Czytaj książkę: «Ожидание жизни. Сборник рассказов»
Как не выйти замуж
Вот есть какой-то подлый закон природы – если мать всю жизнь одиночка, то дочь ее тоже одиночка, и дочь дочери одиночка, и так до тех пор, пока эта цепочка случайно не прервется. Не всегда, конечно, так, но есть такая закономерность…
Сколько себя помню, мать постоянно в кого-то влюблялась, но так ни разу замуж и не вышла. Я, как бы, незаконно рожденная. Был такой термин «законно» – это когда в браке. А когда от заезжего молодца, то незаконно значит. Отец мой не был заезжим молодцом. Вполне себе местным и даже известным в городе. И один из первых горячих романов у мамы, только-только окончившей институт, случился с ним. Но, был он женат. И роман этот, как она мне потом рассказывала, был хотя и бурным, но тайным. И знали об этом только он и она, а потом ещё и его жена.
И что там эта жена его сделала, я не знаю, но отец от мамы ушёл. Не бросил её, как в этих случаях говорят, а именно ушёл, объяснившись, повинившись, но ушёл.
А мама так его любила, что думала, что уже никого и никогда полюбить не сможет. И придумала себе жизнь без него, но с его ребёнком. А ребёнка – то и не было, он был всего лишь любовник, и поэтому очень осторожный, всегда предохранялся. А в тот прощальный вечер, когда они в последний раз, любя друг друга и обливаясь слезами, легли в постель, она остановила его руку, протянувшуюся за презервативом, и прошептала:
– Мне сегодня можно! – А было как раз нельзя. Так я и появилась.
Отца я так никогда и не увидела. Был он крупный, номенклатурный работник, и когда я была еще грудничком, его перевели в другой город. Далеко. Мама считает, что это его жена подстроила, что бы он не дергался и не вздумал ко мне вернуться. Ведь он уже узнал о моем существовании. И еще долгие годы присылал мне на Новый год и на день рождения подарки. Мама меня не обманывала, так и говорила:
– Это подарок от папы.
– А когда он придет?
– Никогда!
Это было, может, и жестоко, но сразу сняло для меня вопрос – где мой папа?
Потом все как-то затихло, и я перестала получать подарки. Лет в десять я уже начала понимать, когда у мамы появлялись любовники. Конечно, в детстве я об этом не могла знать, но потом, вспоминая, сколько раз, несмотря на мои скандалы, меня отправляли ночевать к бабушке, я понимаю, что любовники были и довольно часто. Нет, слово «любовник» сюда не подходит! Мама в каждого из них влюблялась страстно, каждый из них был ее новой, и конечно, последней любовью! Любовь эта длилась дня два или недели две, редко – месяц, еще реже – год. Потом все обрывалось, и столько же времени она ходила с черными от горя мешками под глазами.
Когда я подросла и стала кое-что понимать, я всегда удивлялась, каких несоответствующих себе мужчин она выбирает для любви! А может, не выбирает, но именно такие и получались – несоответствующие. Мама к тому времени была уже заведующая кафедрой в институте. Много читала, постоянно ходила в театры, на музыкальные вечера вместе со мной, конечно. У нее был интересный круг приятелей, сплошные интеллигенты.
И вот вдруг такая любовь – дядя Боря. Дядей он был для меня, а для нее просто Борис. Надо сказать, что в этого Борю я сама влюбилась, хотя было мне только семнадцать лет. Высокий, красивый, всегда спортивно и стильно одетый. И бесконечно веселый и добрый. Когда он входил в квартиру, вскидывал маму на одно плечо, меня на другое, и не снимая с плеч, шел мыть руки. Потом, так же, не снимая нас с плеч, усевшись за стол, грозно рычал:
– А есть в этом доме, кто-нибудь даст?!
Мы с мамой неслись наперегонки, подавая на стол тарелки. Потом он вез нас на своей машине в центр города гулять, и мы обе гордились, что едем с таким красивым сильным, мужчиной. И на нас часто оглядывались. На обратном пути он неизменно завозил меня к бабушке, и когда я отчаянно брыкалась, не желая выходить, прямо объяснял:
– Крошечка, я люблю твою маму, нам надо побыть вдвоем.
