Czytaj książkę: «Король Людовик Святой»

Czcionka:

Посвящается любимой

Об авторе

Сергей Евгеньевич Вишняков родился в 1983 году в Саранске. Учился на Медицинском факультете Мордовского государственного университета им Н. П. Огарева. Писал стихи, печатавшиеся в коллективных сборниках, играл в рок-группе, где также являлся автором текстов песен. В 2009 году за цикл стихотворений «Последняя песнь паладина» стал лауреатом литературной премии имени поэта А. Н. Терентьева в городе Саранске. С детства увлекался историей и мечтал стать писателем. Особенно интересовался темой Средневековья, что отразилось в долгой и упорной работе над первым романом – «Пятый крестовый поход», посвященным одноименному походу, состоявшемуся в 1217–1221 годах против Египта. С 2011 года живет и работает в Москве, совмещая врачебную деятельность с литературным творчеством.

После первого посещения в 2012 году Италии загорелся темой Античности. Рим, Помпеи, Геркуланум – все это явилось неиссякаемыми источниками вдохновения. Несколько раз возвращаясь в Рим, тщательно изучив его исторический центр, наполненный древними руинами, автор пришел к идее создания нескольких произведений на античную тематику. Первым был роман «Тевтобургский лес» про легендарную битву 9 года н. э. в Тевтобургском лесу трех римских легионов против восставших германских племен. За ним последовала повесть «Падение Геркулеса» о заговоре против римского императора Коммода.

В 2019 году в издательстве «Вече» был издан роман «Пятый крестовый поход», а в 2020 году – роман «Тевтобургский лес» в одном томе вместе с повестью «Падение Геркулеса». В 2021 году автором был закончен роман «Преторианцы», являющийся логическим продолжением «Падения Геркулеса», однако история, рассказанная в романе, легко воспринимается как самостоятельная. Роман «Преторианцы» посвящен короткому правлению римского императора Пертинакса в 193 года н. э. и острой политической борьбе за трон.

В январе 2022 года Сергей Вишняков был удостоен премии главы Республики Мордовия за роман «Тевтобургский лес».

В сентябре 2022 года в журнале «Литерра Нова» опубликовал рассказ «Только ночь» в жанре ужасов, который частично автобиографичен и также имеет важную отсылку к современным событиям в нашей стране. Тогда же, в 2022 году, автор был принят в члены Союза писателей России.

В настоящее время Сергеем Вишняковым закончена работа над новым крупным художественным произведением. Это дилогия, которая рассказывает о Седьмом крестовом походе и о знаменитой исторической личности эпохи Средневековья – короле Франции Людовике Святом.

Избранная библиография:

Пятый крестовый поход, 2019

Тевтобургский лес, 2020

Преторианцы, 2022

Звезда паладина, или Седьмой крестовый поход, 2024

Король Людовик Святой, 2024

Пролог

Тьма ночного неба дышала холодом пустыни, и ветер со стороны Нила доносил одиночные звуки всплесков от неугомонных рыб. Тысячелетний сонм мириад песчинок смотрел снизу вверх на вечность, осененную неувядающей с начала времен луной. В черной вышине король видел лежащий полумесяц, словно ятаган, забытый кем-то недосягаемо высоким. Что мог предвещать такой полумесяц: победу крестоносцам и гибель сарацинам или наоборот? Король ждал знамения. А луна-ятаган по-прежнему лежала, убаюканная чернотой, и король не знал, сколько он смотрит на нее: может быть, прошло несколько минут, а может, целая жизнь? Здесь, в Египте, время течет иначе, чем во Франции. Оно не спешит, его всегда много, но вдруг, неожиданно, оно просто исчезает.

Клонило в сон, и следовало поспать хотя бы несколько часов, ведь перед рассветом рыцарская конница должна была переправиться на другой берег через брод и атаковать врага на равнине перед городом Мансура. Но мысли налетали роем и не давали забыться.

