу, надо вставать, кормить его завтраком». Но не успела она подняться, как в спальню вошел взволнованный муж.
– Таня, ну что же ты лежишь, скорее вставай, надо ехать. Миша сгорел! Умер Миша!
Татьяна Михайловна вскочила, и, прекрасно понимая, что ошибки быть не может, все же задала этот ненужный в данном случае вопрос: «Какой Миша?»
– Да наш Миша Лунин! Одевайся же!
Он сам уже натягивал брюки, долго не мог застегнуть молнию – руки не слушались его. Свитер куда-то пропал, и он, чертыхаясь, долго искал его, а Татьяна все сидела на своей кровати.
– Я знала, что так и будет, я ждала этого, – выдохнула она, наконец, и спросила, – это звонила соседка?
–
Да, Люба. Все случилось рано утром. По-моему,
в шесть часов. Жильцы дома напротив увидели в окне пламя и вызвали пожарную команду. Потом приехала «Скорая помощь», но было уже поздно, врачи констатировали смерть.
Таня не помнит, как натянула брюки и куртку, как выпила приготовленный сыном кофе. Ее трясло, в глазах бегали какие-то мурашки, ноги не хотели слушаться команды идти быстрее и еле-еле передвигались. Когда шли к метро, муж держал ее под руку. Уже спускаясь по эскалатору, она подумала: «Как же так? Вроде бы все закономерно, все к этому шло, иначе и быть не могло. Я же сама недавно, буквально месяц назад говорила матери, что он умрет раньше ее. И это были не пустые слова, на это были все основания. Так почему же я оказалась не готовой, почему я в шоке? Неужели надежда все-таки была?..»
Как сквозь сон или какую-то пелену на ушах она услышала голос мужа: «Матери пока не будем говорить, надо ее подготовить. Все-таки 80 лет…»
Таня очнулась. Да, месяц назад Миша последний раз поздравил маму с днем рождения, и даже подарок преподнес, что с ним бывало не часто. Он считал себя бомжем, никогда не имел денег, хотя жил один в трехкомнатной и вполне благоустроенной квартире.
–
Они не должны были его бросать, это бесчеловечно, – жестко заметил Сергей, – хотя бы мать должна была жить с ним.
–
Это легко сказать, – ответила Татьяна, – а жить с ним было тяжело, порой и вовсе невозможно. Да он и сам не хотел жить с матерью.
В ее голове вертелась одна мысль: сгорел, сгорел, сгорел …. За что судьба так жестоко с ним обошлась? Разве он заслужил такую неестественную, мученическую, страшную смерть? Как там говорила Люба? Соседи напротив увидели пламя, вспыхнувшее за окном Мишиной квартиры внезапно и поднявшееся довольно высоко. Пламя, уничтожающее все на своем пути.
Она вспомнила пожар, который ей довелось видеть в пятилетнем возрасте. Таня с бабушкой гостила у тетки в Рязанской области, когда вдруг проснулась ночью от страшных криков: «Пожар! Пожар!» Бабушка торопливо одела ее и вытащила на улицу, где уже толпились люди. Таня не понимала, что происходит, ее зубы стучали от холода, когда она, спотыкаясь на темной тропинке, шла куда-то, держась за бабушку. Но потом увидела пожар, заполонивший все окружающее пространство. Не было ни земли, ни неба, ни домов с палисадниками, ни колодца с ведрами на длинной веревке… Не было ничего. Только огромный страшный пожар. Горел деревянный дом, и яркое пламя, перемешанное с едким черным дымом, Таня видела и справа от себя, и слева, и вверху, и внизу…Люди выбежали на улицу, потому что боялись, что эта страшная разрушающая сила – огонь – перекинется на их дома, и они все превратятся в пепел.
