Czytaj książkę: «Дорога домой. Автобиографическая повесть»

АВТОБИОГРАФИЧЕСКАЯ ПОВЕСТЬ

© Сергей Пустовойтов, 2024

ISBN 978-5-4485-4843-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Посвящаю Ивану, Алексею, Марине и Кристине

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Вечером позвонила знакомая:

– У меня сестра в гостях, хотела бы в море окунуться.

На две недели прилетела в гости, займись ей.

Ты ведь этим давно увлекаешься, опыт есть.

– А она раньше пробовала купаться в холодной воде?

– Да.

– Я подумаю.

– А она замужем?

– А причем тут замужем, или нет? По глазам сам поймешь…

– А сколько ей лет?

– Моложе меня на два года.

Утром с трудом собрал купальные вещи, позвонил знакомой:

– Я готов помочь.

– Извини, мы еще не готовы, нужно в душе потренироваться дня два.

– Ладно, тогда жду звонка.

Что за тренировки в душе? Может тяжело вставать утром, так мне тоже.

Какие мысли пробегают в голове у мужчины в период ожидания звонка?

Самая основная мысль – это та, что моржевание, в данном случае просто предлог и, что сестра желает устроить романчик на период отпуска своей младшей, чтобы на неё не обрушилось осеннее уныние, и не проникла в сердце всё поглощающая скука.

Вторая мысль – как, не увидев человека и не зная, совместим ли он с тобой в принципе, быть готовым на романчик. И возможно ли взять, и сложить, хоть и на время, не известные величины и получить хороший результат.

Обдумывание ситуации привело к разнообразным грёзам и готовности на что-то новое. А если учесть, что сама звонившая, была женщиной привлекательной и даже сексуальной, то можно было рассчитывать не на романчик, а на целый роман.

Отец

Мой отец Пустовойтов Иван Захарович до Великой Отечественной войны Пустовойт, до раскулачивания семьи его деда Твердохлеб, в молодости был очень романтичным человеком, хотя и сейчас в свои девяносто семь лет романтики в нем не убавилось.

Как рассказывала моя любимая бабушка Мотя, ещё до второй мировой войны, когда они жили в Украине, в хуторе Петровском, Днепропетровской области, Синельниковского района, отец влюбился в молодую цыганку из табора. Однажды он привез ее в дом своих родителей на багажнике велосипеда, так как на раму она не помещалась, а уже была в положении, в котором вот-вот рожать…

Жили они в доме, построенном дедом Захаром, народили двух мальчиков Анатолия и Витальку. Цыганка всё время убегала в табор, так как не могла долго в доме находиться, а отец за ней на велосипеде так и мотался. Любил он её страшно. Началась война и отец ушел на фронт. Он служил сначала поваром, а потом связистом. Детей оставил на деда и бабушку, жену устроили уборщицей в магазин. Хлеб тогда людям по карточкам выдавали, его на всех не хватало. И вот эти хлебные карточки, однажды в магазине, в котором она работала, украли.

Долго не думали на кого эту кражу повесить и повесили на пришлую цыганку? Она-то бедная и беззащитная не брала, не крала, а оказалась крайней. Так её эта несправедливость задела, что на нее незаслуженно плохо думают, что умерла горемычная от сердечного приступа. Отец сразу же приехал на похороны и в короткое время отпуска познакомился с девушкой по имени Шура, а придя к ней в дом, увидел её сестёр Марию и Веру Белоус. Одна оказалась краше другой. Долго не раздумывая, взял самую младшую Веру и отвел к себе домой. Вручил её своим родителям на попечение и пообещал после войны, если вернётся, жениться на ней…

Но по окончании службы он оказался, как и многие в лагере на Урале и домой не писал. Так, что Веру бабушка Матрёна и дед Захар, как свою дочь, выдали замуж за инженера Николаевского морского порта, она родила дочь, которую назвали Татьяной. Отец объявился только в 1947 году, он написал письмо, из которого было ясно, где он живет. Письмо было адресовано родителям, и мама ничего до некоторой поры не знала.

