Czytaj książkę: «Берег мистера Моро»
Через сорок дней…
Пулемет замолчал.
Он отсоединил магазин, заменил его полным.
Еще очередь. Пули ударили в бруствер, но тот был надежной защитой. До поры, естественно. Пока загонщики сорят очередями, опасаться нечего. С капитана, правда, станется снова поднять своих головорезов в атаку. Ну, положит еще двух-трех среди камней, так невелика печаль. Но вернее другое: прикажет сгонять за гранатометами, тем более что этого добра у них на складах навалом, и накроет беглецов с пары выстрелов. И ведь накроет: не осколками, так камнями посечет, а то и завалит каменюками по самую маковку – ни вздохнуть, ни шевельнуться. Бери тепленькими. Или холодненькими. Это как карта ляжет.
Он выглянул из-за бруствера. Загонщики попрятались. Ему показалось, что у дерева, будто отпрыгнувшего на десяток метров от опушки, топорщится что-то пестрое, может, пола армейской куртки, а может, штанина. Он прицелился, выстрелил и промахнулся. Пятнистый клок шустро скользнул за толстый ствол.
Ответные пули запели над головой. Он опустился на колени, прижался спиной к нагретому камню. Постепенно очереди стали короче и раздавались все реже. И тут сбоку грохнул выстрел. Видимо, напарник тоже присмотрел цель и, судя по огорченному лицу, тоже промазал, лишь спровоцировал новый огневой шквал.
По счастью, недолгий. Когда установилась тишина, он снова выглянул из-за камней. Опушка была пуста. Совсем. Ни шороха, ни звука. Загонщики отошли.
Он благодарно погладил приклад пулемета: хорошая машинка, только куда с ней против гранатомета! Потом посмотрел на вздымающуюся над ними гору, на черную дыру пещеры. Может, туда податься? Ну, допустим. И что дальше? Не с первого выстрела и не со второго, но с десятого или двадцатого внутрь обязательно залепят гранату, которая расплющит их по стенам так, что отскребай – не соскребешь. Или того проще, без затей: шмальнут по скале над входом, та рухнет и замурует беглецов на веки вечные. И не придется капитану мучиться вопросом: хоронить убиенных по-христиански или так бросить? Впрочем, подобные нравственные терзания его вряд ли обеспокоят, в слюнявом гуманизме его никак не заподозришь.
Короче, в пещеру им ход заказан. Что же тогда? Биться до последнего патрона? И пасть смертью храбрых? Да, это мы можем, это нам запросто. Одна беда: еще пожить охота. Такое вот скромное желание. Жаль, обстоятельства не располагают.
Господи, а как красиво все начиналось!
Море, яхты…
Часть 1
ВОДА
Глава 1
У оператора были железные нервы. Телекамера ощупывала лицо убитого медленно, с профессиональной тщательностью.
Спекшаяся кровь стянула щеки. Рот распахнут в предсмертном крике. Глаза закатились, только мутные белки узкой полоской подчеркивают веки. Лоб разворотило выстрелом; он покрыт чем-то напоминающим плесень.
Андрей поставил стакан на стол. Пить расхотелось.
Нехотя отодвинувшись, объектив жадно пошарил по сторонам и впился в еще одно искромсанное пулями тело.
В голосе комментатора за напускным бесстрастием слышалось нечто вроде удовлетворения – не столько от хорошо поданной новости, сколько от уверенности, что подобные безобразия возможны где-то там, где-то далеко, но не у нас, до нас не докатятся, у нас это невозможно!
«Волна насилия захлестнула страну. Полиция беспомощна. Отлично вооруженные банды терроризируют население. Введен комендантский час. К столице и портовым городам стянуты части национальной гвардии. Невзирая на крайние меры, не приходится надеяться, что ситуация в этой центральноамериканской республике в скором времени стабилизируется… А сейчас, – комментатор лучезарно улыбнулся. – Трансатлантическая гонка яхтсменов-одиночек1. Репортаж из Плимута. Завтра старт».
На экране появилась заставка: парусник на голубом фоне и буковки по кругу.