Да, огонь сметает все на своем пути. Особенно хорошо горит бумага, книги. Книг у Миши было много, значит, огонь не остался без пищи. Пусть бы все сгорело, только бы Миша остался жить, только бы Миша…Или жить так, как жил он, не стоит? Может быть, и в самом деле лучше смерть? Смерть, которую он приближал своими собственными усилиями и которой он, судя по всему, хотел? Неужели и правда, хотел? Страшная мысль мелькнула и замерла где-то в глубине сознания. Да, он часто говорил о смерти. Его шутки на эту тему были неуместными и порой зловещими. Если кто-то умирал, Миша не преминул высказаться: «Как ему повезло!» Если же Таня или мать делали ему замечания насчет нездорового образа жизни, Миша выражал недовольство.
–
Что ты делаешь? Зачем пьешь всякую гадость? Можешь ведь отравиться, умереть…
–
Поскорей бы! Это было бы лучшим выходом из создавшегося положения. Да и что такое смерть? Перейти в другое состояние, присоединиться к большинству. Разве не так?
–
Ты ужасный циник, Миша. Нельзя так, ты хотя бы мать пожалел, – умоляла его Таня.
–
Вот и пожалею, когда умру.
Другого ответа и обещания вести праведный образ жизни добиться от него было невозможно. А в прошлом году, когда хоронили дальнего родственника, умершего от инсульта в 47 лет, Михаил высказался более чем определенно: «Следующая очередь – моя».
Неужели знал, что осталось недолго, неужели предчувствовал? Или шутил, как всегда? Да, его шуточки не всегда были веселыми, не всегда тактичными. Помнится, и жена его обижалась. Ляпнет какую-нибудь бестактность насчет ее внешности или кулинарных способностей – в шутку вроде бы, а она потом плачет. Несправедливыми считала она эти шуточки, потому что и внешность имела привлекательную, и готовить умела хорошо.
Шутил он на этот раз или так не шутят? Скорее всего, он знал, что его ждет. Он был не глуп и понимал: при его болезни и образе жизни долго не живут. Но, несмотря ни на что, в нем до последнего сохранились лучшие качества – Миша много читал, интересовался жизнью страны, помогал матери…Так почему же победило другое, дурное?
Воскресным утром народу в метро было немного, и Татьяна облегченно опустилась на сиденье – ноги не держали ее. Миша жил недалеко от метро «Медведково» – это всего четыре станции от «ВДНХ», где обосновалась семья Татьяны, поэтому доехали они быстро. Муж помог ей встать, и они вышли на улицу. Стоял март, наступающая весна и уходящая зима в это время года находились в равновесии. Дворники сгребали снег в сугробы – и это была зима, которой, казалось, не будет конца. Но солнце уже всходило, в бодрящем воздухе не чувствовалось мороза, а у метро ранние старушки продавали мимозу – все это служило неоспоримым доказательством, что еще чуть-чуть, и победит весна. Супруги вдохнули свежего воздуха, как бы запасаясь им впрок, и зашагали к большому девятиэтажному дому.
Когда подходили к подъезду, сердце, казалось, остановилось. Они боялись поднять глаза и увидеть разбитые стекла, выгоревшие рамы и всю эту черноту, которую оставляет за собой пожар. Неужели вместо квартиры, где когда-то жила и Татьяна, остался только обгорелый каркас, а от Миши только пепел?
–
Фасад, похоже, не пострадал, – услышала она откуда-то издалека голос мужа.
На своих плохо слушающихся, как будто ватных ногах Татьяна поспешила к лифту. Миша там один, надо с ним побыть…эти последние дни, а они все никак не доберутся. В голове уже не было никаких мыслей, только смятение и страх.
Уже на лестнице пахло гарью и было трудно дышать. Дверь в квартиру была открыта, в прихожей толпились соседи, а за столом сидели и что-то писали незнакомые люди.
–
Татьяна Михайловна Полякова? – спросил один из них, как потом выяснилось, следователь прокураторы, – мы вас давно ждем.
–
Что случилось? – еле слышно спросила она.
–
Он курил, внезапно от окурка произошло возгорание.
–
Пьяный?
–
Вполне вероятно, потому что кругом бутылки. Но точно это установит только экспертиза. Вы ему сестра?
–
Да, родная сестра.
