Czytaj książkę: «Личные мотивы»

Czcionka:

* * *

Запомнилось, что часто в договоре попадались слова «буде» и «поелику» и что каждый пункт начинался словами: «Автор не имеет права».
Михаил Булгаков, «Театральный роман»

Но дело запутывается, и я не беру себя в руки…
Юрий Олеша, «Книга прощания»

– Задержитесь, пожалуйста! Нам всем придется остаться в Лесково до выяснения обстоятельств дела. У нас ЧП.

– А как хорошо начиналось! Такси бизнес-класса, шампанское… А закончилось маршруткой на всех и растворимым кофе.

– Два дня потеряли.

– Уже почти три!

– Ну почему потеряли? Прекрасно провели время.

– Вы молоды, и у вас времени много, а для меня каждый день играет роль!

– День играет роль – слышала? Писатель…

– Слушай, нельзя судить писателя по устной речи!

– А ты читала то, что он пишет?

– Нет.

– Конечно! Это невозможно читать!

– Какой же ты злой стал, надо скорее отсюда уезжать. Это место на тебя плохо влияет.

– Это ты на меня плохо влияешь!

– Уважаемые гости, разойдитесь, пожалуйста, по номерам. Никто не сможет уехать, пока следователь не поговорит с каждым. Убит человек. Жестоко убит!

– Кто?

– В интересах следствия, точнее, в интересах следователя я не могу этого сказать. Но вы не волнуйтесь, следователь не какой-то дуболом, это интеллигентный человек!

– «Дуболом» – какое книжное слово.

– Да успокойся уже со своими словами!

– Очень приятный следователь!

– Может, он котенка спас? Чтобы вызвать у нас сочувствие…

– Ну сколько можно! Ты потише, вот же он!

– Я бы уже всех тут поубивал! Сил моих нет больше!

– Это кто сказал?

– Четвергов.

– Я не Четвергов, а Четве́ргов, у меня на обложке книг даже ударение стоит!

– Давайте с вас и начнем. Через час встретимся в библиотеке. Дорогие друзья, вы пока можете отдохнуть.

Второстепенные персонажи

– Вам ведь все равно, с кого начинать?

– Я предпочел бы всех отвезти в участок и там уже разобраться, – Илья Борисович поправил ворот рубашки.

– В ресторане работает кондиционер! Понимаю, жара аномальная! Илья Борисович, тут ситуация деликатная… Вы же не завтракали? Пойдемте позавтракаем. Тут очень вкусно кормят, – Доспехов говорил полушепотом и потирал лоб. – Это же не просто подозреваемые. Это все прекрасные люди. Лучшие! Очень талантливые. И очень нервные. Тонкие.

– Я уже обещал пойти вам навстречу. Я здесь. Но хотелось бы не растягивать. С чего началось? Почему вы так волнуетесь за этих…

– Понимаете, это по моей вине, то есть по моей инициативе они собрались. Точнее, мне позвонили из ассоциации кинопроизводителей. Сказали, хотим найти в современной литературе идеи, энергию для будущих фильмов. Хотим предложить литераторам нечто очень интересное… Вы можете собрать человек десять самых талантливых прозаиков, спросили. Сказали, что все оплатят, что бюджет огромный. Все организуют. И предложат… Условия финансовой независимости… Но я сразу понял, когда увидел, как он на них смотрит. Я сразу понял, что ничего он им не предложит. Точнее, ничего не даст. И мне стало неловко. Я уехал.

– Вы можете не так запутанно рассказывать? – Илья Борисович сел в кресло. – Жара и правда невыносимая. И еще этими цветами пахнет… Как их?

– Флоксы. Зато красота какая, – улыбнулся Доспехов.

– Это да… Так что за человек был этот убитый Артур Агамемнович? Неприятный?

– Ну что вы! – Доспехов направился к шведскому столу. – Вы сидите, я вам всего захвачу по чуть-чуть.

– Только сладкого не берите. Мне сладкое нельзя. Диабет. На днях поставили диагноз.

– Сочувствую, – Доспехов опять робко улыбнулся. – Наследственное?

– Да нет, сладкого много ем. То есть ел. Теперь все. Полтинник исполнился, а я уже разваливаться начал.

– Да, после сорока пяти начинается. То здесь, то там.

– Ну вам-то еще далеко? – поинтересовался следователь.

– Близко, – снова улыбнулся Доспехов.

– А выглядите хорошо, больше тридцати пяти не дашь. Наверное, из-за того, что вы худой. Худые всегда моложе выглядят.