НАШИ ДНИ

Прошло два дня, но желающие моржевать так и не позвонили. Видимо, тренировки в душе показали, что дело это не такое уж и простое, и ко всему в придачу, подули холодные ветра, Каспий сильно штормило. Высокие серые волны катили барашки пены на своих гребнях к берегу, сбрасывая их в прибрежный песок и возвращаясь за новыми. Бакланы и чайки кружились в поисках добычи, покрикивая и проделывая в воздухе неимоверные пируэты. Окунаться в такую зловещую пучину совершенно не хотелось даже опытным моржам.

Когда мама узнала, где обосновался после войны отец, она ждала от него весточку, а он не писал ей и не писал, тогда она в 1957 году развелась с первым мужем инженером, его фамилия была Савченко и выехала на Урал к отцу, прихватив с собой дочь Татьяну.

Она решила, раз он ее не зовет к себе, то она устроится на работу рядом с ним и хотя бы одним глазком будет его, своего любимого, видеть тайно каждый день.

Подглядывание за объектом своего сердца продлилось не более недели, в течение которой шло письмо от бабушки Моти сыну, в котором раскрывался весь план тайного созерцания. Отец прочитал письмо и уже на следующий день поймал лазутчицу с поличным, они страстно целовались и были неимоверно рады этой встрече. Плодом этой радости стал я.

А жил отец на Урале, как выяснилось не один, а с некой девушкой из наших немцев, что ещё при царе батюшке поселились в России. В этот немецкий дом отец и привел маму с дочкой на руках и с одним большим чемоданом. Закрыл их в комнате на замок, пообещав вечером после работы всё устроить, как подобает.

Но соперницы встретились раньше. Переговорили женщины, в каких интонациях и словосочетаниях не известно, о том история умалчивает, но приняли каждая для себя свое собственное решение.

Мама не съезжать из дома, а толстогубая, так звали соседи немку, удалиться на время к своему отцу в деревню, находящуюся в сорока километрах от Серова.

Так она горемычная и не дождалась отца. Он не поехал за ней. Ходили слухи, что женщина эта отравилась.

И вот яркий свет в глаза, какие-то заботливые руки подхватывают меня, пеленают, показывают маме, взвешивают на холодных весах, привязывают кусок клеёнки на ногу.

Чернильным карандашом, смоченным слюной, медсестра выводит на клеёнке 10. 09. 58 г. Савченко, 6 кило и под общие восторги уносит в тёплую комнату. Где такие же новорожденные, не более десятка живых комочков, чмокают, ворочаются, кряхтят, всхлипывают, бурчат, улыбаются, и каждый о чём-то своём…

Когда я родился, моему отцу было ровно 40 лет, а маме 32 года, они небыли расписаны. Фамилия по матери Савченко, доставшаяся ей от первого мужа, перекочевала с клеёнки, привязанной медсестрой на большой палец моей пухленькой правой ножки, в журнал регистрации №1, под названием «Богатыри».

А потом и в свидетельство о рождении с прибавлением имени Сергей, как у Сергия Радонежского.

На седьмой день по просьбе мамы мне сделали обрезание и позже окрестили в православной церкви. Причем в тайне от отца. Потому тайно, что отец после войны и лагеря, заочно окончил институт по курсу строительной механизации и был не просто коммунистом, а начальником строительной передвижной механизированной колонны, сокращенно СПМК.

В те времена понятия начальник и церковь не совмещались, и руководитель мог потерять работу. Поэтому, все церковные обряды проделывали со мной секретно.

Стоял уже второй подряд пасмурный день. Нет-нет, да прорывался мелкий дождик, море всё еще штормило. Я позвонил с работы домой и поинтересовался, вынесла ли мусор старшая моя дочь Маришка, как просила её утром мама. Когда я услышал отрицательный ответ, то попросил её поспешить с выносом мусора, так как мама уже идет на обед домой и «мало не покажется», за то, что ты ослушалась.

