Czytaj książkę: «А за окном – человечество…», strona 10

– Ты сплошная загадка, Луиза.

– А ты не бойся. И вообще я давно живу чище девственницы. О ребёнке подумываю. Но от кого? Измельчали мужики. Меня сейчас даже слово «водка» нервирует. Только от сигарет никак не отстану. В меня кофе без никотина не лезет. Кстати, беда! Последнюю докуриваю! А наш магазин закрыли на ревизию.

– Вовремя я тебе твой любимый «Винстон» принёс… – вздохнул мужчина лет пятидесяти.

Он только что усиленно ковылял с тросточкой в нашу сторону.

– Спасибочки, Петя! – отрешённо вздохнула Луиза. – Соскучился по мне? Поговорить пришёл?

– Вроде того…

– Но о чем, мой ангел-хранитель? Монтеня, которого я тебе дала, читал?

– Уже немного осилил… – застенчиво поморщился Петя. – Только все у него как из пальца высосано. Не знал твой Монтень реальной жизни.

Я этого Петю на АЗС уже не раз видел. Идёт всегда медленно, подволакивая ногу. И каждый раз у него для Луизы какой-нибудь особый презент.

– Благодарствуй, Петя, за правду-матку. А только теперь ступай… – напряглась Луиза. – Не до тебя мне сейчас.

– Понял, извини… – душевно отозвался он и захромал к нашему магазину.

– На учёте! – строго остановила его Луиза.

Петя обречённо замер.

– Не горюй… Чекушку я тебе взяла. Успела… – сострадательно объявила Луиза.

Прежде чем я ушёл заправлять очередной самодвижущийся сугроб, она уважительно объяснила мне, что Петя – бывший военный лётчик, контужен в Афгане; недавно его едва успели достать из петли – после того как он к ней снова в мужья просился, а она и на этот раз отказала. Да ещё завелась, всю дурь свою ему с бешенством показала. Хотя, если рассудить, у Пети хороший характер, свой дом, черная «Волжанка», правда, ржавая и не на ходу, большая пенсия. Вовсе не глуп. Внешне нормальный, только одна нога после катастрофы над Кандагаром неправильно срослась.

– Так чего тормозишь? Сук под собой рубишь… – сдержанно сказал я.

– Тебя ждала! – дерзко объявила Луиза. – Предчувствовала, что с таким, как ты, встречусь… Шучу-шучу! Так что насчёт Монтеня, пообщаемся? Стоп! Беги! Наш олигарх едет!

На заправку грузно вкатилась стальная туша Hummer’a с гирляндой воинственно пылавших прожекторных фар на крыше.

6

– Эй, дед, полный бак… – хрипло распорядился щупленький остроносый хозяин машины, вывалившись в метель в просторных шортах и белой майке с надписью «Клинт Иствуд». Он чем-то действительно напоминал осетрового малька: эдакий ершистый сиплый ребёнок. Это был тот самый Рыбкин.

Вот когда назойливое наставничество Андрея Арнольдовича пошло мне впрок. В сложных погодных условиях я блестяще выполнил полученное распоряжение: не только не дал захлебнуться пистолету, убойной струёй вогнавшему 100 литров в бензобак Hummer’a, но при этом ещё не уронил ни капли на лакированную «броню» джипа.

– А где Клоун? – Рыбкин юношески прищурился от снежных оплеух, приоткрыв искристые бриллиантовые стразы на зубах. – Хочу выпить конкретно с ним.

– Бугор будет завтра, – сказал я без всякого пиетета, почти нагло.

Кажется, я начинал здесь осваиваться. Не слишком ли быстро?

Моему клиенту потребовалась минута, чтобы усвоить информацию.

– Тогда ты скажи: нравится тебе моя новая тачка?

Я честно выдал:

– Легендарная машина.

Он взволнованно обнял меня, едва достав головой до груди. Хорошо, что до слёз не дошло.

– Молодец… В жилу сказал! Растрогал меня. Вот, возьми. Устрой себе праздник.

Он подал мне зажатую в кулак пятитысячную.

Я хладнокровно убрал руки за спину.

– Пролетарская гордость заговорила?! – детски-радостно хохотнул тот и в полном смысле этого слова бросил деньги на ветер.