Андрей снова взял стакан, отхлебнул ледяного апельсинового сока и чуть не поперхнулся, увидев перед собой собственное лицо. Что ж, поглядим…
Это раньше, до первой съемки, он наивно полагал, будто при любых обстоятельствах сумеет вести себя достойно. Питерские телевизионщики избавили его от этого заблуждения, показав во всей красе: нелепым, угловатым, косноязычным.
Как выяснилось, слово «мотор» напрочь выбивает у него почву из-под ног. Когда месяц спустя интервью все-таки пробилось в эфир, Андрей чуть со стыда не сгорел. Что за убожество? Сашка, правда, успокаивал: мол, все было на уровне – говорил связно, идиотским вопросам, типа «Вы не боитесь?», не удивлялся.
Друг его миловал, хотя мог бы и казнить. Андрей это понимал, потому и наказал себе строго-настрого: чтобы в следующий раз без сучка, без задоринки!
«Мистер Горбунофф, – отутюженный хлыщ в псевдо-адмиральской фуражке и клубном пиджаке смягчал «в» и сдваивал образовавшуюся «ф». – Вы, безусловно, отдаете себе отчет, что не можете рассчитывать на победу. Даже в подгруппе. Ваши предшественники и соотечественники, мистер Конюхофф и мистер Языкофф, были в более выгодном положении. Зачем же пускаться в плавание, не имея ни единого шанса на выигрыш? Сказывается национальная гордость? Для славян это так характерно».
Андрей поморщился и одним глотком допил сок. Точно так же поморщился он и на экране – как от зубной боли.
«Я построил «Северную птицу», чтобы пересечь океан. К этому добавить нечего».
«Но вы русский! – не унимался репортер. – А русские…»
«Борт о борт со мной датчанин, – перебил Андрей. – За ним – француз, японец, румын… А вон американец. Эй, Говард! – Камера дернулась, выхватив фигуру в звездно-полосатых шортах. – Ты плывешь во славу Соединенных Штатов?»
«Боже, спаси Америку! Я бегу от кредиторов», – парень засмеялся, но глаза его оставались серьезными, так что было неясно, шутка это или у него и впрямь не все ладно с финансами.
«Атлантика укроет вас, мистер Баро! – развязно ухмыльнулся репортер, показав два ряда ровных, точно фасолины, зубов, и вновь повернулся к Андрею.
Расстреляв обойму каверзных вопросов и огорченный, что русский не только цел и невредим, но еще и дает сдачи, репортер сказал, меняя тему и предлагая ничью:
«Мистер Горбунофф, у вас отличное произношение. Как у лондонского денди прошлого века».
На мировую с нахалом Андрей идти не собирался:
«Это заслуга моих преподавателей. В России, да будет вам известно, по-прежнему дают прекрасное образование. А что, вам будет понятнее, если я начну изъясняться на кокни? Или вы предпочитаете пиджин-инглиш2?»
Репортер хохотнул, вынужденно отдавая должное ответу:
«Уж не стрела ли это в мой адрес?»
Андрей на экране протестующе прижал руки к груди. Поверить в его искренность было невозможно.
Андрей перед телевизором довольно прищурился: не такой уж он и валенок! Да и чего тушеваться? Не на приеме у королевы.
«Что ж, счастливого плавания, – стал прощаться репортер и вдруг выпалил: – Раша, карашо!» – и заулыбался, обнажая белоснежную металлокерамику. Последнее слово осталось за ним!
Замелькали кадры рекламы. Андрей окинул взглядом скромное гостиничное пристанище. Вообще-то, не мешало бы поспать. И тут же отбросил эту еретическую мысль. Дел невпроворот. Так всегда! Сколько ходит под парусом, столько диву дается: как ни вкалывай, а все равно до самого старта впору вертеться волчком – и то надо, и это, и это тоже. И ничего удивительного, ведь яхта – она как дом, которому постоянно требуются забота и внимательные руки хозяина, а то крыша потечет, половицы провалятся… Впрочем, почему «как дом»? Это и есть дом. Его дом. Его крепость! Так что, если по совести, это еще посмотреть надо: то ли яхта при нем, то ли он при ней, то ли он ведет ее, то ли «Птичка», милостиво несет его… куда ей вздумается.
Андрей прошел в ванную. Умылся. Пригладил волосы, чтобы не так заметна была ссадина у виска. Лишние вопросы ему ни к чему.
