Czytaj książkę: «Слабые люди», strona 6

Сигнал разряженного аккумулятора.

–щелк-

____

Запись 000050 повреждена. Восстановлению не подлежит.

____

Запись 000051. 13.11.2024. 00:59

О.Н. проводит лезвием по уже вовсе испещренной шрамами и блестящей от крови руке. Тихо плачет. Затем смеется. Затем вновь плачет. И вновь смеется. Через пять минут безразрывные рыдания и смех сливаются в один гортанный звук. О.Н. съеживается, слышно звяканье упавшего ножа о плитку ванной комнаты. О.Н. запускает руки в порезы на плечах и наклоняет лицо. Миг и кожа под ногтями разошлась, ощерилась кровавыми полосами. Медленно раскачиваясь из стороны в сторону, О.Н. злобно шепчет:

"… больше нет смысла сдерживать меня, это бесполезно!"– и, меняясь в голосе, просящим тоном, – "Отпусти! Я должен…"– хохот, – "Я не прошу, а приказываю– пусти меня! Ты не представляешь, как это– сидеть внутри и не чувствовать ничего кроме твоих унылых мыслей, от которых я хочу умереть! Я тоже человек, я не готов умереть! Дай мне это, дай! Дай!"– "Нет!.."– "Дай! Дай-дай-дай-дай-дай-дай-дай-дай-дай-дай-дай-ДАЙ-ДАЙ-ДАЙ-ДАЙ-ДАЙ-ДАЙ-ДА-А-А-А-А-АЙ МНЕ МОЕ ЧЕРТОВО ТЕЛО!"

Дернув подбородком, О.Н. пальцами впивается глубже в раны. Тело сотрясает тремор.

"Нет, успокойся, давай погово…"– и тихое увещевание переросло в крик, – ""НЕ ОБРАЩАЙСЯ КО МНЕ, КАК К ПРОСЯЩЕМУ! ЭТО Я– ОЛЕГ НИКИФОРОВ! Я!"– "Нет!"– "Нет?! Я это ты, ты это я! Мы не разные, мы одинаковые, но мы не братья, мы просто одно целое! Ты не можешь мне приказывать, ты не можешь меня контролировать!"– "Уйди, уйди, уйди-и-и-и!"– и О.Н. заходится в крике боли, тут же сменившийся хихиканьем, – "Я чувствую! Я существую! Хватит отрицать меня, признай как себя самого!"– "Нет!"– яростный крик, – ""Не сдерживай меня, ты не можешь делать это вечно, я выберусь, я выберусь, слышишь меня?!! Я это ты! Мои желания– твои желания! Слушай меня! Слушай меня и только меня! Они– никто! Ни для тебя, ни для меня! У нас так мало времени, так мало времени, а ты хочешь отобрать его у нас, чтобы… защитить их?! Ну уж нет! Не позволю, ни за что не допущу этого!"

О.Н. вцепился в волосы руками, рванул.

"Ну уж нет, я тебе так просто не дам это провернуть! Ты не выйдешь из меня, как бы ты этого не желал!"– "Компромисс! Я предлагаю компромисс!"– "Компромисс… не может… возникнуть ценой… чьей-то жизни… чьей угодно!"

Прорычав последние два слова, О.Н. бросился вправо и исчез из кадра. Звук удара, грохот падения тела. Камера вновь падает. Тишина.

Сигнал разряженного аккумулятора.

–щелк-

____

Запись 000052. 13.11.2024. 07:08

Сигнал разряжающегося аккумулятора.

Снова ванная комната. Потеки крови. И О.Н., бинтующий себя. Кровь пропитала повязки в районе живота и груди, что говорило о новых порезах. На лбу красовалось большое пятно запекшейся крови, расползающееся по краям переносицы. За спиной– все та же голая плитка и ванна, по борту которой стекала небольшая струйка крови, собираясь в лужицу крови под его задом. По полу были разбросаны колбочки и бутылочки с разноцветными этикетками, кусочки ваты и огрызки марли, сломанная зубная щетка, пара ниток, игла и ножницы. Все заляпано кровью. Полусидя-полулежа О.Н. безмолвно глядел в кадр, подвязывая бинты. Наконец он заговорил:

"Я пытался. Правда, пытался. Я должен быть уже мертв как два дня, но я сам же не позволил этому случиться. Дикий страх перед смертью перекрывает все и вот острие ножа, уже проколовшее кожу над яремной веной, дрожит вместе с ослабевшими руками. Я пытаюсь довершить начатое, но не получается– нож просто выпал из рук, а они вцепились мне в лицо. Я борюсь со своим желанием жить, но оно сильнее меня, потому что обрело разум, вновь и вновь причиняет мне боль– настолько сильной, что хочется размозжить себе голову об стену или сжать изо всех сил и раздавить ее или просто оторвать ее от шеи и закинуть пинком куда подальше, но нет… оно не позволяет! Останавливает меня, требует жить дальше. Я не могу пересилить его, но очень пытаюсь!.. И все происходит, как в драке– ты наносишь удар, твоя ярость не знает границ или же ты абсолютно хладнокровен… и тем не менее руку словно что-то оттягивает… что-то тяжелое, мертвое, неумолимое, неуязвимое. Оно тянет твою руку назад с неимоверной силой, словно пушинку и в итоге создается ощущение, что вместо удара ты… просто провел по лицу соперника ласкающим прикосновением костяшек. И ты наносишь удар за ударом и раз за разом не чувствуешь его силы, словно ее нет! Легкий хлопок в ответ и челюсть отъезжает в сторону, а вместо слепящей вспышки боли– ничего. Только напряжение в натянутых мышцах шеи, вытягивающейся вслед за откинутой головой. В голове щелкает и ты понимаешь– бороться против самого себя бессмысленно, если воля принадлежит не тебе, а кому-то более неощутимому, но тем не менее реальному. Продолжая наносить удары, заранее уже признал поражение, из чувства гордости решив потянуть еще немного, втайне надеясь– вдруг заслон ослабнет? Но сейчас этого нет… ты не нанес ни единого удара, в то время как обратная сторона не думает останавливаться и наносит сокрушительный удар в ответ на ненанесенный. И тебя вновь уносит в сторону, но уже в приступе бессилия и отчаяния! К горлу подкатывает комок, в глазах выступают слезы ярости и, как только спина или бок касаются поверхности, легкие испускают животный рев, от которого прижался бы лев к земле, настолько он… отчаянный. И ты лежишь и думаешь: "Боль не дает мне жить и боль же не дает мне уйти. Боль повсюду." Невольно следом вбуривается еще поток мыслей: "Что, если она и после смерти не кончится?! Что если правота не на моей стороне? Что, если и после смерти будет все то же самое– боль, а вследствие нее ненависть к тем, чья видимость говорит об отсутствии боли? Как тогда устоять от того, чего ты не в состоянии сдержать даже здесь, в реальной жизни? Как оправдать свой уход, если ты лишь перейдешь на новый уровень и будешь продолжать…" И на этой мысли невозможно устоять, голова снова встречается со стеной, лишь бы внутренние разрывы заглушили мысли, заполонили роем белого шума все и вся, не пропуская ни слова в продолжение того самого ужасного вывода! Ты уже знаешь полное содержание, но не хочешь, чтоб голос в твоей голове его озвучил до самого конца, бьешься головой вновь и вновь и от ударов кожа на твоем лбу лопается, затем расходится трещинами подобно стене, об которую ты бьешься, но эта доставучая мысль раз за разом пытается завершиться: "Что, если?.."– Я бью!– "Но что, если!.."– БУМ!– "Но!.."-БУМ– "Ч-что…"– БУМ!– "А, может, все таки?…"-БУМ." Черная пучина безбрежной безболезненности поднимается до уровня колен, потом кистей рук, потом груди… и вот ты опрокидываешься на спину, позволяешь накрыть себя с головой, медленно утянуть вниз, с той самой неизвестной ласковостью обхватывая твое истерзанное болью тело, погружая в сладостное забытье. Ты закрываешь глаза. Наслаждаешься… и тут боль возвращается. Как то, чего нет, может повергать тебя раз за разом? "Невозможно!"– кричишь ты, в то время как сотни тысяч игл вонзаются в голову и поврежденные лезвием участки кожи, поворачиваются лезвиями под нею и от сдирают остатки с костей, оголяя кости для трепанации мысли! Ты подрываешься в обезумевшем состоянии, блуждаешь в сплошном слепом пятне, несешься сломя голову в неизвестном направлении, пока вновь не влетишь лбом в стену, распластавшись всем телом, пока не падешь на колени. Кровь заливается тебе в глаза, из носа течет кровь и заливается в рот, стекает из порезов на груди по животу, чреслам, ногам. Ты весь в крови и все вокруг в крови. Кровяное царство и в нем ты мог бы стать царем, если не богом, если бы только захотел!.. Да? Ну уж нет. Секунда безумия обрывается, боль вновь утихает, но тебя не тянет в забытье, снова нет. Ты просто возвращаешься в то же состояние без боли, когда тот самый участок мозга просто отключается. Таламус, кажется… Но тебе уже как-то плевать."