Нарочно не придумаешь: бесшабашная метель как банный лист к голой заднице прилепила вспорхнувшую пятитысячную к левой щеке многострадального Андрея Арнольдовича. Я поздравил его дружеским поклоном. На эти деньги он и девочки-операторы всю ночь пили достойный напиток – Хеннеси ВС: наша вселенская метель отменила проверяющих всех уровней и мастей.

К ночи джип вернулся. Так происходило каждый раз, когда его хозяин надевал с вечера в пятницу свою майку «Клинт Иствуд». Кстати, как всегда поверх вэдэвэшного тельника.

Метель услужливо иссякла. Старательно зализанные ею снега лежали торжественно-успокоенно, стомлённо. На юге со стороны морга великолепно сиял в обрамлении звёзд царственный Сатурн, словно монарх в окружении своей свиты.

Хозяин Hummer’a почти трезво пожал мне руку и вручил переливающуюся алмазными искрами визитку: «Генеральный директор строительного холдинга «Пирамида Хеопса», академик Петровской академии наук и искусства, чемпион Воронежа по кикбоксингу в наилегчайшем весе Илья Рыбкин». С ним прибыли ещё два человечка, всем своим видом назойливо показывающие, что они с шефом одной крови – как говорится, «птенцы гнезда Петрова». Только вот глазки их сияли лакейски-восторженно, а пили и ели они так хватко, ёмко, точно про запас, ибо привыкли, что даже в самый разворот праздника, на пике радостного внеклассового братания их могут запросто турнуть от барского стола. Его роль, кстати, взяла на себя крышка того же бака, на которой мы с Луизой пили её замечательный кофе, а над нами витала унылая тень Мишеля Монтеня, нашёптывая свою известную мысль, что высшее благо состоит в спокойствии души и тела.

Наконец, наступил пик праздника. Кавалькада гостей по-пластунски вскарабкалась на блескучий ледяной холм на задворках АЗС. Дерзко зазвенели бокалы. Опустевшие бутылки французского шампанского «Мадам Клико», тяжело прочертив кривую падения, глухо воткнулись в снег. Предчувствуя, что будет дальше, ночная, по-зимнему смёрзшаяся тишина как сморщилась. И тут ударила орудийная канонада. Это Рыбкин «для расслабления души» выстрелил по черепу с молнией на пьяных дверях «Города Солнца» из своего длинноствольного Smith & Wesson калибра 44 Magnum. Не стану объяснять, почему снаряды не поразили цель – ни первый, ни все последующие.

– Пальнёшь?.. – олигарх Илюша приятельски протянул мне внушительный культовый револьвер. Король в своём жанре. Мы, наверное, были ровесники с этим монстром. Оба с 1955-го? Мой былой вьетнамский опыт свидетельствовал, что трудно найти ещё другое оружие с такой точностью для пистолетных дистанций. Даже Парабеллум отдыхает. Куда направил Магнум – туда и попал.

Необходимости целиться не было – мишень, считай, под носом. Через несколько секунд череп перестанет существовать. Как и дверь, на которой он до сих пор висел.

Я опустил легендарное оружие. Что-что, но уже только держать его в руках – настоящий парад для души. В общем, счастливая минута. Я тоже чувствовал себя почти Клинтом Иствудом. Не больше, но и не меньше.

– Мы ждём твой выстрел… – поморщился Илюша.

– Там же люди…

– Ох, уж эта российская провинциальная интеллигенция… – опечалился мальчик-олигарх. – Без вас наша страна давно бы процветала! А ведь я уже хотел предложить тебе должность тайного ревизора на моих стройках… Чем-то ты меня пронял. Ладно, проехали.

Кажется, я испортил праздник.

Рыбкин сочувственно обнял меня и по-борцовски вразвалочку отправился спать до утра в китовом чреве своего Hummer’a. Так у него было заведено.

Машинам, которые не заправляются, находиться на территории АЗС категорически запрещено. Однако это авто управляющий, придя утром на службу, словно не заметил.

Лакейскую свиту уже развезли по домам таксисты, которые следовали за Hummer’ом как рыбы-прилипалы за акулой, – возле него всегда можно было поживиться щедрым заказом.

