Czytaj książkę: «Солнечный зайчик. Шанс для второй половинки»
Посвящаю моей жене,
моей второй половинке.
Обоянь1, 22.35. 17.01.2020 года, пятница.
Умирать нехорошо. Неприятно. Дело даже не в боли и самых разнообразных неприятных ощущениях – они довольно давно уже перешли в отупение и онемение, а там и в полную нечувствительность. Дело в тех, кого ты оставляешь здесь, уходя за грань. Кстати, грань чего? Вот ты была, а вот тебя и нет, и больше никогда уже не будет. А каково будет Бобрику? Ладно, телом займутся те, кому положено: похоронной компании уже отправлены деньги. Впрочем, что будет с телом уже неинтересно, гораздо любопытнее, куда попадёт сознание. Интересно, сбудется ли предсказание институтской подруги, сделанное почти полвека назад? Тогда Надюша Цыганова, в абсолютно пьяном состоянии, решила погадать Елене Ивановне, тогда просто Леночке, и наговорила совершенно невероятные вещи. Дескать, очередная смерть окажется вовсе не смертью, а щелочкой в другую жизнь, правда с условием: смерть должна быть самой, что ни на есть естественной. Наутро Надюша начисто отрицала сам факт гадания, правда позже, под большим секретом объяснила, что да, случается, прорезается у неё что-то вроде дара предвидения, но при этом она совершенно не помнит, что и кому она пророчила, однако твёрдо знает, что всё сбудется в точности, но с одним условием: болтать об этом нельзя. Иначе можно плохо кончить, и даже были прецеденты.
И всё-таки, что будет с Бобриком потом? Мужчина он ещё крепкий, не лентяй и не неряха, так что и сам не опустится, и дом сохранит. Может ещё найдёт себе добрую женщину? Может быть. Хотя вряд ли. Впрочем, это его дело, а у неё теперь дел больше не осталось.
Елена Ивановна Боброва утомлённо прикрыла глаза. Сердце её, последний раз дрогнув, замерло. Через мгновение остановилось и дыхание.
ПГТ Троебратский2, 11.50 14.07.1970 года, вторник.
Сначала появились звуки. Совершенно непонятные – то глухие удары, то какое-то хлюпанье, то звонкое бряканье. Потом появилось изображение – что-то непонятное перед глазами, облака какой-то мути. Быстро пришлось зажмуриться: муть полезла в глаза, стало неприятно. Потом появились тактильные ощущения: тело омывала довольно тёплая вода, и руки почувствовали что-то скользкое. А вот и голова что-то почувствовала, чёрт, да больно-то так! Какой-то садист ухватил причёску и потащил… куда-то туда. Мне пришлось, цепляясь за скользкое, двигаться следом. Глаза снова открылись и увидели мутно-зеркальную поверхность воды, приближающуюся к лицу. Миг, и появилось солнце, зелень, а ближе – рука, тянущая (и больно!) за волосы голову, тело и конечности. Интересно, чью голову, чьи конечности? «Явно ведь не мои! – подумала я – Моё тело огромное, рыхлое и насквозь больное. А это, которое за волосы тащат (или тащит?), может быть тоже больное, но раза в три-четыре меньше»! Несмотря на панику, сознание чётко фиксировало происходящее, причём наблюдая всё со стороны. Или изнутри – глаза этого тела воспринимались как амбразура, в которую выглядывало наружу моё настоящее «Я». А собственно, кто такая я? Я, это Боброва Елена Ивановна. Тут из-за очередного рывка руки потеряли контакт со скользким, похоже, что с глиной, и «не моё» тело перевернулось кверху брюхом, как снулая рыба. Загорелое тело – вон, руки показались, покрытые плотным загаром. Стало видно больше подробностей. Живот плоский, грудь выпуклая, и какая-то непонятная. Не такая, какой должна быть. Неправильная!
– Элп! – судорожный вздох почему-то наполнил лёгкие не воздухом, а мутной водой. Я судорожно задрыгала ногами, замахала руками и с отчётливым ужасом почувствовала, что если бы не помощь, то я бы опустилась бы на дно, не в силах выплыть.
«Смотрим что там за руки, что таскают не моё тело: рука отрастает из худощавого девичьего тела, а вот лицо у этой девочки смутно знакомо».