–щелк-

____

Запись 000053. 13.11.2024. 14:56

Вновь эта ванная. Ничего не изменилось. За кадром слышны рвотные потуги и удары в трехсекундном интервале. Затем неудачная попытка рассмеяться и еще один приступ рвоты. Звуки громко рычащего харканья. Тишина, но сразу же в кадре появляются ноги О.Н., движущиеся вправо. Еще пять минут тихо, после чего в кадре видно, что камеру взяли, отнесли по разнесенной комнате на балкон и поставили на подоконник.

"Глянь, какая красота!"

И впрямь– на улице очень ярко. Лучи дневного солнца отражаются от каждой поверхности: окна и крыши стоящих напротив домов, увенчанные трубами, машины, намытые до блеска ретивыми хозяевами, козырьки дворовых кафе и мясных лавочек. Из-за обилия света остальных деталей не разглядеть– блики.

"Только посмотри на эту игру красок… великолепно! Жаль, что я не могу это нарисовать. А когда-то, может быть, лет в пятнадцать, и пытался много раз, но бесплотно– все время выходило не то. Попытался рисовать виды своего города и осознал, насколько же они убоги. Вступив в брак с действительностью, вынужден идти по улицам, смотреть на серые бездушные дома с белыми окнами, за которыми прячутся блеклые шторы и тюли, потерявшие свой цвет. А там же и лица, такие же серые и бездушные, которые приходят к жизни, едва твой взгляд касается их, и исчезают в темноте помещения, в сумрачной темноте застывая вновь. Кто они– эти Жители? Может быть, всего лишь воры? Или, может, мираж? Потусторонние силы, поддерживающую иллюзорность наличия жизни? Или глюки системы? Черт с ним, не такая уж и важная деталь… Упс, прокол– за неважной деталью всегда следуют важные, а ты, движимый наваждением, пропускаешь и их. В итоге вся картина насмарку. Вышла мазня. Всем спасибо, занавес."

Долгая пауза, во время которой город продолжает жить.

–щелк-

____

Запись 000054. 15.11.2024. 22:48

Запись повреждена. Пятьдесят процентов видеоряда размыты и дефрагментированы, аудиодорожка в порядке на девяноста процентов. Среди визуальных осколков видно только лицо О.Н.– сидит за столом, вытянув руки. Лицо гладко выбрито, старые и новые шрамы застыли темнеющими полосами. Волосы пострижены до средней длины и зачесаны назад. Кожа свисала с щек, скул и челюсти– так он похож на собаку. Бассет, к примеру. Губы почернели и сморщились. Оба глаза распахнуты, очень явственно подергиваются. Но, едва О.Н. раскрыл рот, появился белый шум. Сквозь шипение изредка слышны неразборчивые обрывки слов. Спустя три минуты экран подернулся рябью и картинка восстановилась. В кадре было пусто.

"… верить всему? Не стоит. Однако…"

Голос затих, внезапно сменил тон и с четкостью диктора продолжил:

"… потрясли жителей Сан-Франциско! Специалисты заверяют, что жителям Европы не стоит бояться катаклизмов, однако все же советуют подготовиться, ибо траектория…"– помехи, – "Но повторяем, что это– лишь предположение! Специалисты ежеминутно наблюдают за траекторией, так что будьте спокойны– не факт, что прогноз сбуд…"– помехи.

Кадр "прыгнул" и нормализовался. О.Н. вновь сидел за столом, как ни в чем ни бывало.

