Запах жизни

© Сергей Рулёв, 2016

ISBN 978-5-4483-1253-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

«…Город спал.

Все жизненные процессы в нем затормозились, хотя и не прекратились совсем. Город – это такой же сложный организм, как и любое другое высокоразвитое существо. Человек спит, но часть его мозга все равно работает. Сердце, не останавливаясь ни на секунду, продолжает гнать кровь по артериям и венам. Легкие вбирают кислород, питая им каждую клеточку тела. И пусть во сне эти процессы идут медленнее, чем во время бодрствования, но они все-таки идут.

Именно этим отличается сон от смерти.

Как и любому другому существу, городу был нужен сон, ну а жизнь в нем не замирала ни на мгновение.

По улицам ездили редкие машины, горели фонари и неоновые вывески над магазинами. По проводам всевозможных размеров мчались токи больших и малых напряжений. Насосы качали из реки воду, загоняя ее в трубы, чтобы она попала в каждый дом. Текли под землей полноводные потоки канализации, неся обратно в реку отходы жизнедеятельности человека через неуспевающие справляться со своими обязанностями очистные сооружения.

Город жил.

По ярко и плохо освещенным улицам спешили домой запоздалые прохожие.

Возле ресторанов и гостиниц расхаживали не первой свежести проститутки, несмотря на уже поздний час все еще надеясь подцепить клиента.

Наивный алкаш матерился возле круглосуточного ларька, пытаясь добиться от продавца сдачи, а тот в ответ только усмехался и грозился вызвать милицию.

На пятом этаже одного из домов при свете настольной лампы вдохновленный полной луной поэт строчил стихи своей очередной возлюбленной. А в том же самом подъезде, только на первом этаже, в закутке возле лифта, трое молодых оболтусов за шоколадку по очереди забавлялись с четырнадцатилетней девчонкой, родители которой в это время лежали в пьяном угаре среди пустых бутылок.

В подворотне на позднего прохожего, и не спится же некоторым, накинулась одичавшая, озверевшая от голода и постоянных побоев собака. Прохожий пинками и воплями отогнал ее, но в зубах у собаки остался изрядный кусок материи от его штанов, который она сначала выплюнула, а потом, словно опомнившись, с остервенением стала рвать на мелкие кусочки. Пользуясь моментом, прохожий поспешил убраться подальше от места, где глупое животное посмело нарушить многовековую субординацию

Хозяева одной из квартир па первом этаже панельной пятиэтажки неосмотрительно уехали в отпуск, и двое малолеток, воспользовавшись этим, осторожно, без лишнего шума, выдавили форточку и залезли внутрь, чтобы поживиться какой-нибудь мелочевкой. На перерабатывающем заводе, находящемся до неприличия близко к жилым кварталам, уснул измученный домашними неурядицами оператор ночной смены. Через час после аварийного выброса заметались в своих кроватках младенцы, задыхаясь от приступа аллергической астмы и доводя своих ничего не понимающих родителей до состояния истерики.

Город спал, ничего не подозревая…»

Не прекращающийся вот уже минут пять лай Цезаря, временами переходящий в завывания, заставил Кравцова отложить ручку. Мысленно выругавшись, он встал из-за стола и, накинув на плечи куртку, хоть и середина мая, но по ночам все еще прохладно – вышел во двор.

Тусклый свет лампы, включаемой на ночь над верандой, освещал небольшое пространство внутреннего дворика перед крыльцом.

Кравцов осмотрелся.

Полуночный мрак надежно укрывал все, что находилось чуть дальше десяти-пятнадцати шагов от крыльца. Туда не доставал свет стоваттной лампочки над верандой, а такие же лампы во дворах соседей вообще выглядели далекими и недосягаемыми, как звезды.

И все равно – ни странной тени, ни подозрительного шороха, как ни вглядывайся и не вслушивайся. Вроде бы все спокойно, но Цезарь продолжал лаять… Кравцов подошел к нему.

– Цезарь, успокойся. Что это с тобой сегодня случилось?