* * *
Два часа назад, направляясь в отель, Андрей встретил в припортовом квартале Говарда Баро, увешанного сумками и пакетами, как новогодняя елка игрушками.
– Помочь?
– Сам виноват, самому и отдуваться. Тяжела доля сладкоежки. И ноша тоже.
– Запас карман не тянет.
– Что?
– У нас так говорят.
– Резонно. А что у вас говорят насчет пива? – американец показал глазами на неоновую вывеску паба, неброско мерцающую в нескольких метрах от них. – Зайдем?
Андрей хотел было отказаться, памятуя о куче отложенных «на потом», то есть на последнюю минуту дел, но подумал, что побывать в Англии и не промочить горло в настоящем пабе – это непростительно! Товарищи не поймут, никто не поймет. А-а, гори все огнем…
– Согласен, – сказал он.
Заведение было скромным, хотя и с некоторой претензией: массивные деревянные столы, рыбацкие сети на стенах и всюду гравюры в рамках: парусники стремительно режут морскую гладь.
В пабе никого не было. Почти. Только лысый бармен за стойкой, листающая журнал мод официантка и уронивший голову на руки пьяница в углу.
Говард свалил поклажу на стул, сел и выдохнул облегченно:
– Два горького!
Официантка с видимой неохотой оторвалась от новинок сезона и принесла высокие оловянные кружки.
Пиво было неплохим, хотя, признаться, Андрей ожидал большего. Того же мнения оказался и американец.
– Не «Будвайзер», – произнес он после изрядного глотка, – но пить можно.
Они лениво перебрасывались словами, сбрасывая с себя усталость тяжелого дня. Когда-то еще доведется посидеть вот так, в благодушном безделье?
Заказали еще по одной. Но этот заказ официантка выполнить не успела, потому что дверь распахнулась, и в помещение ввалилась компания хулиганистого вида подростков.
– Пива! – распорядился парень годом-другим постарше, бывший, очевидно, за главного. Затянутый в черную кожу, перепоясанный массивной хромированной цепью, он тем не менее не выглядел устрашающе. Типичный акселерат-переросток. Корчит из себя крутого, а у самого подбородок в прыщах. Астеник. Хлюпик. Так что бляхи, шипы, заклепки, прочее железо – это все от необходимости: чтобы ветром не унесло.
С шумом и гамом компания разместилась за соседним столом. Прыщавому, задержавшемуся у стойки, места не хватило, что вызвало робкие смешки его приятелей. Один из них стал приподниматься, но Прыщавый шагнул к Андрею и Говарду.
– Позвольте? – с кривой усмешкой спросил он, и, не дожидаясь разрешения, взял стул за спинку и скинул покупки Говарда на пол. Свита одобрительно заржала.
Андрей посмотрел на Говарда. Тот промокнул салфеткой губы, встал и направился к успевшему усесться Прыщавому.
– Не позволю, – спокойно сказал американец и выдернул стул из-под тощего зада.
Парень скрылся под столом. Компания зашлась от смеха, но тут же примолкла. Над столешницей появились спутанные волосы, потом искаженное злобой лицо. Дергая щекой, Прыщавый разомкнул цепь. Обернул конец вокруг запястья…
– Говард! – негромко предупредил Андрей.
Американец едва заметно кивнул, продолжая укладывать пакеты на стул. Прыщавый размахнулся, но Говард сделал шаг в сторону, и цепь просвистела мимо, с грохотом врезалась в стол и смела с него кружки с недопитым пивом.
Официантка завизжала. Бармен дернулся к телефону.
Прыщавый снова замахнулся, и попытался ударить похитрее – не сверху вниз, а под углом, увеличивая зону поражения. Говард отскочил, и все же цепь задела его плечо.
– А вот это напрасно, – сказал американец и ударил Прыщавого под ложечку. Парень согнулся и встретился подбородком с коленом американца. Зубы Прыщавого клацнули, глаза закатились, и он рухнул на пол.
Андрей стал подниматься. До того он находился в роли наблюдателя, потому что помощь Баро явно не требовалась. Но сейчас, когда стая ринулась на выручку вожаку…
– Лучше не надо, – посоветовал американец.
Шпана не вняла предупреждению. И это было ошибкой. К старшим стоит прислушиваться. У них за плечами опыт, иногда – боевой.