Доспехов пожал худыми плечами и пошел накладывать еду. Илья Борисович тяжело вздохнул и промокнул лоб накрахмаленной салфеткой. Очень хотелось сладкого. И спать. Худой Доспехов быстро вернулся и поставил на середину стола большую тарелку со множеством кучек маленькой еды.

Официантка подбежала с двумя маленькими тарелками и деревянной коробочкой с приборами.

– Чай, кофе?

– Вода у вас есть?

– Сейчас все принесут, Илья Борисович.

– Федор… забыл ваше отчество.

– Можно просто Федор.

– Федор, так этот Артур был…

– Милейший! Самый приятный человек из всех, кого я видел. Такой бодрый, такой жизнерадостный. С чувством юмора. Умел аудиторию держать, – Доспехов стал совсем печальным, и его худое лицо еще больше вытянулось, – и я не думаю, что кто-то из этих людей способен на убийство. В этой истории они, скорее, второстепенные персонажи!

– Слушайте, у нас есть труп. Со следами насильственной смерти. А значит, и убийца тоже есть. И со стопроцентной вероятностью убийца все еще тут.

– Не рубите с плеча. Знаете, бывают ситуации… Может, у него были сложности в личной жизни? Например, бывшая жена из ревности. Приехала ночью, убила и уехала незаметно.

– Исключено. На въезде камеры, и их проверили.

– А если она шла лесом?

Илья Борисович выразительно посмотрел на Доспехова, взял вилку и принялся ковырять салат.

– Федор, я понимаю, вы тут все люди творческие. Десять писателей…

– Одиннадцать! Я ведь тоже писатель. Но я в проекте не участвую. То есть не участвовал. У меня нет проблем с финансами, с экранизациями. Ну и…

– То есть вы из чисто благородных соображений хотели их свести с этим Артуром, так? Чтобы он им предложил… Вот эти условия…

– Понимаете, талантливым людям пробиваться тяжело. Мне повезло. Я ведь тоже не всегда так жил, без драмы. И я просто хочу, чтобы и им повезло.

– Вы тут единственный человек, у которого есть алиби, это вы понимаете?

– Понимаю. Я постараюсь вам помочь. Вы, главное, на них не сердитесь, и не допрашивайте их как преступников…

– Да я и не собираюсь. Они же подозреваемые пока.

– И как подозреваемых не надо. Пусть будет такой дружеский разговор! Они вам все расскажут. Они любят поговорить. Правда, многие предпочитают писать.

– Я сам за ними запишу. Точнее будет.

– Вы, главное, постарайтесь тут немного отдохнуть, проникнуться атмосферой. Знаете, какое это атмосферное место? Тут Белла Ахмадулина писала, Арсений Тарковский… Вот в этом же ресторане они ели, до реставрации, правда. Тут столовая была…

– Федор, я вас очень уважаю. И вашу жену. Но я не хотел бы здесь надолго задерживаться. У меня ведь есть инструкции, как вести дела. И атмосфера эта ваша в инструкцию не входит.

– Понимаю вас прекрасно. Но и вы меня поймите. Я собрал их здесь, они два дня сидели в закрытом помещении и слушали Артура. В такую-то погоду… Перенервничали, ждали…

– Вот… Значит, мы уже подходим к сути. Чего они ждали?

– Они ждали, что объявят условия проекта. Проще говоря, все ждали, что наконец дадут денег и всех отпустят по домам – писать книжки.

– Я догадываюсь, что мотив мог быть у любого. Можете в двух словах рассказать о каждом из приглашенных? – Илья Борисович занес ручку над блокнотом.

– Так приятно в наше время видеть человека, который пишет, а не печатает, – улыбнулся Доспехов.

– У меня на ноутбуке села батарея. Не могу найти зарядку. Итак, что у нас есть. Первого июля, то есть позавчера утром, здесь началось мероприятие, которое проходило спокойно, без эксцессов, так?

– В дружеской обстановке проходило! Тут я свидетель!

– То есть позавчера никаких явных конфликтов не было. И, судя по камерам, вы уехали в четырнадцать пятнадцать.

– Совершенно верно.

– И о дальнейшем судить не можете.

– Не могу. То есть я не видел ничего своими глазами, но расписание на второе июля мне хорошо известно. В девять все собрались к завтраку в кафе, с десяти начались лекции и мастер-классы, которые вели Артур Агамемнович и Егор. Егор Рублев. Это уже в зале. Перед обедом всех попросили записать видеообращение в специальной будке, ее киношники установили в холле.