7

Оптимистично-светлым, озарённо-сияющим и нежно-морозным утром Илюша тяжело выбрался из Hummer’a, как космонавт из спускаемого аппарата после двух лет на околоземной орбите. При этом выражение его лица было таким, словно он сейчас испытывал на себе давление центрифуги, разогнавшейся до десятикратного увеличения силы земного притяжения.

Заговорил он обидчиво и спутанно. Со слов Илюши я не сразу, но понял, что этой ночью какой-то самоубийца слямзил его смартфон. При этом лопатник, нафаршированный двухсотенными евробумажками, почему-то не тронул, хотя тот лежал на торпеде Hummer’a на самом видном месте.

Даже фужер шампанского со ста граммами водки, по субботней утренней традиции ласково, благоговейно поднесённый ему нашими девочками, не улучшил настроение Илюши.

– Ты ничего не заметил? Ты же всю ночь не спал? – глухо, мутно сказал он мне.

– Я все время стоял с другой стороны. Там слабей дует, – таким был мой бесхитростный ответ.

– Никаких чужих следов возле твоей машины вроде не видно… – строго резюмировал мой наставник Андрей Арнольдович: в этот момент в его еще не совсем проснувшемся голосе вдруг ощутимо прорезались веские интонации преподавателя с учёной степенью и профессорской перспективой, пусть даже теперь практически утраченной.

– В кабине поищи ещё раз, – тревожно сказал наш Анатолий Николаевич Коржаков, словно ему в случае неудачи поисков грозило ни много ни мало разжалование из управляющих в старшие менеджеры по клинингу и эстетике.

– Скорее всего, бомжи ваши сработали… – похмельно поморщился Илюша.

Только враг рода человеческого мог не посочувствовать страдальцу в эту минуту.

– Передайте им: если сегодня не вернут, всем – кранты. Ночью дотла спалю их «Город Солнца». Пора калёным железом очищать от этой мрази нашу любимую Родину.

Он строго обернулся ко мне:

– Приготовь к полночи два ведра бензина!.. Чтобы мои пацаны не суетились. Пожалуйста.

Я вздохнул, достал визитку Рыбкина и со вздохом набрал на своём мобильнике эпохи динозавров номер его великолепного LG G3 смартфона. Наизусть эти магические цифры я не помнил. Да и незачем было…

Со стороны мальчика-олигарха в благодатном утреннем пространстве, молочно-пахнущем свежим снегом, раздался роскошный баритон покойного Михаила Круга: «В Лазурном шум и песни, и там братва гуляет, и не мешают мусора…»

Илья усмехнулся, достал из кармана так банально обнаруженный заветный смартфон и мальчишески зашвырнул его в бесконечность молодых крылатых сугробов.

– К ночи два ведра бензина все равно за тобой… – бдительно сощурился он в мою сторону. – Эти твари у меня кровью умоются! Правильные пацаны в Украине, в той же Сирии гибнут, а они здесь санаторий себе устроили! Ничего, будет им эта… как её… ночь…

– Варфоломеевская, – вздохнул я.

– Хуже… – добродушно вздохнул он.

Означенное время на АЗС ждали как официально объявленную дату всемирного Апокалипсиса. Управляющий лично проверил состояние огнетушителей и провёл дополнительный инструктаж по пользованию ими. Всем раздали дистанционные тревожные кнопки для вызова группы быстрого реагирования. Ни один проверяющий, ни один тайный покупатель, бдительно предупреждённые Коржаковым об огненных планах Рыбкина, ни разу не посетили нашу АЗС. Даже здешние нарики ходили за бензином на другую, дальнюю автозаправку. Лишь клиенты соседнего морга продолжали непоколебимо вживаться в вечность на своих лежаках.

В полночь люди Рыбкина, суетясь как мальки, сняли с петель продырявленную пулями дверь бывшей подстанции. Получив приказ выходить, бомжи, однако, не спешили.

– Бензин давай! – крикнул мне Рыбкин, впечатляюще подняв над головой легендарный «Магнум».

– Все колонки опечатаны, – сказал я. – Кто-то стуканул в прокуратуру, что мы торгуем буторенным бензином.

Мне поверили. Мы им действительно торговали.

