Czytaj książkę: «Младший научный сотрудник – 2»

Czcionka:

Глава 1. После смерча

Август 82 года, колхоз «Заветы Ильича», после смерча

– Заветных три желания, – сами собой всплыли у меня в мозгу слова детской песенки с виниловой пластинки, – исполнит мудрый Гудвин, и Элли возвратится с Тотошкою домой.

А смерч, он же торнадо быстро сместился от нас в капустное поле, раскинувшееся между центральной усадьбой и нашим Макарьевым, и в лиловые небеса полетели уже не ветки с листьями, а не совсем созревшие ещё кочаны. Это продолжалось с минуту, а далее небесная канцелярия, видимо, посчитала свою задачу на сегодня выполненной, и вся круговерть взяла и сгинула с концами. Как будто рубильник отключили, запитывавший всю эту схему.

Я отцепился от своей берёзы, посмотрел на Антона, который был ни жив, ни мёртв, и случайно увидел закатившуюся в ямку под корнями бутыль с самогоном, целую и невредимую.

– О, щас напьюсь, – сказал я самому себе, а оживший Антоша тоже подал голос, – чего это ты там про Тотошку говорил?

– Пластинка детская вспомнилась, инсценировка «Волшебника изумрудного города», – любезно пояснил ему я, – там всё начинается с того, что ураган типа нашего поднял и утащил в небо домик, где жили собака Тотошка и девочка Элли. Ты мне лучше вот чего скажи, друг ситный – как мы дальше жить будем? Вы же с этим вурдалаком за малым меня только что на тот свет не отправили.

– Это была ошибка, – еле слышно начал оправдываться тот, – и потом, на тот свет же в итоге ты не отправился… а куда, кстати, он делся, вурдалак?

– Так ураган с собой утащил, ты не видел что ли? И я очень сильно надеюсь, что больше мы о нём никогда не услышим…

Но сказал я эти слова, по всей вероятности, зря, потому что тут же раздался нарастающий истошный крик откуда-то сверху, а затем смачный звук падения чего-то тяжёлого на что-то жёсткое. Крик немедленно прекратился.

– Пошли посмотрим, – вздохнул я, – у меня такое предчувствие, что это Осип вернулся…

Да, это был он, всё в той же чёрной куртке и чёрных штанах – упал он вертикально головой вниз, и было очень похоже, что свернул себе шею. Так что всё, что от него осталось, лежало грязной кучей прямо посреди белокочанной огородной капусты сорта Амагер-611, если не ошибаюсь, уцелевшей после урагана. Антона вывернуло наизнанку от такой картины, он долго блевал в сторонке… а я удержался.

– Дохлый, – сказал я, попробовав найти пульс у него на шее, – что делать будем?

– Надо властям заявить, – неуверенно отвечал Антон, – а то на нас это дело повесят…

– Ага, – парировал я, – можно подумать, что если мы заявим, то не повесят… свидетели у ментов всю жизнь первыми подозреваемыми идут – и искать никого не надо…

– Ну ты как хочешь, а я к председателю иду, – решительно ответил он.

– И про то, как вы вдвоём меня зарезать хотели, тоже всё честно расскажешь? – спросил я.

– Давай так договоримся – никто тебя резать не собирался, а мы просто случайно встретились на тропинке в этой лесополосе… ты уже с самогоном шёл, а мы с Осипом только собирались к бабке Федосье. А потом и налетела эта хрень…

– Хорошо, – покладисто согласился я, – только самогон с бабкой давай из этих объяснений исключим – допустим, я из магазина шёл, а вы в магазин, он как раз в той стороне.

Антон молча кивнул, а я продолжил:

– И ты будешь должен мне одну услугу… какую, я тебе потом скажу.

– Договорились, – покорно ответил он, потом я спрятал бутыль под кучей листьев, и мы дружно зашагали к правлению колхоза.

––

Объяснение с Пугачёвым было долгим и муторным, потом он вызвонил участкового из соседнего села плюс врачиху из здравпункта, и мы все впятером отправились на капустное поле. Прямо туда подъехать не удалось, остановились на краю, а дальше потопали пешком.

