Czytaj książkę: «Королевы второго плана»

Издано при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

© Капков С. В., текст, фото, 2022

© Оформление. ООО «Лингвистика», ООО «Бослен», 2022

Мои великие старухи

Я всегда любил кино и актеров. Родители покупали мне открытки с фотографиями звезд экрана, и по текстам на обороте я учился читать. А потом радостно узнавал этих людей в фильмах. Когда стал взрослее, начал интересоваться биографиями артистов, выписывал журнал «Советский экран», покупал книги о них. А в 1991 году, будучи студентом Московского химико-технологического института им. Д. И. Менделеева, оказался корреспондентом редакции газеты «Менделеевец». Мне показалось, что этого достаточно для знакомства с теми актерами, о которых никогда не читал в прессе и чьих фотографий не было в моей коллекции. Поскольку никакого профессионального опыта у меня еще не было, я подумал, что начинать надо… с бабушек. Они добрые, разговорчивые, не обидят! Так и получилось. Для некоторых моих героинь я оказался единственным журналистом в их биографии. С иными подружился на долгие годы, и эти удивительные женщины стали мне почти родными. Еще не имея четкого представления, что делать с этими интервью, я сочинил легенду, будто собираюсь писать книгу об актрисах старшего поколения. Они верили и рассказывали… А книга выходит только сейчас, спустя ровно тридцать лет с момента моей первой беседы…

Валентина Токарская

Имя Валентины Георгиевны Токарской я узнал не в театре и не благодаря кино, а вычитал в газете «Вечерняя Москва». Заметка была посвящена юбилейному спектаклю Театра сатиры «Молчи, грусть, молчи…». На фотографии артист Юрий Васильев стоял на одном колене перед эффектной зрелой дамой в белоснежном парике. Сразу было понятно, что это настоящая актриса, с интересной биографией, захватывающей историей жизни, удивительным профессиональным багажом за плечами… Так бывает довольно часто: смотришь на человека и сразу понимаешь – о-о-о, да там целая судьба!..

Под фотографией в статье была подпись: «Старейшая актриса труппы В. Токарская». Никогда раньше не слышал эту фамилию, но запомнил. Специально посетил спектакль «Молчи, грусть, молчи…». А уже через год увидел Токарскую на телеэкране. В дуэте с Александром Ширвиндтом впервые на всю страну бывшая звезда мюзик-холла, бывшая пленная, бывшая заключенная ГУЛАГа рассказала потрясающую историю своей жизни. Это был 1991 год, мы только-только узнавали трагические подробности биографий Леонида Оболенского, Зои Федоровой, Татьяны Окуневской, Лидии Руслановой, Вацлава Дворжецкого, Вадима Козина, Эды Урусовой, и каждое новое откровение становилось сенсацией. У Валентины Токарской славы было поменьше, а потому мне не хватило одной передачи, хотелось узнать о ней больше.

Вскоре я дебютировал как журналист в студенческой газете, получил удостоверение корреспондента и посчитал, что имею полное право напроситься к актрисе на интервью. В Театре сатиры мне любезно дали домашний телефон Валентины Георгиевны, и – о чудо! – она согласилась. Наше знакомство продлилось пять лет.

Я написал о ней несколько статей, сделал радиопередачу, а годы спустя – сценарий телепрограммы. Мы часто перезванивались, я бывал в ее маленькой квартирке в Гнездниковском переулке, пересмотрел весь репертуар Театра сатиры и даже сделал фотопортрет для пригласительного билета на ее последний юбилейный вечер. Валентина Георгиевна Токарская стала первой актрисой, которая подарила мне дружбу и дала путевку в профессиональную творческую жизнь.

* * *

Старая женщина с безразмерной дамской сумкой на груди замерла у перехода через Тверской бульвар. В задумчивости она не заметила, как машины остановились и для пешеходов загорелся зеленый свет. Вдруг боковое стекло ближайшей иномарки опустилось и наружу высунулась рука с новенькой десятирублевой купюрой. Поначалу женщина не поняла, что бы это значило, рука же настойчиво сунула десятку ей в сумку. Светофор подмигнул, и машина рванула с места.