Я, конечно, уже понимала, зачем надо побыть вдвоем, но все равно было обидно и завидно. Но, кроме как «побыть вдвоем», делать с ним маме было, по-моему, абсолютно нечего. Книг, наверное, он не читал никаких. И когда как-то мама обронила фразу из романа Булгакова: «Аннушка уже пролила масло», он весь встрепенулся:
– Это соседка что ли? А из какой квартиры?
Все попытки мамы сходить с ним в театр или на выставку, неизменно отклонялись:
Да ну, скукотища какая! Пойдем, лучше городки покидаем. Была у нас в спортивном комплексе такая площадка для игр в городки.
… Как-то, уже став взрослой, встретили мы с мамой, этого дядю Борю. На мои слова, что с ним кроме постели ничего и быть не могло, мама сказала:
– А ты знаешь, для женщины даже одна только любовь в постели, иной раз бывает счастьем!
– Так это же иной раз! – возразила я.
Мне, кажется, мама, отчаянно цеплялась за все, искала свое женское счастье везде. Уж, какое попадалось.
… Чаще бывало другое несоответствие: Любовник женат, а она женщина свободная. Такая любовь счастливой бывает редко. …. И главное, врывалась в ее жизнь, как вихрь! Правда, также, как вихрь и исчезала. Позже, когда мы с мамой говорили о нем, я сказала:
– На что ты рассчитывала? Ведь он иностранец, через полгода его командировка закончится! Или ты думала, что он увезет тебя с собой?
– Ни на что не рассчитывала, – спокойно ответила мама, – ты, когда влюбляешься по уши, на что-то рассчитываешь? Если рассчитываешь, то это не любовь, а охота на мужа!
Да, влюблялась она всегда отчаянно! По уши! Не думая.
Игнесес был испанец. И послан на полгода в наш университет, даже не в аспирантуру, а для подготовки кандидатской диссертации. В их университете такой темы не было. А в нашем была.
Они в коридоре случайно встретились. Кудрявый красавец с огромными серыми глазами, и моя мама в строгом брючном костюме – все же завкафедрой- моя всегда красивая и всегда молодая мама! Хотя ей уже было слегка за сорок.
И все! И понеслось. Каждый день, по утрам у двери нашей квартиры стояли цветы. Не букеты, нет, именно просто цветы. Но какие! Где он их только брал. Когда он звонил маме, он сначала ей пел очередную серенаду. Когда мама открывала дверь квартиры, чтобы его встретить, он таким же вихрем бросался ей целовать руки, обцеловывая каждый палец, в порыве, казалось, безумства, переходил к плечам, шее … Все! Сейчас полетит вверх платье и тут прямо в прихожей начнется неудержимый секс!
Но …. мама еле останавливала его, показывая за спину, где стояла я, чтобы поздороваться. Нет! Это был не порыв сумасшествия, это просто у него означало «Здравствуй! Я пришел! Потому что он без перерыва бросал мне: – Привет! – и спокойно проходил в комнату. По-русски он говорил очень плохо, понять невозможно. Поэтому разговаривали на английском.
Это была красивая любовь! Ничего просто так не проходило. Все было как-то романтично обставлено – прогулки, катания на лодке, где он у ног мамы опять же ставил купленные где-то корзинки цветов. Я не была у него на квартире, которую он арендовал на время своей командировки, и где у них проходили их вечера и ночи, но мама потом мне говорила, что без новых цветов в их постели не проходила ни одна ночь.
Кончилось все не так красиво. Но по-своему тоже элегантно. Раздался звонок телефона.
– Вы такая-то? – спросил женский голос на английском.
– Да, – ответила мама
– Я жена Иглесиса. Нам нужно встретиться.
Мама от ужаса о том, что сейчас будет, онемела. Встретились в кафе.
– Вы что, не знали, что он женат? – спросила молодая смуглая женщина.
– Сначала, нет. – честно ответила мама.
– А когда узнали?
– Когда узнала, уже любила. А остановиться не получилось.
– Но вы же понимали, что любите женатого мужчину, чужого мужа!
– Понимала. Но, знаете, любовь как-то правилам не подчиняется! Каждый день давала себе слово. – Что все!
