Czytaj książkę: «Заочница»

Czcionka:

ISBN 978-5-4496-2965-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Сергей Красов
З А О Ч Н И Ц А
Криминально-печальная повесть

Предисловие автора

В процессе работы над этой книгой меня не покидало ощущение какого-то изъяна, недосказанности, отсутствия какого-то важного штриха, такого, что сделает всё произведение ясным и понятным.

И только, работая над финальной частью, я понял, чего здесь не хватает. Читатель имеет право знать, какую цель ставил перед собой автор, когда решился нагло распорядиться его (читателя) личным временем, потраченным на чтение этой книги. К слову, тем, кто будет сожалеть о потраченном времени, заранее приношу свои извинения.

В книге нет захватывающей интриги, отсутствуют описания драк, погонь и перестрелок, нет эротических сцен. В основе сюжета лежит история, имевшая место в действительности. События происходили в девяностых годах прошлого века. Указанные даты точно соответствуют событиям основного сюжета. Некоторые герои имеют реальных прототипов (но не все).

Идея написать об этом книгу возникла в моей голове ещё во время службы в органах. Более двадцати лет, говоря по-русски, руки не доходили.

Главная цель этого произведения – показать без прикрас работу сотрудников исправительно-трудовой колонии, их взаимоотношения между собой и осуждёнными, нелёгкие бытовые условия, в которых находятся и те и другие. Я уверен, что большинство жителей нашей страны имеют поверхностное или превратное понятие о жизни этой части нашего общества.

К моему глубокому сожалению, всё, что мне удалось прочитать в литературе на эту тему и увидеть в многочисленных сериалах и фильмах, очень редко соответствует действительности.

Почему-то принято изображать сотрудников колоний хитрыми, коррумпированными садистами, которые делают всё, чтобы максимально усложнить жизнь безвинно осуждённым страдальцам. Часто в фильмах можно увидеть, что в колонии проводятся какие-то чемпионаты по боям без правил с трупами в финале. Или в книге описывают, как осуждённого «авторитета» по указанию администрации торжественно «опускают» перед строем. Бред полнейший!

Начальник оперчасти, он же «старший кум», как правило, выставляется главным интриганом. Он решает, кого и каким способом надо убить или «опустить».

На самом деле то, чем занимаются в зоне оперативники, можно назвать интригами, но правильнее – оперативными разработками. И направлены они на предотвращение преступлений – убийств, побегов, а также – драк, ликвидацию конфликтов в зародыше. За каждое допущенное в колонии преступление наказывают в первую очередь оперов, как за упущение в работе по профилактике. А полученное взыскание автоматически удлиняет срок ожидания очередного звания. Вот и задумались бы авторы некоторых опусов, будут ли оперативники вредить сами себе?

Времена сталинского ГУЛАГа, описанные Солженицыным, давно прошли. (А он ещё, вдобавок, много чего преувеличил.) Сейчас большинство офицеров, работающих в колониях, имеют высшее и средне-специальное юридическое образование. Любая жалоба осуждённого, даже отправленная нелегально, тщательно проверяется прокуратурой и многочисленными правозащитниками. Мне лично приходилось проводить целое расследование по жалобе осуждённого, отправленной нелегально и находившейся на контроле прокурора. Смысл этой жалобы – ему, якобы, недосчитали за месяц зарплаты целых четыре рубля.

Конечно, сотрудники колоний далеко не ангелы. Они обычные люди с обычными человеческими характерами и недостатками. Постоянное общение с рецидивистами, конечно, оказывает определённое воздействие. Но, назвать это воздействие профессиональной деградацией, было бы неправильно. Кто-то под этим воздействием со временем разлагается и опускается до уровня «контингента». А кто-то, наоборот, набирается жизненного опыта и становится устойчивей к различным жизненным напастям.

Герои книги в общении между собой иногда допускают ненормативную лексику. То есть, разговаривают на том языке, на котором привыкли общаться между собой. Я постарался максимально оградить нежные уши некоторых читателей от нелитературных слов и выражений, но иногда они всё-таки прорываются. Тут, как говорится, из песни слов не выкинешь.