«Да я богаче вас!» – придя в себя, крикнула вслед женщина. Но никто ее уже не слышал.

Этот эпизод народная артистка страны Валентина Токарская будет пересказывать потом как анекдот. Чувство юмора не изменяло ей никогда – ни в бурной мюзик-холльной молодости, ни в фашистском плену, ни в сталинских лагерях, ни в глубокой старости, когда актриса оказалась за пресловутой чертой бедности и расположенный рядом «Макдоналдс» ежедневно доставлял ей на дом бесплатные гамбургеры и пирожки. Конечно, Валентина Георгиевна не была богаче владельцев той иномарки, но к своим девяноста годам она уже ни в чем не нуждалась. Неожиданно о легендарной актрисе вспомнили «на самом верху» и начислили президентскую пенсию, присвоили звание народной артистки России. Да и в родном Театре сатиры появились так называемые коммерческие спектакли, за которые неплохо платили. Так что Токарская не жаловалась. Хотя совсем недавно еле сводила концы с концами.

Когда-то Валентина Георгиевна была действительно одной из самых богатых и красивых актрис Москвы, но жизнь посылала ей одно испытание за другим, то балуя щедрыми подарками, то отбирая всё до последней крошки. Эта женщина была трагически одинока. Бог не дал ей ни братьев, ни сестер, ни детей, ни внуков. Друзья с годами уходили. Мужчины, которых она любила, предавали.

* * *

Валентина Токарская родилась в 1906 году в Одессе. О своих родителях она говорила так: «Моя мама была немка, а папа – актер. Моя творческая жизнь началась с того, что мама меня родила и не стала кормить грудью. И мне наняли кормилицу, у которой было очень хорошее молоко, какого сейчас не делают. Поэтому я так долго живу».

Семья переезжала из города в город в зависимости от того, в какой антрепризе отец получал работу. Училась Валентина в Киеве в Фундуклеевской гимназии. В октябре 1915 года гимназию посетила вдовствующая императрица Мария Федоровна, супруга Александра III и мать последнего русского императора Николая II, и самое первое выступление будущей актрисы состоялось именно перед царствующей особой. Маленькая Валечка читала монолог Чацкого: «Не образумлюсь… виноват…»

«Нас выводили на встречу с ней в рекреационный зал, – вспоминала Валентина Георгиевна. – Правда, не всех. Только тех, кто по блату. Я как раз была блатной, так как не хотела и не любила учиться, и со мной занималась сестра нашей классной дамы. А классная дама сама отбирала учениц, которые пойдут приветствовать царицу, – каждой отводилось место, кто где будет стоять, делать реверанс, и я, благодаря ее сестре, всегда была среди избранных».

Отец, провинциальный актер Георгий Иосифович Токарский, не мог долго оставаться на одном месте, поэтому вскоре бросил семью. Он сколотил труппу актеров-любителей и отправился в поездку по Украине. Одна из «любительниц» стала его новой женой.

Мама Валентины, Елена Николаевна, не работала никогда, поэтому зарабатывать пришлось дочери. Тринадцатилетняя Валечка училась в балетной школе и выходила на сцену в балетной массовке в опере, а иногда танцевала в кино перед сеансами. Когда становилось особенно голодно, Валя шла на рынок менять вещи на продукты.

«С началом Гражданской войны власть в Киеве менялась каждый день – то белые придут, то красные, то зеленые, а то и поляки… – рассказывала Токарская. – Когда пришел Деникин, в городе начался настоящий парад. Солдаты въехали в город на лошадях, их встречали дамы в белых платьях, в огромных шляпах, кидали цветы и обнимали лошадей. Но какие бы “цвета” в Киеве ни появлялись, все обязательно пьянствовали. И, конечно же, по всему городу шли погромы. Маме это страшно надоело, и, когда в Киев пришли немцы, мы уехали в Ташкент».