И тогда в густую многослойную вонь Дома отдыха имени Томмазо Кампанеллы полетели дымовые шашки. Само собой, не в роли освежителя воздуха. Хлопок за хлопком. Штопором закрученные белёсые струи изо всех щелей, как щупальца, зашевелились.

Наконец бомжи оживились в своей конуре. Вроде кто-то даже заплакал. Кажется, ребёнок. Как бы там ни было, вылезали они из своего Монрепо не спеша, если не вовсе медленно, враскачку, словно бы с каким-то особым классовым достоинством. Как оказалось, просто не все были ходоки. Так что сильные тащили на себе слабых, кое-кого вовсе несли на одеялах. Кто-то полз на коленях. Видно, не нашёл в темноте свои костыли, а света от дымовых шашек немного – пых, и все.

Выходя, все они по очереди настороженно косились на заледеневшие, блескучие звезды, словно именно туда предстояла им сейчас нелёгкая дорога. Так что как бы прикидывали свои силы и возможности. Казалось, ещё минута, и они прощально затянут вразнобой ту самую «Варшавянку»…

– Вихри враждебные веют над нами…

Последней, спотыкаясь, вышла молодая пьяненькая женщина с ещё не проснувшимся ребёнком на руках, наспех замотанным в тряпье.

– Сука… – тихо сказала она нашему славному мальчику-олигарху. – Своё дитя губишь…

– Как это, Ленок?.. – выпятил губы Илья. – Так ты про выкидыш соврала тогда?

– Под твоим дурацким пистолетом и не то скажешь…

– Мальчик, девочка?..

– Крокодил! – гыкнула Ленок.

Илья судорожно, с глухим клёкотом рванул напополам майку с Иствудом, рванул свой вэдэвэшный тельник и рухнул на колени в льдистый хрусткий снег. Вовсе не по-мальчишески завыл, задрав к небу свой осетровый носик.

– Назад!!! Всех назад!!!

Его люди немедленно остановили процессию. Бомжей стали загонять в подстанцию. Они, как могли, сопротивлялись: вдруг запрут и подожгут?

Рыбкин с лицом напроказившего мальчугана подошёл к сгрудившимся бомжам и у каждого со слезами в голосе попросил прощения, некоторых пытался даже целовать и совал, совал всем деньги, отдал кому-то смартфон, стянул золотые печатки…

– Берите, все берите, братцы…

В стороне сентиментально плакали наши девчонки-операторы. Даже Коржаков уронил скупую офицерскую слезу. Лишь Андрей Арнольдович усы мял. Но все равно как-то, знаете, трагикомически…

8

К маю рядом с почти вросшей в землю подстанцией на деньги Рыбкина поднялся двухэтажный коттедж с белоснежной мраморной вывеской, дерзновенно блиставший позолотой букв, – «Город Солнца имени Томмазо Кампанеллы». Люди мальчика-олигарха вежливо переселили в него наших бомжей, предварительно отмыв и переодев их в туберкулёзном диспансере.

Однако не в коня корм оказался. В уютных комнатах с чистым бельём, кабельным телевидением, зоной бесплатного «вай-фай» и дармовым сбалансированным питанием его постояльцы впали в ступор. А когда им ещё и паспорта выдали, так они их немедленно побросали в урну у парадного крыльца и как растворились в российской безбрежности. Вместе с его некоронованным наследником.

Словно идя им навстречу, весна в этом году взяла тайм-аут. Настоящая летняя температура установилась уже в середине марта.

С теплом начались традиционные ходки моих коллег на раздольные просторы дачного огорода мамы Хозяина нашей бензозаправочной сети – аккуратно худенькой, восьмидесятилетней Элеоноры Павловны. Всю свою посудомоечную жизнь она безрадостно громыхала столовскими тарелками и гранёными стаканами. Эта безнадёга длилась до тех пор, пока её сын, бывший вор в законе, не поднялся до высот провинциального депутатства.