Всё это и многое другое я и попытался отобразить в книге, а как получилось – судить читателю.

25 августа 1994 года

Сегодня Серёга шёл на работу в прекрасном расположении духа. Ночью прошёл дождь, освежил воздух, наполнил его густым ароматом трав растущих на болотах, посреди которых располагался посёлок. Серёга с удовольствием вдыхал полной грудью по-утреннему прохладный воздух, прислушиваясь к своему тридцативосьмилетнему телу. В теле сегодня не болел ни один орган, не ныла ни одна мышца.

Его походка была лёгкой и стремительной. Необходимость постоянно носить офицерскую форму с годами выработала стройную осанку, ноги в хромовых сапогах буквально печатали каждый шаг, независимо оттого видел ли это кто-нибудь со стороны или нет.

«Хорошо, когда не пьёшь!» – подумал Серёга уже не первый раз за утро, подходя по улице Лесной к её началу – высокому обрывистому берегу речки Росинки. Эта речка и дала название посёлку. В этом месте в Росинку впадала такая же небольшая речка-ручей Крапивка, а дальше, метров через триста, Росинка, петляя, впадала уже в настоящую, судоходную реку Тавду. Сейчас, в середине августа, Росинка была еле заметным ручьём. Но именно в этом месте, каждый год в начале лета она превращалась на два месяца в широкий залив, пруд, озеро. На одном берегу этого водоёма – со стороны посёлка – на песчаном пляже плескалось и загорало местное население, а на противоположном берегу, там, где разлившаяся вода поднимала остатки навоза на кондворе, синели наколками тела зеков-бесконвойников.

Сейчас вода отступила до следующей весны, обнажив дно и берега, усыпанные топляком – древесиной всех сортов и размеров, до которой никому дела не было. Чего-чего, а древесины в посёлке хватало. На противоположном берегу котлована образованного петляющим руслом речки и располагалось основное рабочее место большинства жителей посёлка – жилая зона ИТК-14, – колонии особого режима. Здесь Серёга, он же майор Тарасов Сергей Андреевич и работал в должности начальника отдела безопасности и оперативной работы.

– Внимание! Граждане осуждённые! Выходим строиться на развод, – донёсся со стороны жилзоны усиленный динамиками голос дежурного по колонии.

«Опаздываю, – подумал Серёга и, ускоряя шаг, поправил себя, – начальство не опаздывает, а задерживается». Хотя над Серёгой тоже было начальство, которое любило придираться к пяти-десятиминутным опозданиям на развод, делая из этого трагедию. В то же время абсолютно не замечало ежедневных переработок по несколько часов в вечернее и ночное время и отсутствие выходных иногда по несколько недель подряд.

Так же как и Лесная, под прямым углом к ней на обрыв выходила улица Октябрьская, в народе прозванная Пьяной. Улицы соединялись узкой тропой по краю обрыва с деревянным тротуаром на ней. Крайний барак на Пьяной практически нависал над обрывом. Поэтому здесь тротуар расширялся, образуя небольшую площадку с деревянными перилами. Всё это опиралось на вбитые в землю сваи. На лавочке напротив крыльца кто-то сидел. Над перилами виднелась голова в форменной фуражке. На секунду голова запрокинулась, сверкнуло на утреннем солнце стекло бутылки.

Ещё не разглядев человека, но за долю секунды просчитав все возможные варианты, Сергей понял кто это. И через несколько шагов его догадка подтвердилась. На лавочке сидел его тёзка, друг и собутыльник майор Васильков. С сожалением поглядев на остающуюся в бутылке жидкость, Васильков попытался засунуть её во внутренний карман кителя, но после неудачной попытки привстал и засунул бутылку за пояс брюк. Сфокусировав слегка косящие глаза на приближающемся Тарасове, Васильков сменил напряжённое выражение лица на радостную улыбку и протянул руку для приветствия.