– Это еще зачем?

– Ну как, они организовали мероприятие для писателей, им на это выделили бюджет, нужно было как-то отчитываться. Отсюда фото, видео, пресс-волл…

– Плакат у входа?

– Да, с логотипами.

– Мне нужно будет посмотреть эти видеообращения, – Илья Борисович сделал пометку в блокноте.

– Разумеется. Я уже попросил прислать все ролики, они тяжелые – качаются. Часа через два все будет!

– Так… Что было после обеда?

– Снова лекции. Тут уже должны были что-то объявить. Про деньги. Перед ужином.

– Но не объявили.

– Я так понимаю, не объявили. А потом было время переодеться к ужину. И ужин. Писатели ужинали долго, а киношники быстро разъехались.

– В номере убитого был собранный чемодан. Он тоже планировал уехать?

– Может, собрал чемодан заранее. Не думаю, что он хотел уехать. Мне говорили, он выпил за ужином.

– Такси?

– И потом забирать машину? Нет, слишком сложно. И торопиться некуда. Сегодня суббота.

– Ну хорошо. Допустим, он решил переночевать. Немного выпил, вернулся в номер. Тело вы обнаружили утром. Как вы оказались здесь?

– Я планировал приехать и со всеми попрощаться за завтраком. Мне было неловко, хотел извиниться. Ну и узнать у Артура, есть какие-то планы на будущее. Может, когда-нибудь потом будет еще проект. Я приехал около семи утра. У нас дача в деревне в двух минутах отсюда.

– Да, по камерам подтверждается: семь ноль пять.

– В девять начался завтрак, горничная не смогла открыть дверь. Она тут довольно бесцеремонная. Просто открывает дверь своим ключом и начинает уборку. А тут ключ был вставлен изнутри. Она начала очень громко стучать. У меня соседний номер, я вышел и…

– Как вы попали в номер Артура, если он был закрыт?

– Через балкон, – Доспехов указал рукой на корпус гостиницы. Балконы тянулись по всему фасаду трех- этажного здания, никаких перегородок между ними не было. – Не сразу, конечно. Я попробовал ему дозвониться, но телефон не отвечал. Я подождал еще минут тридцать. Мало ли какие могут быть дела у человека. Но потом решил, что, может быть, он уехал, а дверь заклинило. Словом…

– Вы сразу открыли дверь горничной?

– Конечно.

– Как вы поняли, что он мертв?

– Никак. Я просто увидел, что он лежит на полу, лицом в осколках стакана, весь в крови. И сразу позвонил в травму. Тут есть пункт, в резиденции.

– Почему не в скорую?

– Чтобы избежать паники. Люди тут и так не самые спокойные. Медсестра прибежала через пару минут. Она проверила пульс, осмотрела тело и сказала, что он мертв уже давно.

– Более пяти часов, если точнее, – Илья Борисович сверился с записями в блокноте.

– Медсестра сказала, что он отравился. Горничная догадалась, что его могли отравить. Я тоже сразу об этом подумал.

– При осмотре также обнаружена сильная травма головы, – Илья Борисович обвел запись в блокноте.

– Видимо, ударился, когда падал. Потом я сразу позвонил в скорую и вам. Вы же не просто рядовой сотрудник полиции, вы известный специалист! И я сразу понял, что распутывать это дело нужно здесь, на месте.

– Ну да, я приехал одновременно со скорой. Так… По словам врача, смерть могла наступить с девяти вечера до четырех утра.

– Совершенно верно!

– Коллеги Артура, судя по камерам, уехали до девяти. Все, кроме Егора Рублева. Так что их можно из числа подозреваемых исключить.

– Всех, кроме Егора Рублева, – Доспехов выразительно поднял одну бровь.

– Он тоже приехал на такси?

– Нет, на своей машине… Китайский универсал, огромный такой, черный.

– В каких отношениях он состоял с убитым?

– Ну, я его не очень хорошо знаю. Он руководитель отдела аналитики и консалтинга… Управляющий партнер или генеральный директор. Что-то такое. Маркетинговое агентство «Точно в цель». Забавное название, правда? Если учесть ситуацию. Насколько мне известно, он проводил исследование для ассоциации кинодеятелей. Социология. На этих исследованиях строилась вся их киношная стратегия. И вот… куда она их завела.

– Куда?

– Вы давно были в кино?

– Давно.