– Тэээк, – сказал сержант Постников, почесав голову под фуражкой, – Зинаида Петровна, проверьте, что с ним.

Врачиха, оказавшаяся Зинаидой, проверила у Осипа пульс, подняла оба века, а потом ещё и приставила к губам маленькое карманное зеркальце.

– Труп, – коротко сказала она, – по предварительным данным смерть наступила от падения с большой высоты.

– От той вон лесополосы смерч начался, – без приглашения вступил в разговор я, – засосал, значит, Осипа, а потом смерч рассосался над этим капустным полем и скинул его обратно. Типичный несчастный случай.

– Ты не лезь, пока тебя не спрашивают, – оборвал меня сержант, – с вами обоими я ещё побеседую. А сейчас надо отсюда труп вывезти – нас четверо, дотащим до машины.

И мы потащили то, что осталось от Осипа, к председательскому УАЗику и закинули его в багажник… а потом ещё и выгружали всё это дело в районном морге… а потом сержант нас допросил на скорую руку – тут в принципе всё было кристально ясно, так что он особо не усердствовал. Отпустили нас через полчасика, и я ещё и самогонную бутылку под листьями отыскал, а потом раздавил её в компании Аскольда, Паши и Лёвки.

– Чо, прямо вот так и засосало его? – задал вопрос Аскольд, пока остальные сидели с открытыми ртами, переваривая мой рассказ.

– Прямо так и засосало, – приложился к стакану я.

– А ты почему уцелел?

– Так за дерево же зацепился… ноги в воздухе болтались по направлению к этой воронке, но оторвать от берёзы оно меня не сумело. Видимо мощности не хватило.

– Ну дела, – вздохнул Паша, – а я ведь помню 74 год и что случилось с нашим Дворцом спорта.

– И что с ним случилось? – спросил более молодой Лёва.

– Крышу снесло, чего, и все стёкла побило, ладно ещё, что это летом было и внутри никого почти не сидело… потом год восстанавливали.

– Ага, – добавил я, – и ещё все кресты на Благовещенском монастыре под прямым углом согнулись… и один барабан покосился – он и сейчас такой перекошенный стоит, а кресты конечно поправили.

– И хоккейная команда наша потом целый сезон где-то на окраине играла, – добавил Аскольд, – пока Дворец не починили.

– А ты, стало быть, второй раз сегодня родился, – добавил Паша, – можешь теперь два раза в год день рожденья справлять.

А когда самогон закончился, Аскольд мне сообщил, что теперь-то мы, наконец, заживём как люди, без оглядки на разных непонятных карликов с финскими ножами. И с солидными бабками, которые скоро будут нам оттягивать карман.

– Я бы на твоём месте не загадывал, – притормозил я его, – что-то у меня нет такого впечатления, что все наши приключения позади.

И на этот раз, наверно в виде исключения, я оказался неправ – ничего выдающегося больше и не случилось. Вплоть до окончания нашего дорожного подряда и отъезда на родину. Задержаться на сутки, правда, пришлось нам четверым, немного не успели мы, но это же не самое страшное, что может быть в жизни. Пугачёв долго мерил шагами весь наш участок, увидел заодно и дорожку к васиному дому, но ничего про неё не сказал. А поведал он нам следующее:

– Вот эту яму надо переделать, впадина большая… и вон то место тоже (он привёл нас почти к самому Полосатому), здесь наоборот бугор получился. Всё это сегодня-завтра доделываете, потом расчёт и может проваливать, – дружески напутствовал он нас.

Таким образом, мы проводили весь наш отряд во главе с Али-Бабой, помахали им ручкой на прощание, а взамен получили следующую смену, опять из тридцати с хвостиком бойцов. И в ней (сюрприз-сюрприз) приехала девочка Вика из отдела кадров. Слава богу, с Олей они никак не пересеклись. И еще из нашего отдела имел место Коля Карасёв, оторвали его таки от пайки нужных в хозяйстве модулей КАМАК.

– Ну как прошла смена? – сразу же приступила к расспросам она.

– Прошла и прошла, – отговорился я, – даже вспомнить нечего.

