Czytaj książkę: «Красная книга Мельника»

Про волков и гуппи

Из всех своих владений герцог Брауншвейгский особо выделял замок Вольфенбюттель. Всякий раз, когда дела государственные не требовали его непременного присутствия в столице, он отправлялся туда. Челядь судачила, что причиной тому была холодная красавица Вильгельмина Ротерхут, служившая в замке хоффмаршалом, но это от зависти.

При Вильгельмине хозяйство резиденции содержалось в идеальном порядке: скатерти хрустели, под перинами не то что горошины – горчичного зёрнышка не найдёшь, рейнское охлаждено до необходимого градуса, и даже обод ночного горшка, что совсем необъяснимо, в любой момент оказывался приятно тёплым. Те же чёрные языки в своём невежестве объясняли успехи фрау хоффмаршал колдовством, но на самом деле причина была в строгости и точно прописанных должностных инструкциях. Особенной же любовью герцога пользовался восхитительный суп, секрет которого Вильгельмина держала в строжайшем секрете.

Всему приходит свой срок, иногда неожиданно. В один из приездов, поздним вечером, после обильного обеда со знаменитым супом, Его Милость отпустил Вильгельмину на покой. За многие годы беспорочной службы он пожаловал ей охотничий дом в самой глухой чаще Оберхарца и немедля отправил туда с почётным конвоем из полусотни егерей. В полумиле от дома егеря установили кордон и обустроили посты на редких проходимых тропках – без разрешения герцога и заяц не проскочит.

Дом бабушке так понравился, что она его больше не покидала. К ней в гости тоже никто не приходил. Солдаты герцога привозили Вильгельмине всё, что могло ей понадобиться, да время от времени внучка, Марианна, забегала проведать бабушку. Больше пропуска ни у кого не было, кроме невестки фрау хоффмаршал, матушки Марианны, но её на кордоне ни разу не видали. Герцог бережно хранил покой бывшей управительницы Вольфенбюттеля.

* * *

В Оберхарце сгустились сумерки. Ветер с лысой макушки Броккена взъерошил белокурые волосы Марианны, взметнул плотоядно саржевую юбочку, сунулся в корзинку, но, кроме остывших деревенских пирожков ничего там не нашёл и погнал волны по дубовым кронам. Марианна подоткнула затрепетавшую кружевную салфетку и потянулась к шнурку. Справа от него, в рамочке под стеклом, висела каллиграфическая надпись: «Для открытия двери потянуть за прилагающийся шнур». Ниже – ещё одна, с надписью: «Не дёргать!». Точные и доступные инструкции бабушка считала краеугольным камнем порядка. Ни тянуть, ни дёргать Марианна не стала: в узкую щель между дверью и косяком лился уютный мягкий свет. Она толкнула дверь и с опаской вошла в дом.

– Бабушка… – дрогнув голосом позвала она.

Тишина была ответом. Где-то вверху лилась вода, и Марианна, на цыпочках, мимо бесчисленных дипломов и благодарностей в дубовых рамах, поднялась на второй этаж. У двери бабушкиной спальни она остановилась и прислушалась. Вода шумела там. Затаив дыхание, Марианна открыла дверь. Спальня тоже была пуста, в приоткрытой душевой стучали капли по эмали и незнакомый мужской голос напевал марш королевских егерей.

Марианна смутилась, отшатнулась назад – голос умолк, затих шум воды. Не успела она закрыть дверь, как в проёме ванной появился волк. Он непринуждённо, не без изящества, опёрся передней лапой о косяк и оскалился. Оскал его, однако, был совсем не угрожающим, а дружелюбным и даже располагающим.

– Я, наверное, не вовремя… – пролепетала Марианна, делая ещё один маленький шажок к двери.

– Нет-нет, – поспешно ответил волк с мягким нижнебаварским выговором. – Я уже закончил. Желаете принять душ?

От близости опасного зверя у Марианны похолодело за ушами. Она впервые видела волка так близко, и понятия не имела, что волки могут ходить на задних лапах и говорить по-немецки. Особенно смущало банное полотенце, обёрнутое вокруг бёдер. Она старалась смотреть волку в глаза, но взгляд постоянно сползал ниже, через крутую, мощную грудь, покрытую мокрой шерстью, по впалому животу в чёрных пятнах к узлу махровой ткани ниже пупка.