– Да, вы красивая женщина, – и перешла к делу – Ну, и как его делить будем? Вам верхнюю часть, мне нижнюю? Да, у него еще и член есть, – тоже резать будем?
– Даю вам слово: больше, я его не увижу! – сказала мама.
– Это точно. Я ведь за этим сюда и прилетела. Его забрать. Друзья на ушко нашептали, чем он здесь занимается. Остатки кандидатской пусть пишет у себя дома.
… Да, на любовь маме везло. Даже в шестьдесят три года, когда мне с моих сорока казалось, что пора перестать думать о мужчинах, у нее случилась «лебединая песня». Впрочем, сколько я ее помню, каждая песня казалась ей лебединой. Ведь годы шли. Так вот, в шестьдесят три, появился капитан дальнего плавания, неизвестно откуда появившийся в нашем сухопутном городе. Брутальный такой красавец, лет на пятнадцать мамы моложе. Мама, надо сказать, и в свои шестьдесят с плюсом, была красивой, стройной и очень ухоженной. Все-таки вращалась в профессорских кругах. Их роман продолжался пять лет. Не знаю, что там было у него, но мама цвела, как восемнадцатилетняя девчонка. Правда! Она как бы сразу с десяток лет скинула. Он появлялся раза два, три в год, в перерывах между плаваниями. То есть, в среднем, через четыре, пять месяцев. Но если иметь в виду, что первые месяца два до расставания, она безутешно страдала, а за месяц до его приезда все дни была занята покупками и примеркой новых нарядов, походами в солярий и прочими женскими заботами, так, можно сказать, что перерывов в их романе не было.
У меня, слава богу, к тому времени была уже своя квартира, так что свидетельницей их бурной страсти я не была. Мама во время приезда своего капитана, как бы выходила из нашего с ней общего существования. Редкие звонки – и все! Подозреваю, что не последнюю роль играло опасение – как бы моложавый капитан не перекинулся на ее дочь!
Это, действительно, оказалась ее лебединая песня, потому что во время этого романа она и умерла. Ушла внезапно. В течение месяца. Капитан был в плавании. Рядом была я. Мы много разговаривали в этот месяц. По-моему, за всю жизнь столько не говорили. И она как-то сказала свою главную мысль:
– Ты не думай, я прожила счастливую жизнь. Столько любви, сколько было у меня, не у каждой женщины случается. Может потому, что я так и не вышла замуж!
***
А я росла дочкой матери – одиночки. Отца у меня не было, и я из-за этого очень страдала. У всех есть, а у меня нет! Неполноценность какая-то. Когда в детском саду кто-то начинал говорить: – А вот мой папа …. Я убегала в угол, потому что мне казалось, что сейчас все будут смотреть на меня:
– А где твой папа?!
Я всегда мечтала, что когда вырасту, у меня будет семья, где я буду мама, мой муж – папа, а у детей оба родителя! Но не получилось.
Первым моим мужчиной был таксист. Не думайте, я не снобистка какая-то, – мол, ты таксист, а я дочка профессора. Правда, мама профессором еще не была. А мне было девятнадцать лет. Он был таксист, и ему тоже было девятнадцать. Но это я потом узнала. Уже когда в него влюбилась.
И вот у нас была красивая любовь. Первые пол дня он зарабатывал деньги. А я училась в институте. Во вторую половину дня, он заезжал за мной, снимая, естественно, свои таксистские шашечки, и мы ехали проматывать заработанные деньги.
Как мы гуляли! Все места, где можно было за деньги развлечься в городе, были наши. Стараясь быть приличной девушкой, я спрашивала:
– А на что ты жить будешь?
– А я сейчас, что делаю? Не живу? – удивлялся он.