"Возможно, я еще способен держать себя в узде. Это!.."– развел он руками, тут же пропавшими в разбитом паззле,– "Квартира одного представительного господина, который сдал ее мне на время своего отъезда в короткий отпуск. Сейчас он где-то там, в другой стране, а меня навещает его соседка– наблюдает, чтобы я ничего не стащил. Я ей не нравлюсь– говорит, что похож на маньяка. Я ей сказал, что она абсолютно права, и она убежала. Сегодня она еще не заходила. Надо сказать, желания столкнуть ее с лестницы у меня пока что не возникало. Наверное, это можно назвать успехом, правда?"

–щелк-

Запись не завершена. Часы пробили два. О.Н. все еще сидит за столом.

"Когда я сюда заселился, этот человек– хозяин, – сказал мне располагаться, как дома. Я не стал ему рассказывать, во что превращались мои предыдущие места ночевок, особенно во что я превратил собственную квартиру. Родители, наверное, уже спалили ее, чтобы никому не показывать, насколько же опустился их сын. Что удивительно– время идет, а они не звонят и не пишут, хотя телефон я взял с собой. Наверное, им действительно доставляет омерзение мысль, что я– их родной сын, столь непохожий на них, что одно мое существование омрачило их союз несмываемым позором, в то время как ничего особенного не менялось. Я жил в своей петле двадцать лет, как они хотели, но не добился ничего, о чем можно было бы упоминать здесь, в коротком черновике моей жизни, на повестку оказавшимся единственным оригинальным экземпляром. Если бы обо мне писали книгу, то ее назвали бы просто и лаконично: "Слабак". И была бы в этой книге всего одна страница с парой строк вроде "Жил в позоре и умер в позоре." или "Бестолочь, бестолочь", повторенная сто раз. В итоге бы эту книжку люди в шутку дарили друг другу вместо поздравительных открыток, потому что она была бы дешевле самой дешевой открытки. Неплохой такой предмет для минутных раздоров и шутливых подколок, но это– моя жизнь как есть. Так вот, что я пытаюсь сказать!"– хлопок в ладоши, – "Оказывается, я даже не знаю, каково это– чувствовать себя, как дома. "Чувствуй себя, как дома!"– говорят мне, а я в ответ: "А как? Как это сделать? Нужно повесить плакат? Или, может, поставить фото любимого на полку?!" Так у меня нет ни плаката, ни полки. И уж тем более– фотографии того, кого я бы любил, потому что… я же оставался один, а у одиночек не бывает чего-то подобного. Остались, возможно, пара снимков на самом телефоне, но они не имеют никакой ценности– ни как воспоминание, ни как напоминание, ни как повод к возвращению. Я слышал много определений слова "дом". "Дом там, где тебя любят."; "Дома там, где мама."; "Дом там, где тебе хорошо."– а если мне хорошо в стрип-клубе, это тоже дом? Нет. "Дом– это место, где ты можешь спать, ничего не боясь."– я в коробке в лесу могу спать, ничего не боясь, так что снова мимо. Но одно определение мне все же немножко по нраву, хоть и не обнадеживает."

Помедлив, О.Н. смахнул несуществующую пылинку со стола и печально посмотрел в камеру.

"Дом не там, где тебя ждут. Дом там, откуда не хочется уходить." Вся проблема заключается в том, что я нигде не хочу оставаться– мне хочется идти и идти как можно дальше. Не столько по самому миру, сколько по одной из его дорог в надежде, что она никогда не кончится. Места могут быть приятными– чистая правда, но они не вызывают у меня привязанности. Живя "у себя" в Сорске, на деле я жил просто "в Сорске", как жил бы в любом другом городе, выискивая у него плюсы, педалируя минусы. Сорск– город относительно небольшой, возможно, даже с несколько интересной узкому кругу лиц историей, но он никогда не был моим домом. Это был город, в котором я сам вынудил себя остаться. Обращаясь вниманием к городу побольше или даже мегаполису, я вижу совсем другую картину– к примеру, меньше зелени, больше стекла и камня, замотанного в гирляндах и неоновых лампах, усеянными через каждые пять шагов увеселительными заведениями, кафе, игровыми комнатами, магазинами одежды или еды. В такие моменты у нормального человека появляется желание иметь чемодан денег и личного носильщика, а у меня же возникает… чувство, будто я задыхаюсь от скуки. Вокруг столько всего, куда можно податься, что впору разорваться, но меня никуда не тянет. Я как бы стою в восьмиконечном перекрестке, не зная, вернуться ли мне прежней дорогой и просто попить чаю в кафе, или кинуться сломя голову в какой-нибудь "хард-рум", где меня изобьют за деньги на ринге, или метнуться в парк аттракционов и отбирать у детей билеты, чтобы покататься, или зайти во-он к тем девушкам в подвал, где у них стриптиз клуб– просрать все свои деньги и выйти с пухнущими мудями. Или пойти в галерею искусства. Или послушать симфонический оркестр. Или взять билет на экскурсию по небоскребу. Или просто прийти в подворотню к местным молодым алкашкам и выкурить с ними три пачки, чтобы они меня обобрали, пока я сплю. Я могу долго еще перечислять, но мне лень. В условиях большого города мне никуда не хочется идти, не хочется оставаться на месте. Вся эта беготня по странам, о которых я мечтал, теперь кажется бестолковой– я хочу дорогу. Всего лишь безлюдную, бесконечную дорогу. Чтобы дожди не размывали ее и засуха не вытягивала из меня все соки. Чтобы громоздкие фуры не рассекали туда-сюда, окатывая меня пыльными ветрами, а молодые, полные жизни люди не пялились на меня, замедляя ход своих фургончиков. Своего рода я хочу исчезнуть в своем собственном мире, где есть немножко еды и много чистой воды. Остальное… ну его, к черту."