Полтора года минуло с тех пор, как Людовик IX, король Франции, ушел в крестовый поход. Почти все рыцарские семьи отправили с королем кого-то из своих, памятуя, как в прошлом их предки регулярно ходили в походы, чтобы вернуть Иерусалим христианам. Теперь настало время нового похода для ныне живущего поколения. Но опыт предыдущих войн с сарацинами показал, что отвоевание Святого города не приносило устойчивого мира, и Иерусалим всегда возвращался под власть врага, утопая в крови.

Людовик подумал, что раз уж Господь выбрал его орудием возмездия сарацинам, то он должен все исправить раз и навсегда. Поэтому король решил нанести удар своей большой армией не по Палестине, а сразу в сердце государства Айюбидов, владевших Иерусалимом, – по Египту и Каиру. Разорив вражескую страну, взяв ее столицу, можно диктовать свои условия мира, чтобы впредь Иерусалим никогда не подвергался страданиям и навеки вернулся христианам.

И потому король и его армия крестоносцев здесь, на берегу Нила. Позади, в дельте, осталась Дамиетта – мощная твердыня, захваченная его войском, как только оно высадилось на египетском берегу и в стремительной битве разгромило сарацин. И там, в бывшем дворце султана, ставшем королевским, живет и управляет городом вместо Людовика его бесконечно любимая жена Маргарита Прованская, носящая их ребенка.

Ребенок уже скоро должен родиться, и король хотел, чтобы в честь этого события он мог преподнести королеве и покоренную крепость Мансуру, и Каир. Но сначала необходимо переправиться через нильский канал Ашмум, так некстати преградивший дорогу его армии на пути в Каир. Пытаясь его преодолеть, строя переправу, крестоносцы потеряли месяцы и немало людей под непрекращающимися атаками врага с противоположного берега, использующего катапульты, заряженные бочками с греческим огнем.

Король вспоминал, как несколько лет назад, лежа в Лувре при смерти, он увидел ослепительный свет, который словно пронзал короля насквозь, поднимал его, кружил, опускал и снова поднимал, свет дышал за него, увлекал его за собой в невообразимые дали. Свет жил. Свет говорил. Свет был Богом. И вдруг этот ослепительный белый свет превратился в тусклый свет десятков свечей, когда король открыл глаза. Людовик не умер. Бог явил чудо, вызволив из лап смерти обреченного. А перед тем, как короля положили на смертный одр, он обещал, что если выздоровеет, то обязательно отправится в крестовый поход. Король не помнил, но думал, что Бог в потоке света говорил с ним, и с каждым новым днем, с каждым годом в нем крепла уверенность, что Бог тогда велел ему отправиться в поход во имя веры и именно потому не забрал с собой на небеса.

И вот наступает день, когда многое должно решиться. Три тысячи конных рыцарей, перейдя Ашмум вброд, бросятся на поднимающихся ото сна сарацин, пока остальная армия Христа будет готовиться к переправе. Все предыдущие испытания, что выпали на долю его крестоносцев, казались Людовику незначительными по сравнению с предстоящими. За Ашмумом начинался Египет, где лишь единожды побывали воины Христа – во время предыдущего похода короля иерусалимского Жана де Бриенна и кардинала Пелагия, и тогда они потерпели крах под Мансурой. Людовику Французскому предоставлялся шанс отомстить за тех, кто тридцать лет назад полег там при разливе Нила, и совершить ранее невиданное для крестоносцев – проникнуть до Каира.

Молясь в своем шатре перед распятием, король зримо ощущал, что его дед Филипп Август и прадед Людовик VII, водившие походы в Святую землю, смотрят на него с небес и благословляют. То, что не удалось им, должно получиться у их потомка. Главное, чтобы Бог был с ним в этот день. Людовик не раз сомневался, правильно ли он понял назначение ослепительного света, явившегося ему при смерти, теперь-то наступает время окончательно это определить. Перейдут канал Ашмум – и назад дороги уже не будет.

С королем в войске находились его братья: Роберт д'Артуа, очень похожий на него внешне, такой же высокий, стройный и светловолосый, но более горячий, ищущий славы и приключений, необузданный, резкий и надменный; Альфонс де Пуатье – средний брат, рассудительный, молчаливый, спокойный; и Карл Анжуйский – младший брат, как и Роберт, стремящийся к славе, подвигам, но с задатками будущего мудрого политика. Жены братьев, по примеру королевы Франции, отправились с ними в поход и теперь дожидались возвращения мужей в Дамиетте вместе с Маргаритой Прованской.