– Вы Марианна, я не ошибаюсь? – светским тоном осведомился волк. – Бабушка много о вас рассказывала. – Он перехватил её взгляд, и в зубастом оскале появилось смущение. – Вы простите, я не одет, но на меня подобрать одежду совершенно невозможно. Вы не против, если я останусь в полотенце? Если вас это смущает, я надену бабушкин халат, но, признаться, выгляжу я в нём нелепо.

– Нет-нет не надо! – запротестовала Марианна и тут же подумала: "А вдруг он подумает, что мне нравится его рассматривать?", а за ней сразу в голову пришла странная мысль, что ей и вправду нравится его рассматривать.

Волк был молод и великолепно сложён. Мокрая шерсть облепила кожу, под ней бугрились крепкие мышцы, свет лампы сверкал на капельках воды, а пасть, удивительно выразительная для простого хищника, была полна крепких белоснежных зубов.

"Я смотрю на него, как художник, – успокоила себя Марианна. – Все люди в душе художники… – поспешно оправдалась она перед собой. – Великолепный экземпляр! – добавила для убедительности".

– Я на самом деле ненадолго, только пирожки бабушке отдам и уйду, – сказала она вслух.

– Ой как неудачно… А бабуля уехала.

– Куда? – удивилась Марианна.

– Не знаю, имею ли я право об этом говорить… Не желаете чаю с дороги? Или, может, супа? Я сварил великолепный хохцайтзупе с шпецле и побегами спаржи, ваша бабушка его обожает.

Новость о том, что волки умеют готовить, окончательно выбила Марианну из колеи, и она покорно побрела вслед за волком в столовую. Они спускались вниз по лестнице, волчьи лапы, выломанные в обратную сторону по сравнению с человеческими ногами, ступали уверенно, будто этот зверь всю жизнь только и делал, что ходил на задних лапах. Над тонкими лодыжками выделялись крепкие икры, мускулистые бёдра размеренно, совершенно по-человечески, двигались под банным полотенцем.

Марианна затрясла головой и зажмурилась, поскорее вспомнила соседского парня Иоахима, его рыхлый живот и вечно слипшиеся от пота волосы, затрясла головой ещё сильнее, представила кузнеца Ганса, его крепкие руки и мощную грудь, но тут он, как назло, улыбнулся ртом с выбитыми зубами. Застонав от отчаяния Марианна попыталась вспомнить солдат герцога, проверявших у неё пропуск и вдруг уткнулась лбом во что-то упругое, покрытое мягким мехом, пахнущее сандалом и пачулями. Она не успела понять, что это – перед её глазами, очень близко, возникли два волчьих глаза – два зрачка, чёрных, как жерло ружья, в янтарной радужке с ореховыми, подсолнуховыми, апельсиновыми, шоколадными прожилками. Лапы волка мягко легли ей на плечи.

– Марианна, у вас что-то болит? – с тревогой спросил он. – Я услышал, как вы застонали.

Дыхание волка пахло мятной свежестью. Марианна вдохнула его полной грудью, и в глазах потемнело.

– Нет-нет, всё хорошо, просто немного закружилась голова.

– Это от голода! – уверенно сказал волк. – Пойдёмте, моя дорогая Марианна. Миска супа и крепкий чай с чабрецом – это то, что вам сейчас нужно. Ну может быть ещё бокал вина… У бабули есть прекрасный майнский айсвайн, охлаждённый до двенадцати градусов. Вам уже можно вино, фройляйн Ротерхут?

– Мне уже всё можно, – сказала Марианна и сразу подумала: "Почему я сказала "всё"? К чему эти уточнения? Господи, Господи, Господи".