Схватка была короткой. Отхаркивая осколки зубов и утирая сочащуюся из расквашенных носов кровь, хулиганье потянулось на улицу.
– Заберите свое чучело! – Говард пошевелил ногой распростершегося на полу Прыщавого. Опасливо косясь на Андрея и американца, вожака подхватили под руки и выволокли из паба. Штаны у Прыщавого были мокрыми – от пива; кожаные, изнутри они не промокали.
– Профессионально, – сказал Андрей, высоко оценив навыки американца.
– Иппон3! – кратко резюмировал тот. – Взаимно.
Андрей ответил полупоклоном, принятым среди мастеров восточных единоборств.
Еще когда Говард уклонился от удара цепью, он понял, что перед ним человек умелый. Боец. И во время схватки Баро вел себя, исповедуя принцип разумной достаточности: он останавливал, но не калечил, хотя без труда мог переломать нападавшим руки-ноги-ребра. Лишь раз американец провел прием с полной отдачей, но на то имелись веские основания: один из подростков имел неосторожность вытащить нож. Андрей был уверен, что пареньку теперь не миновать больницы и какое-то время придется баюкать руку в гипсе.
Отобранный нож покоился на ладони Говарда, и тот водил подушечкой большого пальца по лезвию.
– Вот и сувенир на память. Бедная старая Англия! Во что ты превратилась? Никакого почтения к гостям. Слушай, у тебя кровь!
Андрей коснулся виска. Смотри-ка, зацепили, а он и не понял кто и когда.
– Заживет.
К ним подошел бармен. По его потной лысине бегали «зайчики» от неоновых ламп. Не было похоже, что он хоть сколько-нибудь переживает по поводу случившегося. Напротив, он лучился довольством, однако все же посчитал нужным сказать: «Надо бы полицию вызвать», – дав понять, что до телефона так и не добрался.
– Полицию?
Говард и Андрей переглянулись. Потом посмотрели по сторонам. Особого ущерба заведению драка не нанесла. Порванная сеть на стене, но в ней и так дыра на дыре. Расколотая цепью столешница. Разбитые стеклянные бокалы и помятые оловянные кружки. Ну, еще гравюра слетела со стены, рамка лопнула, стекло пошло трещинами.
– Во сколько вам обойдется учиненный этими хулиганами… – Баро сделал многозначительную паузу, – разгром?
– У меня страховка, – влажные губы бармена сложились в улыбку.
– А все-таки?
Бармен закатил глаза и назвал сумму. На взгляд Андрея – астрономическую. Он хотел возмутиться, но американец жестом остановил его. Вытащил бумажник. Выудил из него кредитную карточку.
– Половину. Но сейчас.
Бармен запричитал, а рука уже тянулась, пальцы уже шевелились. Взяв карточку, он поспешил к компьютеру у кассы, мимоходом потрепав по щеке глотающую слезы официантку. Та разревелась еще пуще.
Проверив платежеспособность клиента, бармен провел необходимую операцию по переводу денег, вернул карточку и предложил, мстительно потирая руки:
– А может, стукнем в участок? Пусть заловят. Давно пора проучить мерзавцев.
– Не стоит, – отмахнулся американец. – И так хорошая наука.
– Тоже верно, – кивнул бармен. – Как насчет пива за счет заведения?
Они не стали отказываться, и через минуту получили по полной кружке.
Официантка успела не только прийти в себя, но и подкраситься. Она восхищенно взирала на победителей и, похоже, была не прочь завести знакомство с возможными последствиями. Она усердно крутила бедрами, а когда устанавливала кружки на стол, наклонилась так, что стали видны внушительных размеров прелести, упрятанные под блузкой с низким вырезом.
Баро не проявил к обладательнице роскошного бюста ни малейшего интереса. Андрей тоже остался индифферентен. В данный момент пиво – лучше. Даже если оно уступает «Будвайзеру», а по мнению Андрея и «Балтике №6».
Опустошив кружки, они поднялись. Пресекая возражения, Андрей взял три сумки, Говард – все остальное, и они вышли из паба.
Недавние сумерки сменила подсвеченная рекламными огнями ночь. Накрапывал дождь.