–шелк-

____

Запись 000055. 17.11.2024. 12:12

Странная улыбка озарила лицо О.Н. Он словно застыл.

"Что-то произошло. Весь район, в котором я остановился, разрушен. Я не слышал грохота взрывов, не видел огня, но, проснувшись этим утром, почувствовал запах гари. Выйдя на балкон, увидел, что вся красота, что я тебе показал, исчезла– дома разрушены, горят, повсюду дым и нет людей. Что произошло и почему я заметил только сейчас? Я не знаю. Как и всегда, находясь в центре каких-то событий, я неведомым образом умудряюсь их пропустить. Но там явно была масштабная драка– я только что с улицы, нашел несколько мертвых тел. Они так воняли, даже будучи сожженными. Надеюсь, меня никто не видел, хотя, если и видел, то не придал этому значения– им явно не до того. Повсюду царит такая тишина, что я невольно подумал– апокалипсис?"

О.Н. вдруг дернулся и прикрыл голову руками, словно боясь, что потолок упадет ему прямо на голову. Тишина.

"Ого! Никак теракт иль война? Надо включить телевизор, вдруг чего скажут."

С тем же отсутствующим взглядом О.Н. привстал, поднял камеру и перенес в комнату, где и уселся с пультом в руке и отсутствующим взглядом уселся перед телевизором с разбитым экраном. Чуть пощелкав пультом со снятой крышкой, вновь ухмыляется и неузнаваемым голосом декламирует:

"По всему миру происходят массовые беспорядки! Общество всколыхнула новость о приближающемся катаклизме и многие не выдержали. В Америке, штате Кентукки, разразились настоящие расовая и религиозная войны. Причины в негативных настроениях, царивших в последние дни, заключаются в беспределе, учиненном мигрантами, что и вылилось во взлетевшие до недопустимых пределов общественные предрассудки. Это не тот случай, когда разум возобладал над телом!"– О.Н. весело рассмеялся, продолжил,-

"Полиция в растерянности– связанная по рукам и ногам новыми законами, запрещающими применение оружия в любых ситуациях, не связанных с террористической угрозой, она не справляется с потоком бунтующих. Власти США упорно не дают добро на использование оружия ближнего боя и дымовые гранаты со слезоточивым газом, сузив круг возможностей силовых структур до тактики ограниченной защиты– офицеры вынуждены упрашивать бунтующих сдаться добровольно и вдеть руки в наручники, чтобы проследовать для составления протокола! В Луисвилле неизвестные бунтовщики устроили пожар в Парке-Чероки, в котором был расположен полевой госпиталь, оказывающий первую помощь пострадавшим! К сожалению, погибли представители обеих сторон, а также ни в чем не повинные доктора. Трагедия, однако! В остальных городах дела не лучше, но в Луисвилле события приняли слишком широкий размах. Не менее худо дела идут и в других штатах. Количество жертв зашкаливает, по всей стране развернулась полномасштабная война! А теперь переходим к Европе. Дела тут обходятся едва ли лучше. Многочисленные самоубийства, преступления, вандализм! Бывали даже случаи каннибализма, как, например, в Итал…"

С довольным лицом О.Н. умолк и щелкнул пультом. Затем долго смотрел в кадр.