О создании семьи он, видимо, не думал. Как и о другой работе. Мама расспрашивала меня о нем. И когда я рассказывала, она говорила:
Девочка, ты повторяешь мою судьбу. Помнишь дядю Борю? Тоже хороший, красивый, но это и все! Тебе нужно думать о мужчине на всю жизнь. Но разве об этом думают в девятнадцать лет?! Мы с ним, конечно, целовались, но и все. Я ведь еще девочкой была. А тут как-то устроили ночевку в лесу. Для романтики. Маме я, конечно, сказала, что ночевать буду у подруги. И вот лесная поляна, палатка, костер, по темному небу плывет луна, ночная птица кричит.... Мы с ним целуемся в палатке до изнеможения. Я себя не чувствую, только его губы, его слова, его руки и вдруг он отрывается от поцелуев и шепотом спрашивает:
– Тебе не было больно? -
– Я в ужасе поняла, что произошло.
– Ты, что, все сделал? – закричала я.
Какая там любовь! Я со всех ног выбежала из палатки, не зная куда бежать. Он меня догнал. Усадил в машину. Черт с ней с палаткой, с вещами.
– В город! – кричала я. – К маме!
Меня трясло от панического страха! Ведь это может быть ребенок?! И вся жизнь пойдет под откос, все планы! Слава богу, обошлось. Но, естественно, и вся любовь кончилась.
Потом из серьезных отношений был Артур. Мне был уже двадцать один год, училась на третьем курсе. А Артур два года как окончил институт. Конечно, это было совсем другое, чем таксист. С ним можно было говорить на любые темы. И всегда интересно. Он заразил меня Интернетом. Как-то я сказала ему:
– Пошли в кино. Говорят, очень интересная премьера. Он спросил, какое название и ответил:
Пошли в кино. Только в мой кинотеатр.
Привел в свою квартиру, нашел в компьютере этот фильм, перевел его на экран большого телевизора, принес на журнальный столик вино и фрукты и мы, в таком уюте обнявшись, смотрели фильм.
В его квартире я была не впервые. К тому времени мы уже занимались сексом, имели друг к другу какие-то чувства, но про любовь ничего не говорил. Любовь это когда страсть прет через край, когда ни о чем другом не думаешь. В том числе и о том, чем все это закончится! Нет, страсти здесь не было. Была как бы нежная дружба между мальчиком и девочкой, подкрашенная сексом. Ну и ладно. Я сильно развилась, благодаря нему. Стала смотреть только авторские фильмы, из раздела «кино не для всех! Только для умных.
Читала в Интернете последние нашумевшие книжные новинки – где бы еще я их взяла?! Много путешествовала, тоже через Интернет. Путешествовали мы вдвоем. Лежа в постели после секса. В общем, мне с ним было хорошо и интересно. Вот только он нигде не работал. Сначала на этот вопрос отвечал, как-то смутно. Потом, когда уже наша связь установилась надолго, признался:
– Я игрок! Это не профессия, но занятие. И это приносит столько денег, сколько я никогда ни на какой работе не заработаю. Играю в карты. Конечно, не на скамейке с пенсионерами. Есть у нас свой круг. Это очень богатые и серьезные люди. И свой клуб, в котором все это происходит. Вообще это коттедж, который содержится на общаг. Там все – и ресторан и баня, обслуга, охрана.
– А если проиграешь? – слушая, спросила я.
– Если проиграю – отдаю или если нечем отдавать – дают время отыграться. Только небольшое время. Но я, никогда не играю на ту сумму, которую не могу отдать. Потому что дальше – криминал! Но, я к счастью, не азартен.
И закончил так:
– Но об этой стороне моей жизни – ни слова больше. Тебя устраивает, как мы живем?
Меня устраивало. Правда теперь я понимала, что будущего у меня с ним нет. Не будешь же всю жизнь дрожать, что его убьют, а заодно и меня!
Но в общем-то это были два счастливых года. Потом он повез меня в Таиланд. Предупредив:
На пару месяцев
Я только что окончила институт и на работу еще не устроилась. Он меня убедил:
Поживи пока на свободе. Потом не сможешь. Что тебе от работы нужно? Деньги. Ну, есть они у нас. Сколько хочешь!
Не всегда же будут! – возразила я.
Тогда пойдешь работать.
… Редкое счастье для молодой женщины! Ничего не делать, все иметь, и мужчина, который тебя обеспечивает, тебе симпатичен! Если не сказать больше. А больше уже можно было сказать. Наверное, я его уже любила. Ну нельзя такого парня не любить! Он был, что называется, орел! Рискованный, уверенный, бесстрашный!