– Похмеляешься? – Здороваясь, поинтересовался Тарасов, абсолютно не удивившись.

– Так, вот… уже почти нечем, – заплетающимся голосом ответил друг и похлопал для убедительности по бутылке под кителем, – а у тебя, случайно, ничего нет? – мотнул он головой в сторону жилзоны. – Сам то как? Охмелить?

– Нет, спасибо. У меня антизапойный период. Уже недели две ни капли. В кабинете у нас вчера вечером парни бухали, поэтому там наверняка всё подчистили, если что и было. Кроме пустых бутылок ничего не найдёшь. А ты откуда в такую рань? Дома то сегодня не ночевал?

– Хрен его знает, где я сегодня ночевал. Надо как-то дождаться, чтобы Наташка на работу свалила, здоровья нет, сегодня выслушивать, кто я такой.

– Всё правильно, только вот минут через тридцать-сорок всё сарафанное радио на работу потащится, так что засветка тебе обеспечена. Я думаю, лучше очередной раз жену выслушать. Из двух зол выбирают меньшее. Да и Наташке будет спокойнее, зная, что ты дома спишь, а не где-то.

– Да? Ты так думаешь?.. – Тарасову показалось, что он слышит, как скрипят мозги в голове у собеседника, решая такой нелёгкий вопрос.

– Конечно. Должна же у кого-то из нас сегодня голова работать.

– Да… Ты прав… Я пошёл. – Васильков, пошатнувшись, сделал решительный шаг вперёд.

– Стой! Не туда. Давай по Лесной, здесь народу поменьше ходит. А там, через стадион, вдоль заборчика. Сам то дойдёшь? Помочь?

– Не. Не надо. Дойду. Опытный. – Надвинув козырёк фуражки на глаза, Васильков сунул на прощание потную ладонь и бодро зашагал вдоль обрыва.

Проводив его взглядом, Серёга опять подумал: «Как хорошо, когда не пьёшь!»

С Сергеем Васильковым Тарасов несколько лет проработал в одной оперчасти ИТК-22, тогда ещё отдельной колонии. Сколько за все эти годы было совместно выпито спиртного, – страшно представить. За всё это время между ними не было ни одной ссоры, хотя поссорить их пытались многие. Причина была в том, что, когда Васильков пришёл на работу в оперчасть молодым лейтенантом после окончания Вильнюсской спецшколы МВД, Тарасов на этом месте уже отработал три года, имел звание старлея, т.е. был старше и по возрасту и по званию. А впоследствии, когда стал начальником оперчасти, то и по должности. Васильков был по происхождению местным жителем. Тарасова попал в Росинку по распределению после окончания той же Вильнюсской школы, а Васильков здесь родился и вырос. Вся беда была в том, что он был хоть и незаконным, но родным сыном самого Цезарева Альберта Васильевича, – начальника Росинского отделения ЛИТУ. Полковник Цезарев много лет руководил отделением, являлся фактически местным удельным князем, жёстко командовал всей жизнью отделения и не терпел никакого инакомыслия. И когда вытекала информация об очередной совместной пьянке двух друзей, независимо от того, сколько ещё народу в ней участвовало, мама Василькова бежала жаловаться папе, что Тарасов оказывает отрицательное влияние на Сергея Альбертовича, фактически спаивает ребёнка. И Альберт Васильевич с высоты своего положения при малейшей возможности старался, как можно жёстче наказать «негодяя» Тарасова.

И если за один и тот же проступок Васильков получал выговор, который ему снимали через пару месяцев, то Тарасов отправлялся на суд чести, где его приговаривали к понижению в должности.

Суд офицерской чести в МВД, – это, когда все присутствующие на суде офицеры, выступая по очереди, говорят, что, мол, товарищ оступился, с кем не бывает, но он уже всё осознал, больше не будет, надо бы его простить. А председательствующий косится на бумажку, где почерком начальника написано «понизить в должности», заявляет, что у него своё мнение и оглашает решение, принятое начальством заранее.