– А что это та беленькая девочка на тебя такие томные взоры бросала? – продолжила допрос она.

– Это ты про Олю что ли? – отвечал я, – она в нашем отделе работает, рядом с моим её стол стоит. Никаких особенных взглядов я не заметил.

– Ну ладно, – продолжила она, – спишем на случайность… а почему ты остался и не уехал со сменой?

– Так подряд у нас, хозяйственный – дорогу ремонтируем вчетвером, завтра последние штрихи вносим и уезжаем, – а сам подумал, что вот только сцен ревности мне сейчас и недоставало.

А Коля Карасёв тоже подошёл ко мне и сообщил, что в институте ходят тёмные слухи о моей связи с Ниной в этом колхозе, и Наумыч очень недоволен ими.

– Не было ж ничего у меня с ней, – попытался отбиться я, но потом подумал и махнул рукой – на чужой роток не набросишь платок… особенно, если он с цветочками.

C Пугачёвым у меня ещё отдельный разговор был про Осипа – он долго выспрашивал, что да как случилось и почему все уцелели, кроме него. Что я мог ему ответить, кроме правды – правду и выложил. Он выслушал все мои речи молча и, по-моему, не очень поверил, но протокол, подписанный местным участковым, мои слова подтверждал… Я ещё на дорожку рискнул спросить у него, чем таким этот домовой так дорог председателю колхоза, на что он целую минуту раздумывал, а потом сообщил, что это его родственник. Дальний, по жене, но родственник, а родных надо поддерживать в любых ситуациях.

А завтра мы, как и обещали председателю, доделали свои недоделки, целый самосвал асфальта пришлось привезти. И часть его осталась неиспользованной… я предложил в виде бонуса сделать подъездную дорожку к нашей общаге, там от шоссе всего каких-то семь метров. Мы и укатали эту дорожку за часик.

А потом сдавали работу Пугачёву – он даже и не стал выезжать на место, а просто отслюнявил нам положенные бабки в правлении. Итого за минусом налогов и за плюсом обещанной премии мне получилось 3040 рупий, а всем остальным соответственно по 1520. Далее мы отстегнули Васе с Фомой обещанные проценты, осталось 1975 у меня и около тыщи у ребят.

– Когда в следующий раз приедете? – спросил у нас довольный Вася.

– В следующем августе наверно, – ответил за всех я. – А что?

– У меня для вас новая работа будет, – сообщил он, – более денежная. Готовы к такой?

– Всегда готовы, – сказал я, и мы отправились на остановку автобуса.

– Слышь, Камак, – остановил меня Аскольд, – может, такси возьмём? Деньги-то карманы жгут.

– Такси? – изумился я, – в колхозе «Заветы Ильича»??

– Ну не такси, конечно, а УАЗик какой – нас как раз четверо, влезем.

– А это мысль, – почесал голову я, – надо с Пугачёвым поговорить.

И через десять минут мы уже катили по свежеотремонтированной трассе Варнаково-Белужская, распевая дорожную песню.

– Весёлая картошка была, – сказал Аскольд, когда мы пили пиво в станционном буфете, дожидаясь электрички на Нижнереченск, – столько приключений у меня в жизни ещё никогда не случалось.

Глава 2. Мирная жизнь

Возвращение к мирной жизни, 1982 год, ИППАН

Маме я так и не сподобился позвонить из своего колхоза, совсем из головы вылетело в связи с круговертью событий. Но она так обрадовалась моему возвращению, что и не вспомнила этот момент.

– Иди мыться, а потом есть – сказала она мне, – я окрошку сделала.

– Есть идти мыться, – взял под козырёк я, – а окрошка из своего кваса или из казённого?

– Из своего конечно, – обиделась она, – тот, что в бочках, слишком сладкий для окрошки.

– Да, – вспомнил я, – нам же деньги заплатили за работу.

– И сколько сейчас в колхозах платят? – спросила она.

– Тыщу, – уполовинил я свой заработок, неподконтрольные денежные средства никогда ведь не помешают, – вот, – и я выложил на стол двадцать зелёненьких полтинников с портретом Ильича в овале.

– Ничего себе, – ответила потрясенная мама, – я столько и за полгода не заработаю.