Не успел я положить трубку телефона, как пришлось её снова снять:

– это я, не состоявшийся «морж», Света – Марины сестра. Моржевать уже не получится. А вот я слышала, Вы своим здоровьем занимаетесь, так у меня по этой теме есть диски, брошюры. Давайте, пообщаемся?

– Хорошо. Заезжайте в студию.

Девушка приятной кавказской внешности, худенькая и грамотно говорящая по-русски, в течение трех с половиной часов «выносила мой мозг», развивая тему здоровья в применении коралла для улучшения свойств питьевой воды. Я смотрел на нее и думал, а все-таки, молчание – золото.

И так, родился я в городе Серове ныне Екатеринбург 10 сентября 1958года с прочерком в разделе отец и с украинской национальностью в графе национальность.

С чужой фамилией Савченко в свидетельстве о рождении, доставшейся маме от первого мужа, а теперь и мне от неё. Зато с родным отцом, который всегда был рядом и выделялся промасленным запахом тяжелой строительной техники и папирос мне повезло.

Урал и жизнь там я не помню совсем, а единичные всполохи памяти пробиваются только с трёх лет, когда мы переехали по новому назначению отца.

Строительство Ермаковской ГРЕС происходило по плану ГОЭЛРО на притоке реки Иртыш в Павлодарской области Казахстана.

В голой степи продуваемой промозглыми ветрами, остановился длинный эшелон, паровоз дал гудок и солдаты в тёплых ватниках с множеством злых овчарок на поводках открыли по команде тяжелые двери вагонов-теплушек.

На землю из вагонов посыпались мужчины в черной робе с узелками за спиной – это были зеки…

Уже через неделю на пустом месте они построили огромный железобетонный ангар, в котором некоторое время жили, позже он стал называться главным складом, им руководила моя мама.

Родители много работали, а мы – дети строителей, были предоставлены степи и реке. В степи мы нашли заброшенную кузню и однажды, подавая воздух из кожаных мехов, разожгли в ней печь. За это самоуправство нам сильно влетело от местного пастуха.

Приток Иртыша мы переплывали на лодках, которые «заимствовали» у берега. На противоположном берегу, бросив плавательные средства, мы объедались черёмухой, ежевикой, черемшой и всем, что по нашему мнению, можно было есть. Лазали по деревьям, а на стройплощадке по многочисленным стройкам. Жевали черную смолу и ели школьные мелки. Мы были радостны и полны энергии.

Зимой, проделывая в сугробах лазы, мы не появлялись на поверхности туннелей с утра и до темноты.

Однажды, играя на замерзшем озерке в хоккей, я ушел под лёд в новом шерстяном на ватине пальтишке. Когда выбрался, я бежал домой очень быстро, переживая, что влетит за пальто и в этих переживаниях не заболел, хотя на улице было минус двадцать.

Это был день первого серьезного испытания. Тогда-то я осознал, что все преодолимо и совсем потерял страх.

Природа до такой степени манила меня, что я не помню домашней обстановки, но до мелочей помню ручейки, болотца, полянки, грибницы, ориентиры в степи и многое-многое, что связано с жизнью на улице, в лесу и в степи. Когда меня отдали в детский сад, я сбегал из него почти ежедневно. Позже я сбегал даже из пионерского лагеря. Три раза тонул и чудом остался жив, прыгал на новостройках из окон вторых этажей и на кучи песка даже из третьего и не переломал ног, резался ножиками и набивал шишки. Бесконечно, что-то мастерил и дрессировал собаку Жучку, моего верного спутника во всех путешествиях.

Жизнь была полна в предвкушение новизны и азарта. Но вот однажды она раскрылась в незнакомом окрасе.

У меня была всего одна проблема, которую я никак не мог решить сам, этой проблемой было моё не умение завязывать шнурки бантиком. Это было бедствием и все, кто меня учил, от этого обучения отказались. Всё же, некоторое время спустя, учитель нашелся, им стала девочка Вика из моей группы, решившая мне помочь. Две недели она шнуровала и завязывала на мне ботинки, стоя передо мной на коленях и к концу второй недели я в нее влюбился. Это перевернуло все мои жизненные планы, в которых не было раньше места для девочек вообще…

Моя свобода была повязана по рукам и ногам. Я хотел всё время быть с ней, и это желание доминировало даже во снах, а сердце горело любовью чистой, как родник…

Вот так, первый раз в жизни, я влюбился.

