Czytaj książkę: «Автомобильная фамилия», strona 2

II

Когда школьная программа добралась до Чехова, я уже знал о том, что это автор с огромным количеством рассказов. И не просто рассказов, многие из них считались юмористическими. Как вы понимаете, в школе предпочитали начинать знакомить с Чеховым именно с этих его историй.

Рассказ «Лошадиная фамилия» ещё со времен школы казался мне тупостью. Я искренне не понимал, что такого взрослые находят в нем смешного. Нет, концепция была очевидна. Персонажи пытаются помочь герою вспомнить фамилию, которая у него ассоциируется со словом «лошадиная», а в конце оказывается, что фамилия эта далеко не самым очевидным образом связана с этим словом. Но хоть убейте, было не смешно. Я вежливо улыбался и кивал ухахатывающейся учительнице но, как, наверное, и половина класса, по-прежнему не видел тут ничего забавного.

Так что изначально, когда я собрался написать ремейк этого рассказа, то хотел продемонстрировать насколько вся эта концепция несуразна и глупа.

Но что-то пошло не по плану.

Я всего лишь перенес место действия в наши дни и тут началось. Придумывать автомобильные фамилии, идиотские в своей нелепости, оказалось настолько весело, что я и не заметил, как сам начал смеяться в голос.

Наверное, это тот самый случай, когда «так плохо, что даже хорошо».

АВТОМОБИЛЬНАЯ ФАМИЛИЯ

У отставного генерал-майора Булдеева с самого утра разболелись зубы. Он полоскал рот водкой, коньяком и даже ненавистной текилой, которую как-то перепил на Мальте.

Приезжал доктор. Сказал, без рентгена не знает, но похоже, «нижняя восьмерка давит на соседний зуб, а боль отдает в челюсть». На предложение проехать в клинику Булдеев ответил отказом. Столько лет жил с зубом мудрости, а теперь, видите ли, “что-то он там передавил”.

Как и положено генерал-майору в отставке, жил он в особняке, отгороженном трехметровым забором в сотне километров от Москвы. По телефону пытался вызвать другого врача, но все как на зло зазывали в клиники облучаться радиоактивным рентгеном. Одни согласились приехать на дом – у них была машина, вроде “скорой”, только оборудованная под стоматологический кабинет. Сказали, что смогут помочь, но только завтра, потому как до конца рабочего дня доехать не успеют.

Все домашние – жена, дети, прислуга и даже повариха предлагали каждый свое средство. Не выдержал и начальник охраны Булдеева Иван Евгенич, пришел и посоветовал полечиться заговором.

– Тут лет пять назад один знакомый в «Битве Экстрасенсов» участвовал, – сказал он. – Лечил все болезни. Зубы заговаривал только так!

– Где ж он теперь?

– А после того, как шоу закончилось, в Москве не прижился. Теперь в Рязани живет. Только заговорами и кормится. Целитель от бога. Думаю, если ему задаток хороший банковским переводом переслать, то он и сюда примчится. И сайт у него есть. Надо в интернете найти и написать.

– Ерунда! Шарлатанство!

– Давай, Алеша! – взмолилась жена. – Ты вот не веришь в заговоры, а я на себе испытала. Хоть не веришь, но попробовать же можно?

– Ладно, – согласился Булдеев, кривясь от боли. – Тащи ноутбук. Кого искать-то?

– Экстрасенс… экстра… – замялся начальник охраны. – Может целитель…

– Да фамилия-то его как?

– Фамилия-то… Фамилия… из головы вылетело. Такая… на языке вертится…

– Ну?

– Помнил же… Фамилия… Такая… Автомобильная.

– Автомобильная? – не понял Булдеев.

– Да… Как-то связана… Автовазов… Автомоторкин…

– Автомобилев? – не выдержал Булдеев.

– Нет. Как-то… Машинкин может. Моторов наверно?.. Нет, не Моторов…

– Так вбивать-то что мне?

– Так и вбивайте. Рязань. Экстрасенс.

– Тут курсы магии какие-то выдает! Ты фамилию-то вспоминай давай! Ох! Больно-то как!

– Карданновалов…Развалсхождениев…. Нет, не помню.

– Ну так и не лезь со своими советами дебильными! Иди отсюда!

Иван Евгенич быстро вышел, а генерал схватил себя за щеку и заходил по комнате туда-обратно мимо висевшего на стене ружья.