Понизив Тарасова в должности, и попугав возможной ссылкой на самую дальнюю точку, где работают зеки колонии, оперативное начальство Управления оставляло его на прежнем месте в качестве исполняющего обязанность начальника той же самой оперчасти. Отбросив эмоции и поразмыслив объективно, начальство понимало, что лучше Тарасова с некоторого времени обстановкой в колонии всё равно никто не владеет. Оставлять около тысячи особо-опасных рецидивистов без надёжного оперативного прикрытия было страшновато. А если ты начальник и понимаешь, что в подразделении есть кто-то, кто знает обо всех намерениях и движениях зеков, кто может самостоятельно разрядить постоянно возникающие конфликты, кто ведёт себя уверенно в любой сложной ситуации, то твоя задница намного спокойнее чувствует себя в руководящем кресле.

К тому же в случае эксцесса всегда есть, кого объявить крайним.

Непотопляемость Тарасова раздражала Цезарева. Он был производственником и ничего не смыслил в оперативной работе. Поэтому никак не мог понять, почему руководство колонии и оперативный аппарат Управления каждый раз не только оставляли Тарасова на том же месте, но со временем ещё и добивались его восстановления в должности.

Совсем по-другому обстояли дела у Василькова. Его наказывали только, если нарушение было слишком грубым и очевидным. Наказание заключалось в объявлении выговора, который снимался в течение двух-трёх месяцев. Такая безнаказанность сыграла в результате свою злую роль. Серёга Васильков стал выпивать всё чаще, зачастую в рабочее время, никого не стесняясь и не таясь, стал огрызаться со всеми, кто пытался делать ему какие – либо замечания или давать советы. Любая пьянка у него переходила в многодневный запой, выходить из которого с каждым разом было всё тяжелее. Но очередные звания он всегда получал вовремя. Со временем, когда Васильков был уже капитаном, папе Цезареву удалось даже выдвинуть его на повышение, на равноценную с вечно опальным Тарасовым должность – начальника оперчасти соседней колонии строгого режима. Но тут в верхах было принято решение об объединении двух колоний в одну, и начальником вновь образованного оперотдела назначили Тарасова. А Василькова после серии громких залётов с пьянкой, папа перевёл подальше от глаз общественности на майорскую должность ДПНК в колонию-поселение расположенную в соседнем посёлке Ново-Быково в пяти километрах ниже по течению реки Тавда на другом берегу.

Начальник колонии поселения Василий Гончаров в своё время начинал карьеру рядовым опером одновременно с Васильковым. Он прекрасно знал, кто за ним стоит. Поэтому, Сергею была предоставлена полная свобода: хочешь – работай, хочешь – пей, хочешь – отсыпайся, где захочешь. Чем тот и воспользовался. На территории посёлка Ново-Быково он стал появляться всё реже. Жил спокойно в Росинке с семьёй, по улицам в дневное время не болтался, зато с наступлением темноты зависал у кого-нибудь из друзей собутыльников, которыми являлись добрая половина выпивающего населения посёлка. Здесь между пьянками его и догнало очередное звание.

Получив майора, Васильков отметил это дело затяжным запоем, выйдя из которого узнал, что папа Цезарев наконец-таки ушёл на пенсию. Но сменивший его бывший заместитель Молчунов по привычке трепетал перед бывшим боссом. По всей вероятности у Цезарева были очень плотные личные связи с руководством Управления, где его ценили за особо выдающие услуги, оказанные в своё время.

Даже во время телефонного разговора с главным росинским пенсионером подполковник Молчунов по привычке вставал по стойке смирно. Поэтому безбедная жизнь Серёги Василькова продолжалась.

Тарасов оглянулся ещё раз на удаляющуюся фигуру Василькова и с сожалением отметил для себя, как изменился его друг за последнее время. Куда девался тот весёлый, остроумный, стройный рубаха-парень из которого энергия била через край!? Этот усталый мужик с серым лицом и потухшими глазами, с трудом что-то соображающий, был уже совсем другим человеком. Во время последних случайных и редких встреч Тарасов видел его только таким.