Пес замолчал, недоверчиво повел мордой, после чего, ни о чем больше не раздумывая, бросился к ногам хозяина, которого уважал и любил все шесть лет, прожитых с ним, начиная с щенячьего возраста. Кравцов подобрал его в городе, жалобно скулящего, на груде объедков возле мусорных бачков. Тогда в маленьком пушистом комочке не было даже намека на будущую немецкую овчарку. Кравцов выкармливал его, обмотав марлей кусок хлебного мякиша, обмакивая все это хозяйство в молоко и давая щенку. Говорят, еще не так давно подобным способом выкармливали человеческих младенцев, у чьих матерей по каким-либо причинам пропадало молоко, или которые вообще лишились своих матерей. Страна за каких-то полстолетия прошла не через одну войну. Все это промелькнуло в голове Кравцова, пока Цезарь ласково, словно кошка, терся об его ноги. Он сел перед псом на корточки, взъерошил ему загривок и снова спросил:

– Что случилось, Цезарь?

Пес издал скулящий звук и несколько раз лизнул щеку хозяина, потом сел на задние лапы, и положил голову ему на колени.

– Успокойся, малыш, успокойся…

Кравцов гладил Цезаря, бока которого вздымались от напряженного дыхания, а глаза бегали из стороны в сторону, избегая прямой встречи со взглядом хозяина. Пес был чем-то сильно встревожен, если не сказать больше – напуган. Кравцов видел это, но никак не мог понять – почему? Ни человек, ни зверь не смогли бы напугать его верного друга. Кравцов снова внимательно осмотрел двор, пытаясь сообразить, что же могло заставить до такой степени перенервничать собаку. Никакой видимой причины он не нашел и еще раз взъерошив псу загривок, встал, собираясь идти обратно в дом. Однако через пару шагов внезапно остановился. Какая-то смутная догадка шевельнулась в сознании. До него, наконец, дошло, что он упустил одну деталь, когда осматривал двор. Одну-единственную, но, тем не менее, важную.

Тишина.

Абсолютная, неправдоподобная тишина. Не слышно даже шороха молодой листвы, обдуваемой легким ночным ветерком. Собственно говоря, и сам ветерок тоже отсутствовал.

Все это, конечно, было странным, но не настолько, чтобы разбудить настоящую тревогу.

Кравцов вновь посмотрел на своего пса. Тот сидел, плотно прижавшись одним боком к деревянной будке и задрав морду вверх и повернув ее в сторону города. Непроизвольно Кравцов тоже перевел туда свой взгляд.

Он даже и не сразу понял, что его так поразило. Небо 6ыло чистое, глубокое, без единого признака облачности, но… над городом не было видно ни одной звезды. Тьма в небе над городом как-то странно колебалась и казалась живой.

Кравцов перевел недоуменный взгляд на луну и не увидел ожидаемого ярко-желтого света. Словно сквозь невидимую полупрозрачную дымку она светила фиолетовым. Все звезды на западе имели точно такой же оттенок, а вот на востоке, где находился город, звезд не было видно вообще, хотя нет.., вот фиолетово мелькнула одна, но тут же пропала. Кравцов подумал было, что это ошибка напряженного зрения, однако вслед за первой в стороне моргнула еще одна звезда. Через несколько минут Кравцов убедился: звезды очень редко мигали, а не светили, как им положено.

От созерцания непонятного небесного явления Кравцова оторвал жуткий вой, раздавшийся, казалось, возле самых ушей. Кравцов вздрогнул и посмотрел на своего пса, нарушившего тишину.

– Цезарь! – окликнул он собаку. – Цезарь!

Вой давил на психику.

– Цезарь! – крикнул он через пару секунд. – 3амолчи!

Пес не слышал. Он продолжал выть, и этот вой не просто действовал на нервы. Кравцов почувствовал, что начинает терять над собой контроль.

– Заткнись! – рявкнул он.

Однако и на этот раз слова не подействовали. Собака просто не желала его слушать. Задрав голову к небу, пес самозабвенно выводил мотив древней песни своего племени, в которой были тревога, страх и тоска.

Кравцова охватило страшное раздражение, за которым, как не убеждай себя в обратном, скрывались те же эмоции, что слышались и в вое собаки. Он нервно прикрикнул на пса еще раз, но окрик утонул в оглушающем вое. Это вслед за Цезарем все соседские собаки подхватили заунывный мотив.