– Мать твою! – орал генерал. – Помираю!

Начальник охраны вышел на улицу, прошелся по вымощенной итальянской плиткой дорожке, поднял к небу глаза. Стал вспоминать фамилию целителя:

– Камазов… Камазкин… Нет, не то…Бульдозерский… Грузовозов…Таксистов…

Немного погодя во внутреннем кармане завибрировал телефон.

– Вспомнил? – закричал в трубку генерал.

– Никак нет.

– Может Машинистов?

– Нет, это уже не автомобильная, а поездовая фамилия.

И в доме наперебой стали изобретать фамилии. Перебрали все марки автомобилей, все страны, склоняли так и эдак колеса, двери, кузов, фары…

Телефон начальника охраны то и дело трезвонил:

– Мазераттин? – спрашивал генерал.

– Никак нет, – отвечал Иван Евгенич и, подняв вверх глаза, продолжал думать вслух:

– Форд… Форденко… Может Хондов…

– Опель! – кричал из детской внук Петька.

– Пежопель! – рявкал в ответ генерал.

Взбудоражился весь особняк. Замученный генерал пообещал дать пять тысяч тому, кто вспомнит настоящую фамилию, и за Иваном Евгеничем стали ходить целой толпой.

– Лифан? – спрашивали у него. – Маздин? Вольвин?

– Судзукин?

– Ниссанов?

Наступил вечер, а фамилию не вспомнили. Петька даже нашел в интернете список участников битвы экстрасенсов, но среди сотен фамилий не нашел ничего подходящего. Так и легли спать. Генерал не спал, ходил по гостиной. В четвертом часу ночи постучался в каморку к охране.

– Не Меринов, не? – спросил он едва не плача.

– Нет, не Меринов, – виновато ответил Иван Евгенич.

– Да может фамилия и не автомобильная, а еще какая-то!

– Точно автомобильная вам говорю!

– Как же ты замучил!

Утром генерал позвонил в клинику. Машина приехала часа за три. Рентген сделали, в кресло усадили, вкололи анестезию и зуб выдернули. Управились за полчаса. Боль утихла тотчас же. Удовлетворенный, генерал развалился на крыльце, подпалив сигарету. Врачи, забрав деньги, развернули фургончик, притормозили у ворот.

Иван Евгенич открыл шлагбаум.

– Не подскажите, где заправка ближайшая? – один из докторов высунулся в окно. – А то у нас бензина кот наплакал.

Иван Евгенич тупо поглядел на доктора, как-то дико улыбнулся и, не сказав в ответ ни слова, всплеснул руками, побежал к крыльцу. Да так быстро, словно за ним гналась бешеная собака.

– Вспомнил! – крикнул он генералу радостно. – Бензинов! Фамилия целителя – Бензинов!

– Пофеф ты, – показал кукиш начальнику охраны генерал. Половину щеки он все еще не чувствовал, так что слова выговаривал с трудом. – Мне на хел не нуфна бофьше твоя автомобифьная фамифия! Пофеф ты!

2017 г.

III

В старших классах мы проходили Брэдбери.

После нескольких лет изучения каких-то драм, полных описания природы, встретить рассказы настоящего, всамделишного фантаста, было удивительно.

Мало того, что это были фантастические истории, они еще и удивляли тем, что касались будущего, в отличие от всей остальной школьной программы наполненной нафталиновыми переживаниями непонятных людей из девятнадцтого века.

Уже тогда я, если не понял, то точно почувствовал, что фантастика – самый универсальный и гибкий жанр. В ней ты не скован ни рамками времени, ни местом действия, ни – даже при желании – законами физики. При этом с легкостью можно проложить мостик между самым фантастическим миром и нашей с вами реальностью. Объяснить, предостеречь, высказать то, что хочешь.

“Улыбка” – один из самых известных рассказов Рэя Бредберри.

ЯЗЫК

Я не пытаюсь предсказать будущее – я пытаюсь его предотвратить.

© Рэй Брэдбери

Люди начали собираться еще часов в пять, когда за выбеленными снегом полями надрывались далекие петухи. Тогда среди разбитых зданий клочьями висел туман, но теперь, рассвело, и он начал таять. За два часа вдоль дороги выстроилась длиннющая очередь, а люди все подходили и подходили. По двое, по трое подбегали, иногда спрашивали, где конец очереди, и спешили занять место.