«А сам то я чем лучше, – подумалось Тарасову, – когда нажрусь, то, поди, ещё страшнее смотрюсь».

Стряхнув с себя неприятные воспоминания, Сергей Тарасов ещё больше расправил плечи и ускорил шаг. На перекрёстке с улицей Школьной – главным росинским «проспектом», Тарасов, поворачивая направо, цепким взглядом машинально окинул улицу слева. Отметил вдалеке торопящегося человека в форме и при этом едва не столкнулся с бесконвойником.

– Так… стоять! Ты чё здесь трёшься, Смирнов? – Говоря это, Тарасов одной рукой держал зека за воротник, другой машинально и деловито ощупывал у него пояс и карманы.

– Так это… дежурный отправил за помощником Ворониным, говорит, что тот проспал, видимо, разбудить надо бы.

Тарасов оглянулся и узнал лейтенанта Воронина.

– Можешь не торопиться, он сам разбудился. Что нового?

– Андреич, тут такое дело, – понизив голос и оглянувшись – не слышит ли кто – скороговоркой зачастил Смирнов, – ночная разгрузка сегодня ночью должна грев забрать на хате у мужика тепловозника. У него четыре посылки лежат, накопились за месяц, точнее – две посылки и две передачи. А он, …то ли на больничном, то ли в отпуске. Никак завезти не может.

– Как зовут? Где живёт?

– От амбулатории за домом ветеринара, первый дом, квартира со стороны больницы, вторая дверь от улицы, зовут Володя.

– Разгрузка знает, что ты знаешь об этом?

– Не. Я в туалете сидел. Они рядом на улице договаривались. Какой-то полосатик подошёл к нашей хате, вызвал Витю из разгрузки на улицу и инструктировал. Этот полосатик видимо поддатый был, говорил громко, Витя его всё время одёргивал, – «тише-тише». Я так понял, что Витя из разгрузки и тот Володя тепловозник друг друга толком не знают, потому что Витя всё время уточнял, где живёт и как выглядит. Я побоялся выходить, сидел, жопу морозил, пока они не разошлись. Потом, не заходя в хату, смотался в столовую, булку хлеба принёс, что б оправдание иметь, где я был это время, если чё….

– Молодец, находчивый, – похвалил Тарасов и повернулся к запыхавшемуся Воронину, – за тобой гонца отправили.

– Да, блин,… проспал,… Андреич, – не снижая скорости и здороваясь на ходу, пробубнил Воронин.

– Чё, Вова, у стенки спал? – смеясь, крикнул ему вдогонку Тарасов.

– А.., что? Да не, жена тут не при чём. Вчера с покоса поздно добрались, мотор на лодке что-то забарахлил… – удаляясь вперёд вместе с бесконвойником, который рядом с ним перешёл на бег, объяснял Воронин, как бы репетируя оправдания для начальства.

Тарасов же, наоборот, сбросил скорость, обдумывая полученную информацию.

Личный интерес в оперативной работе.

«Грев» или «Подогрев» – это незаконная передача осуждённым со свободы продуктов питания, спиртного, наркотиков, предметов, запрещённых к использованию в ИТУ и т. п. Выявление и пресечение каналов таких поступлений является составной частью профилактики преступлений – одной из главных задач в работе оперчасти.

В каждой из изъятых таких посылочек всегда в обязательном порядке присутствовали если не спиртные напитки в чистом виде, то хотя бы главный компонент для их производства – дрожжи. Большая часть пьянок у зеков заканчивалась выяснением отношений, драками, телесными повреждениями, а то и убийством. Стоило только зекам немного расслабиться, сразу же наружу выплёскивались все негативные эмоции, что сдерживались до поры, злость и ненависть на всех и всё окружающее, на свою собачью жизнь в неволе.