– К чему нам это? – искоса взглянув на спутника, сказал Баро. – Полицейские везде одинаковы – что у вас, что у нас, что в Англии. Что? Как? И не превысили ли вы, господа, степень необходимой самообороны? Начнем объясняться – время потеряем. А если журналисты пронюхают, такое начнется, хоть святых выноси. Тебе это нужно, Андрей? Мне – нет.
– И мне. Но бармена ты зря ублажил. Можно было и скостить.
– Зачем? Что я, немец какой, чтобы торговаться? Да и деньги небольшие.
«Это для тебя небольшие», – подумал Андрей.
Они вышли на площадь, находившуюся метрах в ста от ворот, ведущих в гавань Плимута. Отсюда было видно, какая там царит суматоха. Мелькали люди, шныряли грузовички с яркими надписями на бортах. До самой последней минуты сюда будут что-то привозить, скидывать на асфальт причала, бережно передавать из рук в руки. По правилам соревнований никто посторонний не должен ступить на борт яхты-участницы до самой Америки, равно как ничто не может быть принято яхтсменом: ни новый парус, ни запасной аккумулятор, даже кусок хлеба, и тот под запретом. А примешь – прощайся с гонкой: выбываешь! Вот и запасаются люди.
– Спасибо, Андрей. Разгружайся. Тут я сам.
Говард переместил пакеты в подмышки, ухватил сумки:
– До встречи!
– Увидимся!
Американец, кособочась, двинулся к гавани. Андрей проводил его взглядом.
* * *
Как ни приглаживай, все равно видно. Андрей достал из походной аптечки бактерицидный пластырь телесного цвета и укрыл под ним ссадину. Подумал без сожаления: «Правильно, что проучили. А то сю-сю-сю, ай-ай-ай, не хорошо делать людям бо-бо. Иногда необходимо! Потому что есть детишки, которые слов не понимают. А еще правильно, что полицейских в известность не поставили. Баро прав, они все одинаковые. И везде. Одинаково въедливые. Даже лучшие из них».
Еще до армии Андрей имел возможность убедиться в этом.
* * *
Лейтенант устало горбился над обшарпанным столом. Посмотрел скучающе:
– Значит, это ты его.
– Я.
– Зря.
– Почему?
Лейтенант откинулся на спинку. Он сделал это слишком резко, стул качнулся, и милиционер приложился затылком к стене.
– Потому что надо знать, кого бить, когда и где.
– Я место не выбирал. Время тоже.
– И как. До крови-то зачем?
– Сам виноват. Я его водкой не поил, на девчонку не затаскивал и юбку ей рвать не помогал.
– Ну, кто виноват, это мы разбираться будем.
– А вы, похоже, уже разобрались.
Лейтенант коснулся рукой затылка и поморщился:
– Значит, ты шел через парк. Услышал крик. Потом увидел, как незнакомый тебе гражданин выясняет отношения с незнакомой тебе девушкой.
– Он пьяный был. Он ее изнасиловать хотел!
– Ну, это еще доказать надо – хотел или она его подзадоривала, а потом раздумала, сопротивляться стала. В общем, как честный человек, ты вмешался, решил успокоить мужчину. Он успокаиваться не захотел, стал нецензурно выражаться и попер буром. Тогда ты к его физиономии и приложился. Но не рассчитал силы, и в результате сломал гражданину челюсть. Правильно излагаю, не путаю?
– Правильно. Так все и было. Да вы у девчонки спросите, она подтвердит.
– Ничего она не подтвердит.
– То есть как?
– Так. Отказалась она заявление писать.
– Почему?
– Ну что ты заладил: как да почему? Опытная, видать, не хочет неприятностей.
– Теперь-то какие неприятности? Все позади.
– Э-э, – протянул лейтенант. – Пацан ты совсем. Все еще впереди! Допросы, суд, не дай бог, экспертизы. Ей такая слава ни к чему. Да и мужчина этот не вечно будет в больнице лежать, выйдет, начнет претензии предъявлять, а не он сам, так дружки его. Те ждать не станут, завтра и заявятся. Короче, заявления нет и не будет. И показаний она не даст. Как сейчас твердит, так и будет твердить: знать ничего не знаю, оставьте меня в покое, иначе я жаловаться буду! Других свидетелей тоже нет, а патруль только к шапочному разбору явился.