Неизвестно откуда появившаяся волна первобытного ужаса, граничащего с паникой, захлестнула сознание Кравцова. Он пошатнулся и, затравленно оглядываясь, кинулся в дом. Дрожащими руками защелкнул замок, прислонился спиной к двери, дыша так, будто за ним только что гнались все дьяволы ада. Вполне возможно, так оно и было, ведь потусторонние силы не всегда облекаются в материальную оболочку.

Привычная и родная обстановка дома постепенно успокоила его, и он с содроганием подумал о только что пережитом чувстве.

А собачий вой не прекращался, пробиваясь сквозь стены и закрытые двери, и вызывая неприятный кожный озноб.

Кравцов выругался про себя и, пройдя в свою комнату, сел за стол. Он взял ручку и тут же отбросил ее в сторону. Взгляд скользил по строчкам, не улавливая в них никакого смысла. Буквы, слова, снова буквы. Ничего больше.

В голове носились какие-то обрывки мыслей, но все они служили только фоном для видения задранной в небо морды Цезаря.

Внезапно вой прекратился. Словно кто-то всемогущий легким поворотом пальцев выключил звук. «Или я оглох», – как-то безучастно подумал Кравцов.

Буквально через секунду сильный порыв ветра распахнул окно и, ворвавшись в комнату, разметал по ней сотни листов рукописи. Кравцов поднялся было из кресла, чтобы закрыть окно, но вновь вырвавшийся из тысяч собачьих глоток вой кинул его обратно в кресло, заставив сжаться и закрыть руками уши.

В эти мгновения Кравцову показалось, что внезапно ожили все те кошмары, о которых он столько писал в своих книгах.

Тысячи собак в городе и его окрестностях, домашних и выкинутых на улицу, задрав к небу морды, выли на свою судьбу. Сотни тысяч ворон и голубей покинули свои убежища на чердаках, чтобы огромной живой тучей закрыть над городом небо. Даже крысы в своих норах метались так, словно сошли с ума.

Что-то произошло в природе, заставив все живое содрогнуться и затрепетать от ужаса.

А город еще спал.

Часть 1

Глава 1

Сашка ехал на работу в переполненном автобусе, умирая от духоты и давки. Ему было плохо, так плохо, что просто не было никаких сил отвечать на многочисленные толчки, которым его несчастное тело подвергалось со всех сторон. В другое время и, главное, в другом состоянии он обязательно ответил бы на подобное безобразие как подобает. Сейчас же он просто прижался лбом к стеклу задней площадки, чувствуя, как от каждого толчка локтем или чьей-нибудь слишком здоровой задницей тупая пульсирующая боль отдается в затылке. Иногда, когда автобус особенно сильно подкидывало на какой-нибудь колдобине, желудок его начинал бунтовать, и в довершение ко всем вышеперечисленным неприятностям ему еще приходилось сдерживать тошноту, подступающую к самому горлу.

Наконец, водитель объявил нужную остановку, и Сашка стал пропихиваться к выходу.

Вырвавшись из автобуса, он судорожно вздохнул, подавляя очередной желудочный спазм и, слегка пошатываясь, вместе с толпой других работяг двинулся в сторону базы «Автодора».

Сразу же за воротами базы его встретил хмурый бригадир.

– 3енцов, опять опаздываешь.

Сашка равнодушно кивнул головой. У него не было сил спорить, да это было и не нужно. Bo-первых, бригадир был прав, а во-вторых, ему, по большому счету, было глубоко наплевать на это пятиминутное опоздание так же, как и на все остальные. У бригадира хватало проблем и поважнее, чтобы серьезно обращать внимание на такую мелочь. Но, как говорится, положение обязывает, и он просто констатировал факт.

– Поедешь с Кологреевым на Южное шоссе. Рубка кустарника. Иди на склад, он должен быть там.

До Сашки не совсем дошло, кто же там уже был – кустарник или Кологреев, но он не стал особо задумываться над этим, а только снова равнодушно кивнул. И побрел туда, куда было указано.

Леха Кологреев, тоже молодой двадцатитрехлетний парнишка с вечной ухмылкой на лице, действительно дожидался его возле открытых ворот склада. Сашка протянул ему руку, после чего выдавил из себя вопрос:

– Чё надо-то?

Леха умудрился его понять и с усмешкой ответил:

– Да ладно, пошли. Я уже все взял. Осталось только зацепить водилу, и можно приступать к совершению очередного трудового подвига.