Она в панике начала представлять лица и торсы булочника, зеленщика, мельника, герцога Брауншвейгского и его солдат, преподобного, его служек, соседей матушки и их батраков, но они, жалкие и несовершенные, не тронув чувств таяли. Перед её мысленным взором, как два жёлтых карбункула, сияли глаза волка…

Суп был великолепен. В бульоне, прозрачном, как берёзовый сок, в россыпи мельчайших глазков жира плавали клёцки шпетле из нежнейшего фарша. С ласковой и ироничной улыбкой волк смотрел, как, закатывая затуманившиеся от удовольствия глаза, постанывая и причмокивая, Марианна поглощала суп. Как приличная фройляйн, Марианна пыталась сохранять приличия и даже держала локти прижатыми к бокам, но время от времени плебейский всхлип чистого, незамутнённого воспитанием восторга вырывался на волю.

Когда миска Марианны опустела на треть, волк остановил её:

– Сейчас нам необходимо сделать паузу. Вы непременно скажете мне за неё спасибо.

Он подошёл к ней с бутылкой вина в правой лапе, через локоть его свисало белоснежное полотенце. Это казалось невозможным, но волчья лапа легко удерживала тяжёлый штоф айсвайна. Волк налил половину бокала ей, вернулся на своё место и поднял свой бокал.

– За бабулю! – сказал он. – За всё, чем она щедро нас одарила. Прозит!

Марианна пригубила вино. Оно было превосходно.

– Сказать по правде, бабушка меня ничем не одаривала, если не считать поздравительные открытки на день ангела и Рождество. – возразила она, на всякий случай взглянув украдкой на дверь. – Ни пфеннига, ни самого маленького дешёвенького подарочка за всю мою жизнь.

– Бабуля не слишком склонна к сантиментам. Хотя… Может быть, её подарки до вас просто не доходили? Скажу вам по секрету, моя дорогая, на днях она составила завещание: этот дом и солидный банковский счёт после её смерти перейдут к вам. Только тсс! Никому ни слова!

– Что-то не верится…

– Видел это так же хорошо, как вижу сейчас вас.

– Удивительно… Тогда за бабушку!

Марианна опрокинула остаток вина в рот. Волк последовал её примеру, покатал плотную, сахаристую жидкость во рту, прежде чем проглотить.

– Айсвайн – шедевр германского виноделия. Ешьте суп, моя дорогая Марианна, сейчас он откроет вам новые грани вкуса. Знаете, как его делают? У нас в Баварии оставляют часть урожая рислинга не снятым на лозах до первых заморозков. Когда лужи подёрнутся льдом, ягоды сморщатся и потеряют большую часть влаги, зато их мякоть станет сладкой и насыщенной. На один штоф вроде этого уходит более трёхсот фунтов подмороженного винограда – настоящее сокровище! Когда пью айсвайн, я особенно остро чувствую гордость от того, что в моих венах течёт баварская кровь.

– Далеко же вы забрались… Я саксонка только наполовину, – смутилась почему-то Марианна.

– Лучшую половину, уверяю вас! – галантно успокоил её волк.

– А где всё-таки бабушка?

– Устраивает ваше будущее, дорогая моя, – туманно ответил волк и подлил вина.

К тому времени, как штоф опустел, совсем стемнело. Небо заволокло тяжёлыми тучами, подсвеченными сверху лунным серебром, и оттого ещё более тяжёлыми и грозными снизу. Жалобно скрипнула рама под порывом ветра, завыло утробно в камине. Где-то вдали, над плешивым Броккеном, треснул, разрываясь, небесный холст, сверкнуло на миг сияние в прорехе и угасло.

– Я не могу отпустить вас в такую погоду, юная фройляйн, – сказал волк.

Он подошёл сзади совершенно бесшумно, и Марианна от неожиданности вздрогнула.

– Ложитесь спать в бабулиной спальне, а я переночую здесь, на софе.

Острый запах опасности достиг ноздрей, пугающий и волнующий. Она побледнела, отвела взгляд, и это не ушло от внимания волка.

– В спальне крепкая дверь с надёжным запором. Вам совершенно нечего опасаться, но, если так будет спокойнее…

– Спасибо, – сказала Марианна.

Она поднялась в спальню и задвинула засов.