–
А вы как считаете, что могло привести к такому печальному исходу? Правда, соседи нам уже кое-что рассказали. Его жена и дочь уехали на постоянное жительство за границу. Это так?
–
Да, в Германию. Он нигде не работал, имел 3 группу инвалидности. В последнее время много пил и не очень дорожил жизнью.
–
Я записал все, что вы сказали. Распишитесь.
Дрожащими руками Татьяна поставила на протоколе свою подпись, встала и вдруг увидела его. Миша лежал на полу, завернутый в одеяло. Лица не было видно, но неприкрытые части тела были темными, почти черными. Обгорел. Но в пепел не превратился, руки и ноги были целы. Если бы не опьянение, мог бы себя спасти, добежать до ванной. Ну да теперь уже ничего не поделаешь, надо думать о похоронах.
Муж разговаривал со следователем, и до нее доносились обрывки фраз.
–
Сидел на кухне за столом, курил… Рано утром, предположительно в шесть часов… Дверь? Так она была закрыта изнутри, знаете, есть такая кнопка на английских замках, чтобы никто снаружи не мог открыть ключом… Пожарные через окно проникли в помещение – оно почему-то было открыто…
Таня вспомнила, что мать жаловалась – Миша закрывается от нее, она не может открыть дверь, хотя ключи у нее есть. А вдруг что-нибудь случится, сетовала она, кто же поможет? Миша, выходит, не боялся, что с ним может что-то случиться. Он боялся совсем другого, и Таня знала, чего именно.
К ней подошел следователь и протянул бумагу: «Вот наше заключение, отдадите его работникам морга, они скоро должны подъехать. Если будут проблемы – звоните. А мы, пожалуй, пойдем… Или остаться пока с вами? »
–
Нет, нет, идите. Спасибо.
Татьяна раньше панически боялась покойников, даже сходить в Мавзолей и посмотреть на Ленина отважилась только в 1990 году, да и то потому, что вождя решили оттуда убрать. Во всяком случае, в прессе пошли дебаты на эту тему. Надо или не надо похоронить вождя революции нормально, она не знала, потому что не была сильна в политике. Но то, что Ленин в Мавзолее – исторический факт, о котором стоит потом рассказать потомкам, – в этом она была уверена. И вот как-то на зимние каникулы, взяв с собой сына, она отправилась на Красную площадь.
Мавзолей в это время был открыт каждый день, очереди длиною во весь Александровский сад не было. Это раньше люди простаивали по четыре часа, чтобы взглянуть на вождя мирового пролетариата. И вот настали счастливые времена – изжита очередь даже в Мавзолее. Хотя смотреть там было почти нечего. Лежит, как живой, только уснувший Ленин, похожий на свои портреты. Лежит в герметичной камере под стеклом и мягко освящается специальными светильниками. Посетителям разрешалось обойти вокруг этого гроба только один раз. Поэтому мероприятие по поводу посещения Мавзолея не произвело на ее сына большого впечатления. Пришлось в этот же день сходить с ним еще и в кино.
А первый стресс, связанный со смертью близкого человека, Таня пережила в 14 лет, когда умерла бабушка Евдокия Васильевна, мамина мама. Ей было всего 63 года, когда врачи обнаружили неизлечимую болезнь крови. Бабушку положили в больницу, а через неделю ее не стало. Таня очень жалела бабушку – она была доброй, ласковой, почти неграмотной, но имела великий дар ладить с людьми. Она жила в их семье, и Таня не помнит, чтобы бабушка (теща) когда-нибудь ссорилась с ее отцом (зятем) Михаилом Николаевичем. Если у Тани или у Миши что-нибудь болело, Евдокия Васильевна умела успокоить внуков своей присказкой: »у сороки заболи, у вороны заболи ,а у Мишеньки подживи. «
Да, стресс был. У девочки – подростка надолго нарушился сон, пропал аппетит. Мама Таисия Михайловна тоже перенесла стресс – она долго принимала успокоительные таблетки и микстуры – иначе не смогла бы трудиться на своей беспокойной партийной работе. Бабушка была феей домашнего очага и – что греха таить – очень помогала вечно занятой маме по хозяйству. Мише было тогда 10 лет, и этот тихий послушный мальчик тоже осиротел. Евдокия Васильевна встречала его из школы, кормила, помогала переодеться, следила за его играми…
После этого трагического события Таня сразу повзрослела и взяла заботы о брате на себя. Это она теперь его кормила, воспитывала и помогала с уроками. Это она его вырастила, научила хорошим манерам, сделала неотразимым. Так почему же все так рано и так трагично закончилось? Ах, бабушка, бабушка, ты уж там позаботься о внуке, как заботилась здесь, на земле.