Какие только названия поначалу не давали бензозаправщики регулярному саду-огороду Элеоноры Павловны, разбитому на породистых воронежских чернозёмах: участок, латифундия, ранчо, фазенда, в конце концов – дача. Но прижилось, неведомо с чьей подачи, определение, исторически застолблённое ещё известным римским литератором и цензором Катоном Старшим в его новаторском произведении «De agri cultura» – вилла! Пусть и без воспетых им роскошных оливковых рощ и живописных виноградников. Главное, что у Элеоноры Павловны присутствовал основной Катоновский принцип виллы – в таком типе хозяйства должен применяться труд рабов. При этом Старший продвинуто советовал занимать рабов делом выше крыши в любой час и в любую погоду. Когда же кто из них протянет ноги или состарится, то от него желательно избавиться наряду с другими ненужными в хозяйстве вещами.

Так что Элеонора Павловна поколачивала нерадивых в сельскохозяйственном труде бензозаправщиков вполне рабовладельчески: то своей клюкой азартно достанет чью-то спину, то «пендель» с разбегу отвесит. Ещё был у нас заправщик с одним единственным зубом, да и то кривым. При обычном разговоре все от его рта со смущением отводили глаза, а как разразит этого мужика хохот, так народ тотчас врассыпную разбегается от него под разными предлогами. Как-то увидела такое патологическое ржание во всей его убогой раззявленности сама Элеонора Павловна, так тотчас своим острым кулачком с подскока этот последний зуб и вышибла. Чтобы тот не смел таким безобразием портить имидж её виллы и всей их энергетически-топливной компании «Октановый рай».

Меня управляющий ни разу не послал на «барщину». В чем была причина такой избирательности Коржакова? Он рассказал мне правду через пару месяцев, когда нас всех уволили. Она не имела никакого отношения к моей бывшей мистической профессии литератора-писателя. Просто хозяин «Октанового рая», насмотревшись плохих телесериалов, вдруг решил, что я, возможно, внедрённый к ним сотрудник Следственного комитета. В то время махинации с бензином достигли у нас в Воронеже такого предела, что даже прокуратуре пришлось, наконец, реально озаботиться в этом плане.

Прислонившись плечом к бензоколонке (это не возбранялось), я благостно всматривался в бодрую весну-лето.

– Что-то в театр ужас как хочется… – сдержанно засмеялась Луиза.

– В какой?

– В любой.

– А ты давно не была?

– Никогда.

– Ничего себе. Почему?

– Одеть нечего было. Всегда ходила как шлюха с окраины.

– Не смей так при мне говорить.

– А вчера плюнула на все и купила себе классное платье. Их ещё называют «коктейльными». Черно-белый шёлк, плечи и шея открытые. Нитка жемчуга. Я хочу, чтобы ты заценил его.

– Показывай.

– Дома оно.

– Принеси как-нибудь.

– У меня нетерпёж. Пойдём прямо сейчас ко мне. Я живу через дорогу. Белого подиума у меня нет, но показ мод организую.

– И большая будет у тебя тусовка?

– Ты и я. А насчёт работы не беспокойся. Я договорилась обо всем с Ботаником. Прикроет. Если наскочит проверяющий, ты понёс выбрасывать просроченные продукты из магазина.

Луиза романтически взяла меня под руку. Учитывая, что мы оба были в фирменной ярко-красной робе с серебристыми светоотражающими полосами, мы смотрелись как ещё та парочка. Инопланетяне, да и только. Мне казалось, что все ошалело пялятся на нас. Возможно, даже покойники в морге зомбированно поднялись со своих алюминиевых лежаков и прильнули к окнам, безмолвно наблюдая нашу процессию с точки зрения Вечности. Не исключено, что среди них затесалась и грустная душа господина де Монтеня. Далее эстафету любопытства перехватили жильцы Луизиного дома. Хорошо хоть, что с балкона никто из них не упал или в окно с удивлённым шоковым вскриком не вывалился.

Луиза жила на четвёртом этаже в трёхкомнатной «сталинке» с претенциозными эркерными выступами, построенной семьдесят лет назад пленными гитлеровцами. В просторной квартире старшего менеджера по клинингу и эстетике я не мог не заметить грязную посуду в ржавой раковине, лохматые пряди густой паутины у потолка и странных ярко-белых тараканов.

– Линяют, сволочи. Весна!!! – усмехнулась Луиза и с чувством, толком, расстановкой приступила к демонстрации мод.

