Czytaj książkę: «Прямо сейчас»

Глава 1. Я стараюсь изо всех сил

– Можно огня? – Восхитительной внешности девушка с сигаретой в руке возникла перед Данилой неожиданно.

Не в том смысле неожиданно, что он курил в полвторого ночи здесь, у бара, в углу бильярдного зала, а между зелеными столами петляла очередь из соблазнительных девушек, желающих познакомиться с Данилой, и одна из них, стоявшая в конце вереницы, потеряла терпение и, без церемоний расталкивая конкуренток, пробилась к нему напрямик. Нет, не в этом смысле неожиданно. Вокруг Данилы никогда не обнаруживалось особой концентрации девичьих грез: он не был знаменитостью, не был глянцевым красавчиком, не был богат. Ни в ночном клубе Moscow.dot, где он в одиночестве коротал этот вечер, ни где‑либо еще к нему не могла выстроиться гипотетическая очередь из обольстительных девушек.

Причина же, по которой Данила не заметил, как незнакомка оказалась рядом с ним, заключалась в том, что он увлеченно наблюдал за искусной игрой на ближайшем столе. Седоватый джентльмен играл в русский бильярд сам с собой, но был так сосредоточен, будто состязался с заклятым соперником за титул чемпиона планеты. Это был действительно виртуоз. Белесые шары на зеленом сукне то соприкасались с исступленной нежностью, словно головы любовников счастливым летним утром, то гуртом толклись у лузы, точно пассажиры в час пик, стремящиеся быстрее спуститься на эскалаторе в метро, иногда направленный уверенным кием крученый шар сновал между другими шарами, как радушный хозяин вечеринки, успевающий перемолвиться словечком со всяким попавшимся на его пути гостем… По воле маэстро здесь разыгрывалась сама жизнь, и сам он был частью этой игры в жизнь.

Девушка положила свою маленькую сумочку‑клатч на стойку бара, рядом с зажигалкой Данилы. Он оторвался от наблюдения за бильярдной партией, встал, соскользнув с высокого барного стула, и принялся добывать огонь.

Пламя никак не хотело появляться.

– Ну правильно, – с усмешкой сказала девушка, – зажигалка одноразовая, ты один раз прикурил, значит, всё, остальным не досталось.

– Нет уж, она должна зажечься, – серьезно сказал Данила скорее даже не девушке, а зажигалке.

Наконец, с седьмой, или какой там по счету, прокрутки колесика, сине‑золотой лепесток огня выпрыгнул, потанцевал и, подобно танцору же, распрямился и застыл в гордой финальной стойке. Незнакомка прикурила свою тоненькую сигаретку.

Другой бы на месте Данилы за время, пока шла борьба за огонь, наверняка придумал, как продолжить разговор, о чем‑то спросил бы, пошутил, отпустил в конце концов какой‑нибудь немудрящий комплимент и в итоге, возможно, познакомился. Но Данила смущался. Как всегда. Да, вечно в его жизни находилось что‑то, из‑за чего он тушевался или даже чувствовал себя ущербным; притом что научился умело скрывать это. Например, долгое время в детстве он стеснялся своих беспорядочно торчащих светло‑русых волос. А еще веснушек (на самом деле и тогда, и сейчас едва заметных). Хотя вроде бы понимал, что стесняться тут нечего. Позже, в юности, ему, бывало, казалось, будто в профиль он – натуральная баба‑яга; вопреки тому, что, лишь приглядевшись, можно было заметить на его носу маленькую горбинку.

В данном случае смущение Данилы было вызвано тем, что он оказался не в состоянии изящно и быстро выполнить простую просьбу замечательной девушки. Ее выразительные серые глаза под русой челкой были настолько близко, что невозможно было не оценить их прелесть; что же до фигурки, на нее он не пялился, это неприлично, но и того, что вмещала периферия поля зрения, было достаточно, чтобы отметить про себя: сложена девушка тоже как надо.

Задумчиво глядя в сторону ближайшего бильярдного стола, она выпустила изо рта струйку дыма, и вслед за ней Данила машинально вновь обратил взгляд на игрока, за которым наблюдал до появления девушки.