– Денежная шабашка подвернулась, дорогу мы чинили, – объяснил я, – вот и получили немного побольше. А так-то все остальные ста рублями ограничились.

– Ну ты добытчик, – расцвела мама, – можешь распоряжаться этими деньгами, как хочешь.

– Совместно решим, что с ними делать, – ответил я и ушёл в ванную.

––

А наутро я честно сел на шестидесятый автобус и отправился в свой родной уже ИППАН имени академика Семёнова-Ляхова, вот такая сложная фамилия была у нашего большого босса. И сразу попал с корабля на бал. В смысле из колхоза на комсомольское собрание, посвященное неблаговидному поступку одного нашего коллеги, Вити-Витюни, техника из нашего же отдела. Я его всего пару раз видел, в своём синем халате он либо сидел и ковырялся во внутренностях какого-нибудь прибора, либо стоял у стеллажей с запчастями и подбирал комплектующие. Ничем он мне не запомнился, кроме унылой физиономии и синего халата.

– Сегодня у нас собрание комсомольского актива отдела 410, – сказал комсорг по фамилии Ишаченков. – По экстраординарному поводу – Виктор Бабичев сам всё расскажет, по какому.

Витя встал, уныло посмотрел на комсомольский коллектив и сказал:

– Да чего рассказывать, наверно и так все знают…

– Я, я не знаю, – подал я голос с заднего ряда стульев.

– Да, не все знают, так что давай уж, освети вопрос, – строго указал ему Ишаченков.

– Меня задержали дружинники на радиорынке, – всё так же уныло продолжил Витя и впал в ступор.

– Ты в час по чайной ложке-то не выдавай информацию, давай уже быстрее, – подстегнул его Ишаченков. – За что задержали, какое обвинение предъявили?

– Задержали за торговлю радиодеталями, – продолжил Витя, озираясь по сторонам, – детали я взял здесь вот, на этом стеллаже, – и он махнул рукой куда-то назад.

– Статью какую-то тебе пришили? – спросил Аскольд, сидевший тут в сторонке.

– Не, – мотнул головой Витя, – стоимость деталей не дотягивает до статьи. Только телегу на работу составили.

– И зачем же ты взялся торговать украденными радиодеталями? – сдвинул брови Ишаченков.

– Ну как зачем… жить-то на что-то надо, – резонно ответил ему Витя, – а на сто рублей зарплаты не очень-то проживёшь.

– Хм… – подал голос Бессмертнов, он хоть и вышел из комсомольского возраста, но всё равно присутствовал в виде приглашённой звезды, – наверно надо было лучше работать и продвигаться по служебной лестнице, если тебе денег мало. А не шарить по нашим стеллажам.

– Кстати, – высказал на удивление деловую мысль Ишаченков, – не имеет ли смысл ограничить свободный доступ к радиодеталям? Чтобы соблазнов не было.

– Мы подумаем над этим, – отозвался Бессмертнов, – а сейчас пусть Бабичев сам охарактеризует своё поведение.

– Да чего уж тут характеризовать, – сказал тот с совсем уже потерянным видом, – нехорошеее у меня поведение было.

– И как оно согласуется с твоим комсомольским статусом, расскажешь? – потянул одеяло в свою сторону комсорг.

– Ну как оно согласуется… никак, наверно, не согласуется, – вздохнул Витя.

– Товарищи, какие будут предложения? – перешёл к резюмирующей стадии Ишаченков. – Поактивнее, пожалуйста, участвуйте в собрании.

– Предлагаю исключить его из рядов ВЛКСМ, – выскочил бойкий программист Мишель, – потому что комсомольцы не могут воровать радиодетали.

– Ещё предложения есть? – потребовал комсорг, но чисто для галочки, тут и так всё понятно было. – Нет больше предложений… тогда ставлю на голосование вопрос об исключении Бабичева из рядов Всесоюзного Ленинского коммунистического союза молодёжи, – поименовал он эту контору полностью. – Кто за, прошу поднять руки.

Подняли все, кроме меня.

– А ты чего, Камак? – обратился комсорг ко мне.