Первым делом – долой комбинезон, следом – все остальное. Через мгновение, прочертив нежный пируэт, её лифчик оказался у меня на плече. Луизины курносые грудки-сестрички с любопытством нацелили в мою сторону свои карие соски.

Я почувствовал себя в люльке центрифуги, которая резво начала неумолимое движение: быстрей, все быстрей… И вот представьте только, что вы уже весите тонну с гаком.

– Потрогай меня за груди… – тихо, но твёрдо произнесла Луиза.

Я понял, что отказать невозможно. Да и с какой стати?..

Её груди оказались очень даже. Я не профессиональный дегустатор дамских прелестей, но в этом случае и слепой мог заценить их высокое качество. Мне показалось, что это самое радостное тактильное ощущение в моей жизни за последние годы.

– Нравятся?

– Классика.

– Так продолжай. Или ты ждёшь какого-то особого распоряжения?

– Вроде того.

– Свыше? От Бога?

– Может быть.

– Ты никак не можешь забыть свою покойную жену?..

– А как иначе?

– Тогда вали.

Ботаник встретил меня снисходительной улыбкой сквозь чащобу ёжистых усов. Кажется, он ждал с моей стороны ошеломляющих сексуальных откровений.

Когда его терпение лопнуло, он достаточно сильно толкнул меня плечом в плечо.

– Чувствую, ты, того, не позарился. Оно и правильно. Дармовая шлюха…

Я никогда не бил первым. Не потому, что по классификации Карла Густава Юнга принадлежал к этическим интровертам. Просто я убеждён, что наказание зла равносильно его прощению. Надо дать ему возможность остаться с самим собой наедине, вкусить собственного яда.

Зато какие-то дерзкие сверхспособности вскоре объявились во мне, словно разбуженные силою лучившегося от Луизы либидо, которое до Фрейда числилось по разнарядке блаженного Августина как «срамная похоть плоти».

Скажем, когда я в полном соответствии с фирменной формулой вежливости пожелал очередному клиенту «Приезжайте к нам ещё!», у его новой и вполне исправной супермашины тотчас заглох мотор. Потом у другого, третьего. Расплачиваясь за такие невесть откуда взявшиеся магические таланты, мне пришлось самому, пыхтя, раз за разом выкатывать обездвиженные авто за пределы бензоколонки.

– Шаман! – при виде всего этого озарённо воссиял Андрей Арнольдович, наконец, найдя мне долгожданное прозвище.

«Шаман»… – отныне негласно витало надо мной, как мистически шуршащие многоцветные полотнища-сполохи северного сияния.

9

Где-то через неделю к нам на заправку неожиданно приехала на белом перламутровом Bentley Continental GT сама Элеонора Павловна. Прибывшие с ней местные телевизионщики, точно спецназ во время контртеррористической операции, стремительно захватили все важные высоты нашей АЗС. Коржаков сгоряча бросился сам собирать по территории окурки и прочий мусор, лихорадочно рассовывая его по карманам.

Бдительно проведя ревизию соответствия автозаправки фирменным нормам, и в рекламных целях заправив полный бак перед камерами телевизионщиков, Элеонора Павловна было собралась ехать дальше. И тут я по командирской отмашке Коржакова сделал шаг вперёд к её машине и вдохновенно пожелал «приезжать к нам ещё!»

Пафосный слоган, сконцентрированно выражающий клиентолюбящий дух нашей бензиновой империи, у меня всегда звучал выразительней, чем у других автозаправщиков. Но на этот раз фраза на удивление получилась особенно звучной, ёмкой и даже артистичной.

Коржаков торжествовал, мелко посмеиваясь.

Однако ещё не успел погаснуть в воздухе мой слоган, как двигатель Bentley Continental GT мощностью как у легендарного танка Т-34 спёрто чихнул, нудно заскрежетал и напрочь отказался работать.

– Выходит, правду довели до меня насчёт твоего литератора… – властно проговорила Элеонора Павловна и строго потянулась за пачкой «Беломора».

Она впялилась в меня чуть ли не тяжёлым, всевидящим взглядом первого Великого Инквизитора Томаса де Торквемада.

– Как твоя фамилия? Монтень, кажется?

Я не стал поправлять её: на меня упёртый молчун напал.