У Данилы мелькнула мысль, что этот игрок похож на крупного хищника, пожалуй на тигра. Его манера поведения заставляла быть настороже, хотя он просто играл в бильярд – не глядя по сторонам, не обращая ни на кого внимания; он был поглощен игрой, но было в его движениях что‑то такое, что указывало на слишком большую меру внутренней свободы. В нем удивительным образом сочетались отстраненность от жизни и внимание к ней – пусть и в виде игры: к положению шаров на столе, к тому, как они то яро мечутся, то робко скользят по зеленому полю, ограниченному бортами, между ожидающих поживы луз. Данила был бы не прочь хотя бы отчасти походить на него, был бы не прочь стать если уж не таким же независимым, то хотя бы раскованным. Впрочем, все эти наблюдения пронеслись в голове Данилы лишь мельком. Какое ему дело до неизвестного игрока? Гоняет себе шары, и пусть гоняет. А он, Данила, следит за игрой – она того стоит, вот и все.

Незнакомка стояла рядом, а Данила уже приготовился к тому, что сейчас она уйдет, и тогда он позволит себе хотя бы со спины получше рассмотреть ее. Он даже представил себе, как будет с сожалением глядеть вслед уплывающему от него очередному жизненному шансу, и тут ему пришло на ум, что с тем же успехом можно все‑таки посмотреть на этот практически уже ускользнувший шанс немедленно, без отлагательства. По крайней мере, можно будет хорошенько разглядеть ее лицо. «Один черт, жизнь‑то – одноразовая, как зажигалка, – пронеслось в голове у Данилы. – Поэтому – прямо сейчас». И он развернулся к девушке, одновременно отступив на полшага, и уставился на нее. Лицо у незнакомки было действительное чрезвычайно милое, а улыбка, вроде как не относящаяся ни к чему и ни к кому вокруг, была непередаваемо притягательной.

Девушка глянула на него и поблагодарила за огонек.

«Ну почему я такой баран?! – подумал он. – Я уже старик, мне двадцать шесть, а я все еще впадаю в оторопь, когда рядом красивая женщина!» Момент был решающий.

– Меня зовут Данила, а вас… тебя как? – выпалил он, плохо соображая, что делает.

– Ксения. Но, знаешь, я подошла, чтобы прикурить, а не для того, чтобы познакомиться.

– А я… э‑э… наоборот, для того, – промямлил Данила. Ну вот, подумал он, сейчас она повторит, что не собиралась с ним знакомиться, или, скорее всего, просто хмыкнет и уйдет. Ладно, по крайней мере, попытался.

Но она не хмыкнула и не удалилась.

– Ты чего тут – один и грустный? – спросила Ксения. – Девушка бросила? Или уволили?

Она встала несколько боком к Даниле и говорила с таким видом, словно вынуждена беседовать из вежливости.

– И то и другое, – ответил он, – и девушка бросила, и уволили. А как ты угадала?

– Я такое же выражение лица видела в зеркале десять минут назад, когда ходила в туалет. Меня тоже уволили. – Она усмехнулась и теперь своей манерой держаться как бы говорила уже не «Ой, ну вот опять приходится отвечать всяким прилипалам!», а что‑то вроде «Славно мы болтаем ни о чем, хотя, конечно, мне сейчас надо будет идти к своей компании».

– И тоже кто‑то бросил? – спросил Данила.

– Менеджер на работе, когда увольнял, сказал, что ничего личного, просто в России, как и во всем цивилизованном мире, очередной финансовый кризис, – ответила она.

– И мне сказали про кризис. Только – в России. Без цивилизованного мира.

– Интересная деталь, – заметила Ксения. – А что ты украл с работы, когда тебя уволили?

– Украл? Зачем?

– Ладно тебе, не прикидывайся паинькой. Все в такой ситуации что‑то воруют. Даже если особо нечего тибрить, все равно. Обидно же, что тебе дали пинка, хочется напоследок поиметь с паршивой овцы хоть шерсти клок. Ну, колись, ты что унес? Пачку бумаги для принтера? Упаковку салфеток с пропиткой для монитора?