– Алым! Блым! Хррыбгд!
Девочка оглянулась и радостно закричала:
– Юрка, ты живой! Вставай на ноги, здесь уже не глубоко!
– Брххыб! Кха-кхе!
Я честно попыталась помочь неизвестной девочке, и кажется, даже что-то удалось. Сил у меня не было вовсе, грудь раздирала невыносимая боль, руки-ноги совершенно не слушались. А девочка тем временем, вытащила на отмель и ловко уронила меня животом себе на колено, и стала постукивать по спине кулачком. В горле заклокотало, и на глинистый берег хлынула вода.
«Мдя – отстранённо подумала я – умирать нехорошо, а воскресать и вовсе несладко». Сознание всё больше мутилось, но вдруг острая боль, смешанная с ещё более острым наслаждением, сотрясла её тело – это был первый вздох. Потом меня корчила рвота. Желудок давно был пуст, но спазмы всё не прекращались. Девочка сидела рядом, сочувственно гладила по голове и что-то говорила, но слышно не было – уши забиты водой.
Встала, и, пошатываясь, двинулась по берегу, осматривая не своё, неправильное тело, постепенно выступающее из воды. Руки: загорелые, мускулистые, с жёсткими мозолями на ладонях. Кошмар! Таких мозолей у меня отродясь не было. Безобразно торчат бицепсы. Грудь какая-то неправильная, впрочем, об этом уже было. Живот в отвратительных «кубиках». Талия тонкая, и это хорошо. Ниже – непонятно, поскольку скрыто линялыми когда-то синими, семейными трусами. Ниже трусов открылись ноги. Тоже неправильные: слишком мускулистые… Это тело культуристки, или как их там нынче? бодибилдерши? Ступни правильные – изящные, примерно тридцать шестого размера.
– Я сейчас, – пискнула девочка – только купальник выжму!
«Могла бы и тут выжиматься, а впрочем, у каждого свои тараканы, пойду и я за кусты, выжму свои кошмарные трусы. Кстати, интересно, почему девочка в купальнике, я просто в трусах? Стаскиваю с себя это безобразие… И… Что это? Между ног висит то, чего быть категорически не должно! И довольно крупное!» – едва до меня дошло, что за неправильности в моём теле, глазах снова помутилось, и я увидела стремительно приближающуюся землю.
По лицу течет. Ну понятно, будет течь, если на лицо выжимают синие сатиновые трусы. Мои же собственные.
– Ты кто?
– Я? Твоя сестра, Лена.
– А я кто?
– Мой брат, Юра Бобров.
– Брат?
– Да.
– Я?
– Ты.
– Твой?
– А чей ещё?
– Бобров?
– Юрка, кончай придуриваться! Ой, а может ты и не придуриваешься, вон какая шишка на голове растёт. Это ты под водой обо что-то треснулся. Дай-ка я тебе мокрую тряпку приложу.
Мокрые трусы пристроились на лбу.
– А что со мной?
– Что-что! Пришли купаться, ты нырнул, смотрю, как будто на что-то наткнулся и стал набок валиться. Я тебя быстренько на берег потащила, сделала искусственное дыхание. А потом ты в обморок упал. Просто так, ни обо что не бился
– Знаешь, я, кажется, накупался. Может, пойдём домой?
– А может, немного полежишь?
– Нет, всё-таки пойдём, вот только ополоснусь, а то весь в земле и траве.
Потом был долгий путь домой по раскалённым пустынным улицам. Лена заботливо поддерживала пострадавшего меня под локоток, а дома уложила на прохладной веранде и упорхнула. Вернулась через несколько минут, а за ней вошла симпатичная женщина лет тридцати, одетая по моде 70-х годов.
– Юрка, нам повезло, я встретила Аллу Игоревну, она как раз мимо нашего дома шла!
– Ну-ка, Юрик – весело сказала женщина, присаживаясь на принесённый Леной стул – рассказывай, что ты на этот раз учинил.
– А-кха-кха…
– Невнятно, но вполне понятно – улыбнулась женщина – а что я услышу от Ленуськи?
– Мы, Алла Игоревна, пошли купаться, Юрка стал нырять, и видимо обо что-то ударился головой. Вон на лбу шишка выросла, видите? Я нырнула и его вытащила. Правда он мне очень помогал, я бы одна не управилась.