– Так ты со своими колдовскими хохмами по миру нас пустишь… Сын говорит, народ уже побаивается к вам ездить.

– Бензин ваш бутореный во всем виноват… – побледнел я.

Луиза на цыпочках огненно смотрела на меня через витрину магазина, судорожно прижав к груди суперсалфетку для мытья окон «Мир прекрасен». Казалось, ещё минута и её взгляд прожжёт все восемь миллиметров закалённого многослойного стекла.

– Уволь его, майор… Прямо сейчас… – проговорила Элеонора Павловна голосом человека, которому наши бессмысленные микроскопические судьбы отравляют радость бытия.

– Никак не могу… – судорожно, до задыха вздохнул Коржаков. – Клиенты к нему со всем уважением. А насчёт шаманских способностей Сергея Владимировича, так это средневековье натуральное. Невыносимое своей плебейской глупостью на фоне успешной работы большого адронного коллайдера.

– Тогда и сам пошёл вон. Ты тоже здесь больше не работаешь, солдафон! – зажглась, заматерела в своём гневе матушка Хозяина.

В глазах Анатолия Николаевича как отблеск разорвавшегося снаряда вспыхнул. Он вдруг вновь ощутил себя гвардейским офицером и молодечески передёрнул плечами, увенчанными свежими майорскими погонами. Или даже полковничьими. Почему бы и нет?

– Прав Монтень! Тьфу, шаман… – как с разбегу заплёлся управляющий в истинном моем поименовании. – И я держусь того же мнения. Клиенты стали нос воротить, потому что бензин к нам везут разбавленный водой, а дизтопливо даже для печного отопления не годится! Вот и клинит моторы от вашего хамского бодяжничества! Все никак не нахапаетесь!

– Андрюху убило!!! – вдруг перекричала его Луиза.

Само собой, первыми к моему наставнику сбежались телевизионщики. Он лежал навзничь, широко раскинув руки, словно собирался объять ими весь мир. Лежал там, где нам запрещалось даже на корточках сидеть, – на своём рабочем месте возле бензоколонки.

Около Андрея Арнольдовича стояла на коленях та самая знаменитая Шалавдия. Она так туго затянула обеими руками на своей изысканной шее французский узел шёлкового шарфика, словно норовила удушить себя. Эта женщина действительно была очень красивая. Просто мне не приходилось видеть её так близко, чтобы по достоинству оценить. Прожив немало, я впервые столкнулся с таким филигранным совершенством. У армянских миллионеров губа не дура.

При виде поверженного наставника, я сгоряча решил, что его прикончил какой-нибудь там летальный гипертонический криз, вызванный горячечными мыслями о моем походе домой к Луизе.

– Это я убила его… – сипло прошептала Шалавдия.

Она не была блондинкой, но, тем не менее, начала отъезжать, когда заправочный пистолет Андрея Арнольдовича ещё находился в горловине бензобака её мощного, дерзкого Jeep Wrangler и вовсю натужно работал. Само собой, поначалу шланг стал осторожно растягиваться вслед за её джипом – ничего другого ему не оставалось. Но это не могло продолжаться до бесконечности. Панические крики Ботаника Шалавдия не слышала, как оглушённая внезапно грянувшей весной-летом. И тогда в радужном рое бензиновых брызг пистолет взбешённо вылетел из топливного раструба, роняя мокрые клочья густой пены, и, словно метательный снаряд, выпущенный из пращи в момент наиболее сильного маха, с дребезжащим высвистом прицельно ударил в первое попавшееся ему на пути препятствие. Им оказался судорожно наморщившийся лоб Андрея Арнольдовича. Что-то помешало ему уклониться. То ли мальчишески заострённые голые плечи Шалавдии, то ли запозднившееся, глухое похмелье.

Луиза ударила кулаком по зеркалу капота Bentley, словно хотела его разбить вдребезги.

– Ты, Павловна, – хозяйка. Я – раба. Так что я ясней тебя понимаю – наш Ботаник счастливец. Он больше не увидит ни тебя, ни твоего сыночка, ни эту гнидскую заправку. Читай Монтеня. Какая бессмыслица огорчаться из-за перехода туда, где мы избавимся от каких бы то ни было огорчений?