Людовик опасался того, что, так как все представители французского королевского дома собраны в одном месте и если суждено поражение, то оно сразу обезглавит Францию. Конечно, в Париже осталась их мать Бланка Кастильская вместе с детьми Людовика, так что за престолонаследие можно не волноваться. Но гибель короля и принцев крови или их пленение придаст Айюбидам невероятную силу на всем Востоке. Король не хотел думать о плохом, но нехорошие мысли сами собой закрадывались в голову. Лишь молитва могла помочь. И тогда король стал молиться еще более истово.

Вскоре он успокоился, и сон захватил короля прямо перед распятием в изголовье кровати.

Среди почти двадцати тысяч крестоносцев, находившихся в лагере между Нилом и каналом Ашмум, спящих и молящихся, чистящих оружие и беседующих о жизни, пьющих вино и жующих пшеничные лепешки, среди всех ждущих скорой победы над сарацинами, военной добычи, Бертран де Атталь чувствовал себя необыкновенно одиноким.

В двадцать два года он оказался на краю земли, совершенно не стремившись стать крестоносцем. Волей своего сеньора Тибо де Фрея барона де Монтефлера он отправился в поход вместе с ним, его капелланом Филиппом и братом его жены Генрихом де Совом, ставшим тамплиером. Тибо де Фрей и капеллан погибли, зарезанные ночью сарацинами в лагере под Дамиеттой. Атталь и де Сов при помощи тамплиеров отомстили врагу, но месть это была сомнительной. Атталь не раз вспоминал ее со стыдом – рыцари перерезали мирную египетскую деревню. Впрочем, он и не сожалел о своем сеньоре. Тибо де Фрей намеренно взял его с собой, выдав дочь Катрин замуж за нужного ему человека, барона де Вельда. А Катрин была звездой, сердцем и мечтой пламенно влюбленного Бертрана. Но сейчас за время похода, испытав потери, раны, пройдя сражения, погрязнув в ненависти и злости, Атталь чувствовал, как Катрин в его памяти все больше отдаляется от него. Он понимал, что ее замужество уничтожило все его надежды связать с ней в будущем жизнь и сделало его непримиримым, отчаянным, резким.

Высокий и худой, темноволосый Бертран выделялся только своим длинным носом, а хотел бы выделяться гордостью за своих предков. Но рано осиротевший, он знал только о шлейфе сочувствующих еретикам-катарам, закрепившимся за его семьей, хотя и не совсем справедливо. Волею судьбы Атталь смог стать приближенным Роберта д'Артуа, но молодость его требовала настоящих событий, о которых потомки смогут рассказать, глядя на родовой герб – черную голову коня на червленом поле. У Жана де Жуанвиля, его знакомого, все в роду ходили в Крестовые походы, и сенешаль Шампани гордился своими предками. Бертран д'Атталь не мог похвастаться ничем таким, ему все приходилось начинать самому. Если уж нельзя быть с той, которую любишь, то надо хотя бы отстоять честь своего рода.

Часть первая. Египет

Глава первая. Слава и смерть

Забрезжил рассвет – небо, целую ночь обнимавшее землю, а земля небо, спрятавшись под черной мантией с отливом звезд, наконец решили расстаться до следующей ночи, и между ними пролегла красная полоса, поднимающаяся в неведомых далях. Наступало утро 8 февраля 1250 года.

Бедуин спешился и подошел к берегу Ашмума, пристально вглядываясь в черную воду при свете факела. Камыши здесь резко расступались, давая широкий проход к воде.

– Здесь! – проскрипел бедуин по-арабски.

Королю сразу же доложили.

– Начинаем переправу! – дал приказ Людовик.

Кони тамплиеров бодро спустились к воде и стали пить. Великий магистр Гийом де Соннак послал вперед нескольких молодых рыцарей, а те того только и желали, чтобы выделиться. Кони погрузились сначала по грудь, а потом и по шею.