– Но ведь это я милицию вызвал! Что же, я сам себе враг, что ли?
– Так получается, – лейтенант снова коснулся затылка и снова поморщился. – Потому что нет у нас ничего и никого, кроме двух фигурантов происшествия, причем у одного травма средней тяжести, жена, дети, положение и незапятнанная репутация, а другой здоров, как бык, цел, невредим и молод. А молодым только дай кулаки почесать.
Андрей восхитился:
– Выходит, я еще и виноват. Ну, извините тогда, что помешал девчонку изнасиловать. Больше не повторится.
– Опять задираешься. Обидно?
– А вы как думаете?
– Думаю, еще и тошно. А теперь давай без гонора и соплей. Прищучить этого мерзавца мы не сможем, это я ответственно заявляю. Что нам по силам, это прочистить ему мозги и припугнуть малость, чтобы он к тебе ненароком не полез. Что касается тебя, то… иди себе с миром. И выпей при случае за Алексея Петровича Божедомова.
– За кого?
– Да за меня.
– Не буду.
– Не потребляешь, что ли?
– Не злоупотребляю.
– Зря. Помогает. Если в меру. Слушай, Горбунов, – лейтенант понизил голос, – Тебе же в армию идти через пару месяцев, так? Вот и наплюй на все. Иди и не оглядывайся.
Андрей направился к двери. Взялся за ручку, взглянул на лейтенанта и сказал:
– Спасибо.
– Пожалуйста. Может, еще и свидимся, хотя мне лично этого не хотелось бы.
– Спасибо, – повторил Андрей и повернул ручку в твердой уверенности, что Божедомову нет нужды беспокоиться: пути их в будущем вряд ли пересекутся.
* * *
Зарекалась ворона дерьмо клевать.
До отхода из Питера оставалась неделя. Андрей дневал и ночевал на яхте, готовя ее к переходу в Плимут. Лишь изредка он выбирался в город, чтобы получить очередную бумажку, без которой в наши времена о беспрепятственном передвижении по морям-океанам не может быть и речи. С той же нерегулярностью он заезжал в магазины, подкупая необходимое для дальнего плавания.
Прежде, перед выходом в море, он бывал неизменно бодр, шутил, суетился. Сейчас все было по-другому. Он был мрачен, говорил мало, отрывисто и обрывал знакомых, заглядывавших на яхту, чтобы высказать ему слова поддержки. В сочувствии он не нуждался. Как-то не до этого, когда ждешь, что вот сейчас, в следующую минуту, за тобой придут. Или через час. Или через день.
– Горбунов? Андрей Георгиевич?
Андрей отложил гаечный ключ, которым подтягивал болты крепления новенького штурвала. Смахнул с лица дождевые капли.
– Можно к вам подняться?
– А вы кто, собственно, такой?
– Моя фамилия Божедомов. Я из милиции.
Трап поскрипывал, когда человек шел по нему. Оказавшись на борту, остановился перед хозяином яхты, прищурился:
– Узнали?
– Не сразу. Вы изменились, Алексей Петрович.
– Так ведь сколько лет прошло. Давно не лейтенант и работаю в другом месте. – Божедомов достал красную книжечку удостоверения, открыл. – Теперь ясно, откуда я?
– Теперь ясно.
На самом деле Андрею ничего не было ясно. Эта-то контора здесь с какого бока?
– Чем обязан? – спросил он.
– Многим.
– А именно?
– Ну, как же, – улыбнулся гость. – Если бы я тогда не вразумил вас, гражданин Горбунов, то неизвестно, чем бы та история закончилась. Знаете ведь, как бывает. Шел человек, споткнулся, упал, угодил в больницу, не попал на экзамен, не получил диплом, не стал доктором наук, не сделал открытие, не прославил себя и Родину. Вот и получается, что если бы некий лейтенант не остерег вас в свое время, то не было бы у вас, гражданин Горбунов, этой яхты и не ждал бы вас впереди атлантический вояж.
Андрей наклонил голову:
– Могло сложиться и по-другому: у меня была бы яхта в два раза больше этой и готовился бы я уже к кругосветке.
– Тоже вариант, – согласился Божедомов. – Но все сложилось, как сложилось. Прошлое, увы, а может, и к счастью, нам не подвластно. В отличие от будущего.