10

Луиза принесла из бытовки траурно-чёрный трупный мешок. Я не узнал её. Глаза как щёлки, рот судорожно приоткрыт, а грузинские брови сошлись к переносице. Скорбь изрезала лицо множеством старушечьих морщин. Я увидел Луизу такой, какой она будет накануне своего столетнего юбилея. Хотя было в ней что-то и от горько плачущего новорождённого ребёнка, который пришёл в отчаяние от безжалостной ссылки на планету Земля.

Когда Андрея Арнольдовича неуклюже, но бережно упаковали в глянцевую морговскую трупную тару, и бегунок с шепелявым верещанием закрыл змейку молнии, у меня безбашенно вертнулось в голове, что мой наставник просто-напросто примеряет спальный мешок перед бесконечно долгим походом. Только нет, не туристическим. А, скажем, на какую-нибудь экзопланету в поисках феноменальной разновидности пустынного белого саксаула.

В его родной морг солидно тяжёлое тело Андрея Арнольдовича мы несли на руках. Само собой, в раскоряку. Но вся дорога – рукой подать. Вон уже сотрудники мертвецкой юдоли трепетно выбежали за ворота встретить своего садовника. В руках у них дымчато алели его розы. На сочных бархатистых лепестках слёзно поблёскивали капли недавнего дождя. Здешние работники служебно привычны ко всему, что касается смерти после жизни, но Андрей Арнольдович нелепостью своей гибели растревожил остатки их общечеловеческих чувств и на время лишил защитной отрешённости.

– Бедный Андрюха… – сдавленно проговорил мне в спину Коржаков. – Сковырнул его исторический процесс с нажитого места, а найти другое подзабыл. Я тебе рассказывал, как мы с ним на пару трудились в морге?

Коржаков тогда шоферил на труповозке, мой наставник – был на ней, типа, медбратом. День и ночь шмыгали они по Воронежу и области. Всякого нагляделись. Но особенно запомнился ему случай, когда они с Ботаником года три назад по невиданному гололёду поехали в Берёзовую рощу за трупом. Повсюду пробки – все улицы непроездно замурованы льдом. Тогда они свернули в парк «Динамо» и зашли к покойнику, как говорится, с тылу. К нужному дому взбирались по черно-зеркальной от наледи Пионерской горке. Отдышавшись, попив чайку с опечаленными родственниками, вынесли из подъезда на носилках пакет с трупом. Но как теперь втроём спуститься вниз к машине по такой скользоте? Вот тогда после доброго глотка спирта и вызрел у них смелый план. Оседлав труп, они лихо понеслись на нем под гору. Ещё и песню вдохновенно заорали: «Из-за острова на стрежень…» Ветер хлёстко рвал весело раззявленные рты. На ухабах, облитых льдом, они яростно подскакивали. Однако никакие удары по их задницам не достигали цели. Все сотрясения безболезненно принимал на себя окостеневший труп.

Гвардии майор азартно ткнул меня кулаком:

– А вот ещё… Приехали мы как-то с Ботаником очередного жмурика забирать. Только он по бумагам проходил как мужик, а перед нами лежала самая настоящая баба!.. Со всеми её высококачественными женскими признаками. В общем, за «красненькую» мы проявили современность мышления и махнули рукой на то, что незадолго до внезапной смерти в расцвете сил наш клиент осуществил свою долгожданную мечту: поменял мужской пол на женский. Правда, отдаться так никому и не успел. Ушёл в мир иной чистой девицей. Зато теперь, наверное, в Раю отдыхает без всяких яких.

– Знаешь, какая кликуха у директора морга? – притомлённо вздохнул Коржаков, когда гроб был доставлен по назначению.

Оказалось, что начальника этого земного филиала небес обетованных сотрудники добродушно кличут Главным Упырём.

Вечером у Луизы мы всей бензоколонкой поминали Андрея Арнольдовича. Мне она эксклюзивно поставила коньяк, а прочий народ принимал из разномастных чайных чашек самопальную водку от какой-то бабы Дуси.

Весь вечер Луиза вдохновенно сидела у меня на коленях и после каждого тоста целовала с таким упорством, что у меня опухли губы. Её «приходящий» Петя смирно сутулился напротив нас, вяло и безучастно улыбаясь.