На середине канала кони почуяли твердую опору под собой и поднялись по грудь. Бедуин, улыбнувшись и показав кривые редкие зубы, затараторил, что он не обманщик, он честный и порядочный человек, сын порядочного отца, внук всеми уважаемого погонщика верблюдов и заморские сеньоры могут спокойно переходить реку.

Едва разведчики выбрались из воды, рассвело так, что уже легко различался берег, на котором они стояли и махали руками войску. Им в ответ помахали знаменами – кричать или иным способом создавать шум было строго запрещено. Рыцари, счастливые тем, что переправа возможна, отряд за отрядом стали придвигаться к переправе.

Первыми перешли двести девяносто тамплиеров – авангард всей армии. За ними двинулся большой рыцарский отряд Роберта д'Артуа – его рыцари и англичане сэра Уильяма Лонгеспе. Прежде чем первым из своих людей войти в воду, граф наклонился в седле и хлопнул по плечу бедуина, продолжавшего улыбаться и державшего мешочек с полученным золотом.

Бертран д'Атталь следовал за графом, хотя и не носил его герб, а рядом были сеньоры знатные и могущественные, но все они двигались позади. Граф дал Атталю шлем – топфхельм с забралом, откидывающимся в сторону. Сам д'Артуа надел топфхельм с Т-образным вырезом для лица и наносником. На верхушке шлема красовался позолоченный миниатюрный замок, как на гербе дома д'Артуа: на лазоревом поле, усыпанном золотыми лилиями, три красных кулона с тремя золотыми замками.

Рыцари не спешили, опасаясь утонуть. Берега – топкие, вязкие – тоже не сулили быстроты. Крестоносцы поднимались от воды на твердую поверхность равнины и ждали своих товарищей. Полностью рассвело, когда тамплиеры и отряд д'Артуа пересек Ашмум. В воду стали заходить шампанцы и отряд графа Анжуйского.

Бертран разглядел Жана де Жуанвиля с его людьми, со смехом и возгласами входящих в канал. Он было подумал, что хорошо бы перекинуться с ним несколькими словами, когда сенешаль Шампани переберется через Ашмум, но тут случилось непредвиденное.

Брод находился в нескольких милях к востоку от лагеря крестоносцев; лагерь сарацин, расположенный почти напротив Мансуры, тоже был в стороне от места переправы. Но египтяне догадывались, что про брод христиане рано или поздно могут разузнать, поэтому постоянно патрулировали всю территорию от переправы до собственного лагеря. Вот и сейчас триста всадников, завидев рыцарей, помчались на них. Сарацины пока не видели, что за тамплиерами и отрядом д'Артуа – всего около шестисот человек – переправляется с более низкого противоположного большое рыцарское войско.

– Господа, атакуем их! – закричал Роберт д'Артуа. – Вперед, за мной!

– Стойте, граф! – громко возразил Гийом де Соннак. – Король твердо сказал, что тамплиеры идут в авангарде. Мы атакуем сарацин, а вы следуйте за нами.

Верный рыцарь Роберта д'Артуа Фуко де Мерль – старый, глухой, но упрямый и стойкий, заорал что было сил, дабы услышать и свой собственный голос и постараться перекричать шум от сотен коней, о наличии которого он, конечно, догадывался:

– Вперед, друзья! Вперед! За графом д'Артуа!

Видя, как весь большой отряд переправившихся пришел в движение и готов был мчаться на сарацин, граф усмехнулся в лицо Гийому де Соннаку:

– За мной, магистр, за мной! Фуко де Мерль врать не станет!

Не дожидаясь переправы войска короля, крестоносцы рванулись вперед, нагнув копья, прикрывшись щитами. Рыцарские кони были еще свежи: искупавшиеся, напившиеся воды, они мчали седоков бодро, ретиво.

Уильям Лонгеспе попытался вырваться вперед, чтобы перехватить славу у графа д'Артуа, но королевский брат имел одного из самых выносливых жеребцов во всем войске и не позволил англичанину опередить себя.