– Да мне вообще‑то надо еще неделю доработать.

Она чуть отступила, развернулась к нему, как пару минут назад он, когда решился разглядеть ее, и стала смотреть несколько исподлобья. Казалось, она разочарована и даже немного рассердилась.

– Хорошо, – сказала Ксения. – Но когда пройдет эта неделя, что ты собираешься украсть в последний день? У тебя ведь есть на работе что‑нибудь, что можно украсть уволенному сотруднику? Что‑нибудь более‑менее ценное?

– Ценное? Ну, из ценного у меня, наверно, только сперма, – задумчиво и без тени улыбки сказал Данила.

Девушка подавилась дымом сигареты и было рассмеялась, но, похоже, на ум ей пришла какая‑то неприятная мысль, она снова стала серьезной и сказала:

– Да‑а. А с виду ты, Данила, не такой…

– Какой – не такой?

– Не важно. Ладно, мне пора.

– А! Постой, ты неправильно поняла, я реально работаю в банке спермы, поэтому так и сказал.

– Правда, что ли?

– Ну да.

Девушка рассмеялась:

– А я до вчерашнего дня работала на фабрике резиновых изделий. Где презервативы выпускают.

– Ага, конечно. – Данила ощутил, что уже не так напряжен. – Ты это сейчас придумала, чтобы меня подначить, потому что думаешь, что я вру.

– Я реально на фабрике презервативов работала. Это в Бакове, в Подмосковье. Я была там дизайнером.

– А я в Быкове. Это тоже в области, где военный аэропорт.

– И кем же ты в Быкове работаешь? Отечественным производителем? Ха‑ха, даже страшно представить, как вы там, ха‑ха‑ха, трудитесь по восемь часов в день. Мозоли, наверно, на руках.

– Вообще‑то там не мужскую сперму собирают.

– А какая же еще может быть сперма, женская?

– Нет, я в смысле – сперма не человеческая, а быков, гм, крупнорогатого скота.

– Скота? Крупного и рогатого? Господи, ха‑ха‑ха, ну вы там просто маньяки какие‑то собрались в этом своем Быкове. Это на самом деле что‑то нечеловеческое.

– Ага, а презервативы выпускать – это обычное дело. Жутко представить, как вы там, в своем Бакове, резиновые изделия испытываете. Наверно, дым столбом стоит от перегрева. – Данила прикусил губу: шутка была на грани или даже за гранью пристойности. Хотя она ведь тоже про мозоли на руках сказала, мысленно оправдал себя Данила, она первая начала.

– Лично я уже ничего не испытываю, – сказала Ксения. – Так кем ты там трудишься?

– Сисадмином. Я для них внутреннюю сеть и сайт построил. Еще аналитику рынков провел. И еще я в паре мест на удаленном доступе время от времени подрабатываю – как фрилансер. В общем, я к быкам никакого отношения не имею. Гм. Я бы выпил кофе. – Данила поймал взгляд бармена, который скучал у дальнего конца стойки, и спросил кофе. – Тебе взять? – обратился он к девушке.

– Знаешь, Данила, тебе не надо стесняться твоего места работы. Банк спермы – это романтично, – ответила Ксения.

– Романтично? – уточнил Данила.

– Да. И эротично. Разве нет?

– Какой будете кофе? – спросил Данилу приблизившийся бармен.

– Ты какой любишь? – спросил Данила Ксению.

– Чистый, без сахара, без ничего, – ответила она. – Но сейчас мне не хочется.

Бармен перевел вопросительный взгляд с Ксении на Данилу.

– Мне нравится капучино, с сахаром, – сказал Данила, и бармен направился к кофемашине выполнять заказ.

В этот момент блистательная бильярдная партия на ближайшем столе закончилась. Виртуоз, игравший сам с собой, положил кий на стол. Уставший, но, похоже, довольный своей игрой, он, уходя, напоследок вдруг коротко глянул на Данилу, как бы говоря: «Ваша игра, молодой человек, покажите характер».