– Воды он много наглотался?
– Ужас как много! Я его, как Анатолий Владимирович учил, положила животом на коленку, и стала хлопать ладошкой по спине. Так из Юрки целое море вылилось. Я и не знала, что в мальчишку столько воды может влезть. Там ямка была, как наша кастрюля, так её почти полную налилось.
– Ну-ка принеси кастрюлю – усмехнулась Алла Игоревна, вглядываясь в зрачки болящего – посмотрим каков объём желудка у нынешних парней.
Пока Лена бегала за кастрюлей, Алла Игоревна осмотрела шишку на голове и заставила следить за молоточком, а потом, усадив на стул, постучал молоточком по суставам. Результат обследования её видимо успокоил.
– Ого! – сказала она, глянув на кастрюлю, принесённую Леной – литра два с половиной, не меньше. Неси её обратно, Леночка. Да, захвати бумагу и карандаш, я тебе продиктую рекомендации.
Вскоре Алла Игоревна ушла.
***
– Юрик, как ты себя чувствуешь?
– Не знаю, Ленусик – осторожно ответила я – знаешь, я, кажется, всё забыл.
– То есть, всё-всё?
– Угу. Я даже не помню кто я такой, кто ты и кто наши родители. И даже какой сейчас год, месяц и число.
– Ух ты! А не врёшь?
– Ни капли.
– Значит у тебя самая настоящая амне́зия? Как у этого, в книжке?
– Амнези́я – автоматически поправила я – вот только боюсь, что если я об этом скажу взрослым, то меня заберут в больницу.
– Это точно. – опечалилась Лена – А давай я тебе всё-всё расскажу, а потом ты и сам всё вспомнишь?
– Ну давай.
Лена быстренько притащила кучу фотоальбомов, и принялась рассказывать:
– Вот смотри, это папа и мама…
И тут произошло небольшое чудо, ну, по сравнению с оживлением, так и вовсе микроскопическое: увидев фотографии, я вдруг поняла, что все эти люди мне прекрасно известны, правда, я их узнаю лет через десять. И фотографии мне уже не раз показывали. В смысле, покажут. Потом.
В разных местах и телах оказываются попаданцы. Кому-то очень везёт, и они оказываются в телах великих царей-королей или могучих магов. У них в руках власть над целым государством – причиняй благо всем подряд, никто и не пикнет, ибо царь в своём праве. Неплохо тем, кто оказывается боярином или министром, а то и адмиралом. Хорошо и тем, кто воплощается в тренированного спецназовца и может в одиночку отлупить сразу целую дивизию плохишей, а в перерывах между подвигами диктует свою волю непосредственно товарищу Сталину. Наличие у спецназовца трёх технических и пары гуманитарных образований идёт только на плюс. Также очень помогает наличие ноутбука, набитого подробнейшими сведениями необходимыми в данной эпохе.
А мне довелось угодить в семнадцатилетнее тело собственного мужа, простого, физически развитого, не отягощенного излишним интеллектом, рабочего парня. Связями в высоких сферах его родители никогда не обладали. Даже не повезло оказаться в столице, или хотя бы в крупном городе. Я оказалась в посёлке, вблизи границы Казахстана и России. Даже почтовый адрес прекрасно помнила: Казахская ССР, Кустанайская область, Ленинский район, поселок городского типа Троебратский, улица Комсомольская, дом на углу. Почтовый индекс 459520.
Что касается моих собственных возможностей, то они тоже весьма скромны: школьные знания получены именно в эту эпоху, высшее образование, хоть и получено в ленинградской Техноложке3, однако не обеспечивает знания прорывных технологий: биотехнология – весьма неторопливо развивающаяся отрасль мирового хозяйства. Политикой я практически не интересовалась, разве что в памяти отложилось то, как белорусы очень тепло вспоминали Машерова, а Бобрик с огромным уважением отзывался о Кунаеве и Назарбаеве, первых секретарях компартии Казахстана, а Назарбаев был ещё и первым президентом Казахстана уже независимого. А ещё у меня была стойкая неприязнь к Андропову, оставшаяся со времени его недолгого правления. Впрочем, Бобрик тоже считал Андропова редкостной гнидой.