Там шестнадцатилетняя Валентина вышла замуж за оперного певца Сергея Лебедева. Он был тенор, пел главные партии в «Пиковой даме», в «Паяцах», а она была солисткой балета и вспоминала это время так: «Помню, была очень смешная оплата труда – появились сначала миллионы, потом миллиарды, и каждый день деньги менялись. У меня даже сохранилась афиша, на которой написано, что она стоит пять миллиардов. Если у тебя появлялись деньги, их тут же надо было потратить, потому что завтра всё будет стоить дороже. И так было до 1924 года, пока не ввели червонец, который стал конвертируемым рублем…»

Супруги отправились в Москву на биржу труда, куда приезжали актеры разных жанров, собирались в коллективы и гастролировали по всей стране. Им повезло: они оказались в достаточно солидной труппе с хором и оркестром, и на следующий сезон Токарская с мужем уехали в Новониколаевск. А в середине 1920-х Валентина навсегда покончила с балетом. Танцевала она превосходно, но всегда мечтала петь. На актрису обратили внимание, пригласили в оперетту. Обладая эффектной внешностью и не очень сильным голосом, Валентина играла не героинь, а так называемых субреток или женщин-вамп. Мужу повезло меньше – он долго не мог найти места, уехал в глубинку и стал слать Вале нудные письма с требованием ехать к нему в оперу. Супруга ответила категорично: «Я ни за что не оставлю оперетту, не буду больше танцевать, и, видимо, мы больше не встретимся». Лебедева она не любила. Юной актрисе вскружили голову успех, многочисленные поклонники и внимание со стороны главного режиссера труппы Григория Лирова. Но вскоре она оставила и его. Приглашений было всё больше, качество творческих коллективов – всё выше, Токарской стали предлагать бенефисы. Ее перетягивали из одной труппы в другую, и в конце концов она дослужилась до солидной, престижной оперетты с хором, оркестром, приличным жалованьем и известным режиссером Дмитрием Джусто.

Джусто сделал Валентине предложение, и даже состоялась помолвка. Но Токарской был еще памятен первый неудачный брак. Сергей Дмитриевич Лебедев был старше жены, по-своему заботился о ней, даже издалека давал советы в письмах, пытался контролировать каждый ее шаг. Валентину это тяготило, потому Джусто она отказала, твердо решив, что на первом месте должна стоять если не карьера, то хотя бы деньги. И лишь когда во время гастролей в Баку в Токарскую влюбился местный «хозяйственник», она вышла замуж вторично. У него была своя квартира, и довольная Елена Николаевна – наконец-то появилось что-то свое – в этой квартире осела. Но и этот брак длился недолго: очень разными людьми оказались молодожены. Да и тяга к материальным ценностям в советские годы не приветствовалась властями. «Мужа арестовали за то, что он умел делать деньги», – пояснила однажды Валентина Георгиевна. Ни имя его, ни дальнейшая судьба неизвестны.

Вновь – дороги…

* * *

«В Ленинграде меня нашел знаменитый кинорежиссер Яков Протазанов, – вспоминала Токарская. – Он искал героиню для своих “Марионеток” и приехал смотреть меня. Я исполнила для него танец с веером и спела песенку из оперетты “Розмари” по-английски. Он записал ее на пленку и уехал. А через некоторое время мне позвонили и пригласили на кинопробу. Когда я приехала в Москву и вошла в студию “Межрабпомфильм”, то первое, что услышала, была моя песенка. Ее гнали по радио по всей студии. Думаю, что Протазанову понравилось то, что я спела именно английскую песенку. Он же ставил заграничный фильм. А во-вторых, ему просто надоело смотреть актрис – всех примадонн московских и немосковских».

Токарскую встретили блистательные партнеры – Анатолий Кторов, Сергей Мартинсон, Михаил Климов, Николай Радин, Константин Зубов, Леонид Леонидов, Михаил Жаров, обаятельный звукооператор Леонид Оболенский, тонкий композитор Леонид Половинкин, непревзойденный балетмейстер Касьян Голейзовский, внимательный ассистент режиссера Александр Роу (именно он, а не Протазанов, увидел Токарскую на сцене и рекомендовал на роль Ми).

Шел 1933 год. Валентина Георгиевна была еще совсем неопытной в кино, она ничего не понимала в съемках, где всё надо учитывать: камеру, свет, предполагаемого партнера. Протазанов потом ей так и сказал: «К сожалению, я с вами мало работал».