–
Таня, проснись, – услышала она голос мужа, – надо как-то отвлекаться, надо что-то делать. Посмотри, во что он превратил квартиру. Похороны же впереди, надо убраться немного.
Да, Сергей прав. Мише уже ничем не поможешь – надо готовиться к похоронам. Она нашла веник, тряпки, налила воды в ведро и вдруг вспомнила, что послала сына подготовить маму и привезти ее сюда. А зачем везти, если Мишу сейчас увезут в морг? Ехать ей сюда не надо. Это сработал стереотип поведения – когда умер отец Тани Михаил Николаевич, его в морг не возили, видимо, там сомнений не было – ему исполнилось 85 лет. Она-то думала, что и тут все ясно – сгорел по собственной неосторожности. Или нет? Все равно ехать матери сюда не надо.
Татьяна набрала знакомый номер и услышала голос матери, пока ничего не подозревающей. Значит, Андрей еще не доехал или не успел ничего сказать.
–
Алло! Мама, Андрюша к тебе еще не приехал? Он собирался.
–
Кто? Андрюша? Так рано? Нет, не приехал. Разве что-нибудь случилось?
Ну, вот. Подготовили, называется. Что теперь делать? Говорить, что ничего не случилось, уже нельзя. Придется выкручиваться. От пережитого стресса она не учла, что мать живет далеко, и быстро туда не доберешься.
–
Да, случилось. Михаил, наверное, опять всю ночь пьянствовал. У него что-то загорелось – соседи позвонили.
–
Что?! Как это загорелось? Он жив??
–
Не знаю, мама. Сейчас еду туда, потом тебе позвоню. Пока, мама. Времени нет.
Таня положила трубку и тяжело вздохнула. Что мать теперь должна думать? Хотя пусть думает все, что ей угодно, скрыть этот факт от нее все равно не удастся. К счастью, через несколько минут позвонил сын и доложил, что он, наконец-то, добрался до бабушки. Мама Таня строго наказала ему сидеть там и ждать, пока подъедет она сама.
Во время уборки Мишиной квартиры до нее вдруг дошло, что квартира-то не пострадала. Кажется, это случилось на кухне, следователь сказал, что Миша сидел там за столом. Татьяна прошла туда – стол и табуретка целые, на полу тоже никаких следов, вот только подоконник. Да, подоконник немного обгорел – стол стоял у окна. Но шторки на окне почему-то остались целыми, без единой подпалины, а ведь они капроновые – такой материал воспламеняется от одной искры. Странно. А вдруг Мишу кто-нибудь поджег, помешал он кому-то? Ведь брат нередко был неадекватен, особенно в период обострения болезни – в это время он мог кому-нибудь насолить.
Татьяна огляделась по сторонам. Окурки, бутылки, пузырьки из-под туалетной воды… На плите – подгоревшая картошка в обугленной сковородке – видимо, Миша готовил себе ужин, а потом забыл про него. Газ, однако, выключен. Следов присутствия кого-то еще вроде бы нет. Да и дверь, вспомнила Татьяна, была заперта изнутри. Так что же это – роковое стечение обстоятельств или последствия болезни? Если Миша не спал в шесть часов утра, значит, он был нездоров.