Удар крестоносцев был сокрушительный. Тяжеловооруженные рыцари на мощных конях в несколько минут опрокинули, растоптали, рассеяли триста легких сарацинских разведчиков. В плен не брали, просящих пощады не щадили – убивали всех, кто не успевал сбежать.

– Сбежавшие разведчики сообщат эмирам, и они будут мешать переправе войска! – крикнул Пьер де Куртенэ, происходивший из младшей линии Капетингов и, таким образом, являвшийся дальним родственником короля и его братьев.

– Поэтому не стоит ждать всех! – поддержал его Роберт д'Артуа, разгоряченный, жаждущий нового сражения. – Мы атакуем лагерь сарацин у Мансуры! Остальные к нам присоединятся.

– Нас мало для полноценной атаки на такой большой лагерь! – возразил осторожный Гийом де Соннак. – Погибнем только.

– Вы с тамплиерами можете подождать короля и моих братьев, Соннак! – ответил граф, смеясь. – Заодно и поучитесь у моих людей, как надо побеждать малым числом. Судя по всему, времена, когда горсть тамплиеров обращала в бегство множество сарацин, прошли, а, магистр?

– Замолчите, граф! – со злостью процедил Гийом де Соннак. – Пустой бравадой нас не возьмешь! Тамплиеры, к бою!

Шестьсот рыцарей помчались к сарацинскому лагерю, раскинувшемуся на подступах к Мансуре. Февральское утро, яркое, свежее, сулило хороший день. На хороший день, победный день, рассчитывал и граф д'Артуа. На хороший, спокойный день рассчитывали и египетские войска, поднимающиеся после утренней молитвы, сменяющие караульных, принимающие пищу. Лагерь эмира Фахр эд Дина не был укреплен – необходимость во рве и частоколе даже не возникала, ведь христиане стояли на противоположном берегу Ашмума и в панике боялись подойти к воде из-за «греческого огня».

Старый визирь и эмир Фахр эд Дин не спеша мылся в ванне в своем шатре, поглядывая, как цирюльник готовит свои инструменты для подстригания его бороды и открывает стеклянный флакон с ароматической водой, чтобы кожа эмира, его волосы и борода приятно пахли. Мальчик-слуга подобострастно подносил эмиру разные халаты, чтобы тот выбрал, который из них он сегодня наденет.

За стенками шатра послышались крики: «К оружию!», «К бою!», «Аллах, спаси нас!», «Христианские псы атакуют!».

Фахр эд Дин мгновенно перешел из расслабленного состояния в собранное. Нахмуренный, он вскочил и приказал слуге нести его доспехи и саблю.

В это время, на плечах нескольких десятков выживших разведчиков, влетевших в лагерь с предупреждающими криками, ворвались крестоносцы Роберта д'Артуа и Гийома де Соннака. Рыцари подрубали веревки, державшие шатры, а потом били копьями и мечами в самую гущу людей, копошащихся под свалившимися шатрами. Все, кто не успел схватить оружие, массово погибали под копытами рыцарских коней и под ударами мечей. Крестоносцы несколькими потоками рассредоточились по сарацинскому лагерю, неся смерть впереди себя. Лагерь был большим, а разгромить его шестьсот человек могли только при неудержимом наскоке. Поэтому они старались не задерживаться, надеясь, что тех сарацин, кто остался жив и спрятался, добьют скачущие сзади.

Уильям Лонгеспе тяготился тем, что король Людовик поставил его под начало своего брата. Он считал себя лучшим среди крестоносцев и хотел, чтобы и все так думали. Пока тамплиеры громили врага по левому флангу, а Роберт д'Артуа со своими рыцарями взял курс на проклятые катапульты, стоявшие на берегу, сэр Уильям крушил сарацин в центре лагеря, быстро и уверенно подбираясь к роскошному шатру военачальника.

Фахр эд Дин оделся быстро. Его личный отряд был уже наготове – пятьдесят отборных бойцов в доспехах, с круглыми щитами и копьями, выстроились в пять рядов перед входом в палатку. Визирю подвели белого коня с длинной гривой. Мальчик-слуга опустился перед господином, подставив ему спину, чтобы эмиру легче взобрался в седло. Но англичане оказались быстрее вихря.