Мальчишка стоял сразу за двумя мужчинами, которые громко разговаривали между собой, и в сухом морозном воздухе звук их голосов казался громче.

– Слышь, парень, а ты-то что здесь делаешь в такую рань? – сказал человек за спиной.

Мальчишка испуганно обернулся, снизу вверх посмотрел на бородатого мужчину.

– Это мое место, – пролепетал он. – Я его честно занял.

– Да шел бы ты отсюда, уступил бы очередь тем, кто знает в этом толк, – бородатый сурово сдвинул брови.

Мальчишка, до того притоптывающий на одном месте от холода, замер в растерянности. С одной стороны, он знал, что слова старших нужно исполнять, но, с другой стороны, он уже не такой уж и ребенок, чтобы его можно было бы вот так прогнать.

– Оставь в покое парня, – вмешался, резко обернувшись, один из мужчин, стоявших впереди.

– Да я же пошутил, – бородач положил руку на плечо мальчишки, тот угрюмо её стряхнул. – Просто подумал – рань такая, а ребенок не спит.

– Ничего, я уверен он знает толк в науке, верно говорю? – ответил заступник. Его фамилия была Стерлигов. – Как тебя звать-то, малец?

– Егор, – ответил мальчишка, дуя на покрасневшие, покрывшиеся цыпками руки.

– Егорка уж плюнет так плюнет! – расхохотался мужчина. – Прямо в лоб, верно?

– Конечно! – с готовностью подтвердил Егор.

Смех прокатился по веренице людей.

Впереди кто-то продавал кофе. Не тот суррогатный горький настой из полевых трав, который обычно пили люди в деревнях. Нет! В честь праздника привезли настоящий – из зерен. Пахнущий удивительно – одновременно терпко и приятно. Очередь притормаживала, проходя мимо телеги, где стояла пара парней, мешающих половниками кофе в большой кастрюле. Люди начинали семенить, не торопились идти вперед, на разные манеры хвалили запах и вкус напитка, но не покупали его. Мало кто мог позволить себе натуральный кофе.

Стараясь не замечать, как желудок, в котором не было еды со вчерашнего утра, подступает к горлу, Егор устремил взгляд туда, где очередь пропадала за разваленной взрывом каменной стеной.

– Говорят, он смеется, – сказал мальчик.

– Ага, – подтвердил Стерлигов. – Над нами, колдун проклятый, хихикает. И не просто, а язык показывает.

– Да как же его удалось поймать? – спросила женщина впереди, вклиниваясь в разговор.

– С божьей помощью, конечно, – ответил Стерлигов, указывая пальцем в небо.

– Так его сам Патриарх изловил, – затараторил бородач, тот, что вначале чуть не прогнал Егора. – И святым знамением навеки запечатал колдуна в его тюрьму.

– Но как же он там поместился? – спросил Егор.

– Надеюсь, мы этого никогда не узнаем, – ответил Стерлигов с усмешкой.

– Я слышала, что он теперь заперт в картине, – подхватила женщина.

– И не картина эта вовсе, – запротестовал бородач. – Я точно видел, никто никогда так не нарисует! Это живой человек, я вам говорю. Или то, что от него осталось. Какая-то тень. Только черный и серый – никаких других цветов. Его заморозили, засунули в… э-э-э ну как бы сказать… В плоскость, во! И он смотрит на нас сквозь маленькое окошко в мир. И все равно, тварь такая, улыбается!

– Смеется! – поправил Стерлигов.

– Скалится! – выкрикнул кто-то из впередистоящих.

– Язык показывает! – возмутилась женщина, которую Егор не мог разглядеть из-за спин людей.

– А он не выберется? – испуганно спросил мальчик.

Ответом ему был дружный хохот очереди.

– Да куда он выберется! – Стерлигов поправил съехавшую с ушей шапку. – А если и выберется, я ему ка-а-а-ак дам!

– Говорят ему две сотни лет, – сказал Егор.

– Если не больше. Коли уж на то пошло, то никто не знает, какой сейчас год, – произнес Стерлигов.

– Две тысячи шестьдесят первый! – отчеканил Егор, заученную цифру.

– Верно, так говорят, парень. Но может и трехтысячный. Почем мы можем знать? Одному Богу это известно. Сколько времени одна сплошная катавасия была… А всё из-за этих проклятых колдунов. Таких, как тот, – мужчина кивнул в спину впередистоящему, но было понятно, что он имеет в виду того, к кому выстроились все эти люди.