Тем временем, пока Татьяна проводила расследование, Сергей набрал целый мешок мусора – бутылки, коробки, консервные банки, казалось, копились здесь годами. В один мешок все это не влезало – пришлось несколько раз бегать к мусоропроводу. Находясь рядом с умершим, когда-то панически боящаяся покойников женщина уже не чувствовала страха. Миша, живой или мертвый, не мог сделать ей ничего плохого. Он был несчастным человеком, и она чувствовала только жалость.
–
А где Джастина? – Вдруг вспомнила она. – Ее придется взять с собой.
Муж несколько раз позвал: «Джастина, Джастина!», но никто не отозвался.
Когда приехала «труповозка», в квартире был относительный порядок. Двое мужчин окинули глазами труп, взяли бумагу у Татьяны, потом один из них спросил: «После морга – сразу на кладбище?» Она вздрогнула, но ответила спокойно: «Нет. Он не бомж. У него есть мать и родственники. Будем прощаться.»
Мужчины попросили Сергея помочь и поволокли безжизненное тело к машине. Таня вышла на балкон, увидела, как Мишу, будто мешок с картошкой, грузят в кузов. И только тут пришли слезы – она плакала долго,плакала навзрыд – и мужу пришлось успокаивать ее. Она закрыла глаза, и короткая жизнь брата, тесно переплетенная с ее собственной жизнью, стремительно пронеслась в ее сознании.
Тайны старого дома.
Таня помнила себя лет с двух – именно в этом возрасте она рассыпала по всему половику манную крупу, которую, охая и причитая, потом подметала бабушка. А в день рождения Миши – 15 июля 1954 года – ей было уже четыре года, поэтому она прекрасно запомнила, как в комнату ворвался счастливый папа и сообщил ей и бабушке, что мама родила сына. Потом, когда Мишу принесли домой, сбежались соседи посмотреть на него и поздравить маму с папой.
Их старый дом был небольшим, всего четыре квартиры, и соседи жили очень дружно, одной семьей. Двери никогда не закрывались, а радости и печали были общими. Но стремительно наступающая Москва проглотила небольшой подмосковный городок, где родились и жили когда-то Таня и Миша. Низкорослые дома заменили высотки, потом подоспела ветка метро, и Лунины почти автоматически сделались жителями Москвы. Семье была предоставлена трехкомнатная квартира в новостройках на улице Широкой, и им пришлось поневоле менять привычный уклад жизни. Квартира в Москве была более благоустроенной, но ностальгия по прежней полудеревенской жизни осталась. И нередко соседи, которых переселили вместе в один дом, собирались вечерком и вспоминали прежнюю, не столичную жизнь.
Уже с детства Таня знала, что в каждой семье были свои личные драмы, которые они никогда не скрывали от соседей. В двенадцатилетнем возрасте ее потрясла смерть Вовочки, младшего брата Любы. Люба была третьим ребенком в семье, а когда она была уже подростком, родился четвертый – Вовочка. Это был поздний ребенок, его маме тете Маше было уже за сорок. Все вокруг удивлялись – как она решилась родить? В их семье и так было трое детей, да и возраст не подходящий. А когда Вовочка начал набирать вес, соседи удивлялись еще больше. Мальчик рос необыкновенно красивым – золотые кудри, голубые глаза, нежный румянец. Ну, просто ангелочек – так говорили все – и как в воду смотрели.
Ангелочкам не место на земле. Мальчик тяжело заболел и вскоре умер. Таня помнит, что тогда стояло жаркое лето, в школе были каникулы, и по утрам она долго спала. Бабушка не будила ее – пусть внучка, которая всегда была худенькой, сил набирается. Но в тот день она проснулась рано оттого, что ее кто-то сильно тряс. Таня не сразу сообразила, кто, пока не услышала голос Любы: «Таня, Таня, вставай. Скорее вставай! Вова умер.» Люба плакала, и Таня заплакала тоже. Вот так со слезами всем домом они проводили Вовочку в ангелы. А маленький Миша недоумевал: «Разве так бывает? Умирают же старые, некрасивые, а он был такой маленький, такой красивый.» Откуда ему было знать, что и самому не суждено будет дожить до старости. И сообщит о его смерти та самая Люба, не странно ли? Хотя, что тут странного? Выйдя замуж, Таня переехала в другой район, а Люба никуда не переезжала. Именно здесь, в соседней с Мишей квартире она два раза выходила замуж, здесь и разводилась.