Он сунул в руки Зенцову маленький топорик и зашагал в сторону автопарка. Сашка совершенно не был готов к совершению каких бы то ни было подвигов, но делать было нечего, и он уныло побрел за ним.

Лавируя между кузовами, кабинами и прицепами, они добрались до середины площадки, где Леха остановился, деловито осмотрелся и после всех этих приготовлений, как можно громче, крикнул:

– Мужики! Кто едет в сторону «Южного»?

Возле своих машин вяло, без особого энтузиазма, слонялись водители. Создавалось впечатление, что никто никуда не собирается, и вопрос Лехи канул в пустоту. Однако после небольшой паузы послышался голос Макеева, местного ветерана:

– Ну я еду. А что?

Леха оживился и направился в его сторону.

– Георгич, подбросишь нас?

– Кого это – нас? – недовольно вопросил Maкеев, протирая фары своего бортового «ГАЗика».

– Меня и 3енцова, – ничуть не смущаясь, бодро ответил Леха. – У нас там расчистка обочин.

– Так: это ж вас забирать потом, – пробурчал Георгич, но секунду спустя тихо улыбнулся в усы и добродушно сказал:

– Ладно, довезу. И куда вы – молодняк, без нас – стариков?

Потом, спохватившись, озабоченно добавил:

– Только в кабину вдвоем вы не влезете.

– Ерунда, – махнув рукой, успокоил его Леха. – Сегодня вовсе не холодно, скорее даже наоборот, так что мы в кузове поедем.

– Хорошо, – Макеев, покряхтывая, полез в кабину, – забирайтесь быстрее. Мне еще надо на заправку заехать.

– Как скажешь, шеф, – отсалютовал ему Леха, перелезая через борт и помогая проделать ту же операцию Сашке.

От езды в кузове Сашке нисколько не стало лучше. Трясло в нем еще похлеще, чем в автобусе. Правда, один приятный момент в виде воздушного, обдувающего мокрое от похмельного пота лицо, потока все же имелся. По крайней мере, в голове хоть немного прояснилось.

Георгич довез ребят до нужного места, где они вылезли на обочину.

– Полпятого заберу, – крикнул Макеев напоследок, приоткрыв дверь, и уже через минуту его «ГАЗ» скрылся за поворотом.

Оглядевшись по сторонам, Леха попробовал пальцем лезвие топора, после чего подмигнул Сашке и сказал:

– Ну что, погнали?

– Может, курнем для начала?

Сашка так тоскливо посмотрел на растущую вдоль обочины поросль кустарника и березняка, что Леха не выдержал и расхохотался.

– Что, здорово перебрал вчера?

– Да, уж, это точно, – Сашка тяжело опустился на землю и достал из кармана пачку «Примы». Шум в голове немного поутих, но зато все тело продолжал сотрясать противный похмельный озноб. Ну какая тут, к черту, может быть работа? Сашка тяжело вздохнул и выпустил в небо струю дыма.

Он не сразу и понял, что заставило его поперхнуться этим самым дымом. А когда понял, то изумленно раскрыл рот и вопрошающе посмотрел на Леху.

– Ты чего? – в свою очередь удивился тот.

Сашка молча ткнул пальцем в небо, заставив Леху задрать голову и посмотреть в указанном направлении. Когда до Лехи дошло, что именно Сашка имеет в виду, он хмыкнул и поинтересовался:

– Ты что, еще не видел, что ли?

Сашка отрицательно покачал головой.

– Ну ты даешь! – искренне восхитился Леха. – Это лишний раз говорит о том, что слишком много пьянствовать – вредно. Так, глядишь, все на свете пропустить можно.

– И в кого ты такой умный уродился? – вздохнув, поморщился Сашка. – Такой умный, такой умный – аж противно.

– А ты сплюнь, может полегчает, – беззлобно отозвался Леха.

Сашка последовал этому совету, после чего разочаровано покрутил головой.

– Нет, не полегчало, – сказал он в тон Лехе. – Помочь мне может только твое полное исчезновение.

– Я бы с радостью, – отозвался Леха, – только ведь ты сегодня без моей помощи и на пачку сигарет не заработаешь.

– Вот тут ты, зараза, как всегда прав. Опять придется тебя терпеть до конца рабочего дня.