Таиланд – это рай! Он снял там бунгало с лоджией, с бассейном, с обслугой, с водителем для меня. И пропал! Я его видела через два дня на третий. Приходил он с красными от бессонницы глазами, но не спал, куда-то звонил, откуда-то подгоняли арендованную яхту, и мы уплывали далеко – далеко на необитаемые острова! Вот там, на яхте, он сразу проваливался в сон, а на острове был свеж, как огурчик, бегал по джунглям, лазил на пальмы.
А потом снова пропадал. Играл с очень серьезными людьми, специально приезжающими сюда со всего мира. Он оформил на меня карточку, где лежало триста тысяч долларов, сказал:
– Это карточка твоя. Я к ней не имею никакого отношения, как и ты ко мне. Если со мной что случится – немедленно в аэропорт и улетай.
Я его спросила:
– Может тебе уже хватит?! – Давай уедем!
Он ответил:
– Не могу, это, как наркотик! Да и не выпустят меня, – и пропал.
На третий день позвонил человек и на ломанном английском сказал:
– На пятой стойке рейса, такого-то на Москву, вас ждут билеты. Улетайте немедленно!
Я улетела. Больше я его никогда не видела. Не знаю, жив ли он.
В Москве я поняла, что беременная. С ним много страсти было в этих знойных южных ночах…, чтобы мы от чего-то оберегались!
Два года прошли, как сон. Причем, сон в буквальном смысле. Дочка спать не давала. Нашла работу. Жизнь продолжалась. Конечно, были мужчины, всякие. Но замуж не вышла. Он меня отравил. Потому что, орлов я больше не встретила. А на ястребка и голубка, уже как-то глаз не останавливался. Оказалась я женщиной для одного единственного мужчины. Ну и ладно! После него я была женщиной для одной единственной дочери. Это и спасало.
Теперь моя девочка стала взрослой, ушла в свою жизнь, а для кого я живу – не знаю. Для себя неинтересно.
***
Вот так и живем с мечтой. Судьба сложилась в цепочку звеньев матерей -одиночек. И больше всего я боялась, что и моя дочка станет по традиции звеном этой несчастной цепи. А девочка была прекрасная – умная, развитая. Я злилась – трудно ей будет такого же парня найти! Потом стала настораживаться – уже восемнадцать лет, но ни разу ее с каким-нибудь парнем не видела. Заводила осторожно с ней об этом разговор, а она отшучивалась:
– Я, мам, такого орла, как у тебя был, еще не нашла.
Рассказывала же я ей о своей главной любви. В общем, лет до двадцати никаких парней.
Потом как-то вечером, уже темнело, подхожу к дому, смотрю – в скверике около дома стоят двое и целуются так неистово, с такой сексуальной страстью, что у меня даже трусы стали мокрые! Просто безумство страсти! Как будто нет никого не только вокруг, но и на свете! Правда никого и не было.
Темнело, я видела только фигуры. И вдруг одна фигура оторвалась от другой, еще раз нежно поцеловала и помахала рукой:
– Пока!
Хорошо, что рядом была скамейка. Я на нее и упала. Та, что сказала, «пока», была моя дочь! Видимо, сознание ее было еще затуманено неостывшей страстью. Она прошла мимо меня, не заметив.
Я вошла в дом. Она ставила тарелки на стол, готовилась к моему приходу. Я не раздеваясь, села на стул. Не знала с чего начать.
– Я все видела! – наконец сказала я.
Дочка спокойно посмотрела на меня.
– Ну да! А что, целоваться запрещено?
Я замялась.
– Нет, я конечно, рада, что, наконец.... Но ты, хотя бы познакомила.
– Хорошо, – сказала она, – но ты не одобришь. Это Марина.
– В третий раз за этот вечер, я чуть не свалилась. На этот раз под стол. Сознание смутно плыло! Когда оно вернулось, я еле выдавила:
– Ма-ри-на?
– Ну, да, – подтвердила дочь, – Марина. Мы любим друг друга!
В этом я не сомневалась. Если при взгляде на эту страсть, у сорокапятилетней женщины, чуть не наступил оргазм, то да, любят!