– Я воздержусь, – ответил я, – не хочется портить жизнь парню.

– Тогда, значит, двадцатью семью голосами за при одном воздержавшемся собрание приняло решение об исключении Бабичева из комсомола. Все свободны… а ты, Виктор, пойдёшь со мной в комитет комсомола. В институтский для начала.

А через полчасика после экзекуции над Витюней по внутреннему телефону меня вызвал в свой кабинет Наумыч. Лифты в нашем корпусе ещё не успели наладить, так что побрёл по узкой винтовой лесенке. На втором этаже пересёкся с Пашей-киноманом, он там стоял на площадке перед лифтом и курил, одновременно читая какой-то журнал на английском.

– Хай, дьюд, – протянул я ему руку, – как проходит адаптация к мирной жизни?

– Да всё путём, Камак, – пожал он мне руку, – думаю вот, куда бы заработанное бабло пристроить…

– Надумаешь, дай мне знать – может, объединим усилия, – и я двинулся далее.

Третий этаж занимали начальственные кабинеты и бухгалтерия, четвёртый и пятый я пока не очень понял, что из себя представляют, а на шестом, предпоследнем, обосновались начальники средней руки. Типа вот нашего Семён-Наумыча. Ну и плюс какие-то гидрофизические лаборатории в самом конце коридора имели место. Дверь с надписью «Начальник отдела №410» была слева где-то посередине.

– Можно? – постучался я в неё, изнутри раздалось мощное «заходи, не бойся», я и зашёл.

Наумыч сидел в кресле, развалившись в весьма свободной позе, одну ногу при этом он закинул на низенький подоконник.

– Аааа, пришёл наконец, – с кислой миной сказал он, ногу при этом таки спустил с подоконника, но общую вальяжность позы не утратил. – Садись, побеседуем.

Я скромно сел на краешек простого венского стула и приготовился слушать.

– Как вживаешься в коллектив? – спросил он для затравки.

– Да без особенных проблем, – отвечал я, – люди хорошие, работа интересная, чего ещё желать?

– Про деньги не упомянул, – отметил прокол в моём выступлении Наумыч, – третьим пунктом тут обычно идёт «зарплата достойная».

– Верно, – не стал спорить я, – деньги это дело важное, но наживное.

И я, видя, как он открывает рот, чтобы перейти к главному пункту беседы, из-за которогособственно меня и вызывали, решил перехватить инициативу.

– Вот про деньги я и хотел поговорить с вами, Семён Наумыч.

– Да ну? – изумился тот, – без года неделю работаешь, а уже прибавку хочешь просить?

– Ненене, – тут же притормозил его я, – никаких прибавок, речь будет про дополнительный заработок всего нашего отдела… ну и меня в том числе, как сотрудника.

Наумыч заёрзал, решая, стоит ли сначала выложить свои карты, а потом посмотреть на мои, или наоборот. И решил дать мне слово.

– Я слушаю, – сказал он, вытащив из пачки сигарету, – рассказывай, что придумал.

– Семён Наумыч, – начал я издалека, – вы деловой человек, это сразу видно. На дворе конец двадцатого века, скоро по моим скромным прикидкам начнутся радикальные перемены во всех сферах нашей жизни… а в экономике в первую очередь.

– Это с чего такие выводы? – хитро прищурился он на меня.

– Самый простейший функциональный анализ, – выдал я умную фразу, – в нашей стране в среднем раз в 20 лет происходят крутые перемены. После 17 года это было в конце 30-х… ну сами наверно знаете, что там творилось, а следом война, в одной связке можно их считать. Потом хрущевские времена, которые закончились в 64 году очередными новациями. Плюсуем к этому 20 лет – получаем настоящее время плюс-минус лапоть…

– Ну допустим, – Наумыч затушил окурок в пепельнице и тут же прикурил вторую сигарету, – хотя определённая натяжка тут всё же есть. И что дальше?

– А дальше то, что в нашу жизнь вот-вот начнут (если уже не начали) проникать элементы рыночного хозяйствования. Хозрасчёт, кстати, и самофинансирование, которые не слишком успешно пытался внедрить товарищ Косыгин, это из той же оперы, из рыночной… только слегка в смягчённом варианте.