«Это был очень жесткий режиссер, требовательный, – признавалась актриса. – Он всегда ходил с палкой и вместо “Стоп!” кричал: “Halt!” Я его боялась. И вдруг однажды он дал мне двадцать копеек за одну сцену, которую мы разыграли с Мартинсоном: “Возьмите! Хорошо сыграли”».

Так или иначе, «Марионетки» имели шумный успех. Валентина Токарская стала звездой. Новая протазановская кинокомедия позволила ей ездить по стране с концертами и неплохо зарабатывать. Тогда же кинорежиссер Юлий Райзман собрался снимать детектив о французской шпионке с Токарской в главной роли. Начали работать над сценарием, а с Валентиной Георгиевной стала заниматься дама из французского консульства – обучать манерам, языку, подбирать наряды. Фильм запретили, но дружба осталась. Дама привозила Валентине из Парижа парфюм и наряды, в которых актриса блистала в Москве и сводила с ума советскую богему.

Не сложилась работа и с Михаилом Калатозовым: не утвердили сценарий. Режиссер был увлечен Валентиной Георгиевной и как актрисой, и как женщиной, но она оставалась к нему холодна. Других предложений в кино не последовало. Громко заявив о себе в «Марионетках», Токарская надолго оказалась отлученной от экрана. Она не умела и не хотела играть «девушек полей», а в ее любимом жанре варьете (или просто музыкальной комедии) работали только Александров с Орловой.

Зато актрису пригласили в Московский мюзик-холл, где она мгновенно заняла лидирующее место, слегка потеснив острохарактерную Марию Миронову. При всех своих талантах Мария Владимировна была человеком злопамятным, поэтому обиду затаила на всю жизнь. Много лет спустя, когда Токарскую уже никто не помнил, а Миронову знала вся страна, Мария Владимировна отзывалась о своей коллеге пренебрежительно, говорила, что ставить их на одну творческую ступеньку нелепо. Когда Валентине Георгиевне исполнилось восемьдесят лет, Театр сатиры пригласил на юбилейный вечер Миронову. Она долго отказывалась и только под нажимом сына Андрея всё-таки заглянула на несколько минут и поздравила юбиляршу.

В 1930-е актрисы очень дружили и были в центре внимания всей театральной и околотеатральной публики. Токарская познакомилась с Ильфом, Петровым, Катаевым, Олешей, Никулиным, Зощенко. Это была дивная компания, которая приняла Валентину Георгиевну не только потому, что она была примадонной Мюзик-холла и украшала их общество. Первая красавица Москвы (как ее тогда называли) была остроумной, интеллектуальной и независимой. Она великолепно играла в бильярд, шахматы и преферанс, увлекалась детективами и лихачила на автомобиле. Эти умения сражали мужчин наповал.

Легендой стала история знакомства Токарской с чемпионом мира Хосе Раулем Капабланкой. Валентина Георгиевна оказалась едва ли не единственной женщиной, посетившей шахматный турнир в Москве. После матча она пришла в «Артистический клуб», излюбленное место столичной богемы, где вновь увидела знаменитого кубинца. Директор ресторана неожиданно предложил Капабланке сразиться в шахматы с примой Мюзик-холла. Удивленный чемпион подсел к Валентине Георгиевне за столик и вытащил карманные шахматы. Актриса пошла е2-е4, он ответил е7-е5, она взялась за коня… Капабланка немедленно поднял руки вверх и произнес: «Я сдаюсь!»

Московский мюзик-холл 30-х годов – это очень небольшая труппа: Борис Тенин, Сергей Мартинсон, Владимир Лепко, Лев Миров, Людмила Чернышёва, Ольга Жизнева, Мария Миронова, Эммануил Геллер, Рина Зеленая. Все веселые, озорные, поющие и танцующие. Музыку писал Исаак Дунаевский, пьесы – Илья Ильф, Евгений Петров, Валентин Катаев, Владимир Маяковский, Демьян Бедный. Оркестром дирижировал Дмитрий Покрасс, танцевали знаменитые тридцать гёрлз под руководством Касьяна Голейзовского, приглашались заграничные номера: клоуны, акробаты, чечеточники. Выступали с собственными номерами Сергей Образцов, Григорий Ярон, Леонид Утесов, Изабелла Юрьева, Клавдия Шульженко. Художественным руководителем был Николай Волконский, но труппа почему-то его не признавала. Артистам нравилось работать с пришлыми режиссерами, такими как Николай Акимов. Однако спектакли «Под куполом цирка», «Святыня брака», «Артисты варьете» гремели на всю столицу.