– И давно? – только и спросила я.
– Уже полгода.
Мне бы, о чем другом думать, а я, как дура, задала глупый вопрос:
– Значит, ты уже не девочка?....
– Ну, как тебе сказать? … – засмеялась она.– Не беспокойся, детей от этого не бывает!
… Да, детей в нашем роду больше не будет. На этом наша женская цепочка матерей- одиночек заканчивается. Потому что наследников у нас просто не будет. Но женские судьбы у всех все-таки счастливые. Потому что у всех была огромная любовь!
Был месяц май
Жизнь равнодушно шла мимо вросшего в землю грязного окна маленькой коморки полуподвального этажа дома, в котором жил Иван Христофорович.
Мелькали в мутном окне торопливо спешащие куда-то ноги, дрались возле окна кошки, шуршали по осени приставшие к окну желтые листья, искрился зимой снежный сугроб… Жизнь шла. А Иван Христофорович умирал.
Пятиэтажный панельный дом был старый, Иван Христофорович был старый. Пора умирать.
Жизнь его была ничем не примечательна, можно сказать, незначительна, и спускался он по жизни, как-то все время вниз, пока не дошел до вот этого полуподвала. Дальше спускаться некуда. А сейчас точка. Пора.
Вся его жизнь проходила как-то незаметно: незаметно женился, незаметно росли дети, было несколько случайных встреч с другими женщинами, но как-то блекло, вскользь. Были, конечно, друзья, но никого из них он уже не помнил. Была работа. Ну, работа и работа. Ничего особенного. В общем, все – ничего особенного. Да он об этом не слишком задумывался. А изменить ничего не мог. Да и не старался. А уж чтобы совсем не затосковать, он стал свою жизнь придумывать. Ну, в смысле, какой бы она могла быть! И записывал эти придумки. Вроде как писал дневник придуманной жизни.
Был Иван Христофорович изрядно начитан. Была у него страсть – уходить от скучной жизни в библиотеку в свободное время и читать. Жена не возражала – не пить же с собутыльниками пошел:
– Он и дома был незаметный человек, ну и пусть идет, не путается под ногами.
Окончил он девять классов. Больше не захотел. Рядом с домом было железнодорожное училище. Раз рядом – чего думать? Пошел туда. Работал сначала помощником машиниста. Долго ходил в помощниках. Водил только грузовые составы. Ну, ничего так. Сначала было интересно, ведь из своего городка он до сих пор никуда не выезжал. А тут, хоть и недолог путь, но все же другие места, люди. Потом глаз «замылился» – маршрут чаще всего был один и тот же. На дальние переезды их депо не ездило.
… Первым после училища женился его друг. Ну, как друг – просто товарищ, жили на одной улице, а городок был маленький, вот всей улицей и гуляли.
Очнулся Иван после этой гулянки в чьей-то постели. Девчонка, конечно, была знакомая, но как-то до сих пор он на нее никакого внимания не обращал. А здесь кто-то его к ней подложил.
Проснулся от ее крика:
– Мама, папа, идите сюда! Он мне заделал!
Как он ей заделал и заделал ли, он не помнил. Но, возражать не стал. Тем более что у девахиного папы кулаки были с Иванову голову. Что поделаешь, надо жениться!
Из дневника
«Был месяц май. Весь тротуар нашей маленькой улицы был усыпан лепестками яблонь. Вишни еще не отцвели и белыми облаками висели над газонами.
Раньше здесь были одни частные дома со своими садами и огородами, потом их снесли, чтобы застроить улицу пятиэтажками, а яблони и вишни остались.
Два отгула, два выходных дня – начинались у меня в это утро, и я еще не знал, куда себя девать, но чего-то необыкновенного нестерпимо хотелось и одурманивающе пахло весной.
На бортике детской песочницы сидела Танька, и волосы ее тоже были усыпаны опадающими лепестками с яблонь. Таньку я знал, как и всех с нашей улицы, но знал так, на уровне «здравствуй -до свидания». Никого из ребят в этот утренний час во дворе еще не было, к Таньке я и подсел.
– В детство впала?
– Ага! – ответила она, – хорошо было в детстве!
– А сейчас плохо?
