Czytaj książkę: «Правдивые байки воинов ПВО»
© Сергей Дроздов, 2015
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru
Небольшое предисловие
Надо сказать несколько слов, в качестве предисловия, для читателей этой книжки. Это – не мемуары и не рассказ о «суровых курсантских буднях» и нелёгкой судьбе офицеров.
Здесь собраны различные забавные истории и хохмочки, случившиеся в стенах нашего родного училища, и в последующей армейской жизни, и на «гражданке».
Завершает книгу глава с кратким рассказом о службе моего отца, прослужившего солдатом с 1943 по 1950 год, как выпало всему его поколению. Светлая им память…
В книге нет главных героев, нет положительных и отрицательных персонажей. Просто собраны отдельные новеллы и байки, главными героями которых в основном были курсанты и офицеры нашего «гореловского» высшего военно-политического училища ПВО, и другие офицеры нашей армии в разные годы.
Истории эти не выдуманы, они происходили в действительности. Это, конечно, не предполагает документальной точности и абсолютной достоверности ВСЕХ эпизодов. Тогда бы это были уже не «байки», а хроники нашей жизни. Все фамилии персонажей изменены, а клички и «партийные псевдонимы» оставлены реальные. Не все псевдонимы действующих лиц были красивы и благозвучны, но так уж устроено в жизни. Клички редко бывают «величальной» направленности, чаще они – шутливо ироничны, или саркастичны. Поскольку эти случаи носили довольно весёлый характер, персонажи смотрятся порой комично. Кто-то может узнать своих знакомых.
Тут не должно быть обид. Как учил Ходжа Насреддин, когда ты попадаешь в смешную ситуацию, лучше всего начать смеяться первым.
Люди, попадающие в нелепую ситуацию, не всегда хорошо выглядят…
Надо подчеркнуть вот что: абсолютное большинство наших командиров были замечательными людьми и специалистами своего дела. Воров, жуликов, подлецов, негодяев и хапуг тогда в армии не держали вообще, а уж в военных училищах – тем более. Мы всегда вспоминаем своих начальников с уважением и улыбкой.
Не все поверят теперь, но тогда мы и представить себе не могли, что командиры могут послать подчинённого строить себе дачу (да и не слышали мы ни про какие дачи у наших командиров).
В страшном сне нам не могло привидеться, что через двадцать лет найдутся «полководцы» и «флотоводцы», которые будут продавать авианосцы по цене металлолома и иметь наглость после этого красоваться на телеэкранах.
Вот уж воистину, вспоминая недавние годы: «бывали хуже времена, но не было подлей…»
Есть и ещё одна проблема. В этих байках присутствуют крепкие словечки и «солёные» выражения. Иногда и ненормативного характера. Всё, что можно, я смягчил, но порой вся «соль» байки выражена именно в этих двух-трёх грубоватых словах.
Что тут сказать.
«Здесь армия, а не институт благородных девиц!» – говорил мой незабвенный начальник штаба майор Пономарёв на упрёки, что он вкручивает порой какое-нибудь острое выражение в воспитательную беседу с очередным разгильдяем.
«Нет ничего скучнее приличного анекдота», – утверждал Я. Гашек, а уж он-то знал толк в юморе.
«Фи, это – казарменные шутки!» – может кто-то сказать, пролистав эти страницы. В чём-то он будет прав: раз это звучало в армейских кругах, «в казарме» – как стало модно пренебрежительно говорить про армию, так и юмор можно обозвать «казарменным»…
Да и в армии, особенно в сложной, экстремальной ситуации, любят применить «непарламентские выражения». И это, конечно, плохо.
Но с другой стороны, «где, покажите мне, Отечества отцы, которые принять за образцы?!» Конечно же – «мастера культуры», почти поголовно заслуженные и народные разных категорий, телевиденье транслирует их нам днём и ночью. И что же мы видим?
Один довольно почтенного возраста знатный юморист взял седобородый анекдот про Гондурас и сочинил на его основе незамысловатую песенку, главной шуткой которой является рифма «…земля – нет в магазинах ни… чего». Это вызывает гомерический смех у собравшихся в зале любителей искусства, да и телевизионных начальников, судя по частоте трансляции данной песенки.
Другой дядя сделал своим брендом выражение «С Новым годом, пошёл на фиг!». Это тоже очень восхищает публику, которая прямо-таки умирает со смеху. Все понимают, что неграмотные арабы, конечно же, «посылают» наших туристов по более конкретному адресу и радостно ржут. Много ли найдётся в мире наций, приходящих в восторг оттого, что их на курорте гостеприимные хозяева ни с того ни с сего «посылают» куда подальше, – не знаю…
У нас многим нравится и это – еще одна «загадка русской души».
Сын гениального советского комика, занимающий ныне крупную должность, поведал с телеэкрана, что однажды в Сингапуре к нему прибежал импресарио с жалобами от артистов труппы на условия размещения в гостинице. Сын уже сидел в баре (у него жалоб не было, конечно) и продиктовал импресарио записку: «Пошли все на…» Адрес «запикали» для телезрителей, но, судя по восторгу собравшихся в студии «мастеров культуры», среди которых выделялся тогдашний министр культуры России (!!!), сын назвал адрес «по-честному».
Можно и дальше приводить примеры культуры, которую несут в массы наши народные артисты. А ведь всё это демонстрируется по многу раз, в пресловутый «прайм-тайм», когда «телек» смотрят миллионы, в том числе и дети…
«Культура! Так и прёт!» – любила говорить в таких случаях моя школьная директриса.