Как и многие, я люто ненавидела Перестройку и развал Союза, но… если бы не было этой трагедии, то я никогда не встретила бы своего Бобрика, Боброва Юрия Сергеевича, и не было бы у меня тридцати лет счастья. Так что будем считать, что попадание случилось в параллельной вселенной, а раз так, то не стоит заботиться о неслучившемся.
«Ну, раз так всё получилось – думала я – буду жить жизнью Юрия, сама стану Бобриком».
И вообще: а стоит ли трепыхаться и лезть в политику? Мне дан удивительный шанс прожить вторую жизнь, к тому же в мужском теле… Должно быть, любопытные ощущения ожидают меня впереди.
***
Фотографии просмотрены, воспоминания восстановлены – ещё бы! я не раз бывала здесь в гостях, кроме того, Бобрик мне много рассказывал о своём детстве и юности. Мне любопытно взглянуть на свёкра и свекровь – отчима и мать Юрия Боброва, впервые увиденных мною только много лет спустя. Ну, не беда, они скоро придут с работы.
Леночка, кстати, не родная сестра Юрия. Она дочь Владимира Алексеевича. Сейчас ей пятнадцать лет, точнее пятнадцать ей исполнится через восемь дней. Красивая зеленоглазая девочка, по-детски худенькая, немного угловатая, с густыми темно-русыми волосами.
«А ведь у Леночки скоро день рождения!»
– Ленусик, а что ты будешь готовить на свой день варенья?
– Не знаю. Я вообще не хотела отмечать.
– Ты с ума сбрендила? Человеку исполняется пятнадцать лет, самый, можно сказать чертовский возраст, а она отмечать отказывается!
– А почему чертовский?
– А потому что тринадцать это чёртова дюжина, а она у тебя уже третий раз подряд повторяется. У тебя, если по науке, самый злостный переходный возраст. Идёт, понимаешь, переделка из подростка в девушку, причём страшно привлекательную.
– Дурак и не лечишься.
И тут я, неожиданно для себя, приняла важнейшее решение: окончательно решила стать Юрием. А что? Фактически я и есть он. А что касаемо женских воспоминаний и вообще прошлого опыта… так это гигантское подспорье.
– Так точно! – легко согласился новоявленный Юрий – Весь в тебя, сестричка. Ну, так что будешь готовить?
– Ну не знаю… Я только борщ умею, да щи… ну ещё суп и второе. И оладьи. Только это не праздничная еда.
– Точно, не праздничная. Решено! Беру управление на себя. Кого позовёшь?
– Ну… Олю Чернышевскую, Фаю Казанбаеву и Кайрата Ахметова. Ну и Генка припрётся.
– Какой Генка?
– Какой-какой – передразнила Лена – дружок твой закадычный, Денисенко. Опять будет мне песни петь и никому не позволять со мной танцевать.
– Опаньки! А тебе это неприятно?
– Приятно – Леночка покраснела как маков цвет – только неловко. Все же видят.
– А хочешь, Леночка, я тебе сделаю пророчество?
– Какое пророчество?
– А вот какое: вы с Генкой вместе поступите в институт, на втором курсе поженитесь, и будет у вас четверо детей.
– Дурак! – ещё гуще покраснела Лена – А почему в институт вместе поступим?
– Генка ещё в армии должен отслужить, а ты тем временем закончишь школу. Поняла? Но мы отвлеклись. Ты насчитала четверых. Плюс мы с тобой, плюс мама с папой, плюс твоя крестная, итого девятеро.
– Погоди, как ты сказал? Папа?
– Сказал. Я понял, что был неправ, не признавая Владимира Алексеевича за отца. Но раз ты мне сестра, значит он для меня отец.
– Спасибо, Юра! Папа очень переживает из-за этого.
– Ладно. Продолжим: на горячее сделаем шаверму. Кроме этого, салаты «Оливье», «Мимоза» и селедку под шубой, а на сладкое будет шарлотка и земляника со сливочным кремом. А на вторую еду сделаем рыбу в кляре. Ну и чаю сколько влезет. А устроить всё лучше на природе, например прогуляться на Первый Бугор.
– Давай лучше проведём всё это на озере, в Казанке, папа нас туда на своей машине отвезёт.