– Да это я уже понял, – буркнул он, – заканчивай теоретизирование и переходи к практике, у меня времени мало, – и он выразительно посмотрел на наручные часы.

– Ок, – быстро согласился я, – время деньги. Наступает эпоха компьютерных развлечений, вы наверно и сами видели игральные автоматы, которые стоят в фойе кинотеатров.

– Ну видел, и что?

– Это бездарные и сляпанные на живую нитку поделки, лично я, не сходя с этого места, могу предложить с десяток идей, как их сделать лучше и привлекательнее.

– Хотя бы парочку предложи для начала, – отвечал Наумыч.

– Вот, – и я вытащил из нагрудного кармана сложенный вчетверо листок, – тут пять идей написано, начиная от Тетриса и заканчивая Бюрократом. Программа под Тетрис у меня вчерне написана, отладка займёт неделю, не больше, остальные игры я готов предоставить в течение месяца.

– И что мы будем с ними делать, с этими игрушками? – спросил Наумыч, тупо вглядываясь в мои самодельные рисуночки.

– Так продавать, Семён Наумыч, продавать – для начала можно смастерить несколько опытных образцов и навзначай продемонстрировать их заинтересованным лицам… тому же директору и его замам, например… а ещё лучше кому-то более высокопоставленному из столицы… а там уже как фишка ляжет. У нас очень большое опытное производство, и оно по моим скромным прикидкам занято дай бог на треть.

– Ладно, я понял, – пробурчал Наумыч, откладывая листочки в сторону, – у тебя всё?

– Никоим образом, – помотал головой я, – ещё я готов смастерить радиотелефон, который без проводов будет… ну чтобы можно было свободно ходить с трубкой по помещению. И вдобавок вчерне у меня готова принципиальная схема персонального компьютера для широких слоёв населения.

– А что, их у нас нет, этих персональных компьютеров? – парировал Наумыч, – те же ДВКшки чем не персоналки?

– Слишком большие и неудобные, – отвечал я, – и система команд у них ДЭКовская, тупиковая ветвь – надо ж чтобы Эй-Би-Эмовская была, это сейчас мировой тренд. И мониторы громоздкие и дорогие, гораздо проще выводить информацию на обычный телевизор.

– Хорошо, – с некоторой натугой согласился Наумыч, – я подумаю над этим… а сейчас у меня встреча.

Я было повернулся к выходу, как он вспомнил, зачем звал меня и тормознул со словами:

– Стой, самое главное забыл. К Нине больше не подходи, ближе, чем на три метра не подходи, а не то хуже будет.

– Слушаюсь, товарищ завотделом! Разрешите исполнять, товарищ завотделом?

Глава 3. Погорелый театр

82 год, ИППАН, высокая комиссия

Я сидел в своей экранке, чтобы не светить посторонние занятия, и тихо-спокойно доводил до ума радиотелефон собственной конструкции. Из времён своей первой жизни я вытащил частоты, на которых они там функционировали, вообще-то три диапазона были выделены, но я ограничился первым, 31-40 Мгц. Набора микросхем с Алиэкспресс тут конечно обеспечить никак нельзя было, обошёлся подручными средствами… действовать приходилось методом проб и ошибок, никак оно не желало взять и начать бесперебойную работу.

И тут вдруг открылась железная дверь (я её на кремальеру не стал запирать, всё равно посередине дня сюда почти никто не совался) и в помещение вошло человек пять, по виду явно большие начальники. Среди них был и Наумыч с Бессмертновым. Я молча встал и вытянул руки по швам, готовясь к разного рода неприятностям.

– А это у нас так называемая «экранная комната», – разливался тем временем соловьём Бессмертнов, – здесь стоят ЭВМ, управляющие экспериментами в бункере. Толстые железные стены для того, чтобы устранить электромагнитные наводки на электронную технику. В этом вот углу – ЭВМ среднего класса типа СМ-4, в том – микро-ЭВМ ДВК-2 и Электроника-60. Связь с бункером осуществляется с помощью модулей КАМАК, они в этих двух крейтах расположены, – и он очертил руками нужные устройства.