Учился я на стабильные тройки, причем по всем предметам. А всё из-за того, что все время уходило на кружки: рисования, фото, авиа и суда моделирования, радио дела и авто дела, а в придачу к этому всему, я посещал танцевальный кружок, школьный хор и духовой оркестр, где осваивал тромбон. В старших классах от всей этой громады интересов остались только рисование, фото и туристический кружок.

Моя первая любовь с родителями переехала в неизвестный город. Я так опечалился этой утратой, что в сторону противоположного пола не смотрел вплоть до девятого класса, а так как девочкам я нравился, но внимания их сторонился, то они даже порывались меня побить группой, да им это не удалось.

Зарисовки из детства

Пятый класс для меня открыл свои двери в городе Нарткале КБ АССР, куда снова перевели по работе отца. Теперь он со своей организацией ПМК-712 укреплял берега рек Кавказа, выпускал для строительства различные железобетонные изделия.

Мы с ним много рыбачили, ездили на охоту и два раза на машине по военно-грузинской дороге в Тбилиси, где в парке я единственный раз в жизни прыгнул с парашютом. Так же мы посещали его друзей в городе Грозном, где меня научили местные ребята кататься по улицам на досках, колёсами которым служили большие подшипники.

А Кавказ для меня начинался так:

– Эй, пацан, дай петак. Чё не слышишь, петак дай, не то в пятак получишь!

С трудом я догадался, что петак – это пять копеек и протянул рыжему малышу пятнадцать.

Через мгновение передо мной стоял такой же точно мальчишка, но большего роста и требовал:

– Чё, ещё есть мелочь?

– Есть. Остальное на кино, самому нужно.

– Гони, давай! А то брата позову.

Из магазина выплыла третья и уже последняя часть рыжего братства. Этот последний был чуть выше меня ростом.

– Чё, здоровый что ли? – с этими словами он протянул руки к моим карманам. Я отбил их.

– Смотри, не боится. Новенький, приезжий что ли?

– Да. Сегодня первый раз на улице.

– Давай дружить?

– Давай. И мы ватагой отправились в кинотеатр.

Там эта банда обобрала ещё десяток малолетних, и всем хватило на кино.

Жили мы в Нарткале по улице Красной в пятиэтажке на втором этаже, а прямо над нами жил с семьёй молодой парень Миша. Он был художником на ткацкой фабрике. Разница в возрасте у нас составляла не меньше двадцати лет, но мы были одного творческого и новаторского духа. Его заслугой стала моя любовь не только к живописи, но и к чтению автобиографических книг о знаменитых художниках.

В городской библиотеке я обнаружил целый стеллаж такой литературы. Я жадно перечитывал эти лощеные, пахнущие типографской краской и мелованной бумагой, богато иллюстрированные книги и проживал жизнь этих гениев живописи. То я лежал у ручья рядом с ещё молодым Леонардо да Винчи, то удивлялся жизни Гогена, то восхищался природой России вместе с Левитаном, а то кормил бабочек живущих в домике Айвазяна (Айвазовского).

Часто во сне я создавал огромные, достойные великих живописцев полотна и просыпался уставший от творческого труда и довольный собой. Вечерами я выходил во двор и стрелял из пугача и обреза, это сильно расстраивало мою маму. Во мне жили две различные личности. Одна стремилась ко всему прекрасному, а другая была всегда готова делать разные пакости. Со сверстниками я ездил на крышах вагонов от станции Докшукино в Нальчик, или в сторону Чечни до посёлка Майский.