С каждым годом Люба становилась все красивее, пока не превратилась в абсолютную русскую красавицу. Она была голубоглазой шатенкой с роскошными волосами, стройной фигурой и правильными чертами лица. На Любу начали оглядываться мужчины, и уже в школе появились первые кавалеры. В девятнадцать лет она вышла замуж за курсанта военного училища Толика – некрасивого и безалаберного, который постоянно нарушал воинскую дисциплину, уходя в самоволку (через забор) к ней на свидания. Тетя Маша не могла понять выбора своей дочери, все время повторяла: «Разве я тебя для такого растила?» Люба отмахивалась и не хотела слушать. А когда мать привела свой последний и, как ей казалось, убедительный аргумент: «Да ты посмотри, какой он страшный, конопатый», Люба ответила контраргументом: «Ты с красивым всю жизнь мучаешься!»
Эта фраза привела в восторг не только соседей Любы, но и жителей всего двора, потому что стала крылатой. Ай да Люба! Такая молодая, а уже понимает – красота не главное, с лица воды не пить. Главное – он ее любит, а как будущий офицер прокормит и жильем обеспечит. Ведь она сама вряд ли была способна сделать карьеру, чтобы достойно содержать себя. Учеба в школе у нее не клеилась, тройка была любимой оценкой, а в старших классах появились и двойки. Тогда Люба пришла к Таисии Михайловне, маме Тани, и попросила помочь ей устроиться в вечернюю школу, где требования были ниже. Таисия Михайловна работала инструктором в райкоме партии, имела связи и помогала всем, кто ее просил об этом. Власть тогда была партийной – работников райкома, как и обкома, все уважали. И мама Тани помогла своей молодой соседке. Под предлогом, что «она больная» (Люба тогда действительно чем-то болела), приятельница Тани пошла учиться в вечернюю школу, нигде не работая. Хотя в те годы существовало строгое правило: хочешь учиться вечером, неси справку с работы.
Итак, свадьба Любы с Анатолием состоялась. Надо ли говорить, что все соседи высыпали на улицу посмотреть на красавицу-невесту в свадебном платье. Люба была неотразима, и все желали ей счастья. Через год у нее родилась дочка, которой Люба дала романтическое имя Анжелика. А еще через год семья рухнула, потому что молодой муж не справился со своим неуемным характером даже ради красавицы-жены. Пьянки с друзьями, карты, в которые он проиграл даже обручальное кольцо, не способствовали ладу в семье. И в довершение странная фраза, которую он произнес гордо и с достоинством, отвечая на упреки жены: «Я своих друзей на тебя одну не променяю». Вот эта фраза и доконала Любу. Зачем же он, спрашивается, женился, если ведет тот же холостой образ жизни?
Таня, которая в то время училась на втором курсе института и замуж пока не собиралась, с этой историей приобрела некоторый жизненный опыт. За таких мужчин, думала она, замуж выходить нельзя. А внешность обманчива. Вот жизнь показала, что некрасивый муж (также, как и красивый, которого в народе называют «чужой муж») не гарантирует семейного счастья. А что гарантирует? На этот вопрос ответа пока не было.
После Любиной коронной фразы у Тани возник резонный вопрос: разве Дмитрий Алексеевич, папа Любы, красив? Для Тани это было новостью. Во-первых, старый, уже взрослых детей имеет. Может быть, он был красив в молодости? Наверное, так, ведь унаследовали от кого-то красоту Люба и покойный Вовочка? Тетя Маша женщина так себе, не Софи Лорен, да и на Любу не похожа совсем. Старшие дети тоже люди достаточно обычной внешности. Тогда Таня еще не знала, что по наблюдениям ученых именно поздние дети бывают самыми необычными – среди них, например, гораздо больше гениев, чем среди первенцев.