Рыцари в красных сюрко с тремя золотыми львами, не страшась сарацинских копий, пригнувшись к лукам седел, врезались в охрану Фахр эд Дина. Уильям Лонгеспе ударом секиры раскроил череп старому военачальнику, едва успевшему сесть на коня. Вторым ударом прикончил мальчика-слугу, в ужасе побежавшего в шатер. Потеряв нескольких рыцарей, погибших на сарацинских копьях, английские крестоносцы порубили охрану эмира, пользуясь многократным превосходством в числе. Ни один из телохранителей Фахр эд Дина не отступил. Все они пали друг на друга, не выпустив оружия из рук.

Роберт д'Артуа прорвался сквозь нестройные ряды сарацин, наспех собранных для отражения атаки христиан. Его рыцари неутомимо рубили врага, выкрикивали свои девизы, соперничали друг с другом, кто больше убьет. Бертран д'Атталь впервые испытал истинное наслаждение битвой и убийством противника – лихая, быстрая скачка, толпы сарацин, разбегающихся в страхе, каждый удар, попадающий в цель. Ему стало жарко, рука устала колоть и рубить, но он продолжал сеять вокруг себя гибель, как и все рыцари Христа вокруг него.

Натиск крестоносцев привел противника в совершенное расстройство и хаос. Никто уже и не помышлял об организованном сопротивлении – все бежали в Мансуру или растекались по окрестностям, надеясь, что христиане не станут их преследовать, а остановятся и займутся грабежом шатров. Но граф д'Артуа имел четкую цель – поквитаться за многие недели унижения. Рыцари прикончили обслугу катапульт и стали рубить канаты, вороты для натяжения каната и закручивания торсиона, метательные рычаги, опрокидывать бочки с «греческим огнем».

Бертран д'Атталь остановился, давая передохнуть коню и сам переводя дух. Он снял топфхельм и с наслаждением вдохнул воздух победы. И сразу же подумал, как было бы здорово, если бы Катрин увидела его сейчас или узнала о том, что сейчас происходит, и что к победе крестоносцев приложил свою твердую руку он, Бертран.

Роберт д'Артуа скомандовал своим людям оставить поврежденные катапульты и собраться вместе на окраине сарацинского лагеря – там уже его ждали тамплиеры и англичане.

– Славная победа, ваше высочество! – гаркнул Соннак, сняв шлем и обтирая пот со лба, струившийся из-под кольчужного капюшона. – Лагерь наш! Тут есть все, чтобы разбить наш собственный.

– Какой еще, к дьяволу, лагерь? – возмутился граф. – Не время думать о трофеях и отдыхе! Вон, смотрите, магистр, как сарацины бегут в Мансуру. Там и ворота для них открыты!

– О чем это вы, граф? – с тревогой сказал сэр Уильям Лонгеспе, гарцуя на коне вокруг брата французского короля. – Мы уже одержали победу. Разогнали целую армию! Тысячи убили! Не думайте про Мансуру. Для целого города нас слишком мало!

– Я понимаю вас, сэр! – усмехнулся Роберт д'Артуа. – Здесь, в покинутом лагере, вы найдете, чем восполнить утрату того каравана, что пришлось уступить мне.

– Как вы смеете?! – взбесился Лонгеспе.

– Нисколько не буду возражать, сэр, если вы не пойдете со мной. Английские львы притомились! Что ж, полуденный сон не за горами! Солнце уже высоко!

– Соннак, вы хоть скажите этому безумцу, что надо подождать все войско короля! – продолжал уязвленный Лонгеспе.

– Граф д'Артуа, ваше высочество! – стараясь говорить спокойно и убедительно, произнес Великий магистр тамплиеров. – Конным рыцарям в городе тяжело сражаться, и нас мало, а там, кто знает, какая сила спряталась? Необходимо удержать то, что уже захвачено, до прибытия основных сил!