– Конечно, так будет лучше.
– Только, Юрка, ты точно сумасшедший. Во-первых, я не умею всё это готовить, во-вторых, на «Оливье» нужен майонез, а у нас, его нет, и нескоро будет. Папа же говорил, что Курганский масложирзавод на профилактике. И что такое твоя шаверма я не знаю.
– Ленусик, отвечаю по пунктам. Во-первых, готовить будем вместе, и под моим чутким руководством. Во-вторых, майонез сделаешь ты лично, опять же под моим руководством. Ну а шаверма – это такое арабское блюдо, очень лёгкое в приготовлении. Готовить будете вместе с девчатами, опять же, под моим чутким руководством.
– Юра, ты откуда знаешь рецепт майонеза?
– Не помню, вычитал где-то.
– А точно получится?
– Конечно. Я уже делал один раз – господи, как же легко я умею врать!!! – потом разлил по баночкам и маме отдал, когда она новогодний стол готовила, и никто ничего не заметил.
– А почему не сказал?
– Понимаешь, сначала хотел посмотреть, отличат ли по вкусу, а потом как-то забыл.
– Слушай, давай сейчас сделаем, к приходу родителей?
– Да запросто. Давай яйца, я буду их мыть с мылом, а ты принеси отцовскую дрель, пассатижи и стальную проволоку.
– Зачем?
– Сейчас сама увидишь.
Я согнул из проволоки шестилопастный венчик, тщательно отмыл его с мылом и закрепил в дрели.
– Ну-с, сударыня, приступим! Раздели-ка яйца на белок и желток. Не умеешь? Не беда, сейчас покажем.
– Ой, это действительно легко!
– Значит так: желтки шести яиц мы заливаем ложкой уксуса и начинаем взбивать. Видишь, желтки побелели? Теперь начинаем вливать масло. Я кручу дрель, а ты лей тонкой струйкой.
– Юрочка, у нас получается!
– А то! Между прочим, это четвёртый разряд повара-кондитера. Кончилось масло? Теперь бери стакан, в котором мы сделали раствор специй и тоже лей тонкой струйкой.
– Ой, получилось! Дай попробовать?
– А вот держи венчик, с него вкуснее слизывать.
– И чем это дети заняты – послышалось от дверей – неужели чем-то полезным?
– Ой, мамуля, мы с Юрой тут майонез делаем! Получилось! Вкусно! Правда не вру! – и Лена бросилась к матери, суя ей в рот, венчик с остатками майонеза – Юра сказал, что с венчика вкуснее пробовать.
Мать лизнула, сосредоточенно нахмурилась, лизнула ещё и улыбнулась:
– И, правда, получилось. И даже не Провансаль, а Салатный. Я угадала?
– Правильно. Я специально побольше уксуса положил, и растертые укроп с петрушкой.
Мать подошла к столу, отрезала тонкий ломтик черного хлеба, положила сверху капельку майонеза и отправила в рот.
– Я его так, по-простому люблю, хоть говорят, что это вредно для фигуры.
– Мамуля, мамуля, а Юра на мой день рождения будет готовить шувурму! Правда, Юра?
– Не совсем. Во-первых, шаверму, а во-вторых, готовить будете вы с подружками, а я только руководить.
С улицы послышался звук подъезжающего грузовика. Я вытер руки о полотенце и направился к двери:
– Пойду, батю встречу.
Краем глаза я увидел, как Лена начала что-то объяснять пораженной матери.
У ворот стоял старенький, но ухоженный ЗиС-151, «Мормон», с фотографией Сталина на лобовом стекле. Отчим Юры как раз опускал задний борт. Это был крепкий мужик лет тридцати пяти. Жилистый, сухощавый, небольшого роста. Типаж алтайского чалдона – похож на знаменитого Михаила Тимофеевича Калашникова. Владимир Алексеевич и был родом с Алтая, из славного города Бийска.
«Да – подумал я – а свекор не сильно изменился, впрочем, молодость и ему к лицу».
Молча подошел, помог отчиму опустить борт и запрыгнул в кузов.
– Папа, что подавать?
Лицо Владимира Алексеевича дрогнуло, но он не показал волнения.
– Двигай сюда вон те шпалы – распорядился он.