Раздумывая о красоте Дмитрия Алексеевича, Таня вспомнила один случай, о котором ей не только говорить, но и думать было неудобно. Но он, случай, безусловно, мог служить доказательством не только мужской привлекательности соседа, но и того утверждения его дочери, что жена, дескать, с ним всю жизнь мучается. Таня никогда не видела тетю Машу особо измучившейся и не знала, что могли означать эти слова. Она жила в благополучной семье, ей и в голову не приходило, что муж может изменять жене, жена не любить мужа, а дети иногда случаются от первого брака или от другого мужчины. Она читала, конечно, об этом в романах, но никак не могла представить эти драмы в жизни, особенно в ее старом доме.
Но тот случай действительно был четыре года назад. Когда соседки на лавочке что-то горячо обсуждали, Таня сидела с книгой у окна и случайно услышала их разговор. Сначала она ничего не поняла, но потом начала догадываться.
–
Вы слышали, Машка-то его с Ольгой застала …
–
Где застала?
–
Да в нашем подвале.
–
С какой Ольгой?
–
Ты еще спрашиваешь, с какой? С нашей Ольгой Леонидовной из второй квартиры.
–
Ну и ну! Не могли куда подальше уйти, если уж приспичило.
–
А зачем ей уходить? Она давно уже стыд потеряла. Мужики-то к ней скоро в очередь выстроятся. Он тоже своего не упустит. Кобель есть кобель.
–
Да откуда же это известно? Может, врут?
–
Да она сама мне рассказывала, клянусь, – побожилась тетя Валя из квартиры номер три.
Это она только что вынесла на суд общественности – а вокруг нее собрались кумушки со всего двора – недостойное поведение соседей.
Услышав имя тети Оли, Таня не поверила своим ушам. Тетя Оля, такая красивая, интеллигентная, со вкусом одетая, пахнущая изумительными духами – и вдруг с этим старым мужиком, да еще в подвале? Не может такого быть! Это совершенно невероятно! Конечно, Таня замечала, что за тетей Олей ухаживали мужчины, но считала это естественным. Она такая ухоженная, привлекательная, молодая (наверно, не больше тридцати пяти) – она должна нравиться мужчинам. Ольга Леонидовна жила со своей тринадцатилетней дочерью Надей, Тане она была почти ровесницей, и девочки прекрасно общались. Надя была несколько полновата для своих лет, некрасивая, но так добродушна и открыта людям, что дружить с ней было одно удовольствие. Правда, Люба не любила ее, называла «толстой клушей», но Надю это нисколько не огорчало. Таня любила бывать у Нади дома в уютной однокомнатной квартире, где все вещи знали свое место. Присутствовали здесь и атрибуты уюта того времени: мраморные слоники на комоде, коврик с оленями у кровати. Через много лет в прессе эти атрибуты назовут мещанской безвкусицей, но Таня уверена, что это не так. Они не были вульгарными, а как раз создавали тот неповторимый образ теплого дома, где всегда хочется бывать.
Таня слышала, что Ольга Леонидовна с мужем давно разошлась, дочку растила одна и замуж больше не выходила. Тане это казалось странным – мужчины ухаживают, а мужа нет? Откуда ей было знать в юные годы, что по статистике только 20% разведенных женщин вновь выходят замуж. Тем временем соседки продолжали обсуждать пикантную ситуацию, дополняя рассказ все новыми подробностями. Число обсуждавших тоже увеличилось, подходили новые женщины из соседних домов. Слышались то охи, ахи, то громкий смех.
–
Да как же так, – говорила одна из них, – у них давно, что ли, роман или там шуры-муры …
–
И как же она на него польстилась, – вторила ей другая,– он же намного старше …
–
Старше-то старше, но мужик он хоть куда, – подвела итог третья, – каково ему с его толстой, вечно опухшей Марьей?