– Посмотрите, магистр, какие еще силы? Сарацины в страхе разбежались! – надменно крикнул Роберт д'Артуа. – Их армии больше нет! Город наш, осталось только его захватить! Возьмем спрятавшихся там эмиров и эту старую ведьму, вдову сдохшего султана, – будет чем торговаться за Каир и Иерусалим! Такой победы не видывал мир, что сотворили мы сейчас! Осталось самую малость – взять Мансуру! О нас песни петь будут менестрели, черт возьми! О нас в книгах напишут! Вон она, Мансура, – беззащитная, объятая страхом бегущих, мы захватим город, убьем всех, кто там есть, и, когда подойдет король, все закончится. Мы встанем перед ним полными победителями! Мы сами будем как короли! Короли войны!

– Опасно это, – продолжал твердить Гийом де Соннак. – Опасно! Бой в городе не то что на открытой местности, там каждый угол врагу помогает.

– А! Идите вы, магистр, со своими причитаниями! Вам бы с девками вышиванием заняться, а не орденом командовать! Только время теряем! Рыцари Артуа и все, кто мне служит, мы атакуем город немедленно! Перебьем сарацин! С нами Бог!

Крестоносцы, к которым обратился граф, немного заколебались – они понимали, как ничтожно их число для взятия целого города. Но Пьер де Куртенэ первым поворотил коня в сторону Мансуры, за ним последовали остальные.

– Вы со мной, сэр Уильям? – спросил Роберт д'Артуа с насмешкой в глазах и в голосе.

– Проклятье! – воскликнул Лонгеспе. – Да вы сумасшедший, граф, вы вообще ничего не боитесь! Но я не могу допустить, чтобы французские лилии обскакали моих львов! Ни один англичанин не простит себе, что струсил и остался, в то время когда француз пошел вперед. Смотрите, граф, я еще обойду вас!

Роберт д'Артуа, довольный, улыбнулся и кивнул англичанину.

Рыцарский отряд понесся к Мансуре.

Тамплиеры осуждающе посмотрели на своего магистра. Куда бы он ни бросал свой удивленный взгляд – всюду встречал разочарование и презрение. Ни один из тамплиеров его не поддержал.

– Ладно, братья, вперед, за мной! Не будем бросать этого тупоголового гордеца в беде!

Взметнулись белые плащи и сюрко с красными восьмиконечными крестами; кони, покрытые белыми попонами, закусили удила и понесли к Мансуре рыцарей Христа и Храма, славных своими традициями и грозной силой, заключенной не в количестве, а в качестве каждого воина.

Большая крепость из серо-желтоватого песчаника, с башнями, минаретом мечети, поднимающимися над стенами, суровая в своей простоте, сливающаяся с общим полупустынным ландшафтом, – такова была Мансура.

В воротах города Роберт д'Артуа настиг беглеца, который бежал с невероятной скоростью и все время оборачивался в ужасе, и ударил его мечом по спине. Воины, держащие ворота открытыми, сразу же были убиты потоком крестоносцев, влетевших в Мансуру.

От ворот к городской цитадели, главной постройкой в которой был султанский дворец, вела длинная улица, достаточно широкая по сравнению с боковыми улочками, петляющими наподобие лабиринта.

Рыцари сбавили ход, сгрудились на площади за воротами, не зная, куда им дальше двигаться. Граф д'Артуа крикнул:

– Вперед, там, вдалеке, дворец! В нем спрятались эмиры и султанша! Дворец полон сокровищ – все будет нашим! За мной, господа!

Рыцари помчались за графом. Уильям Лонгеспе с опаской посмотрел на узкие боковые улочки, где на веревках сушилось белье, стоял домашний скарб, загораживая проход, шныряли кошки и из-за полуоткрытых дверей выглядывали испуганные дети.