Сколько раз за годы службы приходилось Тарасову, как и другим сотрудникам колонии, растаскивать драки пьяных зеков, доставлять их невменяемых в ШИЗО (1), преодолевая отчаянное сопротивление, выслушивать угрозы и оскорбления в свой адрес. (Здесь и далее примечания автора. ШИЗО – штрафной изолятор). А потом получать взыскания от мудрого начальства и угрозы и оскорбления уже с другой стороны – сверху. «Допустили! Проворонили! Просрали! Чем вы там занимаетесь в своей оперчасти, только водку жрёте!!!» Это самое приличное из всего, что приходилось выслушивать в таких случаях от того же Цезарева. Особенно, если пьянка заканчивалась убийством. Но убийства, слава Богу, случались не часто, в среднем два – три раза в год. Такие случаи считались ЧП, проводилась тщательная проверка, иногда комиссии приезжали из далёкой Москвы, и доставалось всем. Больше всех, конечно, сотрудникам оперотдела.

Самое неприятное в получаемых взысканиях было то, что они тормозили присвоение очередного звания. А нести службу в такой дыре, да ещё и звания во время не получать, – это уже на грани издевательства

Поэтому в изъятии запрещённых передач у оперсостава была ещё и прямая личная заинтересованность.

Ещё один, так сказать, шкурный интерес принуждал оперов тщательнее относиться именно к этой части своей работы. По закону всё содержимое незаконной передачи подлежало уничтожению. Как именно – в законе умалчивается. А у какого нормального, иногда выпивающего русского мужика поднимется рука разбить бутылку водки или коньяка? «Разбить? Пол литра? Вдребезги?! Да я тебя!!!» – Эти слова Балбеса в бессмертной комедии не зря вызывали понимание у всего населения страны. Тут ещё надо учитывать один момент. Зеки, которые пытались получить незаконным путём что-то с воли, привлекались за это к дисциплинарному взысканию. Их вольные друзья и родственники за это же самое несли административную ответственность по ст.136 Административного Кодекса. Поэтому жалоб с обеих сторон, как правило, не поступало. Какой смысл устраивать разборки, т.е. самому признаваться в нарушении закона, если тебя за это накажут, а изъятое всё равно не вернут. Изъятое считалось законной добычей оперов. Не пролезло, ну и ладно, хотя и обидно конечно.

Уничтожение захваченных трофеев при наличии в них нормального спиртного превращалось в весёлую пирушку в честь очередной победы над врагом. Тем более, что и закуска, как правило, была там же. А кому же не хочется лишний раз устроить себе праздник! Хоть на время вырваться из серых будней!? Бывали исключения из этого правила, когда приходилось разбивать бутылки с водкой. Классический пример такого вандализма приключился много лет назад с опером отделения (2.) Суетиным Лёней. (Примечание2. Отделение – структурное подразделение в системе ГУЛИТУ, включающее в себя несколько ИТК).

Получив информацию, что вольнонаемный житель посёлка закупил на деньги поселенцев ящик водки для них, Лёня, сам не дурак выпить, вечерком занял позицию за складами базы ЧИС (3), мимо которых поселенцы никак не могли пройти. (Примечание 3. ЧИС – часть интендантского снабжения). Прокормив собственной кровью прожорливых местных комаров около двух часов, Лёня, наконец, дождался. Поселенец явно торопился, постоянно оглядывался. Рюкзак на его спине предательски позвякивал. Лёня выскочил из-за угла склада с победным криком: «Стоять, козёл!» Но тут, как назло, рядом остановился УАЗ – «козлик» начальника отделения, в котором кроме него сидели представители Управления и прокуратуры. И Цезарев, не упустил возможности воспользоваться случаем продемонстрировать как чётко и грамотно под его руководством работают оперативные службы. Пришлось Леониду, скрипя зубами, и обливаясь в душе слезами, колотить бутылки с водкой об рельсы УЖД. А начальники сидели в машине с распахнутыми дверцами, курили и посмеивались. Дождались, когда Лёня помахал пустым рюкзаком, и укатили в сопровождении Лёниных матюков. Ну, кто, после такой подлянки, будет любить своё начальство?!