От стены напротив стола отделились два крепыша, одетые, несмотря на жаркую погоду, в темные костюмы. Данила и не замечал их до этого, парни слились со стеной, будто две камбалы. Судя по тому, как оба мгновенно пристроились к удаляющемуся мастеру (один чуть левее на шаг сзади, другой чуть правее на шаг впереди), они были его телохранителями.

– Сыграем? – предложил Ксении Данила. – Я за этим дедулей занимал. Хотел со своим другом сыграть, но он что‑то никак не подъедет. Хотя обещал.

Данила назвал игрока дедулей, потому что ему рефлекторно хотелось каким‑то образом освободиться от подавляющего воздействия, которое оказывал этот человек на него. Конечно, Данила произнес это слово негромко, чтобы «дедуля» не услышал.

Впрочем, Данила тут же забыл о нем, едва Ксения согласилась сыграть.

Он построил треугольник шаров и, хорошенько прицелившись, разбил его. Ни один шар в лузу не закатился.

Ксения взяла кий и стала осматривать позицию на сукне.

– На что играем? – спросила она.

– На твой номер телефона. Если я выиграю, ты дашь мне номер своей мобилы.

– А ты мне что дашь? – Она натирала мелом ударный конец кия. – Если я выиграю?

– А что ты хочешь?

Она ударила, и первый шар залетел в лузу.

– Я подумаю и потом скажу, – ответила она. – Играем до четырех шаров.

– Ваш кофе готов, – донеслось со стороны бара, и Данила махнул рукой в знак того, что услышал.

– А почему до четырех? – спросил он у Ксении.

– У меня времени уже маловато: нам с подругой надо домой, она слегка перебрала, а ей завтра с утра на работу. Она сейчас там, на танцполе.

– Нет, я имел в виду, почему до четырех шаров, а не до трех, например. Обычно считается, что тройка счастливое число.

– Мое счастливое число – четверка. Но если ты хочешь, чтобы я быстрее ушла, то давай до трех.

– Э‑э… нет, лучше до четырех.

– Ладно, до четырех. – Ксения улыбнулась. – Раз уж ты настаиваешь.

– А где ты живешь – в Москве, или там, где работаешь, в Подмосковье? – спросил Данила.

– Я в Москве. С родителями. А ты?

– Я тоже в Москве. Мы с товарищем квартиру снимаем. Как раз с этим, который сейчас уже давно должен быть здесь.

– Жить в Москве, а работать за МКАДом – это прикольно, правда? – сказала Ксения. – Обычно бывает наоборот.

– Не столько прикольно, сколько удобно, – ответил Данила. – Утром замкадыши толпами сюда ломятся, а в область автобусы и электрички пустые идут, всегда есть свободные места. И вечером то же самое, только направления меняются.

– Ага. Ненавижу ездить в толпе. Обязательно рядом встанет какой‑нибудь урод, от которого перегаром или потом несет, да еще и прижиматься начинает, якобы случайно, и никуда от него не денешься.

Через десять минут каждый из игроков имел на своем счету по два шара. Ксения, несмотря на то что, по ее словам, была не бог весть какой любительницей игры в русский биль ярд, оба своих шара уложила в лузы очень уверенно, притом что выбирала для удара достаточно сложные позиции. Данила предпочитал удары повернее, попрямее, но все равно то и дело мазал и, когда Ксения после этого вдруг тоже теряла сноровку и промахивалась, очень приободрялся.

После того как Данила, в очередной раз тщательно изготовившись к удару, киксанул, Ксения вздохнула и сказала:

– Я смотрю, ты прямо поставил перед собой задачу увильнуть от получения моего телефона.

– Ты что? – искренне возмутился Данила. – Я стараюсь изо всех сил.

Глава 2. Культурологический шок

Тем временем к Даниле и Ксении, которые увлеклись игрой на бильярде, подошла темноволосая девушка в брючном костюме.