– А это кто? – указывая на меня, спросил главный, лысый, как колено, мужчина весьма преклонного возраста.

– Это Пётр Балашов, младший научный сотрудник, который обеспечивает бесперебойную работу компьютеров, – нашёлся Бессмертнов.

– А это у него что? – продолжил допрос старший, указывая на расхристанные внутренности будущего радиотелефона.

– Ээээ, – запнулся завлаб, разглядывая то же самое, но я ему сразу же помог:

– Это новая разработка нашего отдела – радиотелефон для оперативной связи с бункером… ну или с другими нужными людьми в пределах нашего корпуса.

– И ээээ, – заинтересовался начальник, – он что, уже работает?

– В общих чертах да, – осторожно ответил я, – вот эта трубка в принципе собрана (я взял в руки расхристанную плату с приделанными к ней кнопочным набирателем, динамиком и микрофоном), с неё можно позвонить на любой городской телефон.

– Ну-ка, ну-ка, – начальник взял в руки этот ужас и шесть раз нажал на кнопки, потом прислушался и из динамика явственно раздалось «алло». – Действительно работает, эээ, как уж вас?

– Балашов, – повторил я, – Петя я.

– Нужное изобретение… Семён Наумыч, не дайте пропасть молодому таланту, – обернулся он к завотделом.

Тот коротко ответил, что будет исполнено, и они все вместе проследовали куда-то ещё дальше. А через десять минут в экранку вернулся Бессмертнов и сначала отругал меня, что занимаюсь чёрт знает чем, а потом внимательно рассмотрел моё творчество.

– Частота какая? – спросил он.

– 35 мегагерц, – ответил я.

– Микросхемы где брал?

– Так на стеллаже же в конце антресолей… они там свободно лежат.

– А кнопочки с микрофоном?

– Это мои личные, – признался я, – на радиорынке купил.

– Другие, значит, казённое добро на рынок тащат продавать, а ты свои деньги в наш институт вкладываешь? – недобро прищурился он.

– Получается так, – вздохнул я. – Таким уродился уж.

– Ладно, продолжай, чего уж там, – махнул рукой он, – приведи это в божеский вид и сделай два экземпляра. Сколько времени понадобится?

– Неделю, Александр Сергеич, – ответил я, – если мешать не будут. А кто приходил-то?

– В лицо надо знать таких людей, – укорил он меня, – Александров это был, президент Академии наук.

– А второй, который сзади него стоял?

– А это Капица, тот, что Очевидное-невероятное ведёт, – сообщил мне Бессмертнов и скрылся с глаз долой.

Физрук

Вечером мать опять пришла домой с красными глазами. Я вздохнул и приступил к расспросам.

– Это снова он? Физрук в смысле? – спросил я у неё.

– Да, сыночек, опять он приставал, – призналась она, – не знаю уж, что и делать.

– Директору или там завучу говорила?

– Знают они всё, но молчат… сор из избы наверно не хотят выгребать.

– Так, – побарабанил я пальцами по кухонному столу, – где живёт этот хрен, знаешь?

– Знаю, конечно, а зачем тебе?

– Поговорю для начала…

– Может не надо, сыночек? Он здоровый мужик, метр девяносто ростом…

– Ничего, и до таких длинных иногда доходят нужные аргументы, – отговорился я, – так где, говоришь, он живёт-то?

– На нашей улице в том конце, который в парк упирается.

– Это в первом доме что ли? Козырное место, там, говорят, одни начальники проживают. А квартира какая?

– Двенадцатая, – еле слышно ответила мама, – я его учётную карточку видела.

– Ну и отлично, пойду подышу свежим воздухом, – сказал я, обулся в кроссовки кимровской обувной фабрики (пришла мысль, что надо бы гардероб обновить, деньги-то есть) и скатился по широкой лестнице во двор.