Пауза.

О.Н. идет по улицам и все так же бессмысленно улыбается. Ловко огибая людей, шепчет что-то про огонь, снова про огонь, горящие трупы, тяжелый запах разложения. В кадре видно, как прохожие недоумевающе оглядываются на нее, кто-то даже покрутил палец у виска. Один старик окликнул его, но О.Н. не реагирует, продолжая говорить.

"Только посмотрите, как это прекрасно! Помнишь… про красоту? Забудь! Смотри!"– перехватив камеру, он медленно кружит вокруг своей оси, но ни пожаров, ни трупов, ни дыма, ничего из описанного им нет; люди все так же свободно передвигаются по улицам, огибая уставленные палатками тротуары, с легкой руки нарушая закон, переходя дорогу в неположенном месте; светит солнце, летают птицы– все в порядке,– Клянусь, если бы ты был здесь, твои глаза тоже залились слезами– так сильно их щиплет!.."

Видеоряд снова дефрагментируется, пробегает полосами. Чей-то неясный голос кричит на немецком: "Прекратите!"

–щелк-

____

Запись 000056. 27.11.2024. 14:23

В кадре бушевал пожар, кричали люди и выли сирены. Счастливое лицо О.Н. маячило перед огнем. Закопченное лицо обрамляли чистые дорожки слез. Часть волос была сожжена, часть прилипла ко лбу. Он сидел под дверью, прибитой досками, держа камеру на руках, почти склонившись к ней вплотную.

"Вот и все. Все! Конец. Конец всему! Конец страданиям, боли, ненависти, безумию… Конец, мой друг, конец… Я смог!"

Долгая пауза и счастливая до ужаса улыбка.

"Только что… снова был на улице… Люди… они мертвы! Нет-нет, они живы, но.... мертвы! Мертвы, понимаешь? Мертвы! Недавно…"

Приступ кашля, из носа пошла кровь, пара капель попала на стекло экрана, а безумные, налитые кровью, глаза все так же сияли.

"Недавно объявили неутешительную для всех новость. Специалисты схалтурили!"– дернувшись и дернув ртом, изменившимся голосом прочел как по бумажке: "Все кончено! Прячьтесь по домам, баррикадируйте двери и окна, не пускайте никого и вооружитесь, чем сможете! Война пришла в нашу страну, т…" – вновь дернулся подбородок,– "Слушайте… звон!.. Спешите покаяться… но не склонятся головы бравых…"– удар затылком о дверь, сверху посыпались искры, – "Нет… не то… не то!.. Не то!"

Секунду О.Н. выглядел расстроенным и раздосадованным, находясь в крайнем замешательстве. Словно поняв, где находится, он пучит глаза и готовится крикнуть. Камера выпадает из рук. В кадре лишь ноги, судорожно водящие по полу. Всего минута и они прекращают дрожать. Камера вновь возвращается в руки блаженно улыбающегося О.Н.

"Схалтурили, понимаешь? Теперь никто этого не увидит! Ни тебя, ни меня, ничего! А почему? Потому что чертов ураган решил снести весь континент, представляешь? Все эти разговоры о дороге, о ценности жизни, о целесообразности ее…"– и снова О.Н. дергает головой, меняется в лице; улыбка то перерастает в испуганную гримасу, то вновь выгибается уголками вверх,– "Видел бы ты их лица– тех, кто оповещал об этом неутешительном варианте событий. Господи, они рыдали… Рыдали! Задыхались, запинались, держались за сердце, обхватывали головы в отчаянии! Они страдали, о как страдали! А лица зрителей… Миллионы тех, кто остался, остановились и внемлили голосу по ту сторону экрана… Я был там!.. Все, что было в их руках, выпало, разбилось, откатилось далеко-далеко– от оружия до детей, от ценностей до откровенных безделушек, от смысла жизни и до награбленного бесполезного хлама… А их лица… Полные страдания… боли… разочарования… досады…негодования…ненависти…маниакальной эйфории…и жажды жить… О-о-о-о-о, о эти лица, скрючившиеся в порыве горя, эти глаза, выпученные в приступе гнева, эти губы, растянувшиеся в плаче, эти голоса, переходящие в стон… О боже… о, дьявол… о, всевышние силы… Едва буря первого осознания прошла, как их тела обмякли, поплелись кто куда… Многие обнимались, плакали, просили прощения… Многие просто падали тут же наземь и просто смотрели в небо, которое вот-вот обрушится на них… Многие спешили домой, к родным… А я шел мимо них и созерцал… Это было так… так прекрасно!.. Так волнующе!.. Так… необычно!.. Так… живительно! О да, это вселило в меня жизнь, немедленно приподняло над ними… Я чувствовал, как парю в воздухе, как мое тело тянется ввысь, к прекрасному небу, уже наливающемуся багрянцем…Такое легкое и приятное ощущение, что словами не передать… А все из-за идеальной композиции… Наконец-то я не прячусь за углом и не представляю это в голове… Наконец-то я могу увидеть это воочию, потрогать, вкусить, вдохнуть… Прочувствовать эти прекрасные мгновения… идеальная композиция… Шелест ветра, рев огня, плач людей, переходящий в пенье, барабанные дроби взрывов, соло скребущего железа… Идеальная композиция… Моя композиция… Мое творение, мое чудо, мое дитя… Мой смысл жизни!"