– Ксюха! – произнесла она пьяненьким голосом, взяла Ксению за локоть и, тут же глянув на Данилу и кивнув ему («Привет, я Оля!»), снова обратилась к подруге: – Ксюш, ты не видела, здесь писатель куда‑то прошел?

– Очень приятно, а я – Данила, – представился Данила.

– Ага, – сказала Ольга, вновь бросив на него поспешный взгляд, и обернулась к подруге: – Ну, куда писатель‑то пошел?

Данила вспомнил о своей чашке кофе и, бросив Ксении: «Я сейчас», отошел к стойке бара.

– Писатель? Какой? – Ксения прицеливалась и слегка отстранила Ольгу, чтобы та, будучи после нескольких коктейлей, не толкала ее.

– Какой‑какой – бухой, – сказала Ольга.

– Фамилия такая? – рассеянно спросила Ксения.

– Блин, Ксюха, ну не тупи. Это ты напилась или я? Фамилия у него Кутыкин. Я разве не сказала? Он пьяный в хлам, еще хуже меня.

Данила вернулся к игре, нескольких секунд было достаточно, чтобы выпить остывший, приторный кофе и расплатиться с барменом.

– Как, говоришь, его фамилия? – спросила у Ольги Ксения.

– Виталий Кутыкин. Никогда не слышала?

– Да нет, почему? Слышала. Но не читала.

– Ну, без разницы. Пошли, найдем его, – сказала Ольга.

– Зачем? Я играю, не видишь? И вообще, ты давай присядь‑ка здесь рядом на стуле, я сейчас быстро доиграю, и поедем. Тебе завтра на работу, сама же просила, чтобы я тебя тормозила.

– Ну, знаю я, господи. – Ольга открыла свою сумку и стала там что‑то искать. – Потащусь я на эту работу, никуда не денусь. Вот, смотри. – Она вынула из сумки небольшую книгу и шмякнула ее на бильярдный стол. – У меня с собой как раз его книга. Только что вышла.

Данила посмотрел на книжку. Посредине белой обложки располагался рисунок, где неправдоподобно крупный таракан сидел, подбоченившись, на пуфике у затейливого трюмо и, как барышня, с кокетством смотрелся в зеркало. При этом в отражении почему‑то фигурировал зеленый богомол. Получалось, что обычный рыжий обитатель грязных кухонь видел себя в зеркале благородным диким насекомым. На спине таракана была помещена черная латинская буква g, неровная, словно выведенная рукой подростка, начинающего граффити‑озорника. Наверху, над рисунком, значилось: «Виталий Кутыкин».

– А как называется? – спросила Ксения, взявшись за книжицу.

– Написано же, – ответила Ольга, перехватив книжку и показав пальцем на спину таракана. – Видишь? «Джи». Это по‑английски.

– А если по‑нашему, значит, «гэ»? Хорошее названьице, – сказала Ксения. – Это он такой самокритичный, твой писатель? А почему буква маленькая?

– А почему ей непременно надо быть заглавной? Короче, откуда я знаю? Для прикола, наверно.

– Мало того что назвал свою книгу на букву «гэ», – продолжила свои рассуждения Ксения, – так это еще и маленькое «гэ».

– A piece of «гэ», – вставил Данила.

Ольга хихикнула, но тут же осеклась, будто позволила себе недопустимое легкомыслие.

– Ладно вам вредничать. – Ольга огляделась. – Куда он мог отсюда двинуть, интересно?

– Может, туда, в ресторан, чтобы догнаться, – равнодушно предположила Ксения.

– Пойду возьму у него автограф, – сказала Ольга и, уже пятясь в сторону ресторана, спросила у Ксении: – Ты здесь будешь?

– Да, – ответила Ксения и, обернувшись к Даниле, сказала: – Ну, твой удар, маэстро.

Данила, польщенный таким обращением, хорошенько прицелился и с треском заколотил свой третий шар в лузу.

– Йес! – Он достал из кармана мобильный телефон и протянул его Ксении. – Набирай свой номер.

– А ты не торопишься? Мы же до четырех играем, – сказала она.