– Гляди-ка, – совсем не обидевшись на «заразу» деланно удивился Леха, – чувство юмора проснулось, значит оживаешь.

– Угу, – буркнул Сашка. – Ты и дохлого ожить заставишь.

– Дохлого, не дохлого, а таких, как ты, косяками могу к жизни возвращать. Пару раз за живое зацепил и всех делов-то.

– Тоже мне, ангел-воскреситель, – хмыкнул Сашка, но про себя отметил, что эта словесная перепалка действительно немного улучшила его самочувствие.

– Заметь! – Леха поднял вверх указательный палец. – Это не я, это ты меня так назвал.

Направление указательного пальца заставило Сашку кое о чем вспомнить.

– Ладно, хорош тебе уже, – тоном, не терпящим возражений, сказал он. – Ты мне все-таки лучше объясни: что это за ерунда там наверху творится?

Леха скосил в сторону неба правый глаз, после чего пожал плечами.

– Ты про это что ли? Так черт его знает. Оно с самого утра такое. Фиолетовое.

– Да я уж и сам вижу, что не зеленое, – веско заметил Сашка. – Ты бы мне лучше объяснил, почему оно такое.

– Я тебе что – синоптик, что ли? – огрызнулся Леха. – Какое уж есть. На нем, между прочим, таблички объяснительной не висело. А если хочешь поточнее узнать, то возьми, да и позвони в компетентные органы. Только вот, правда, не знаю в какие.

– Ладно, ладно, – успокаивающе произнес Сашка. – Чего ты так разбушевался? Уже и поинтересоваться нельзя.

– Отчего же нельзя? Можно, – миролюбие вернулось к Лехе моментально. – Только если с умом.

Сашка хмыкнул, достал новую сигарету и стал разглядывать небо, пытаясь отыскать границу фиолетового. Однако если она где-то и была, эта граница, то искать ее следовало определенно только за линией горизонта. Больше всего Сашку удивляло то, что на солнечном свете это никак, не отражалось. Он был таким же ярким и вездесущим, каким ему и положено быть в безоблачный весенний день. «Каких только чудес в природе не бывает», – подумал Сашка. Надо, же – фиолетовое небо! И с чего бы это, собственно говоря?

– Слушай! – Леха оторвал его от созерцания этого чуда природы. – Ты, наверное, ночью так крепко спал, что и не слышал ничего?

Сашка кивнул головой.

– А что было ночью? – абсолютно серьезно поинтересовался он.

Леха недоверчиво усмехнулся и протянул:

– Ну ты вообще – кадр! Тут часа в три ночи такой переполох был, что и мертвый, наверное, поднялся бы.

– Ты можешь не тянуть резину? – Поторопил его Сашка.

– Могу, – честно признался Леха. – Так вот, в три часа ночи все городские собаки, понимаешь, решили устроить концерт хорового пения. Это было нечто! Ты, между прочим, многое потерял, если не слышал. У меня маман чуть всю ночь в обмороке не провела, до того они жутко выли. Слушай, неужели ты и в самом деле так крепко спал?

Он вновь недоверчиво посмотрел на 3енцова.

– Да говорю же тебе, что не слышал ничего, – проворчал Сашка.

– Да – а – а, – протянул Леха. – Правильно все-таки говорят, что чрезмерное употребление алкоголя пагубно сказывается на всех без исключения органах. У тебя вот уже, похоже, со слухом нелады.

Сашка пропустил эту реплику мимо ушей.

– Ну и жара! Сейчас бы соку. Яблочного. Литр. Нет, лучше два. Тогда процесс возвращения к жизни можно было бы считать законченным, – решил он сменить тему, грозящую ему новыми подколками, правда, не совсем удачно. Леха тут же воспользовался этим промахом.

– А пивка тебе не налить? – ехидно поинтересовался он. – Говорят, пиво с похмелья лучше помогает.

– Не-ет, – непроизвольно поморщился Сашка. – Если я сейчас пива глотну, то буду блевать дальше, чем видеть. У меня же все-таки живой организм, а не железная канистра.

– Ну, ты меня разочаровал, – протянул Леха. – Я-то думал, у тебя не только глотка луженая, но и все остальное.