Марианна долго лежала в темноте. Бледные лучи фонаря пушистым веером качались на потолке. Выпитое вино не давало заснуть, оно томило, требовало этой ночью чего-то большего, чем сон. Коварное, баварское, оно струилось по венам, тревожило волчьим мехом их нежные стенки, навевало видения, от которых тело Марианны вспыхивало острым, постыдным удовольствием. Она вдруг поняла, кем стал этот странный волк для бабушки и попыталась вызвать отвращение, представив их вместе, но вышло иначе.

Бесшумно, на носочках, Марианна подкралась к двери и потянула задвижку. В ту же секунду в дверь поскребли.

– Кто там? – глупо и неуместно спросила Марианна.

– Это я, волк, – глухо отозвался знакомый голос. – Понимаю, звучит глупо, но в камине так воет ветер, будто стая волков окружила дом. Позвольте мне переночевать на полу у вашей кровати. Я отвык спать один…

Марианна распахнула дверь. Волк, замотанный в простыню, стоял со свечой в руке и с мольбой смотрел на неё.

– Клянусь, я вас не трону, – сказал он.

– Вы не будете храпеть?

– Вы не услышите ни звука!

Несколько бесконечно долгих минут Марианна следила за игрой света на потолке. Волк не соврал, дыхание его было тихим. Когда оно выровнялось, Марианна выглянула из-за края кровати.

Волк раскинулся на спине. Простыня лежала на нём, как римская тога, открыв плечо, часть груди и мускулистого живота. Мех, чёрный с проседью, блестел в полумраке. Ей невыносимо захотелось коснуться его, зарыться пальцами в жёсткую шерсть на холке… На холке? Марианна едва сдержала крик. Она перекрестилась, зашептала молитву Пресвятой Деве Марии, но осеклась на полуслове, потому что от жгучего стыда запылали уши. Марианна уткнулась носом в подушку, глаза наполнились горячими слезами. Она тихо застонала. От мятного дыхания шевельнулись волоски на её виске.

– Кого мы обманываем? – прошептал волк.

Марианна проглотила слёзы, повернулась к нему, к его светящимся, лучистым глазам и подняла одеяло. Волк скользнул к ней, прижался к её горячему телу. Марианна обвила его руками и ногами, зарылась носом в мех, вцепилась пальцами в жёсткую шерсть на загривке. От ощущения этой шерсти между пальцами тело свело нежной судорогой.

"Кого мы обманываем?" – беззвучно повторила она.

Потом она стояла у окна не в силах поверить в то, что только что случилось. Сзади чиркнуло кресало, потянуло жжёной тряпкой. Волк неслышно возник за её спиной и прижал её к себе.

– Будешь? – Он протянул ей самокрутку.

Марианна затянулась, тяжёлый дым оцарапал лёгкие. Она задохнулась, закашлялась, разбрызгивая слёзы.

– Ну-ну, – улыбающимся шёпотом пробормотал ей в ухо волк. – Сейчас полегчает.

В самом деле, лёгкие всё ещё горели огнём, но в голове просветлело и тяжёлые мысли растаяли.

– Не надо было этого делать, – Марианна вернула самокрутку волку.

– Перестань. От одной затяжки цикорием ничего не будет.

– Я не об этом.

– Ну-ка, ну-ка. – Волк развернул её к себе, склонив лобастую голову заглянул в глаза. – Тебе не понравилось?

– Мы с тобой разных биологических видов: ты – волк, я – человек.

– Это не так. Есть всего два биологических вида: волки и гуппи. Я – волк, ты – волчица.

– Я не понимаю, – растерялась Марианна.

– Вина?

* * *

Волк сидел на полу, Марианна лежала, положив голову ему на колени. Он поглаживал её волосы лапой и, потягивая рейнское из бокала, объяснял:

– Единственное, что на самом деле разделяет всех живых существ – это отношение к детям. Есть волки, они кормят собой волчат. Есть гуппи, они кормятся своими мальками. Я уже говорил, ты – волчица.

– Я не готова никого собой кормить.

– Это ты сейчас так говоришь, а только родишь первого волчонка… Он будет пить твои соки изнутри, потом высосет молоко из твоей груди. Он выест твою молодость, заберёт красоту, время, силы, и ты с радостью всё ему отдашь. Ты выкормишь его своей жизнью, станешь компостом, питательной средой для него. В конце концов волчонок заберёт всё, что ты имеешь, после твоей смерти, если повезёт… Мама кормила тебя грудью?