– И я давно. Но это, наверное, не имеет отношения к делу. На месте Артура я бы разорвал с ними контракт. Думаю, он это и собирался сделать.

– Он вам не нравится? – Илья Борисович внимательно посмотрел на Доспехова, который не притронулся к еде, а только перекладывал приборы с места на место.

– Пожалуй, – Доспехов неловко улыбнулся и убрал руки со стола.

– Хорошо, теперь расскажите мне о десяти участниках мероприятия.

– Конечно. Всех этих людей я считаю своими друзьями. Хотя, возможно, они с этим не согласятся. Серж Четве́ргов – очень нервный писатель. Очень впечатлительный. Раздражается по мелочам, все время говорит о несправедливостях, тонко чувствует язык. Но он человек добрый, не злой. Пишет прогрессивную прозу, он опережает свое время, мало кто его понимает…

– Федор, если у вас будут предположения – не стесняйтесь. Озвучивайте.

– Нет, что вы! Только не Четве́ргов! Он не может убить человека, у него такие жизнерадостные рассказы!

Илья Борисович хмыкнул.

– Жанна Зверева, точнее, Зверева-Лебедева, жена Четве́ргова, преподает, пишет для подростков, точнее, для молодых взрослых. Сейчас есть такой жанр в литературе. Очень приятная женщина, и талантливая. И пишет потрясающие натюрморты.

– Так она книги пишет или натюрморты?

– И то, и то.

– Ясно.

– Ксюша Бойцова, детская писательница. Обидчивая, ревнивая, смешная. Очень ее люблю. И дети мои обожают ее книги. Марк Свайбер – мрачноватый, замкнутый. Думаю, он много пьет. Возможно, в депрессии. Но его таланту это не мешает. Впрочем, мне всегда страшно за таких людей. Совершенно безобидный, кстати. Из тех, кто в медицинской анкете на вопрос о том, что беспокоит, отвечает: «разобщенность», или «обезличенность». Пишет абсурд и боится абсурда. Аня Синюшина – поэтесса. Очень хорошая. Поэтов мне жальче всего. Их не издают, и премии они получают редко, а чувствительность у них запредельная.

– А почему не издают?

– Издают тех, кто пишет много. А есть поэты, которые пишут по стихотворению в год. Зато какое это стихотворение… Сложно объяснить. Ей кто-то сказал, что надо попробовать прозу. И у нее получилось. Редкий случай. Ритмическая проза – целый роман. Но это тоже мало кто может оценить. Знаете, очень многие сейчас растащили ее книжку на отдельные мысли и из каждой ее главы пишут по своей отдельной книжке. И хвалят их. А у нее слишком плотный текст… Простите, отвлекся. Лев Иванов – многодетный отец. Поэтому пишет всякую ерунду за деньги. Очень много работает, но настоящая книга у него только одна. Я в него очень верю. Юра Солярский. Сочиняет сложные детективы с разными небанальными вставками. Мечтает написать детектив, где нет преступления. Он очень любит рассказывать истории и никак не может остановиться. За стилем следит, за своим внешним видом. Наверное, единственный из всех. Агния Семенова – самая юная, если не считать Свайбера. Думаю, ей нет тридцати. Или выглядит моложе. Вообще, красавица! Она здесь единственная училась в Литинституте. Вы же знаете, какая репутация у Лита?

– Честно говоря, понятия не имею, – сказал Илья Борисович.

– Писатель – не такая профессия, которой можно научиться в институте. Строго говоря, это вообще никакая не профессия. У тебя или есть талант, или нет. Если есть, тебе не нужно учиться писать, а если…

– Но ведь в любой профессии нужно получить какие-то базовые знания!

– Если у тебя есть талант писать по собственным правилам, навязанные чужие могут все испортить. Поэтому так мало писателей заканчивают Лит. Но бывают исключения. Правда, Агнию из института отчислили. У нее был роман с преподавателем, известный человек в наших кругах. И это был настоящий взлет. О ее первой книге, между нами, слабой книге, ученической, говорили все, она была во всех списках. Этот тип продвигал ее всеми доступными способами. А потом там что-то пошло не так. Он был женат, может, в этом дело. Или она снова влюбилась. Уже в другого, не из Лита. И ушла. Я не выяснял подробностей. Но этот тип ей отомстил. Жестоко по нашим меркам. Она как будто исчезла, Агния. Следующие книги были действительно здорово написаны, но для сообщества их просто нет. А когда о тебе никто не пишет… Ладно, это к делу не относится, – Доспехов махнул рукой, – Лера Рощина! Вот она вам точно понравится! Стендапер! Комик! Человек с такой самоиронией, которой хватило бы на двадцать таких, как мы с вами. Носит смешную прическу. Поэтому ее не воспринимают всерьез. Жаль, конечно!.. Она всех любит, тоже редкость большая в наших кругах. Обо всех рассказывает везде, где это уместно и не очень уместно. И у нее какая-то очень непростая личная жизнь. Впрочем, как и у всех. Ну и Родион Ряхин. Старшее поколение. О нем вы наверняка слышали. Классик. Пожалуй, все. Я хоть немного прояснил ситуацию?