– Вот тут ты ошибся, – как-то слишком просто по Лехиным меркам сказал Сашка.

– Ладно, будем считать, что ты меня разжалобил, – усмехнулся Леха. – На, попей, – он полез в сумку и достал оттуда полуторалитровую пластиковую бутыль из-под лимонада. – Холодный чай с лимоном. Не сок, конечно, и тем более не пиво, но все же от жажды ты не умрешь. – Только больше половины не пей! На обед хоть немного оставь, – поспешил он добавить, как только увидел, с какой жадностью Сашка припал к горлышку.

Как только Сашка оторвался от бутылки, Леха спросил:

– Так мы сегодня вообще будем работать или как?

– Уф! Хорошо! – Сашка вытер рукавом губы. – Вообще будем. Только вот как?

Леха встретил эту фразу громким хохотом, мотанием головой и постукиванием ладонями по коленям.

– Ты что, заболел, что ли? – участливо осведомился Сашка.

С трудом подавляя приступы смеха, Леха пробормотал:

– Да ты в натуре оклемался. Такие мудрые изречения от тебя не часто услышишь.

– А-а-а, – Сашка махнул рукой. – С таким дураком, как ты, поведешьси…

– Ну вот, – Леха, наконец, перестал смеяться, – то слишком умный, то дурак… Ты уж как-нибудь определись.

– С тобой определишься. С тобой так потеряешься, что потом не найдешься.

«А ведь молодец Леха, – внезапно подумал Сашка. – Там пошутил, там посмеялся – все легче. И башка всякой ерундой меньше забивается, не то, что у меня барана мрачного. Сам себе настроение не поднимешь, никто тебе его не поднимет».

– Ну что, работать-то мы сегодня все-таки будем? – прервал этот поток мыслей Леха.

«Ну вот, все хорошее впечатление о себе испортил, " – подумал Сашка и сказал:

– Будем, будем. Чего это ты так распереживался?

– О твоем желудке беспокоюсь, балбес, – отозвался Леха. – Меня, в крайнем случае, папа с мамой подкормят, а вот ты без зарплаты с голоду опухнешь.

– Главное, что не усохну, – буркнул Сашка.

– А может и усохнешь, – задумчиво сказал Леха. – Так что, будем проводить эксперимент или как-нибудь без него обойдемся?

Сашка сделал вид, что напряженно думает, после чего решительно сказал:

– Экспериментов проводить не будем, будем добросовестно трудиться.

– 3начит, тогда начнем, – констатировал Леха и первым поднялся с земли.

Взяв в руки топоры, ребята принялись за работу. Поначалу процесс пошел неплохо, но уже минут через пять безжалостно палящее солнце дало о себе знать. Сашка рубил, превозмогая вновь появившуюся пульсирующую боль в висках, чувствуя, как тело судорожной дрожью отвечает на каждый взмах руки. Однако это только заставляло его злиться и с новой силой опускать топорик на тонкие побеги. Как говорится, здоровая рабочая злость – она и в Африке здоровая.

Правда, запала хватило ненадолго. Вскоре Сашка уже весь взмок и немного сбавил темп. Леха сосредоточенно пыхтел рядом. Они прошли всего какой-то десяток метров, и, когда Сашка посмотрел вперед, на эту бескрайнюю полосу березняка, его захлестнула волна тоски и апатии. Стараясь не поддаваться этому чувству, он продолжал рубить, с тупой монотонностью думая о том, что с пьянками пора завязывать. Вообще-то, он всегда думал об этом, когда его мучило жуткое похмелье, давал себе зарок не нажираться, как последняя свинья. Последнее время он слишком часто зарекался, а вот заходило как раз наоборот. "Неужели я уже конченный алкаш? – вдруг вспыхнула в его голове мысль. – И это в мои-то двадцать четыре?!» От этой мысли его еще сильнее прошиб пот, а сам он, подчиняясь нахлынувшей на него ярости, ожесточенно набросился на кустарник. Тот в ответ, не желая сдаваться без боя, хлестал его по лицу упругими ветками. И с точно такой же силой била по его мозгам мысль: «Не хочешь спиться – надо завязывать». Сашка прекрасно знал истину – все начинается с малого. И то, что сейчас он пока еще не законченный хроник, совершенно ни о чем не говорит. Начиная курить, он думал точно так же – это, мол, все ерунда, захочу – и в любой момент брошу. А не тут-то было. Теперь он просто физически не может представить себя без сигареты.