–
Лично я его не осуждаю, – начала было монолог следующая
собеседница , но вдруг резко замолчала. На горизонте появилась тетя Оля, и все невольно уставились на нее. Тетя Оля вежливо поздоровалась и направилась к подъезду дома, не остановившись, как обычно, поболтать с соседками. Женщины переглянулись, пожали плечами и, как только она скрылась в дверях, возобновили дискуссию – к их всеобщему удовольствию окна тети Оли выходили на другую сторону.
–
Но у них же трое детей, и четвертый был… Как же он не уважает мать своих детей? У нее же под носом – и с другой…
–
Не хватает ему, значит…Но она могла бы быть поосмотрительней, ей же здесь жить, с Марьей встречаться на лестнице… С ума сошла, что ли? Хотя, может быть, все это неправда, сплетни бабьи.
–
Как это неправда, – возмутилась та же тетя Валя, – она же мне сама все это рассказывала.
–
Кто?
–
Кто, кто! Да Марья!
Соседки опешили.
–
Да ты что! – Воскликнули они почти хором. – Сама Марья? Вместо того, чтобы сгореть со стыда, молчать себе в тряпочку, она еще и рассказывает… Вот святая простота!
–
А почему она должна гореть со стыда? Пусть другие горят, – вполне резонно заметила тетя Валя.
–
Но все-таки Марья-то расстроилась, наверное. Плакала, небось…
–
Ничуть. Она на такие вещи смотрит по-своему:
мне такое сказала, что я с трудом удержалась, чтобы не рассмеяться при ней.
Заинтригованные слушательницы затаили дыхание и пораскрывали рты. А тетя Валя, довольная вниманием к своей персоне, не торопилась раскрыть секрет. Она еще долго ходила вокруг да около, пока не осчастливила собравшихся афоризмом, который сообщила ей тетя Маша по поводу случившегося. И тут раздался такой хохот, что Тане стало страшно, а вдруг рухнет дом? Фраза же, вызвавшая такую бурную реакцию, была, на ее взгляд, короткой, емкой и явно имеющей подводное течение, но все-таки неприличной. Короче, тетя Маша, если верить ее соседке, изрекла: «Не палка, не сломится».
Таня находилась в полном смятении. И как она теперь должна общаться с обеими соседками, как смотреть им в глаза? Можно ли после этого ходить в гости к Наде, дружить ли с ней? Но если даже сама тетя Маша не расстроилась, почему должна расстраиваться она, Таня? Пусть, в конце концов, сами разбираются.
Танина мама не участвовала в дискуссии, потому что поздно возвращалась с работы. «О чем это они галдели?», – спросила она у дочери. «Не знаю, спроси у тети Вали», – ответила Таня. Спрашивать у тети Вали мама, конечно, не станет, не так уж это ее и интересует. Но Таня знала, что тетя Валя расскажет ей эту историю сама – такой уж она была общительной. Если есть интересная информация – надо донести до каждого.
Тетя Валя с мужем дядей Володей и двумя детьми жила в двухкомнатной квартире, тоже очень уютной, где Таню особенно покорили вышивки, изготовленные руками хозяйки. Это были настоящие произведения искусства, картины – и пейзажи, и натюрморты. Даже не верилось, что тетя Валя вышила их крестиком, хотя это было именно так. Танина мама не занималась такой ерундой, ей было некогда, а Таня очень сожалела об этом. Она пыталась научиться вышивать сама, но терпения хватило ненадолго. Диванная подушка так и осталась единственным Таниным «шедевром».
Семья тети Вали и дяди Володи казалась просто идеальной, а их дети, Витя и Риточка, очаровательными созданиями. Таня очень любила маленьких детей и с удовольствием возилась с ними. Тетя Валя была не только искусной рукодельницей, но и отличной портнихой. Детям она шила восхитительные наряды, переделывая старые вещи. Дядя Володя тоже очень любил детей, гулял с ними, купал в ванночке и покупал сладости. Когда Таня ходила с братом гулять в парк, кататься на качелях, соседи нередко доверяли ей и Витю с Ритой. Таня вызывала доверие и у других родителей. Когда их дети отпрашивались уйти куда-нибудь подальше от дома, им ставилось условие: если пойдет Таня, пойдешь и ты.