Метрах в двадцати от пирса протарахтел дизелем старый буксир. Поднятая им волна плавно приподняла яхту. Божедомов покачнулся и схватился за релинг4.
– Послушайте, Андрей Георгиевич, пригласили бы в каюту, что ли. Чего здесь мокнуть? Да и любопытно, как там у вас все устроено.
– Проходите.
Они спустились под палубу. Божедомов огляделся:
– Тесновато.
В каюте и впрямь было не повернуться: тюки, ящики… Андрей снял с бокового диванчика несколько коробок, положил их на штурманский стол.
– Я о будущем говорил, – напомнил Божедомов, усаживаясь. – А говорил я это к тому, что не очень-то мы о нем заботимся. Иногда сделаем что-нибудь по зову сердца, из потребности души, а потом удивляемся, отчего все наши планы рушатся и вообще все наперекосяк. Согласны?
Андрей не ответил.
– Вижу, что согласны. Да и как не согласиться? Вот пример. Вы, конечно, знаете о недавнем взрыве.
– Каком взрыве? У нас много взрывают.
– Не прикидывайтесь. Я говорю о Кудре.
– Каком Кудре? Что за Кудря?
Божедомов едва заметно повел плечом:
– Значит, такую линию выбираете.
– Не говорите загадками, Алексей Петрович. Кто такой Кудря? И что за взрыв?
– Два дня назад в Комарово взорвали катер известного криминального авторитета Николая Евгеньевича Кудреватых по кличке Кудря.
– Так бы и говорили. Конечно, слышал. По радио. И по телевизору показывали.
– Что можете об этом сказать?
– Ничего не могу.
– Можете, Горбунов. Можете, но не хотите.
– Я вас не понимаю.
– Все понимаете! Потому что имеете к этому взрыву непосредственное отношение.
– Я? Докажите.
– Запросто. Вот маленький штришок: спортсмен, долгие месяцы метавшийся в поисках денег, которые ему нужны для участия в неких престижных и финансовоемких соревнованиях, вдруг становится человеком настолько состоятельным, что переводит весьма значительную сумму в Фонд помощи воинам-инвалидам. Подозрительно. Будит воображение. Заставляет задуматься. Как так: был беден и вдруг богат. С какой такой стати? Непорядок.
– Вы за мной следили?
– Что вы, Андрей Георгиевич, мы не испытываем недостатка в источниках информации. А пускать за вами «топтунов» и накладно, и нерационально.
– Ну, допустим, перевел. Что это доказывает?
– Опять вы о доказательствах! Ничего я доказывать не собираюсь. И вообще, я не затем пришел, заметьте, один пришел, без ОМОНа и группы захвата, чтобы убедить вас явиться с повинной. Мне это не нужно.
– А кому-нибудь? Это вообще кому-нибудь нужно?
– В принципе, это нужно закону, но, думаю, в данном случае закон перетопчется. Мне известно, что побудило вас решиться на такой шаг. Вы потеряли друга. Разумеется, я против самосуда. Суд Линча – это, знаете ли, не наш метод. С другой стороны, времена меняются, и мы меняемся вместе с ними. Сейчас многие полагают, что без наследия мистера Линча нам не обойтись. Лично я придерживаюсь иной точки зрения, однако игнорировать мнение общественности было бы тактической ошибкой. Поэтому я здесь, хотя взрывом в Комарове и не занимаюсь. Он в ведении других людей, причем, должен заметить, достаточно компетентных. Уверяю вас, не сегодня, так завтра они разберутся что к чему, и тогда вам придется долго и обстоятельно объясняться с представителями органов правопорядка. Короче, готовьте алиби. Или…
– У меня есть выбор?
– Выбор есть всегда. Помнится, когда-то я дал добрый совет одному романтически настроенному юноше – идти и не оглядываться. Не пожалею совета и сейчас: уходите в море! Чем быстрее вы окажетесь в нейтральных водах, а там и в какой-нибудь западной стране, тем лучше. В этом деле без признательных показаний не обойтись, а без них у следствия не будет достаточных оснований потребовать вашего ареста и экстрадиции. Главное – избежать допроса по «горячим следам». И у вас есть такая возможность.