– Сейчас тоже хорошо, но трудно.
– А чего трудно?
– Ну, вот например, – потянулась она сладко, – влюбиться хочется!
– Ну и влюбись!
– По приказу не получится. Да и не в кого!-
– А в меня, например!
Я и не особенно то хотел, чтобы Танька в меня влюбилась, просто так сказал. На вид она была довольно невзрачная.
– Ты что, правда, этого хочешь? – Танька как-то странно на меня посмотрела.
– Не знаю, – ответил я, не желая ее обидеть, – но давай попробуем!
– Ладно! – засмеялась она, – Начинай ухаживать!
Как ухаживать, я не знал, но в кино видел. И взял ее за руку.
– Пошли!
– Куда?
– Ну, гулять. Потом, может, в кино сходим…
– А что?!
И мы пошли. Гулять с ней было довольно интересно. Она трещала без умолку, сначала про своих подруг, потом про больных – она только начинала работать медсестрой в одной из наших больниц, потом про книжки, которые читала. В общем, я мог просто молчать, не напрягаться. Но что-то в ней мне начинало нравиться. Да и не было у меня до сих пор девчонки, с которой бы были шуры-муры. Так, случайный секс пару раз в компании больших ребят по пьянке без всяких «шур и мур».
Так мы проходили почти до вечера, в том числе, когда проголодались, устроили пикник. На окраине в палатке, купили колбасы, хлеба, развели костер, поджарили все это на обструганных ветках. Вкусно!
– Ой! – сказал она, часов в пять, – у меня сегодня ночная смена, – побегу переодеваться, а провожать не надо!
Мне уже не хотелось с ней расставаться.
– А можно, я к тебе на дежурство приду, – нерешительно попросил я.
Она засмеялась.
–Не знаю. Ладно, ты подходи часам к десяти. Если больных будет мало, и врач уйдет, я скажу.
Из больных в ее отделении, которое находилось в отдельном маленьком домике, были две бабки. Врач, соответственно, ушел, сказал, если что, позвать врача из другого отделения.
Так мы с Танькой, остались вдвоем. Яблони сыпали цвет в открытое окно ее кабинета дежурной медсестры, луна гуляла по темному в полночь небу, мы сидели на подоконнике, взявшись за руки, и разговаривали, разговаривали…
Было уже часа три ночи, когда Танька зевнула и сказала:
– Ну, все, пора спать. Ты иди.
– Ну, куда я ночью?
– А где же ты будешь? Кровать одна.
– Поместимся, – пообещал я.
Танька настороженно посмотрела.
– Только не приставать!
Легли не раздеваясь. И не так уж оказалось тесно. Вправду заснули. Во сне я почувствовал, что она меня обняла. Открыл глаза. Она сладко посапывала, повернувшись ко мне лицом. Обняла, видимо, случайно. А губы ее были так близко, и дыхание такое нежное, что я осторожно ее поцеловал. Просто прикоснулся к губам.
Все это было во сне. Во сне она мне ответила, во сне крепче стали объятия, во сне повернулась ко мне так, что я просто обхватил ее всю и начал целовать от макушки до шеи, и прижимал к себе, уже не боясь ее спугнуть.
Мне кажется, что все, что она делала, она делала все-таки во сне. Потому что глаза ее были закрыты, она не произносила ни одного слова, тело ее дергалось, ноги то сжимались, то разжимались. Не помню, как я снял с нее все и с себя тоже. Время от времени она хваталась, то за бретельки лифчика, то за трусы, пытаясь удержать мою руку. Но не произносила ни слова, и рука ее ослабевала. И когда я не понимая, что делаю, вошел в нее, она вздохнула как-то облегченно и раскинулась свободно – что уж теперь делать?
Утром во сне пришли мама и папа:
– Сынок, ты ж ее заделал! Теперь надо жениться!»
***
… Иван женился. Но, ничего особенно не изменилось. С утра, а иногда если была ночная смена, то ночью, уходил в депо. Там ему было интересно. А дома – нет. Жена была девка неплохая, ужин и завтрак готовила, на обед термосок собирала, но говорить им было особо не о чем. Смотрели телевизор, или что-то по хозяйству делали. Сексом особо не занимались. С ее стороны никогда желания не было, его, конечно, время от времени распирало, тогда он просил:
– Тань, а Тань, пошли, что-ли?