Очередь двигалась медленно. Уже совсем рассвело, но, сколько точно было времени, Егор не знал – он пока так и не научился определять время по Солнцу.

– Долго еще ждать-то? – спросил Егор.

– Да пару минут всего, – подбодрил его Стерлигов. – Не больше. Колдуна огородили, столбики деревянные поставили, между ними натянули веревку, чтобы люди слишком близко не подходили. И смотри никаких камней. Бросаться запретили. Только плевать.

– Угу, – кивнул Егор. – Но почему мы должны плевать?

– Да причин полно, – задумчиво ответил Стерлигов. – Поля, которые светятся по ночам, все эти мутировавшие фрукты и овощи, бомбы, разрушившие наши города… Всё дело рук проклятых колдунов-ученых. Долгое время мы вели на них охоту. Переловили, пересжигали. А последнего вот решили провезти по городам, показать всему народу. Чтобы каждый плюнул в его мерзкую рожу.

Стерлигов рассмеялся густым облаком пара.

Солнце поднималось все выше, а конца очереди видно не было. Стало теплее, мужчины и женщины поснимали с себя шапки, разговоров в очереди стало заметно больше.

– …И страшный он такой! – донеслось спереди.

– Ага, голова вся белая, волосы седые – белее снега.

– Вон он смотри!

– Где… Да я не вижу…

Видимо очередь приближалась к завершению. Егор попробовал подпрыгнуть, но разглядеть что-то из-за высоких спин ему не удалось. Стерлигов предложил посадить мальчишку себе на плечо, но Егор боязливо отказался.

Наконец и они вступили на главную площадь. Огороженная площадка располагалась в центре. Егор краем глаза видел колышки с натянутой веревкой и какой-то наскоро сколоченный деревянный постамент.

– Теперь чуть-чуть осталось, – прошептал Стерлигов, потирая руки.

Сердце Егора колотилось часто-часто, стало очень жарко.

Наконец, впереди осталось человека три, и Егор, увидел, то, ради чего собралась такая толпа.

К деревянной доске был прибит большой лист бумаги. Егор, наверное, смог бы взять его только, если бы широко растянул руки в стороны. С листа смотрело черно-белое изображение.

Странный старичок, с густыми усами, и жидкими пышашимися на макушке волосами, показывал язык. Не злобно, а скорее, в шутку, как иногда дразнят маленького ребенка.

Егор ожидал увидеть совсем иное. Скрюченного злобного хрыча с длинным острым носом, непременно покрытым бородавками. В общем, именно таким, каким обычно и описывали колдунов.

Но больше всего Егора поразила полоса.

С палец толщиной она тянулась через все лицо – сверху вниз. По всей её длине изображение словно пропало, почти выцвело на фоне остального портрета.

А это был именно портрет, увеличенное изображение человеческого лица, а не какой-то портал в потустороннее измерение, как говорили в толпе. Людей с таким большим размером головы не бывает и быть не может.

Но вот только как изготовили этот портрет – загадка. Походило на то, что мальчик видел внутри древних дров. Их он вместе со старшим братом нашел в какой-то землянке за городом. Дрова были прямоугольные и твердые снаружи, но стоило их развернуть – превращались в вереницу хрупких пожелтевших пластинок, испорченных мелкими черными знаками. Зачем эти штуки были нужны людям прошлого Егору так никто объяснить и не смог.

Портрет, смотрящего на Егора человека словно бы сделали из тех же самых мелких черных символов. Мальчик не понимал, каким образом, но точно уверился в том, что между теми символами и этим портретом есть какая-то связь.

– Вот ведь урод, – процедил Стерлигов. – Эй, Марат, как говоришь его зовут-то?

– Эйнштейн вроде какой-то! – отозвалось из толпы. – Еврей, наверное!

Стерлигов махнул рукой знакомому, повернулся и жестом пропустил Егора вперед себя.

– Ну, чего застыл? Плюй!

– Я… – у мальчишки пересохло во рту.

– Давай живее!

– Но это же просто… дедушка. Он похож на моего… Покойного.

– Ладно, я плюну за тебя!

Плевок Стерлигова блеснул в лучах солнца. Егор отвел взгляд. Ему стало стыдно.

– Он же не сделал нам ничего…

Стерлигов толкнул Егора в плечо.

– Иди уже, пока тебя городничий не забрал.

– Внимание! – вдруг раздался зычный возглас.