«Неплохой агент получится», – размышлял Тарасов об источнике информации, – Всего один раз с ним побеседовал, когда подписывал заявление с просьбой предоставить право бесконвойного передвижения. Намекнул, что, мол, если будешь дружить с оперчастью, – пробудешь на бесконвойке до конца срока, а нет, – будешь работать опять под дулом автомата. Человек понял намёк буквально, и вот результат. И зашифроваться догадался, чтобы в дальнейшем не вычислили. Надо будет взять с него подписку о негласном сотрудничестве и передать на связь Кравцову – оперу, что в отделе отвечал за бесконвойников. Кстати, у него агентуры меньше всех. Да в ту же ночную разгрузку никак не может внедрить своего человека. Тарасов уже предлагал ему, не можешь завербовать кого-нибудь из работающих пяти человек, – подготовь своего с корочками лебёдчика или направь на курсы готового агента. А найти причину, чтобы закрыть кого-то, чтобы место освободить, мы всегда сумеем.

Володю-тепловозника, о котором шла речь, Тарасов не знал, видимо пока не попадал в его поле зрения. Как тут не вспомнишь Серёгу Василькова. Тот знал всех жителей посёлка. С кем-то ещё в школе учился, с кем-то просто приходилось когда-то вместе выпивать. Тут Серёга был незаменим. Но, увы, сегодня от него толку не было. Можно было навести справки на УЖД, кто из машинистов или кондукторов сейчас в отпуске или на больничном. Но тут возможная утечка информации. То, что кем-то интересуется оперотдел, могло насторожить человека.

Оставалось продумать технический вопрос, – как забрать? Просто зайти и устроить обыск? Незаконно. Можно «получить по шапке» сверху. Да и доказать ещё нужно, что это не личное Володино имущество. И к тому же уничтожать изъятое в этом случае пришлось бы официально при понятых. Что было абсолютно неинтересно, – пропадает материальный стимул.

Можно устроить засаду и задержать бесконвойников сразу же, как только отойдут с грузом. Но так можно просидеть всю ночь, прокормить комаров впустую. Вдруг у них что-то не срастётся, и перенесут на следующую ночь? К тому же караулить их надо как минимум втроём, чтобы мысли о возможном сопротивлении подавить на корню численным перевесом. То есть почти весь оперсостав будет задействован ночью, а кто будет работать завтра днём? И, опять же, хорошо, если результат будет положительный. А если нет? Докажи потом начальству, что весь твой отдел действительно работал, а не бухал всю ночь.

Доложить начальству о полученной информации, чтобы получить «добро» на проведение операции?

Это Тарасов уже пробовал. Сначала из тебя выжмут до капли всю полученную информацию, вплоть до источника этой информации (заслуживает ли доверия?) А своих источников Тарасов старался не светить без крайней необходимости. Даже перед очень высоким начальством. Затем долго назидательным тоном будут давать тебе советы и рекомендации по проведению этой операции. Как будто ты не опер со стажем, а курсант на стажировке. При этом будут вспоминать якобы имевшее место случаи из их «боевой» практики.

Затем после твоего ухода начальство постарается любыми путями связаться с руководством отделения и Управления. Чтобы толсто намекнуть, какую они лично разработали грандиозную операцию, которой будут лично руководить, и принимать активное участие сегодня ночью. Причём всё это могут и по телефону, что прослушивают все кому не лень. Потом с чувством глубоко исполненного долга они уйдут спать. Утром в первую очередь потребуют отчитаться. Если результат положительный, то все трофеи должны быть доставлены в кабинет начальства и хорошо ещё, если опера успеют что-нибудь выкроить себе. Но, не дай Бог, если результат нулевой. Получится, что из-за бестолковости тебя и твоих оперов, была провалена такая блестяще разработанная ими операция. Что ты всех подставил. Ты столько услышишь негативного о своих деловых и умственных способностях, что и сам начнёшь верить.

Нет. Об этом варианте не могло быть и речи.