– Нет, у меня была кормилица… Почему ты спрашиваешь?

– Наверное, вы с матушкой не очень близки…

– Странный вывод и вообще теория у тебя очень странная.

– Видишь в ней противоречия?

– Не знаю, не уверена.

Марианна села и нашарила свой бокал.

– А моя бабушка, она волчица?

– Вне всяких сомнений. Вы с ней очень похожи, ты знаешь?

– Не замечала. Что-то я проголодалась. Суп ещё остался?

– Конечно! – Волк вскочил и скрылся за дверью. – Сейчас разожгу камин, – крикнул он, сбегая по лестнице.

* * *

Они сидели в столовой, напротив друг друга, за длинным столом, накрытым крахмальной скатертью. Волк зажёг свечи в витых бронзовых канделябрах, и в их свете, и в отблеске жарко пылающего камина, волк и девушка были божественно прекрасны. Марианна разломила ржаную булочку и глотнула немного вина, оттягивая гастрономический восторг.

– В чём секрет? – спросила она. – Какие-то редкие травы?

– Травы тоже, – кивнул волк. – Но самое главное – я пять часов вымачивал мясо в сливках. У твоей бабушки, как оказалось, очень жёсткое мясо.

Марианна закрыла ладонью рот и бросилась в клозет.

Пока она, судорожно вцепившись в края ночной вазы, задыхаясь и кашляя, изливала из себя съеденный суп, смешанный с рейнским, волк заботливо придерживал её волосы.

– Умоляю, скажи, что я не так тебя поняла, – всхлипывая взмолилась Марианна.

Волк покачал головой:

– Прости, но так. Бабуля сама об этом попросила, и о том есть бумага, заверенная нотариусом. Она не хотела, чтобы у меня были потом неприятности.

– Но зачем?!

– Я же говорил тебе, что бабуля – настоящая волчица. Она относилась ко мне, как к родному сыну. Ну, почти.

– Стой! – выставила руку, защищаясь, Марианна. – Ничего не хочу об этом знать.

– Хорошо, – легко согласился волк. – Она меня выкормила, научила говорить, ходить на задних лапах, разливать вино, готовить, наконец. Она бы меня усыновила, но ханжеские законы нашего герцогства такого не позволяет. Теория про волков и гуппи – тоже её, она мне рассказала. Я принял её всей душой, и в моей жизни настала полная гармония. Знаешь, как это было? Как-то раз она назвала свою невестку – твою мать – тупой гуппёхой, и сказала, что если не принять меры, она тебя сожрёт.

– Моя мама не такая…

– Да? Скажи, почему она послала тебя с какими-то примитивными пирожками через дремучий лес к свекрови? На ночь глядя, одну. Бабуля поваров Его Милости готовить учила! Зачем ей эти пирожки? Она их и есть не станет

– Подожди. – Марианна опустилась на пол у ночной вазы и прижалась спиной к холодной стене. Она всё ещё не могла посмотреть в глаза волку, поэтому невидящим взглядом упёрлась в противоположную стену. – Какой в этом толк? Ну, допустим, съели меня волки. – Она нервно покосилась на волка и вытерла рот. – Извини. Ей какая с того корысть? Как это укладывается в твою теорию о рыбах, поедающих собственное потомство.

– Я не знаю… Могу предположить, что где-то в серванте у тебя дома лежит договор о страховании твоей жизни в каком-нибудь "Альте Ляйпцигер". Не посещали ли твою матушку какие-нибудь серьёзные гости с портфелями? Может быть именно после их визита в твоей матушке проснулись кулинарные таланты?

– Поверить не могу…

– Так бывает. И гуппи может родить волчонка, и волчица – гуппёху. Ты – волчонок, рождённый для заклания. Даже в твоём имени заложен этот символизм. Твоя мать француженка, так? Я догадался и по имени, и по твоей фригийской шапочке – такие давно уже не носят. Вспомни: Марианна – дитя французской революции, а что делает революция со своими детьми? Пожирает.

– И революция – гуппи, что ли?

Волк пожал плечами:

– Вот видишь, насколько это широкое понятие.