Атмосфера в театре царила такая же сумасшедшая, как и сами спектакли. Об этом времени Валентина Георгиевна отзывалась особенно тепло: «Ну, представьте, как мы каждый день играли “Под куполом цирка”! Посреди сцены стоял фонтан – якобы холл в отеле, и в этот фонтан все падали, потому что кто-то из персонажей бил всех входящих в этот холл палкой по голове. Все летели в этот фонтан, и так повторялось каждый день. У нас был такой бродвейский дух – ежедневно один и тот же спектакль на протяжении трех месяцев. И это до того уже стояло в горле, что нужна была разрядка. И Владимир Лепко нашел выход из положения: когда в этом самом фонтане скапливалось энное количество человек, он доставал кастрюльку с пельменями и чекушку водки и всех угощал. Не знаю, было ли видно это с галерки, ведь театр-то почти тот же самый – сегодняшний Театр сатиры. Правда, нет лож, где сидел Горький и плакал от хохота, достав огромный белый платок. Это была правительственная ложа, но из правительства у нас никого никогда не было. Зато кинорежиссер Александров приходил на спектакль “Под куполом цирка” перед тем, как поставить свой фильм “Цирк”, – пьеса ведь та же. Он несколько раз смотрел наше представление, чтобы не повторить у себя ни эпизода. А я была той самой иностранкой, которую в “Цирке” играла Любовь Орлова. Только там ее звали Марион Диксон, а у нас она называлась Алиной. И всё-таки наш спектакль был смешнее. В сцене со Скамейкиным, которого играл Мартинсон, у нас были не настоящие львы, а собаки, одетые в шкуры львов. Эти замшевые шкуры застегивались на молнии, в последний момент надевались головы, и собаки были безумно возбуждены. Они выбегали, лаяли, кидались на Скамейкина, и это было так смешно, что зрители падали со стульев».

Кстати, Любовь Орлова как-то призналась, что на экране стремилась подражать тому, что делала на сцене Валентина Токарская, так как считала ее своим кумиром. Может быть, это преклонение отчасти и помешало пробиться Валентине Георгиевне на экран. Двум звездам на одном Олимпе было бы тесно, а у Токарской не было такого мужа, как у Орловой.

Тридцатые годы были самыми счастливыми в жизни Валентины Токарской, время шуток, веселья, розыгрышей, смеха и поклонников. В ее уборной из стены торчал большой, толстый гвоздь, на который актриса нанизывала письма зрителей. Были смешные, малограмотные письма, были очень тонкие и изысканные. Один человек писал даже до 80-х годов: начал, когда она играла в Мюзик-холле, и продолжил, когда она вернулась в Москву из Воркуты.

За Валентиной Токарской ухаживали… да кто только не ухаживал! В книге Галины Полтавской и Наталии Пашкиной «Звезды далекой свет немеркнущий… Валентина Токарская»¹ опубликованы фрагменты многих писем, адресованных актрисе поклонниками. В нее были влюблены писатели, музыканты, артисты «больших и малых академических театров», режиссеры – от Акимова до Калатозова.