– А, ну да. – Данила стал подыскивать, каким шаром ударить. Затем положил телефон на стол, ближе к углу, у которого стояла Ксения, а сам прильнул к бильярдному борту из лакированного дерева, неспешно прицелился, ударил – и шар уверенно закатился в лузу. – Ага! – сказал Данила. – Ну? И ты будешь говорить, что четверка – твое счастливое число?

Ксения пожала плечами:

– Ты победил.

В этот момент Данилу хлопнул по плечу быстро подошедший к столу молодой человек – с усами, худощавый, подтянутый, энергичный.

– Как дела, Даницыл? – сказал он.

– О, а я уж думал, ты не придешь, – ответил Данила и добавил, обращаясь к Ксении: – Это мой друг, Фигаксель…

Представляемый при этом воздел глаза к потолку.

– Э‑э… то есть Витя, – спохватился Данила.

– Так Витя или… – Ксения взглядом осадила нагловато‑изучающий взгляд друга Данилы, – или все‑таки Фигаксель?

– Все‑таки Витя, – ответил Виктор.

– Ксения, – холодно‑вежливым тоном представилась в ответ Ксения, но сразу же добавила: – Но, кстати, «Фигаксель» звучит прикольнее.

– Может, и прикольнее, – сказал Виктор. – Но лучше – Витя.

– А что такое Фигаксель? – спросила Ксения.

– Да так, кликуха, – ответил за друга Данила. – Вот, забивай номер.

Он протянул ей свой мобильник.

Ксения, однако, не шелохнувшись, продолжала ясным взором глядеть на Виктора.

– Мне просто любопытно, – мстительно продолжила она свои изыскания, – откуда взялась такая кличка – Фигаксель?

– Фамилия у меня – Фияксель, – сказал Виктор и стал поглядывать на Данилу в поисках поддержки.

– Ну вот, теперь все встало на свои места. – Ксения царственно отвернулась от Виктора. – Что ж, Данила. – Она взяла у него телефон. – Ты завоевал право позвонить мне.

Но не успела Ксения ввести и пары цифр своего номера, как из ресторана донеслись крики. Там явно разгорался скандал.

– Оля вроде бы туда пошла, да? – спросила Ксения у Данилы, и это был риторический вопрос, потому что они оба слышали, как Ольга сказала, что пойдет туда, и оба видели, как она пошла именно туда, в ресторан.

Ксения вложила мобильный телефон Данилы обратно ему в руку, а сама, взяв с ближайшего кресла свою сумочку, направилась к арке, из которой доносился шум.

Данила положил кий на стол и поспешил за ней, на ходу сказав Виктору:

– Вить, посторожи стол, разомнись, я сейчас вернусь – сыгранем.

Войдя в зал ресторана, Данила подумал, что они с Ксенией, пожалуй, зря беспокоились насчет Ольги. Все, кажется, было спокойно. Но, посмотрев на Ксению, Данила увидел, что она выглядит встревоженной. Ксения действительно интуитивно поняла, что Ольга все‑таки попала в переплет. Вернее, еще не попала, но уже на всех парах мчала прямым назначением к станции «Неприятности», которую людям, озабоченным приличиями, следует миновать экспрессом, – Ольга приближалась к столику, где в одиночестве сидел некто коротко стриженный, в темных очках, с плоским, но при этом одутловатым лицом. Видимо, это и был писатель Кутыкин. Он был пьян и, судя по нервным движениям и злобному бормотанию, был настроен поделиться с окружающими переполнявшей его желчью. Ольга направлялась к этому типу, неся большую рюмку, которую она, похоже, только что взяла в баре, находившемся в левом углу ресторанного зала.

В кармане пиджака писателя заверещал мобильный телефон. Он выудил его, промычал «алло», затем сказал в трубку: «Приду, когда мне вз… звз… вздумается!», дал отбой и положил аппарат на стол.

– Ну что уж мы так разволновались, – приговаривала Ольга, обращаясь к отечному типу, как к капризничающему ребенку. – Ну никто ведь не хочет нас обидеть. Никто‑никто.