Я выдвинул три лежащие в кузове старые, но крепкие железнодорожные шпалы, затем мы вместе опустили их с кузова и в вертикальном положении откантовали ближе к забору, и там уложили одну на другую, чтобы не мешали проходу.
– Папа, в следующую субботу у Леночки день рождения.
– Помню. И что вы задумали?
– А ты не мог бы договориться, взять машину и отвезти всех нас на озеро, в Казанку?
– Могу, конечно. А «нас», это кого?
– Вы с мамой, тёть Лида, Ленуськина крестная, четверо Ленуськиных друзей, сама Ленуська, ну и я. Итого девять человек.
– Тогда десять: Валерку, Лидиного мужа ты не посчитал?
«Точно, Лида с Валеркой развелись аж в восьмидесятые годы» – вспомнил я.
– Точно.
– Ладно. Тогда я пятницу возьму в автобазе скамейки, чтобы в кузове было удобно ехать.
– Слушай, пап, а складного стола там нет?
– Есть, но маленькие, нам они не подойдут. Ладно: возьмёшь тот щит, что стоит в дровянике, сколотишь пару козел, вот и будет стол. Ну ладно, пошли в дом. И это, Юрик, ты, где себе рог насадил, подрался что ли?
– Этот что ли? – я потер шишку.
– Этот самый.
– Да понимаешь, пап, глупость такая: пошли купаться, я стал нырять и обо что-то треснулся лбом. Спасибо, Леночка меня вытащила, а то не знаю, что было бы.
Отчим хмыкнул и пошел умываться.
***
Вечером, когда я уже улёгся в постель, ко мне подошел Владимир Алексеевич, присел рядом на табурет.
– Юра, завтра или послезавтра сходи с Ленкой в магазин, купи ей какой-нибудь подарок.
– Папа, а если я куплю материал для подарка, и сделаю сам?
– Ещё лучше. Значит, сделаешь сам.. Тридцати рублей хватит?
– Да за глаза. Этого даже слишком много. Если останется…
– Останется, придумаешь куда пристроить. Деньги я вот сюда, в тумбочку кладу, чтобы сквозняком не унесло. Ладно, спокойной ночи, сынок.
– Спокойной ночи, папа.
Я лежал на диване и вспоминал события этого длинного дня. Прекрасно, что «внедрение» прошло без сучка и задоринки. Конечно, помог шок. То, что я стал называть отчима отцом, отодвинуло на задний план, все нестыковки в моего поведении. Помогла и память о предыдущих приездах. Словом, внедрение состоялось. И вот такая любопытная подробность: сама я, когда была Еленой Ивановной, не была рукодельницей, разве что неплохо портняжила и кое-что соображала в кулинарии, а вот мой Бобрик, наоборот, прекрасно умел мастерить. А вот сегодня, когда понадобилось изготовить венчик, я не стала задумываться, а просто сделала. И использовать дрель вместо миксера – эта идея скорее Бобрика, чем моя. Значит, Бобрик никуда не делся, а тихонько мне помогает, как это он делал всегда. А это значит, что наша личность получилась, как в рекламе говорится: два в одном.
И что ещё любопытно: раньше я при таких размышлениях тихонечко бы поплакала, сейчас… отметила факт и отложила на полочку. Странно. Впрочем, не более странно, чем внедрение женского сознания в мужское тело.
Теперь подумаем о планах на будущее. Юрий пошел в школу поздно: в восемь лет, а сейчас, в семнадцать, перешел в девятый класс, впереди ещё два года школы. В сущности, можно попытаться окончить школу досрочно – в Калинине такое случалось, почему бы экстерну не быть в Кустанае? Но стоит ли? На два года раньше я поступлю в институт. Кстати, в какой? Реальный Юрий мечтал о поступлении в лётное училище, а потом водить вертолёты. Но его зарезала первая же медкомиссия – сердце не позволило. И стал Бобрик строителем. Сама я хотела стать историком, но у истфака тогда не оказалось мест в общежитии. Зато в Техноложке я оказалась ко двору, о чём никогда не жалела. А куда теперь двинуться? Ну да время будет определиться и решить. Главное не наделать прежних ошибок. Кроме того – в мутной воде горбачевского времени можно наловить для себя много вкусной рыбки, и умотать куда-нибудь во Флориду.