– Мне кажется, вы только еще больше меня запутали. Но все равно спасибо.

– Да я сам не понимаю, что здесь произошло. Но вы говорили о предположениях… Я думаю, точнее, предполагаю, что только у Рублева были и мотив, и возможность. Крупный контракт… Он озвучивал цифры во время своей лекции. Там миллионы. А результат такой, не очень. Так что…

– Я вас понял. Но пока что никакие улики на него не указывают. Официантов на ужине не было?

– Нет, был фуршет. На эти два дня в резиденции оставались только горничная и медик. Остальных отпустили. Киношники хотели, чтобы не было посторонних.

– Значит, круг подозреваемых примерно ясен. Начнем. Вызывайте. Кто тут? Четве́ргов. Это у него настоящая фамилия?

– Нет, конечно. Настоящую его фамилию никто не знает.

– Сейчас узнаем. Паспорт у него с собой?

Четве́ргов

– Познакомьтесь! Серж Четве́ргов, автор нашумевшего романа «Лес в конце туннеля».

– Можно ваш паспорт? Так. Петров Сергей Викторович. Значит, вы писатель, и это основной вид вашей деятельности?

– Да, я писатель. Я всегда мечтал стать писателем. С детства. И стал. Вы читали «Лес»?

– Сергей Викторович, я следователь. Я здесь не для того, чтобы обсуждать книги. Прошу вас рассказать, как вы провели последние два дня. Как можно подробнее. С того момента, как оказались здесь.

– Я и сам иногда думаю: как я вообще оказался в этой точке. Но вам мои размышления, как я понимаю, не интересны. Перейду прямо к фактам.

– Спасибо! Вы очень выручите меня, если перейдете прямо к фактам!

– Важно ведь не то, о чем ты говоришь или пишешь. Важно то, каким языком! Язык – это ткань реальности! И я реформирую язык. Сейчас язык в литературе мертвый, я пытаюсь его оживить.

– Вы собирались перейти к фактам.

– А что это, по-вашему? Голые факты! Вы спросили про основной вид моей деятельности. Я отвечаю.

– У вас есть работа? Место, где вы получаете зарплату?

– Это обывательская оптика. Конечно, есть. Но вы спрашивали про последние два дня. Это бессмысленное путешествие началось позавчера утром. Все сразу пошло коту под хвост. Мы приехали на такси, не успели заселиться, как уже началась программа. Лекции, мастер-классы, какие-то презентации, картинки, цифры, графики. Вся эта офисная ерунда, которая не имеет никакого отношения к творчеству. И эти люди еще работают с образами. Так что пусть вас не удивляет уровень нашего кино. Разве может снять гениальный фильм человек, который оперирует статистикой, таблицами и презентациями? Меня с первой минуты раздражал этот Артур с его офисными шуточками и архаичным языком. «Доброго времени суток, уважаемые коллеги. Данные чувства имеют место быть…» Ну и собрали здесь таких людей… Анна Синюшина. Поэтесса, у нее и роман в стихах. Она и романом-то его назвала, только чтобы премии получать. Хотя глубокие мысли у нее бывают, встречаются в тексте. Но это же опять травма, всем надоевшая травма.

– Травма?

– Ну да, она продолжает вспоминать и пережевывать свой травматический опыт детства. И юности. Из всем надоевших девяностых.

– А, в переносном смысле.