– Нет! – вскрикнул он, заслышав Ольгу. – Никакие не никто‑никто, а все‑все‑все. И Винни‑Пух тоже. – Писатель добродушно усмехнулся собственной шутке, но тут же вновь помрачнел. – Все хотят что‑то получить с меня на халяву. Интервью – задарма, автограф – на шару, всё сволочам – free.

А может, я не хочу? Может, я, как Тюч… как Чуть… Тютчев – «Молчи, скрывайся и таи»… и это… как там дальше?..

Язык у писателя заплетался сильнее, чем у Ольги.

– Нет‑нет‑нет, – продолжала меж тем гнуть свою линию Ольга, глядя на него с тем особенным сочувствием, с которым смотрят на душевнобольных. – Надо просто сразу сказать людям, что сначала забашляйте. Нам вот сейчас хочется водочки, правильно?

– Да, вот хочется. Афтару хочется йаду. Немедленно!

– Ну и пожалуйста. – Она указала на рюмку, которую уже успела поставить на стол. – Водочка за автограф, всё по‑честному. Ой, у вас такой же телефончик, как у меня. И тоже зелененький.

В этот момент Ольга увидела Ксению и, старательно артикулируя, но при этом тихо, чтобы не услышал писатель, сказала ей:

– Сними.

Ксения не поняла, и Ольга достала из сумочки свой мобильный, показала его Ксении (но снова так, чтобы не привлечь внимание писателя) и громко прошептала:

– Сними нас. На видео!

Ксения кивнула и нацелила свой мобильник.

Ольга присела на стул справа от писателя и положила на стол перед собой сумочку и телефон.

Тип в темных очках взялся за рюмку, но, поскольку эта емкость была рюмкой лишь по форме, а объемом сошла бы за добрый фужер для вина и, главное, была для писателя явно лишней, он смог одолеть ее совсем не сразу. Произошло это в два захода следующим образом. Сначала он сделал глоток, отпив половину. После чего щеки его вдруг надулись, и одновременно с этим он конвульсивно дернулся, словно кто‑то невидимый резко взял его за грудки. Стоявший сбоку от этого фрукта Данила увидел, как за темными очками выпучились его мелкие глазки. Писатель замер. В течение нескольких секунд его плоское лицо было похоже на бубен, как бы выдавленный изнутри вскипевшим содержимым духовного мира прозаика. Затем щеки его сдулись, а глазки вернулись в орбиты. Было ясно, что сдержать у последнего порога рвотный позыв стоило беллетристу Кутыкину немалого напряжения.

Однако, сделав глубокий выдох, он все равно тут же влил в себя из рюмки остатки водки. После второго глотка история с конвульсией и бубном верхнего мира писателя, вспученным под напором его нутряного хаоса, который порывался наружу, повторилась. Впрочем, и на сей раз все обошлось.

Когда писатель Кутыкин пришел в себя и задышал, Ольга вынула из своей сумки книжку «g», раскрыла ее и положила перед ним. Затем еще достала из сумочки шариковую ручку и протянула ему.

– Ну, вот, Виталий Олегович, я вам принесла водку, с вас теперь автограф. Напишите, пожалуйста, что‑нибудь доброе и вечное, как вы умеете.

Кутыкин потянулся за ручкой, но не успел взять ее, потому что в этот момент снова дернулся, на сей раз особенно вздыбисто, и в следующую секунду прозаика уже обильно, если не сказать – вдохновенно, рвало прямо на собственную книгу.

Ольга, взвизгнув, схватила сумочку и мобильный телефон со столика, но не успела отскочить, и брызги попали на ее костюм.

Она с отвращением оглядела себя, потом писателя, изгаженную книгу и стол, и тут уж стошнило и ее. Рвотные массы почитательницы творчества Кутыкина тугим потоком хлынули на прилизанные короткие волосы, лицо в темных очках и серую водолазку сочинителя.

– Фу‑у! – скривилась Ксения. – Блин, Оля, ну ты даешь!

– Я не виновата, – пролепетала в смятении Ольга, едва закончила ответную реплику в этом обмене любезностями с беллетристом. – У меня культурологический шок.