Кстати, будущий каннский лауреат Михаил Калатозов страшно злился, что Валентина не отвечала ему взаимностью. Его пылкие признания в любви чередовались с горячим кавказским гневом. Говоря о тонкости и чувствительности ее актерской натуры, он тут же ругал возлюбленную за невежественность, незнание поэзии, нежелание читать и писать длинные письма. Он критиковал Валентину за отсутствие требовательности к себе и приверженность «легкому жанру». Вот отрывок из его письма, написанного после закрытия Мюзик-холла: «…Обладая данными настоящего творческого диапазона, вы сами ограничиваете свои творческие возможности, и причина эта, во-первых, – в романтизации этого европейского мистингетовского жанра, со всякого рода фоли-бержевскими трю-ляля. Вы вбили себе в голову, что это ваш жанр, лелеете где-то в глубине сердца “высокие качества” этого искусства. И невозможность, вернее, ненужность этого жанра на нашей сцене создает в вас творческую депрессию, как в девушке, которая всю жизнь искала “героя” своей жизни, так и не нашла, осталась старой девой с истерией на почве половой неудовлетворенности…»

Калатозов со всей своей грузинской прямотой и горячностью бил не в бровь, а в глаз. Валентине Токарской – самоучке, не имевшей в творчестве учителей, читать эти строки было обидно. Она действительно нашла себя в жанре водевиля, мюзик-холла, варьете и в душе осталась преданной ему до конца жизни, до девяноста лет…

Долгие годы считалось, что знаменитый вальс «Ваша записка в несколько строчек», без которого не обходился ни один концерт Клавдии Шульженко, был написан специально для певицы. Но это не так. Поэт Павел Герман подарил его Валентине Токарской. В те годы лирическая песня-воспоминание никак не соответствовала темпераменту жизнерадостной примадонны мюзик-холла. Много позже в ее архиве найдут и бережно сохраненные записки от друзей, и эмоциональные признания поклонников, и веточки засушенных цветов – поэт очень точно предсказал будущие ощущения актрисы. Но тогда она об этом не задумывалась, а наслаждалась жизнью. И петь отказалась. На одном из концертов начинающая певица Клавдия Шульженко пожаловалась на бедность своего репертуара, и Токарская отдала ей свою «Записку». С ней Шульженко стала лауреатом 1-го Всесоюзного конкурса артистов эстрады в 1939 году. Герман очень огорчился.

Спустя годы имя Шульженко гремело на всю страну, а о Токарской почти никто не вспоминал…

Мюзик-холл закрыли неожиданно, в 1936 году. Как говорила актриса: «Кричали, что мы иностранцы, что это не советский театр, кому он нужен?! Извините, каждый день зал был набит битком. Полные сборы! И по воскресеньям два раза аншлаги! Бешеная прибыль государству! Никого это не интересовало. Помещение отдали Театру народного творчества, который через год закрылся, так как никто туда не ходил».

Токарская получила приглашение в Театр сатиры и с этого момента стала актрисой драматической. Что любопытно, открылся этот театр в 1924 году в Большом Гнездниковском переулке, в подвале знаменитого дома Нирнзее, где Валентина Георгиевна проведет последние годы жизни. Затем «Сатира» переехала на Садово-Триумфальную, где позже, в 50-е, откроется «Современник», а театр переберется через площадь в то помещение, где когда-то располагался Мюзик-холл. Так что Токарская вновь вернется на свою самую любимую сцену. Вот такой круг…

Основал и возглавил коллектив Давид Гутман, под свое крыло он собрал превосходных комиков: Федора Курихина, Сергея Антимонова, Павла Поля, Еву Милютину, Рину Зеленую, еще неизвестных Москве Фаину Раневскую, Бориса Петкера, Дмитрия Кара-Дмитриева, пригласил прекрасных драматургов. В репертуаре были скетчи, миниатюры и обозрения, актуальные и вызывающие смех узнавания. Следующий главный режиссер Театра сатиры Николай Горчаков изменил репертуар, сделав ставку на пьесы не только современных драматургов, но и классиков мировой драматургии, он обновил труппу. Три его главных приобретения, три бриллианта – Владимир Хенкин, Владимир Лепко и Валентина Токарская. И хотя в «Сатире», в отличие от Мюзик-холла, Валентина Георгиевна уже не была примой, не являлась женой главного режиссера, не могла диктовать условия, как некоторые другие ее коллеги, она, несмотря на жесткую конкуренцию, была плотно занята в репертуаре и занимала свое место в блистательной труппе. Токарскую ввели в старые спектакли, стали репетировать новые. Были у нее интересные роли: Беатриче в «Слуге двух господ», миссис Хиггинс в «Пигмалионе», героини старинных водевилей и легковесных современных комедий Шкваркина. Но всё это было не то. Тоска по мюзиклам, опереттам и варьете будет одолевать Валентину Георгиевну всю дальнейшую жизнь.