Дома стояли низкие – одно- и двухэтажные, ставни в окнах быстро закрывались по мере приближения христиан, а вот на плоских крышах, традиционно используемых на Востоке и для прохода, и для домашних дел, началось оживленное движение. Горожане-мужчины поднимались на крыши с оружием – кто с ножом, кто с мечом, кто с вилами, кто с луком, у кого не имелось ничего подобного – брал в напряженные от злости руки деревянные брусья, полки, лавки, камни… Жителям Мансуры сначала султан ас Салих Айюб, а потом и эмиры разъяснили, что за враг пришел в Египет, взял Дамиетту, а теперь раскинул шатры за рекой. Проклятые неверные, прикрываясь именем своего Бога, жаждут грабежей, убийств и пленников. Поэтому горожане четко представляли, что ненавистные европейцы, носящие крест на одежде и доспехах, если ворвутся в Мансуру, то не пощадят даже детей и женщин, а потому решили защищать свой дом и свой город вне зависимости от войск эмиров.

Главная улица Мансуры быстро заполнилась крестоносцами, им было тесно, они спешили и толкали друг друга. Поэтому очень быстро и боковые улочки заполнились рыцарями. Здесь в лучшем случае могли разойтись два человека, иногда конные, чаще – лишь один.

Не было никакого общего сигнала, каждый из горожан действовал самостоятельно, но началось очень быстро. Они стали бросать на головы крестоносцев свое неказистое оружие. Удар камня или доски, может быть, и не убивал закованного в железо рыцаря, но оглушал его, сбивал с коня, а упав, рыцарю было тяжело подняться. Скакавший сзади другой рыцарь не успевал осадить коня и затаптывал упавшего. Кони, наравне с рыцарями получавшие удары по голове и крупу, поднимались на дыбы, сбрасывали седоков или, раненные, падали, придавливая своих хозяев. Горожане стреляли в крестоносцев из луков с самого близкого расстояния, неожиданно высовывали из окон лавку, сбивающую скачущего крестоносца. А когда рыцарь падал и оставался один, из домов выходили горожане с ножами и с ненавистью набрасывались на захватчиков, с них срывали шлемы, выкалывали глаза, перерезали горло, пронзали пах. Так в темных, грязных переулках умирали блестящие победители рыцарских турниров, покорители женских сердец, представители древних фамилий, крестоносцы в третьем и четвертом поколении. Они умирали страшно, без всякой надежды на спасение, видя затухающим взором искаженное злобой или кровожадной радостью смуглое лицо сарацина, и последними словами, услышанными в жизни, были не отпущение грехов священником или горькое и нежное сожаление от члена семьи, а призывы к Аллаху. Особенно доставалось тамплиерам – черная слава о них давно распространилась по всему мусульманскому Востоку, и лютая ненависть к тем, кто сам не щадил сарацин, выплескивалась с удесятеренной силой. Уже над домами горожан поднимались жуткие трофеи – нанизанные на палки отрубленные головы рыцарей Христа и Храма.

А противодействовать гневу жителей Мансуры у крестоносцев не было никакой возможности – они были внизу, а их накрывали с крыш. Никто не хотел задерживаться и ввязываться в бои в домах – все стремились вперед, куда их звали военачальники.

Перед дворцом раскинулась площадь, окруженная добротными домами знати, казармами и банями. От площади дворец с цитаделью Мансуры отделяла невысокая, но крепкая стена. Когда рыцари, что добрались сюда, полностью заполнили площадь, стена цитадели и все строения вокруг покрылись тысячами султанских воинов. Полевая армия почившего султана, возглавляемая Фахр эд Дином, стояла перед городом, а в Мансуре расположился гарнизон из верной султанской гвардии – мамлюков. Поверх ярких одежд красного и желтого цвета они носили кольчуги, ничем не уступавшие рыцарским, на шлемах имелись личины, наносники, бармицы и нащечники, на левой руке – небольшой круглый щит с надписями из Корана или арабесками. Спрятав до поры булавы и в ножны мечи, тысячи мамлюков натянули тугие луки.

Над воротами в цитадель и дворец появился командующий мамлюками Аль Малик Бейбарс аль Букдари и поднял вверх булаву, чтобы отдать приказ.

Отчаяние ослепило расширенные зрачки Роберта д'Артуа и сотен рыцарей вокруг него.

– Назад! – скомандовал Гийом де Соннак, отчаянно лупя коня шпорами, ощущая ледяной холод, пробежавший по мокрой от пота спине под доспехом.