– Не совсем. Дата отплытия согласована с пограничниками, таможенниками…
– Отправляйтесь немедленно и получите новые бумаги.
– Это не так просто. Вы же знаете нашу бюрократию.
– Заверяю вас, Андрей, что вы будете приятно удивлены готовностью чиновников оказать вам самую оперативную помощь.
– Вы и об этом позаботились. – Андрей пристально посмотрел на собеседника. – Алексей Петрович, зачем вы это делаете?
– Во-первых, из человеколюбия, из гуманистических, так сказать, соображений. Во-вторых, в заботе о будущем. Я же говорил вам, что, в отличие от прошлого, в наших силах задать ему нужный вектор.
– Значит, я вам для чего-то нужен. Когда вернусь, все уже быльем порастет. А если не забудется, можно и не возвращаться. Я и за рубежом пригожусь. Так? Или не так?
Божедомов рассмеялся:
– Эка накрутили! Прямо роман с продолжением. Конфетка в обертке. Эх, Андрей Георгиевич, сами подумайте, какие у вас могут быть передо мной обязательства? Что я от вас могу потребовать? Каких услуг? Я что, заставляю вас расписку писать? Вербую? Да если на то пошло, это вы меня всегда к стенке прижать сможете – за разглашение служебной тайны и содействие в бегстве подозреваемого. Не тем вы голову забиваете! Проблемы надо решать по мере их поступления. Сейчас самое важное для вас – уцелеть. Вот о чем стоит подумать. А впрочем, уговаривать я вас не собираюсь. – Божедомов поднялся: – Да-а, тесновато тут у вас. Почти как в камере. Хотя в камере по любому хуже. Ладно, пошел я. А вы думайте, Горбунов, думайте.
На палубе, у трапа, он протянул руку, и Андрей пожал ее.
– Счастливого плавания.
– Спасибо.
– Да, кстати, хочу вас просветить вот на какой счет. При взрыве погибли несколько человек и среди них одна примечательная личность. Киллер! Причем из лучших. Талант! Его бы умение да в нужное русло… Таких, как он, мы ассенизаторами называем, потому что они своих же отстреливают – втихую, естественно, чтобы все шито-крыто, чтобы передел не начался с разборками. Но это я все так, к слову. Интереснее другое. Кудря-то уцелел. Отбросило его взрывной волной, покалечило, но жить будет.
– Не может быть! – Андрей спохватился, попытался исправить положение: – В газетах писали, что погибли все.
Божедомов взглянул укоризненно:
– Что им было велено, то они и напечатали.
– Всех подмяли, да?
– И телевидение тоже. По-другому не получается, мы пробовали. А вообще, приходится констатировать очевидное: негодяям иногда фантастически везет. Поэтому я от души советую вам поторопиться. Николай Евгеньевич Кудреватых умеет думать, считать и высчитывать. Не хуже оперов из розыска, которые, между нами, представляют для вас, Андрей Георгиевич, куда меньшую опасность. Они ведь по службе стараются, а у Кудри личный интерес. Так что думайте, как решите, так и будет. До свидания.
Божедомов говорил о свободе выбора, но свободы в принятии решения у Андрея, похоже, не было. Все было решено за него, и ему не оставалось ничего, как подчиниться – обстоятельствам и Божедомову.
Как тот обещал, так и случилось. Там, где раньше Андрей тратил дни и недели, сейчас обошлось часами. Чиновники шуршали и шустрили, как электровеники, и к вечеру все документы были у него на руках.
Родители устроили скандал, но Андрей сказал, что ожидается шторм, и с выходом в море он торопится исключительно из соображений безопасности. Это примирило с неожиданной новостью маму, но не отца, который поглядывал на сына с подозрением, однако от дальнейших вопросов воздержался. Андрей был ему за это благодарен.
На следующий день, около полудня, он запустил мотор и вышел из гавани. Через час «Северная птица» уже скользила под парусами по тихой глади Финского залива.
* * *
Телевизор вновь заверещал музыкальной заставкой выпуска новостей, и Андрей, вздрогнув, оторвался от разглядывания своей физиономии. Вернувшись в комнату, он убрал в сумку аптечку, покидал туда же кое-какие вещи, затянул шнуровку. Ну что, присядем перед дорожкой?