Играл в футбол в ДЮСШ полузащитником под третьим номером, а зимой в хоккей на замёрзшем пруду у спиртового завода. Дрался стенка на стенку за свой район, а однажды, один против двадцати подростков приехавших из поселка Псыгансу. Накостыляли они мне так, что я был без сознания подобран другом Вовчиком и у него отлёживался, пока мама не отыскала и не забрала меня домой.

Наши дни

Позвонил отцу, давно не общались, целую неделю. Настроился слушать жалобы о болях в суставах, но эта тема была не долгой:

– Меня ограбили вчера, – сообщил мне он.

– Как? Ты, что из дома уезжал куда?

– Нет, прямо вместе со мной ограбили. Накормил собак, пошел калитку закрывать, у калитки стоит парень, морда – шире ворот и спрашивает:

– У вас пенсионный полис есть?

Отвечаю:

– Наверное?

– Вы выиграли тринадцать тысяч тенге (казахстанские деньги) по полису.

Запускаю в дом, он достаёт двадцать тысяч двумя бумажками. Говорю, что у меня нет сдачи, а сам коробочку открываю, где от пенсии остаток две семьсот лежит и протягиваю ему.

– Эти тысячные уже не в ходу, дедушка, нужно обменивать.

Забирает всё и бежать. Вот так вляпался, а сам всех предупреждал не пускать незнакомцев в дом.

– Вот так сынок. Звони чаще, всех целую, всем привет.

Посещения кружка радиодела при доме пионеров не прошли даром. На основе всего одной лампы я смастерил радиопередатчик, вмонтировал его в радиолу, подключил микрофон и в округе моего микрорайона полилась в эфир музыка «Beatles», «Rolling Stones», «Самоцветов» и других популярных групп. В ту пору мама была в суде народным заседателем. Понимая всю ответственность за мои шалости по засорению эфира, а главное милицейской волны, она меня вылечила быстрым и эффективным способом. Заслав домой знакомого милиционера, он меня так напугал, что увидев в глазок двери форму, я вырвал из радиолы свой передатчик и выкинул его с балкона во двор. С этого дня я более не увлекался радиоделом.

Когда мне было одиннадцать лет, отец ушел из семьи. Я прекрасно помню этот летний день, раннее утро, отец в белоснежной рубашке с дипломатом в руке подходит ко мне, целует в щеку, выходит во двор, садится за руль нашей белой ВОЛГИ ГАЗ-21 и скрывается от меня на целых пять лет. Так закончилась для меня пора беззаботности и карманных денег.

А деньги были нужны и нужны были на магнитофон, без которого уважающий себя подросток просто был, как сейчас принято говорить в молодежной среде, «отстоем».

Мама предложила на лето пойти поработать.

Я попробовал сначала сколачивать ящики на овощной базе. Доход был копеечным, тогда я пошел на железобетонный завод, где после окончания техникума работала мастером моя сестра Таня. Я взгромоздил на себя тяжелую брезентовую робу, такие же невероятно тяжелые кирзовые ботинки на клёпках и бетоноварение потянулось чередой бурлацких дней к намеченной цели. Заплатили мне очень хорошо. Магнитофон я купил, но сделал для себя очень важный вывод о том, что надо учиться, чтобы всю жизнь так тяжело не зарабатывать хлеб насущный.

И за учёбу я взялся всерьёз. Десятилетку окончил с тремя четверками, а все остальные оценки были пятёрки. Вот как иногда полезен своевременный тяжелый физический труд!

И всё-таки хочу вернуться к личной жизни в школе, прежде чем покинуть описание её тёплых родных стен.

Уже в восьмом классе девочки мне не давали прохода, я уходил с уроков задним двором, чтобы не попадаться им на глаза, я даже уехал и поступил в мореходное училище в городе Астрахань после восьмого класса, чтобы их не видеть. Но проучившись два месяца и не выдержав напора дедовщины, вернулся в родной городок.

Дочь моего классного руководителя и учителя русского языка и литературы Оплачко Раисы Игнатьевны Валя, ни смотря на все мои ухищрения, добилась моего сердца и в придачу к нему всего моего свободного времени.