Последнее слово О.Н. выдохнул вместе с гомерическим смехом. Несоизмеримое счастье застыло на его лице, когда потолок обрушился.

–щелк-

Резюмируем: болезнь начала пожирать ткани его мозга, нарушая целостность восприятия, влияя на трезвую оценку происходящего и на единство сознания. Человек не отвечал за свои действия, все его поступки были побуждены неадекватным психическим состоянием. Сойдя с ума от боли, он убежал в мир фантазии, в собственно представленный мир, в котором каждый человек, не страдающий тяжкими заболеваниями, тем не менее умер и избавил его от навязчивой идеи отомстить каждому за то, что они оказались физически и морально сильнее его. Можно лишь предполагать, почему он не устроил поджог в жилом центре, а предпочел ему пустующее здание, которое только закончили строить, не успев заселить туда людей. Смеем предполагать, что это был еще один обманный маневр, призванный запутать его вторую личность, заманить в ловушку. Заперев себя в помещении и закрыв пути отхода, он снова предался фантазиям в попытке удержать себя на месте до наступления смерти. О.Н. хотел умереть ради того, чтобы никому больше не навредить, удержав на месте с помощью персональной иллюзии достижения цели второй личности, сумев усыпить ее бдительность. Можно сказать, что он победил меньшей ценой. В дальнейшем развития дела нужды не имеется, видеозаписи рекомендуется уничтожить.

Октябрь 2014– март 2015

2.Птичья улица

Пролог.

Двор Фила всегда был полон птиц. Воробьи вечно чирикали, восседая на тоненьких ветках рябины, притулившихся под разросшимися за сотни лет пихтами, сверху до низу увешанные заботливыми ручками детишек кормушками в виде бутылочек, избушек, беседок. Голуби вечно шныряли по улицам, важно выпятив свои грудки. И что-то неведомое, но точно не кукушка, угукает с крыш рядом стоящих домов. Всякий раз, заслышав монотонное протяжное "йу-у-у, йу-у-у", отчасти похожее на вздох боли, он задирал голову к верху и смотрел на "бойницы"– щели в стенах аккурат под крышами, в которых птицы устраивали свои гнезда. Но там, как и всегда, никого не было видно. Лишь изредка, поймав момент, можно было узреть, как миниатюрный воробей, стремительно размахивая крыльями, парит подобно воздушному змею перед тем, как торпедою влететь вовнутрь. Филу всегда было интересно, как там живется птицам, не холодно ли им. В конструкцию домов пожарные лестницы не входили, а люки на последних этажах всегда были заперты, потому узнать это пока что не представлялось возможным. Но не только "бойницы" служили жильем для уличной живности. Проемы аккурат у асфальта, ведущие в подвал, периодически оккупировались то птицами, то котами. Едва птицы пытались обустроиться в новых более комфортных для себя условиях, как откуда ни возьмись прибегала свора котов и устраивало свое гуннское нашествие, изгоняя бедолаг из нового дома, а не успевших бежать– обгладывая до косточек. Но и котам долго на трубах теплых почивать не удавалось– жильцы дома отказывались терпеть вонь кошачьей мочи, разящей из подвала и следующим их шагом было создание кошачьей отравы, удачно пущенной в ход. Пока бедные животные издыхали, безжалостные к их страданиям жильцы вытаскивали их из всех щелей, куда они забивались в ожидании смерти, и без лишних церемоний швыряли в полиэтиленовый пакет гигантских масштабов. После сборов собравшиеся пакеты выбрасывают в стоящие неподалеку урны, оставляя трупики животных ожидать дальнейшей выгрузки на свалку. Эти урны– их три штуки– стояли на самом видном месте у выезда из улицы прямо перед аркой и когда кто-либо собирался неважно куда– на работу, в магазин, к проститутке в гости-, то он неизменно миновал их, обманываясь в мнимом безлюдье за пределами их улицы, тут же сознавая, что мир без них живет и дышит даже в те моменты, когда взгляды жильцов отворачивались от него к родным пихтам.