Толпа притихла. Только что очередь недовольно поносила Егора за то, что всех задерживал, а теперь повернулась к противоположной стороне площади.

Под нарастающую музыку, под звон органа, который раздавался прямо из воздуха на площадь въехал автомобиль.

Толпа ахнула.

Егор одними губами прошептал: «Настоящий».

Огромный, выше взрослого человека, на четырех грязных колесах, похожий на страшного зверя, черный внедорожник остановился перед толпой.

Дверь открылась, оттуда вывалился водитель. Быстро подбежав к задней двери, он распахнул её, а сам упал ниц прямо на брусчатку.

Верховный Патриарх ступил на его спину. Выпрямившись в полный рост, он взмахнул рукой, и толпа возликовала в ответном приветствии. Егор почувствовал, как его накрывает волной радости. Он не знал, как выглядит Патриарх, но это мог быть только он. Только Верховный мог носить расшитое золотом платье.

– А почему он на машине? Ведь никому не разрешено использовать технологии колдунов-ученых?! – внезапно поразился Егор, и понял, что спросил это вслух.

– Ну, дурень! – воскликнул Стерлигов, утирая благоговейные слезы с уголка глаза. – Ему можно.

– Почему? – удивился Егор.

– Совсем тупой? – Стерлигов удостоил мальчишку презрительным взглядом.

Патриарх поднял руку, музыка стихла, а вместе с тем потихоньку и сошло на нет роптание толпы. На площади стало очень тихо.

– Слушайте объявление! – сказал он протяжным басом. – Властью, данной мне Богом, я постановляю, что сегодня в полдень лик этого колдуна-ученого передается в руки здешних жителей, дабы они могли принять участие в уничтожении…

Дальнейших слов Егор уже не услышал. Они потонули во всеобщем гвалте, криках и гомоне. Толпа, крича, толкаясь, и мечась, словно раненный зверь, понесла мальчика к постаменту. Веревка сорвалась, выдергивая колышки из земли. Охранники бросились врассыпную. Особо резанул слух треск рвущейся плотной бумаги. Толпа выла, клевала портрет, словно голодные птицы. Егора буквально швырнули на измочаленную слюнями бумагу. Не понимая, что происходит, слепо подражая остальным, мальчик выбросил вперед руку, схватил кусочек, дернул и упал, а пинки вышибли его из толпы.

Весь в ссадинах Егор смотрел, как старухи жевали куски портрета, мужчины комкали бумагу, а женщины раздирая ту на мелкие кусочки, подбрасывали вверх.

– Егор, ну чего же ты, а? – весело крикнул Стерлигов, оборачиваясь.

Не говоря ни слова Егор всхлипнул и, не оглядываясь, побежал прочь. За город, на испещренную воронками дорогу, через поле. Он бежал так быстро, как только мог, а сжатая в кулак рука была спрятана под куртку.

Уже на закате он добежал до деревеньки в четыре покосившихся дома, пробежал по единственной улице и скрипнул ржавой калиткой.

– Егор? – в полумраке мальчик видел только силуэт матери.

Она приоткрыла дверь дома, поежилась от дуновения ветра и сказала:

– Входи быстрей, не выпускай тепло.

Огня не было. Семья, как и всегда спала на полу, прижавшись друг к другу под одним старым одеялом.

– Где ты болтался? – рявкнул отец. – Погоди, вот я утром тебе вспыплю…

Егор попытался устроиться между матерью и братом. Брат пнул ногой.

– Ложись! – негромко прикрикнула мать.

Еще пинок.

Егор замер. Вокруг царила тишина. Он лежал недвижимо с полчаса, прижав руку к груди и зажмурив глаза, чувствуя, как дыхание родных постепенно становится всё более ровным.

Потом ощутил что-то: белый свет, который пробивался даже сквозь веки. Егор посмотрел перед собой. Высоко в небе – в кусочке, видимом сквозь дырявую крышу, плыла луна, а маленькое пятно света, в форме так и не заделанной дырки плыло по телу Егора.

Только теперь его рука ослабила хватку. Осторожно, стараясь никого не разбудить, Егор развернул шуршащий клочок бумаги.

Мир спал, освещенный луной.

А на его ладони лежал язык.

Бледный, плохо видимый на бумаге.

Оторванный от портрета, как знак того, что голос чего-то или кого-то важного навсегда замолк.

Или его заставили замолчать.

2017 г.