– Да я не про это, – попыталась уточнить Ксения, только теперь убирая телефон (она и забыла, что снимает на видео Ольгу и писателя). – Какого черта ты вообще?.. – Она с отвращением посмотрела на Кутыкина, который застыл, как ни странно, с просветленным и вполне удовлетворенным выражением лица. Если бы не обстоятельства, можно было бы даже подумать, что он присутствует на литературном вечере и собирается продекламировать публике какие‑нибудь величественные стихи из русской классики, например строки того же Тютчева.

– Ну и урод! – сказала Ксения и взяла Ольгу под руку. – Пошли отсюда быстро, а то меня сейчас тоже стошнит.

Данила окинул взглядом малолюдный зал. Никто не обратил на происшествие особого внимания. Видимо, никто, кроме Ольги, и не узнал в пьяном посетителе известного писателя. Данила последовал за быстро удаляющимися из ресторана девушками.

– Ничего‑ничего, – на ходу говорила Ксения начавшей всхлипывать Ольге. – Пойдем в тубзик, приведешь себя в порядок – и домой. Мало ли какие придурки попадаются, не переживай.

– Он не придурок, – сказала сквозь всхлипы Ольга. – Он мне рассказал, как ему мало платят за романы. И у него фамилия похожа на кутенка – Кутыкин. Мне его жалко.

– Его фамилия должна быть не Кутыкин, а Блевин.

– Нет, он – хороший, – хлюпая носом, бормотала Ольга.

– То, что он уже хороший, было видно за километр. Блин, ну надо ж, писатель, а блюет! – Ксения усмехнулась с видом превосходства.

Данила тоже заулыбался и отметил про себя, что и у него возникло это чувство именно не презрения к неприлично ведущему себя посетителю ресторана, а превосходства над знаменитостью: будто бы то, что известный писатель может выпить лишнего и блевануть, как обычный человек, добавляло ему, Даниле, значимости, делало его практически равным писателю.

Увидев ухмылку Ксении, Ольга остановилась, внезапно перестала всхлипывать и сказала:

– Ты, наверно, когда в детстве поняла в первый раз, что твои родители не боги, а всего лишь люди, тоже сильно обрадовалась.

Ксения, конечно, не ожидала подобной перемены настроения и смутилась под серьезным взглядом Ольги, а та в этот момент скосила глаза на Данилу, который по инерции продолжал улыбаться той же самой гаденькой улыбочкой. Данила поспешил выпрямить губы и придать лицу нейтральное выражение, а в голове его мелькнула догадка, что эти его суетливые потуги выглядят, скорее всего, еще более жалко, чем сама ухмылка. Но никаких укоров от Ольги далее не последовало – ни в его адрес, ни Ксении. Ольга сказала: «Ладно», подразумевая, что это мелочь, не стоящая внимания. Все эти обмены взглядами произошли очень быстро, в считаные секунды, и тут же Ольга вспомнила, что на ней брызги блевотины, посмотрела на себя, и вновь лицо ее стало расстроенным, и они с Ксенией скрылись за дверью туалета.

Данила, однако, не так быстро забыл фразу Ольги насчет родителей, которые перестали казаться богами. Он вспомнил, что произошло в последние несколько мгновений, все эти их взгляды, и то, как Ольга одернула их с Ксенией, и ее «Ладно» – словно пылинку с плеча сдунула и забыла; и у него мелькнула мысль, что Ольга могла бы стать ему другом. А Ксения – неизвестно.

Действительно, мысленно задался он вопросом, кем может быть для него Ксения? Собственно, вопрос он в таком вот виде не формулировал – это все были не мысли, а некие всполохи полумыслей‑получувств. И первое, что мелькнуло в голове в ответ на собственный вопрос, что Ксения – незаслуженный приз. С подобной девушкой невозможно встречаться, быть на равных, надеяться на любовь с ее стороны. То, что она общается с ним сегодня, – редкостная удача, не более. Ксения может быть только случайной любовной добычей, трофеем. Если ему еще обломится, конечно.