Чаще всего она отвечала:
– Отстань! Некогда сейчас. – Потом уже ночью:
– Давай, иди уж.
Молчала, ждала, когда все закончится.
Родились дети – мальчик, потом девочка. Ни жизни, ни секса совсем не стало. Дети росли, болели, жена с работы ушла, занималась только детьми, им совсем не занималась. Придет – хорошо. Не придет – пожалуй, и не заметит.
Иван уже был к тому времени не помощником, а машинистом. Дни шли один за другим. И вдруг! Это было ярким днем на знакомом до мельчайших подробностей перегоне. Состав спускался с него с приличной скоростью. Иван даже не сообразил, что произошло!
Перед ветровым стеклом вынырнула с откоса корова, Он дернул экстренное торможение, но тяжелый состав разве остановить за считанные секунды, Когда корова уже уносила ноги с рельсов, вынырнул мальчишка, видимо гнавшийся за коровой, чтобы остановить ее. Иван зажмурился только и заорал зачем-то:
– Назад!
Какой, там «назад»!
… Мальчишка, слава богу, почти успел перескочить! Но ноги ему отрезало.
С этого дня водить поезда Иван уже не мог. Два дня он лежал дома, не говорил, не слышал ни чего, на вопрос приходящих в дом после аварии следователей не отвечал.
На третий день молча поднялся, и спросил, как ему найти родителей мальчика. Снял с книжки почти все деньги, взял такси, поехал. Нашел этот дом, стоящий в деревушке, примыкающий к железной дороге, вошел.
Отец, мать, еще какие-то парни, видимо братья, сидели за столом. Он помялся у порога.
– Это я его сбил. Хочу чем-то ….
Договорить он не успел, Его выволокли во двор, жестоко избили, деньги отобрали. Таксист погрузил его полумертвого в салон.
Из дневника
«Избили меня знатно! И ушли в дом. Не знаю, сколько я лежал на земле, пока не оклемался. Но оклемался. Таксист ждал. Я все же нашел силы опять войти в дом.
– Вот что, мужики. Битьем, ноги пацану не вернешь. Ничем не вернешь. Но, я вот что вам скажу. Сколько могу, я соберу деньги на инвалидную коляску. Импортную. Стоит полмиллиона. Я уже начал. И вы собирайте по своим знакомым. В ней у парня будет нормальная жизнь. Как у всех. Это все, что могу.
Стало тихо. Потом старший, видимо отец, спросил:
– Ты когда-нибудь, видел полмиллиона? – помолчал немного, потом сказал: Соберешь – бог простит!
Я и сам не знал, как это сделать. Но вся моя жизнь после этого пошла только для этого паренька. Я его так и не видел. Боялся прийти в больницу того города, где он лежал. А про коляску не я придумал. Попросил Таньку, жену теперь мою, узнать все у хирурга в ее больнице. Вот он и рассказал: до двадцати лет пока парень растет, протезы делать нельзя. Лучше коляска, но необыкновенная. Импортная коляска, вроде как у параолимпийцев с электромотором, крутится во все стороны, ну словом, на ней, как на ногах – и на улицу, и в школу, и дома! Но, полмиллиона, да!
В общем, рассказывал долго. Прошел почти год. Я открыл счет, при счете банк создал общественный совет – чтобы я их на себя не тратил. Об этом я дал рекламу – две зарплаты наших с женой истратил – во все газеты и телевидение нашего города. Расчет был простой, в городе нашем пятьдесят тысяч человек. Если каждый даст сто рублей – вот уже полмиллиона. Конечно, каждый не даст. Я съездил в Сочи, на базу параолимпийцев. Рассказал свою историю. Главный тренер сказал:
– Много не дадим, но сто тысяч выделим из нашего фонда. И бесплатно летом примем на сборы юношеской команды. Пусть посмотрит, как можно жить!
Кое- как, деньги собирались. Но, оказалось, деньги не главное. Главное утереть лицо от плевков!
Вызвали в прокуратуру:
– На каком основании собираете деньги?