Перед Сашкиным мысленным взором открылась та пропасть, в которую он с таким рвением катился. Сам. Без посторонней помощи.

«А помнишь ли ты, когда в последний раз книгу или хотя бы газету в руки брал»? – возник в Сашкиной голове обличающий вопрос. «Давно», – последовал короткий чистосердечный ответ.

Сашка не знал, почему все это пришло ему именно сейчас, а не, скажем год назад, когда дело только закручивалось. И ведь причина-то была пустяковая, аж вспоминать не хочется. Ну кинула деваха. Жестоко, правда, кинула, ну так и что с того? Мало ли было у него до нее девиц, которых он сам кидал с не меньшей легкостью? А он, дурак с уязвленным самолюбием, решил отомстить ей, ударившись в веселый загул с выпивкой и девчонками, благо контролировать его теперь было некому – родители уехали в Краснодар, оставив ему квартиру, вполне логично полагая, что он уже взрослый самостоятельный человек. А он повел себя хуже безмозглого пацана. Да и вообще, если толком разобраться, истинная причина его нарастающего пьянства кроется вовсе не в несчастной любви, а в бесхарактерности и слабоволии. Причину-то для самооправдания можно найти какую угодно. Как говорят в народе – был бы повод, да человек хороший. А друзьями после армии он действительно обзавелся самыми, что ни на есть подходящими. Как в известной комедии – мужик говорит женщине-управдому: «Я – его коллега»; а та в ответ: «Ясно, значит – собутыльник». Так смешно, что аж плакать хочется, когда понимаешь, что это – с тобой, и причем серьезно. И помочь-то ведь некому. Нет рядом настоящего друга, который взял бы тебя за грудки и сказал: «Может, хватит? Посмотри-ка на себя в зеркало и хорошенько подумай». А с другой стороны, стал бы он слушать? Как же! Ведь все нормально, все в порядке. Он же умный, он все знает, понимает, чувствует и так далее. Поэтому, если бы и был у него такой друг, то он послал бы его подальше, и все дела. А ведь и посылал. Потому-то и остался в окружении одних «коллег». И что делать дальше, как выпутываться из этого – один Бог знает.

Сашка мрачно сплюнул, впервые осознав всю глубину того, что произошло с ним за последний год. А мысли лезли и лезли, словно гной из выдавливаемого чирья. И чем больше их появлялось на свет, тем легче и одновременно муторнее становилось на душе. Бросив на землю топорик, он сел и нервно закурил сигарету.

– Что, уже опять перекур? – с ядовитой усмешкой поинтересовался Леха.

Сашка не ответил. Он даже толком не расслышал вопроса.

– Святое дело – перекур, – заявил Леха, растягиваясь во весь рост прямо на откосе дороги. – Особенно когда сам не куришь. И здоровье целее, и лишний повод для отдыха имеется. Красота.

– Слушай, а ты на философа учиться не пробовал? – хмуро поинтересовался Сашка, скептически оглядывая Леху с ног до головы.

– А на фига мне учиться? – с совершенно серьезной миной ответил Леха. – Я же ведь и так уже готовый философ.

Сашка промолчал. С самокритикой у напарника все было в порядке.

– Слушай, а чего это ты вдруг так помрачнел? – еле выдержав минуту тишины, вопросил Леха.

– Да так, – Сашка зачем-то взял топорик, покрутил его в руках и затем воткнул в землю между ног. – Кажется, мне впервые за долгое время пришла в голову по-настоящему умная мысль.

– Да ты что, правда что ли?! – восхитился Леха. – Да быть такого не может! И какая же, если не секрет?

Сашка посмотрел на него хмуро, но вдруг усмехнулся сам и сказал:

– А вот это уж, извини, не твое дело.

– Не мое, так не мое, – пожал плечами Леха. – Тогда давай быстрее докуривай, и погнали работать дальше. Как говорили работорговцы – пашите, негры, солнце еще высоко.

Солнце действительно было высоко. Медленно, но верно оно поднималось по давно проторенной дорожке к самому зениту фиолетовой выси.

До конца рабочего дня оставалось еще много времени.