– Как-то притянуто.

– Ничуть, моя волчица, ничуть. В имени наша судьба. Смени имя, и судьба твоя изменится.

– А как зовут тебя?

– Вольф, – рассмеялся волк. – Просто Вольф. Люпус, Ликос, Влк, Фалькас – я тот, кто я есть и никто иной. Твоя бабушка тоже могла бы носить моё имя – она точно никогда не отправила бы тебя через лес с тухлыми пирожками.

* * *

Рано утром Марианну разбудил аромат свежесваренного кофе. Она открыла глаза, сначала в мутной сонной пелене увидела фарфоровый кофейник с пасторальными пастушками, две изящных чашечки и тонко нарезанный штрудель с яблоками, потом – морду волка, виноватую, но с хитрыми огоньками в глубине янтарных глаз.

– Никакого мяса, – заверил он. – Только яблоки и корица. Ешь, волчица, для тебя пёк.

Марианна отодвинула поднос.

– Сначала скажи, зачем ты это сделал?

Волк отвернулся и со вздохом опустился на пол. Теперь она видела только его крепкие плечи и затылок с торчащими ушами.

– Бабуля старела. Она сделала десятки пластических операций, правильно питалась, занималась спортом и регулярно… молчу, молчу, об этом ни слова… Это давало результат снаружи, но внутри… Она старела. Ты не представляешь, как это грустно, когда стареет дорогой тебе человек. Настал день, когда она привела в порядок дела, написала завещание и распоряжения о своей смерти. Когда нотариус ушёл, мы остались одни, вот тогда она и попросила меня об этом. Настоящая волчица! Всю свою жизнь, всё своё состояние она отдала волчонку, тебе. Она хотела, чтобы и тело её съели те, кто её любит, а не безмозглые черви. Я просто добавил специй.

Снова волк держал волосы Марианны, чтоб они не падали в ночную вазу, и гладил её содрогающиеся плечи.

– Что ж у тебя такой желудок слабый? Я думал, ты уже привыкла. Это всё от неправильного питания, – приговаривал он, и от этих слов её кашель становился ещё надсаднее.

Пока Марианна приходила в себя, волк куда-то исчез, потом появился снова, с небольшим узелком в лапах.

– Вот, – сказал он, глядя в сторону. – Я взял немного еды на первое время… Почти, волчица, но мне пора уходить.

– Почему? Зачем? – удивилась Марианна.

– Ну, знаешь, я не могу быть уверен, что гибель бабушки не повесят на меня. Очень не хочется стать новым чучелом в Вольфенбюттеле.

– Ты же сказал, что есть бумага, заверенная нотариусом…

– Должна быть, бабуля так сказала, но я её не видел. Да и будет ли она иметь какой-то вес? Много ли стоит в нашем богоспасаемом герцогстве жизнь какого-то волка? Лучше мне в лес податься, целее буду.

– Постой, а как же я?

– Ты же сама говорила, что мы разных видов.

– Ты убедил меня в обратном!

– Чего не сделаешь ради красивой женщины.

Марианна бросилась на него с кулаками. Волк бросил узелок, на пол, в нём что-то несъедобно звякнуло, и обхватил её лапами.

– Успокойся, волчица, я шучу. Конечно, мы с тобой волки, только другим об этом знать не надо, – Он прижал её голову к груди и тихо-тихо сказал в ухо: – Я покручусь неподалёку, пока всё не успокоится, а потом буду рядом. Захочешь меня увидеть – позови.

– Как?

– Свечку на окно спальни поставь, и я сразу прибегу. Этот дом теперь твой. Приду, если не одичаю… В лесу поговорить не с кем.

Мариана высвободилась из его лап.

– Значит, ты говоришь, что моя мама – гуппи…

– Да, волчица, будь с ней настороже…

Марианна молча, приподняв бровь, смотрела в жёлтые глаза волка. Он озадаченно нахмурился, потом ухмыльнулся во всю свою зубастую пасть:

– Ухи захотелось?

Подхватив узелок, он выскочил из спальни и поскакал вниз.

– Для тебя – что угодно, волчица! – услышала Марианна его крик перед тем, как хлопнула дверь.