Но любые муки творчества – ничто по сравнению с тем, что принесла актрисе война.

* * *

Тринадцатого сентября 1941 года бригада № 13 в количестве 13 человек с 13 рублями суточных выехала на фронт. Возглавил коллектив директор ЦДРИ Лев Лебедев. В группу вошли два певца, Виктор Мирсков и Надежда Политикина, юная драматическая актриса Руфина Бригиневич, клоун Александр Бугров, цирковое трио музыкантов-акробатов Макеевых – Александр, Валентина и Владимир, аккомпаниатор по фамилии Розенберг. Театр сатиры представляли четверо: Яков Рудин, Рафаил Корф, Рафаил Холодов и Валентина Токарская.

«Помню, мы смеялись над этим роковым совпадением, не зная, что жизнь наша уже раскололась пополам, на до и после этого дня, – вспоминала десятилетия спустя Валентина Георгиевна, комментируя цифру 13 в их судьбе. – Первые дни было спокойно. Выступали в лесу на сдвинутых грузовиках. А в начале октября начались бомбежки. В штабе нам сказали: “Кое-где просочились немецкие танки. Хотите, мы отправим вас домой? Или в тыл?” Мы молчали. Я лично до того трусихой была, что на фронт-то через силу поехала. Конечно, я домой хотела. А Корф, старейший из нас, самый мудрый, заслуженный, говорит: “Неудобно как-то… Что ж мы уедем?.. Мы уж свой месяц доработаем и тогда поедем”. И отправились в так называемый тыл. Вот ведь как бывает, мхатовцы повернули домой – хоть пешком, хоть ползком, но вернулись живы-здоровы. А нас в ту же ночь подняли в землянках, посадили в грузовики и повезли куда-то. Но из кольца вырваться мы уже не смогли…»

Артисты попали в окружение, им пришлось оставить грузовик, бросить музыкальные инструменты, вещи и пробираться сквозь лес пешком. С Владимиром Макеевым произошел психический шок, он выскользнул из рук товарищей, бросился в лес и исчез навсегда. На рассвете 7 октября артисты попали под минометный и пулеметный обстрел противника. Рафаил Холодов был дважды ранен в ногу, Валентина оставалась около него, остальные разбежались кто куда. Токарскую и Холодова взяли в плен, но тут же разлучили, поскольку Холодов сам идти не мог. Много позже выяснится, что Рудин, Мирсков, Политикина, Розенберг и руководитель бригады Лев Лебедев погибли сразу. Руфа Бригиневич, оказавшись одна в окружении, решилась на службу в немецкой концертной бригаде и почти сразу погибла от рук советских партизан, расстрелявших грузовик со свастикой, в котором перевозили артистов. Старейшину Корфа, по легенде, немцы повесили в Ельне, хотя официально он пропал без вести.

Враг наступал настолько стремительно, что, казалось, ничто не в силах его остановить. Пленных было огромное количество, на всех не хватало конвоиров. Когда дошли до деревни Семлёво, Валентина Георгиевна незаметно вышла из колонны. Вскоре она неожиданно встретила семейную пару циркачей Макеевых и клоуна Бугрова. Позднее разыскала в госпитале Рафаила Холодова и буквально похитила его. Тут же уничтожили холодовские документы, где была указана его национальность – еврей.