Что мне нравится в сталинском жилье, так это просторные лестницы и необъятные лестничные площадки. И еще высота в три метра и больше. У физрука по имени Владлен Игоревич (родители что ли пламенными большевиками у него были) был как раз такой домик, сданный в эксплуатацию в туманных тридцатых годах. Эпоха, конечно, была жуткая, нравы в обществе те ещё и атмосфера мерзопакостная, но строить эти ребята умели – и через пятьдесят лет всё стоит и радует глаз. С колоннами, баллюстрадами, эркерами и пилястрами, короче говоря, со всем тем, что порезал под корень Никита Сергеич на рубеже шестидесятых годов.

Так, двенадцатая квартира это, очевидно, в первом подъезде – ладно ещё, что в этом времени домофонов пока не наставили. Поднимаемся на третий этаж и звоним в дверь направо.

– Кто там ещё? – раздался изнутри зычный голос.

– Мне бы Владлена Игоревича, – ответил я максимально спокойным тоном.

Петли у этой двери не смазывали очень давно, поэтому открылась она со страшным скрипом. Внутри был действительно рослый гражданин с неприятной даже на первый взляд физиономией.

– Ну я Владлен, а ты кто?

– Петя, – спокойно ответил я, – Балашов моя фамилия.

– Родственник Клавдии Николаевны что ли?

– Ага, сын. Разговор есть.

– Ну заходи, – посторонился он.

– Не, – помотал головой я, – лучше прогуляемся – погода хорошая, чего в помещении вопросы решать?

– Щас я выйду, – буркнул он и закрыл дверь, а я спустился вниз и сел на пустую лавочку у подъезда.

Игоревич появился очень быстро, одетый в спортивный костюм. Я встал и мы вместе перешли через проспект Жданова к зеленой зоне вокруг стадиона ручных игр.

– Чего сказать-то хотел? – прямо спросил он меня.

– Слушай, Влад, – перешёл я на ты, – не надо к моей матери приставать, ладно?

– А тебе какое до этого дело?

– Не, – развеселился я, – действительно – какое, блять, мне дело до того, что моя мать каждый день с заплаканными глазами домой приходит? Почти что никакого.

– А она, что, плачет? – снизил тон он.

– Ну насчёт каждого дня это я загнул конечно, но пару раз в неделю точно, – ответил я.

– Нравится она мне, вот чего, – Игоревич достал из кармана пачку Беломора, предложил мне, потом закурил, опершись ногой на ограду вокруг пруда.

– Да это я уже и так понял, – махнул рукой я, – вопрос в том, что ты ей не нравишься.

– И почему это?

– Она говорит, что у тебя изо рта нехорошо пахнет, – бухнул я ему главный аргумент.

– Да ну? – изумился он, – а я и не замечал.

– Обычно это дело бывает, когда проблемы с желудком, – просветил его я, – ты бы проверился у этого… у гастроэнтеролога, заодно и здоровье поправишь… а дальше уж как получится. Прямо скажу, что лично у меня против тебя ничего нету – мать женщина достаточно молодая ещё, семью создать совсем не поздно. Только реши вопрос с этим запахом. Зубная паста со вкусом чего-нибудь там может ещё помочь и эти… полоскания в аптеке продаются – врач, короче говоря, всё по полочкам разложит, лады?

– Лады, – как-то даже смущённо отвечал Игоревич, – постараюсь решить этот вопрос в короткие сроки.

Погорелый театр

– Чего сидите-то? – высунулся Аскольд из дырки в полу, в которую уходила винтовая лестница, – там в зале семинаров театр выступает, а вы тут сидите.

– Да ну? – удивился я, – и что за театр?

– У Никитских ворот называется, за главного там такой Марк Розовский, говорят, – ответил он

– Ну тогда надо сходить, – я отложил в сторону плату с недопаянными микросхемами, выключил паяльник, снял белый халат и встал.

– Шурик, пойдёшь? – спросил я у соседа.

– Можно, – лениво ответил тот, – только я первый раз слышу и название, и фамилию эту.

– Ну вот может и запомнишь, а ты, Оля, как относишься к театральному искусству? – спросил я у неё.

– Не пойду я никуда, – надула она губы, – у меня работы полно ещё.

А по дороге к залу семинаров Аскольд просвещал нас насчёт этого театра.

– Я слышал, что у них там очень оригинальная концепция творческого процесса – зрителей они в действие вовлекают.