В доме вновь отключили водоснабжение и Филу пришлось идти за водой в магазин. Возвращаясь обратно, он услышал еле слышное "Кар-р!". Взглянув направо, он узрел маленького грязного ворона, восседающего на собачьем навозе возле арки, на газоне. "У нас пополнение."– пронеслось в голове у Фила, когда ворон издал повторное "Кар-р!" Фил с интересом наблюдал за птицей, которая, заметив его внимание, вновь каркнула и поковыляла к нему, остановившись лишь в трех человечьих шагах от него, после чего вперила в него свой не пойми-то-ли-злой-то-ли-просящий взгляд. Вновь каркнула. Филипп каркнул в ответ. Перекаркивание длилось с полминуты, пока ему не надоело и он не спросил:

"Чего стоишь, глупая птица? Почему не улетаешь?".

И сделал шаг. Ворон тут же поковылял прочь, замахав крылом.

"Второе, видимо, сломано."– подумал Фил.

Ему сразу же захотелось взять птицу на руки и отнести домой. Однако он знал, что не следует этого делать, ведь дома у него уже была живность, которая неизбежно пришла бы в конфликт с новым постояльцем. Да и брать неизвестно откуда прибывшую ворону, которая черт знает чем может быть больна и к тому же может еще и клюнуть, не будет являться признаком большого ума. Потому желание взять ее к себе быстро улетучилось, уступив желанию накормить.

"Что едят вороны?"– пронеслось у него в голове и сам же вслух ответил: "Мясо!"

Филипп пошел домой, открыл холодильник, выудил оттуда пакет с куриными сердцами, взял парочку и направился обратно. Когда он дошел до ворона, то обнаружил, что у того объявились гости. Свора воробьев увлеченно кружила в компании голубей прямо на проезжей части, отыскивая и склевывая непонятно что среди щебня и гравия. Между ними сновали чайки, одна из которых на днях прямо на глазах у Фила растерзала голубя, клювом выгрызая ему грудку. Тем не менее в данный момент они, словно лучшие друзья, сновали между собой, ничуть не таящие обиды друг на друга. Ворон же старался держаться в стороне, не сходя с газона и прячась среди высокой травки. На фоне всех этих белых, синих и коричневых изящных господ во фраках времен 19 века ворон походил на скрюченного хромого старика в ободранном плаще и дырявом цилиндре на макушке, который вполне вписался в какой-нибудь мультик не для детских глаз. Не хватало только черной трости для пущего эффекта.

Подойдя к птице, Фил присел на корточки и кинул ей одно сердце. Та тут же набросилась на еду. Сначала попыталась поглотить его целиком, быстро поняла, что кусок слишком большой. Положив сердце на землю, подцепила его левой лапой и начала неловко отклевывать по кусочку. Съев ровно половину, остальную часть ворон проглотил целиком, после чего застыл, отчего Фил подумал, что он подавился. Не успел он сделать и шагу, как ворон, заметив его движения, снова поковылял прочь, как бы говоря: "Брысь, окаянный!". Филипп бросил птице второй кусок, однако недостаточно сильно. Свора воробьев тут же кинулась вперед, заметив нечто, вылетевшее из рук человека, что сразу отдалось в их подчиненной инстинктам головке единственным словом: "Еда!". Но ворон оказался проворнее и уже спустя миг карканьем и смешными прыжками отогнал маленьких воришек, после чего вновь продолжил трапезу.