– Или Лера Рощина, она же пишет одни какие-то шуточки. КВН и песни под гитару. Вот такие люди сегодня в литературном процессе. Такая среда. Но без среды ведь тоже нельзя. Ладно, я не прав. Федя Доспехов молодец, что пытается нас собрать. Только из этого все равно ничего не выйдет. Ну и да, если сравнить уровень кино и литературы… Ну вы же видели это все. Там нечего смотреть. В кино. Он так и сказал, этот Артур, что, если они не начнут снимать что-то, что зацепит зрителей, кинотеатры просто закроют. Потому что по последним выкладкам и подсчетам, зрители устали от исторических фильмов и переделки старого советского кино на новый лад. Кто бы мог подумать… Нас, писателей, никогда не закроют. Потому что книжки можно писать бесплатно. А чтобы снять кино – нужна тонна денег. Очень много. И они все эти деньги просто выбрасывают в мусоропровод. Все пытаются просчитать реакцию зрителей. Свести человеческие эмоции в график. Я вижу, что вы меня не слушаете. И ждете, когда я перейду к фактам. И я перехожу к фактам. Потому что для меня очень важно, чтобы меня услышали. Поэтому я пишу. Чтобы быть услышанным. Прочитанным. Мы приехали сюда с женой. Она тоже писатель. Почему говорят «авторка» и не говорят «писателка»? Если можно к любому слову прибавить это ругательное «ка», так почему не писателка? А вас не раздражают феминитивы? Искусственные образования! Приехали, думали, отдохнем пару дней. Тут природа все-таки. Номер прекрасный. Халаты в ванной, тапочки. Хотя мне сложно привыкать к номерам в гостиницах. Помните, «выбеленная квадратная комнатка»…

– Можно немного ближе к делу?

– Куда уж ближе! Я пытаюсь сказать… Первые лекции мы вообще с трудом слушали, очень хотелось выйти на воздух, а потом, когда он заговорил о проекте…

– Он – это кто?

– Ну ваш убитый. Артур.

– Почему вы решили, что убили именно его?

– А разве нет?

– Ладно, вернемся назад, вы сказали, что, когда он заговорил о проекте…

– Да, вот тогда нам показалось…

– Кому это – вам?

– Ну мне. Мне показалось, что это будет что-то вроде стипендии. И я смогу наконец уволиться.

– Вы же сказали, что вы писатель.

– Конечно. Но я же не могу нигде не работать. На что я буду жить?

– Так где вы работаете?

– В институте страноведения. Раньше там было неплохо.

– Что вы там делаете? Кем работаете?

– Ну кем я могу работать, я же писатель! Пишу отчеты. Я говорю, раньше там было неплохо. Меня не трогали. А сейчас руководство сменилось, понимаете, там такая неприятная женщина теперь. Она ничего не понимает и постоянно кричит. Я от этого крика просто теряюсь. На совещаниях меня тошнит от звука ее голоса. Прихожу домой и накрываю голову подушкой. И так могу час пролежать. А могу и дольше. Жанну это пугает. И писать не могу. Так вот, я думал, что смогу уволиться. И просто писать.

– Я правильно понимаю, что никакой стипендии Артур вам не предложил? – Илья Борисович подпер голову кулаком и внимательно смотрел на Четве́ргова.

– В том-то и дело, что нет.

– Вы сильно расстроились?

– А вы бы не расстроились? – удивился Четве́ргов.

– Я – нет. Мне нравится моя работа. В целом, – добавил Илья Борисович, выдержав небольшую паузу. – Вспомните, пожалуйста, что вы делали вчера после ужина?

– Это я в подробностях помню, потому что записал. После ужина я никого не хотел видеть, кроме Жанны. Я пошел в номер и сразу уснул. Мне приснилось, что мы с Жанной в свадебном путешествии. И будто всегда мечтали путешествовать с водителем. Жанна, знаете, ненавидит вести машину. А у меня даже прав нет. И вот, как будто мы поехали куда-то в Индию, я ведь нигде не был, вообще нигде. И в Индии нам вместо водителя выдали пешего гида. Такой невысокий, в шляпе, в очках. На вас немного похож. Его звали Джастис. Нам в турагентстве во сне так и сказали: «Вот если бы тут был Джастис, у вас бы все было хорошо». И Джастис появляется и везде за нами ходит. Такой жизнерадостный, приподнятый такой. А мы не очень любим компанию. Жанна еще как-то терпит, а для меня это прямо пытка. Так вот, он как будто несколько дней за нами ходит, все нам показывает, и никуда от него не спрятаться. И напоследок вручает нам сверток. «Подарок», – говорит. Разворачиваем, а там картина – черная ткань, на которой блестками нарисованы три слона, два больших и один маленький. И это был такой намек, чтобы мы подумали о маленьком. Я хотел ему сказать, что это, вообще-то, очень бестактный намек. Но проснулся!..