Оставалось кого-то заслать под видом получателя. В этом случае, Володя будет уверен, что отдал всё по назначению Разгрузка будет точно знать, что они не получали и считать, что Володя их обманул, «кинул». Возникнет конфликт, взаимные упрёки, неприязнь, стороны поссорятся, канал нелегальной доставки перестанет существовать. Именно такой результат больше всего устраивал Тарасова. Но кого заслать?

Использовать агентов из числа бесконвойников нельзя. Володя может запомнить лицо и потом опознать человека, которому он отдал груз. За это могут просто убить. В лучшем случае придётся отправлять человека за пределы Управления, чтобы он добивал свой срок подальше. Хотя достать его могут и там. Подставить так доверившегося ему человека Тарасов тоже не мог.

Нарядить бесконвойником кого-нибудь из оперов? Наверняка этот Володя знает в лицо всех офицеров. Посёлок то маленький. Можно ещё, например, загримироваться, изменить голос. Тут везде есть свой риск, а его Тарасов старался исключить максимально.

С этими размышлениями Тарасов подошёл к жилой зоне. Ворота шлюза были распахнуты настежь, через них группами выходили осуждённые. Пройдя через двор и комнату обысков, зеки сосредотачивались в накопительном загоне. Напротив ворот с автоматами наперевес стояли солдаты конвоя. Возле бойцов возвышался замполит батальона майор Маркин, зорко следивший за действиями своих подчинённых.

Увидев Маркина, Тарасов сразу понял какое решение должно быть у задачи, что занимала его голову последние минуты.

– Лучшему человеку лучшего батальона, – поприветствовал его Тарасов, козырнув и протягивая руку.

– Какой там лучший батальон, – здороваясь, почти закричал Маркин (с «лучшим человеком» он, видимо, был согласен), – с этими раздолбаями разве станешь лучшим батальоном? – ещё громче добавил он, махнув рукой в сторону солдат. «Раздолбаи» сделали вид, что их это не касается.

– Сергей Геннадьевич, дело есть на миллион, – потянул его в сторону от посторонних ушей Тарасов. – У тебя есть надёжный боец, который может держать язык за зубами? Желательно из тех, что стоят на вышках, чтобы в посёлке его в лицо не знали.

Маркин слегка задумался.

– Вообще-то есть, я тебе зачем?

– Одолжи мне его на час-полтора сегодня вечером, надо одну комбинацию провернуть.

– Знаю я ваши комбинации. Подставите парня, а если он пострадает, что я потом его матери скажу? Короче, рассказывай всё.

– Нарядим его бесконвойником. Заберёт грев в посёлке с одной хаты. Мы будем страховать, буквально в пяти метрах от него. Если что, – вмешаемся. Риска никакого, а с меня причитается.

– Ладно. Под твою ответственность. Во сколько?

– В 22—00 в кабинете оперчасти.

– Договорились.

Через распахнутые ворота шлюза под двухэтажным деревянным штабом выходила уже третья последняя партия осуждённых.

Тарасов направился в жилую зону навстречу движению. Вообще то это было нарушением установленного порядка. Сначала нужно было сдать пропуск и пройти через соседнюю дверь на КПП. Но сегодня начальником караула жилой зоны бал прапорщик Махортов, который находился в шлюзе и контролировал выход зеков из жилой зоны. А с ним у Тарасова были давние дружеские отношения.

– Привет, Толик, бросишь пропуск в ячейку? – сказал ему Тарасов, здороваясь. Тот кивнул и сунул пропуск в карман.

Слева от входа возвышалась двухэтажное здание дежурной комнаты, прозванная в народе «каланчёй», второй этаж которой, застеклённый с трёх сторон, по периметру имел выступающие мостики с перилами. На этом мостике как истинный капитан корабля возвышался начальник колонии подполковник Осинин. Вместе с ним сверху вниз за разводом наблюдал ДПНК (4) майор Безденежных. (Примечание 4. ДПНК – дежурный помощник начальника колонии). Его штатный помощник и зять лейтенант Воронин, уже, видимо, успел получить втык за опоздание. Сейчас он немного сбоку вызывал в микрофон бригады по номерам.