О тех событиях Валентина Георгиевна впервые рассказала в 1980-е. Андрей Миронов под впечатлением решил поставить спектакль «Прощай, конферансье!», пьесу написал Григорий Горин. Но зрители не знали всей правды, которую актриса открыла лишь в начале 1990-х: «Тут опять в мою жизнь ворвался голод. Копали мерзлую картошку. Старушка, которая нас сначала приютила, теперь выгнала: “Надоели вы мне тут! Сидите у меня на шее! Нечем мне вас кормить, убирайтесь!” Пошли на другую квартиру. А когда вывесили объявление о всеобщей регистрации в управе, мы решили сказать, что работаем артистами, – есть же театр в городе. Можно и с концертами выступать, хоть что-нибудь заработаем. Зарегистрировались. На следующий день пришел немец русского происхождения – из тех, кто уехал сразу после революции, – и предложил показаться ему, представить возможный репертуар. Мы говорим, что нам и надеть-то нечего. “У нас здесь склады есть. Мы дадим вам записку, берите что найдете”. Пошли мы на склад, а там уже кроме марли ничего нет. Я себе подобрала какие-то трехкопеечные босоножки, Валя Макеева помогла сшить из марли бальные платья. Случайно встретили в Вязьме танцевальную пару Платоновых, которая тоже с бригадой попала в окружение. Вместе с ними сделали небольшую концертную программу. Я пела французскую песенку, которую исполнял Мартинсон в “Артистах варьете”, Макеев играл на гитаре, Бугров – на пианино. А Холодов был страшно цепким к языкам, поэтому он почти сразу освоил немецкий и вел у нас конферанс. Выспрашивал, какие у них шутки, выяснял особенности их юмора. Под конец мы все хором пели “Волга-Волга, мать родная”, эту песню немцы знали. Посмотрели нас и разрешили выступать. Со временем мы с ними даже подружились. Они приходили к нам в гости, приносили продукты, сочувствовали. Эти немцы были прекрасны. Они первыми шли воевать – красивые, высокие. Один из них как-то показал нам портрет Ленина – дескать, он партийный, но скрывает. Вскоре весь этот цвет нации погиб, остались хлюпики…»

Однажды к русским артистам присоединился знаменитейший берлинский конферансье Вернер Финк, взял над ними шефство. Фашисты призвали его в армию и самым откровенным способом пользовались его популярностью: достать бензин, боеприпасы и так далее. Отказать ему никто не мог. Финк съездил в Берлин, привез Валентине Георгиевне концертное платье, а также аккордеон, ксилофон и саксофон, выхлопотал артистам паек, и раз в день они получали пищу. Выступали и в русском театре для русской публики. По воспоминаниям очевидцев, Токарскую всегда встречал шквал аплодисментов. Артисты стали неплохо зарабатывать, смогли купить теплую одежду.

В 1942-м Финк уехал в Берлин и не вернулся. «Вероятно, его арестовали, так как он никого не боялся, говорил что хотел и ругал Гитлера», – предполагала Токарская. На самом деле судьба Вернера Финка сложилась счастливо. Известен его афоризм: «Я стою за любое правительство, при котором я не должен сидеть, если я за него не стою». Он прожил долгую жизнь, выступая до последних дней на эстраде и снимаясь в кино.

Бригада попала к другому немцу, который обращался с пленными как с рабами. Началась муштра. С отступлением артистов погнали с собой: Смоленск, Могилев, Гомель, Барановичи, а потом всё дальше и дальше до самой Германии. В Берлине Токарская и Холодов выступали для русских военнопленных, которые были расселены в небольших городах и работали по хозяйству на владельцев земель.

В конце войны кто-то всё-таки донес, что Холодов еврей. Его арестовали. «К тому времени мы с ним были уже, по сути, мужем и женой, – признавалась Валентина Георгиевна. – На все мои вопросы отвечали: “Не ждите, он не вернется”. Я тут же начала бешено действовать: одну свою знакомую русскую девушку, очень хорошенькую, говорящую по-немецки, попросила мне помочь разузнать, где он, что может сделать для него жена. Наконец выяснили, что Холодов в больнице. А попал он туда, потому что был жестоко избит, избит до полусмерти, до неузнаваемости. Начала подавать бесконечные петиции, пыталась убедить их, что Холодов русский, просто он был прооперирован в детстве, что он по происхождению ростовский донской казак. Этой же версии придерживался и Холодов – мы ее заучили еще в Вязьме. В конце концов мы привели двух так называемых свидетелей: одну старую актрису из Смоленска и эстрадника Гаро из Москвы (все почему-то в Берлин попали). Они засвидетельствовали, что знали деда-бабку Холодова, его родителей, что он самый настоящий донской казак, – к счастью, у немцев смутное представление о казачестве! И в апреле 1945-го его всё-таки выпустили».