Она была невероятно интересным собеседником, и целоваться умела до головокружения. Была она старше меня на год и любовь наша, казалось такая вечная и бесконечная, улетучилась вместе с её отлётом в ВУЗ.

Больше я ни с кем из девочек не встречался и большую часть времени проводил с одноклассником Юрой Ким, который, как и я любил рыбачить. По вечерам мы бренчали на гитарах, забравшись на огромную копну соломы на окраине города, или на стройку и болтали, болтали, болтали. Нас окружали девчонки, но они нам были не интересны.

Два, или три раза мама свозила меня на Черное и Азовское моря, где я освоил метод кирпичной ловли бычков. Это когда вечером под пирс, сбрасывают полые туфовые кирпичи, а рано утром, вытащив кирпичи на берег, из них вытряхивают спящих бычков.

Мне кажется, что и вся жизнь в то время была, какой-то плавно текущей, я сам был похож на сонного бычка, но кто ловил меня, мои мысли, моё время, неведомо…

Особо сильным увлечением последнего школьного лета был туризм и ориентирование на местности. Это такой вид спорта, когда ты бежишь с картой по пересеченной местности и находишь нужные точки, где тебе делают отметки о посещении, и ты бежишь дальше к финишу. В одном из таких забегов в предгорье Кавказского хребта в лесу орешника мне пришлось принимать роды у запутавшейся в кустарнике коровы. Это был космос впечатлений, а руки я отмыл потом в горной реке и, на удивление, победил в этом забеге.

Выпускные экзамены, выпускной бал, ночное гуляние и прощай школа №1 города Нарткалы. И ещё радостное событие, отрывок из моего выпускного сочинения напечатали в районной газете. Это сильно порадовало и меня, и маму. В газете, со странным названием «МАЯК», ни как не вяжущимся с предгорной местностью Кавказа, было всего – то несколько строк:

«Хорошо раскрыл тему «Вечно живые» ученик 10 класса Сергей Пустовойтов. В заключение сочинения Серёжа написал:

«…в мае, в сорок пятом, был последний бой у реки. Последним громовым раскатом отговорили артполки. Мне бы хотелось, – пишет он, – что бы этот конец войны был последним во всем мире».

Последний школьный звонок выпускникам 1975 года моей школы прозвенел с моих плеч, колокольчик был в руках первоклассницы Оксаны, дочери учителя музыки и руководителя духового оркестра школы.

Начиналась новая жизненная пора.

У меня есть огромная яхта. Кроме воскресения, я на ней ежедневно в плавании. Большую часть жизни я провожу на ней, и мне это нравится, так как она, прекрасно обустроена. Большая каюта четыре на три метра для отдыха и сна, каюта для приема гостей, отдельный гальюн и душевая комната с горячей водой, комната похожая на мансарду для приема пищи, где установлены холодильник и микроволновая печь. На моей яхте невозможно получить морскую болезнь, так как в ней не укачивает. Ей не страшен ни сильный шторм, ни ветер, ни что-нибудь самое опасное, что может угрожать яхтам, так как она стоит на суше. Название у нее тоже необычное, оно взято из первой главы третьего стиха книги Моисеевой «БЫТИЕ»:

И сказал Бог: да будет свет. И стал свет.

Мы не боги конечно, но учимся! И однажды я сказал: Да будет фото студия «СВЕТ» и так стало. Со временем я понял, что это хорошо. И вот плыву я в яхте-студии по волнам временного пространства уже более десятка лет. На борту за это время перебывало много пассажиров, и каждый оставил свой след в моем сердце. Кто махонький, с горчичное зернышко, а кто большой, как вкусный ароматный арбуз.

Я люблю пассажиров, они вносят разнообразие в моё одинокое плавание. И жду я от них больше всего радостного общения, и почти никто не разочаровывает меня. Бывают среди гостей и странные подданные, с ними я так же нахожу точки соприкосновения и понимания.

Яхта в плавании и желать больше нечего капитану, как только попутного ветра, интересных собеседников и семи футов земли под килем, но там пятнадцати километровый запас известняковой породы, а может и больший…