По сравнению с этим наши командиры, ругавшиеся в основном чтобы «снять стресс» и никогда не получавшие за это гонораров – выглядят невинными детьми.
Как говорил в своё время русский классик: «Было сквернословие, но не было скверномыслия!!!»
Книжка была написана, в первую очередь, для моих друзей-товарищей, да и вообще для мужчин, служивших в армии. Знающих армейские порядки и любящих нашу армию, несмотря на всё плохое и хорошее, что в ней произошло и происходит. Для тех, кто ценит и понимает армейский юмор и шутки, умеет посмеяться над весёлыми случаями, да и над самим собой в нелепых ситуациях.
Хочу выразить искреннюю благодарность за создание иллюстраций к этой книжки художнику Юрию Михайловичу Поморцеву.
Это мне хотелось сказать в качестве предисловия.
Необходимо кратко перечислить некоторые действующие лица этой книжки:
«Делегат» – начальник училища, делегат XXV партсъезда;
«Гиббон» – наш начпо (начальник политотдела);
«Комдивка» – командир дивизиона;
«Изюминка» – замполит дивизиона;
«Грабар», «Хиль», «Паштет» – комбаты (командиры батарей);
«Жора», «Витя СКР», «Сынулин», «Балбес» – взводные командиры;
«Бадюля» – начальник физподготовки училища, «начфиз» иначе говоря;
«Сил Силыч», «Рудольфыч», «Артуша», «Папан», «Цыпа», «Альфонс», «Чуня», «Пятачок», «Ефрейтор Юрьев» и т. д. – наши курсанты;
«Дедушка», «Доктор» – руководители факультета в академии;
«ЧВС», «Член» – член Военного Совета армии, округа и других вышестоящих объединений;
«Горелово» – название платформы неподалёку от которой располагалось наше училище;
Небольшой глоссарий используемых терминов:
«Дурбат» – группа курсантов, оставленных в училище во время отпуска для пересдачи «заваленных» в ходе сессии экзаменов;
«Уволь» – увольнение в город, одно из самых приятных мероприятий в армейской жизни;
«Стаж» – стажировка в войсках (их было две: летняя и зимняя);
«Балтика» – верхняя посудомойка в нашей столовой – море воды и пены, горы грязной посуды, которую надо перемыть три раза за сутки;
ЧП, «чепуга» – чрезвычайное происшествие разной степени тяжести, от пустякового до серьёзного;
«Полморсос», или «пыльморсос» – политико-моральное состояние на армейском жаргоне;
«Начпо» – начальник политотдела, была такая должность;
«Начхим» – начальник химической службы;
«ТЗМ» – транспортно-заряжающая машина, служит для перевозки ракет и заряжания пусковых установок;
«ВУС» – военно-учётная специальность;
«ПХД» – «парково-хозяйственный день» (суббота, как правило), день, когда в армии в основном занимались «хозяйственной деятельностью».
Часть первая
Полковник Васильев
Начать рассказ о наших «командирах и начальниках» надо именно с него.
Его боялись все курсанты (да и очень многие офицеры училища).
Всегда подтянутый, властный, требовательный и жесткий заместитель начальника училища был ключевой фигурой в нем.
Спустя годы, уже став офицерами, многие из нас с благодарностью вспоминали Леонида Васильевича. Для меня и моих товарищей он был образцом настоящего офицера: строгий, требовательный к себе и другим, умеющий видеть мельчайшие недостатки и добиваться их устранения. Его знаменитый, немного скрипучий, голос был известен всем в училище. Он никогда не кричал, но все его приказания выполнялись беспрекословно и бегом. Словом, такой командирский авторитет за годы службы в армии мне встречался очень редко.
Благодаря Васильеву наш Делегат вместо первоначального «блеяния» научился сносно подавать строевые команды. Мы, однако, всё равно передразнивали Делегата и потешались над его постоянными оговорками и ошибками.
Несмотря на «кавалерийскую» кривоногость, Васильев был блестящий строевик. На его фоне Делегат на плацу смотрелся просто колхозником.
Когда до курсантов стала доходить информация, что Делегат несколько раз «зарубил» представление Васильева к присвоению генеральского звания, это еще больше добавило отрицательных эмоций в делегатский адрес.
Отношение к Васильеву было особым: его боялись, но уважали. Даже клички в курсантской среде он не имел. Называли мы его просто по фамилии. Доморощенные анекдоты о нём, и те были какие-то необидные.
«Увидел как-то Васильев курсанта, спрыгнувшего с забора и прячущегося от него в кустах.
«Товарищ курсант, ко мне!»
Тот подходит, докладывает, как положено.
Васильев: «Что вы в кустах делали?»
Курсант: «Присел по большой нужде, товарищ полковник!»
Васильев: «Пойдёмте, покажете!»
Подходят к кустам, курсант показывает на кучу.
«Так это же собачье!» – удивлённо говорит Васильев.
«А жизнь-то какая, товарищ полковник…»
Полулегендарный случай произошёл с ним в такой обстановке. Сразу после отпуска, когда народ после «гражданской» жизни пребывал еще в «расслабленном» состоянии, Васильев обходил казармы. Зайдя в одну из батарей, он не обнаружил «на тумбочке» дневального. (Это считалось грубым нарушением внутреннего уставного порядка).
Васильев сам встал на тумбочку вместо дневального, чем посеял ужас в ряды внутреннего наряда.
Предложить «сойти» ему ни дежурный по батарее, ни дневальный, так опрометчиво покинувший тумбочку, не осмелились, конечно.
Васильев стоял на «тумбочке» и образцово отдавал честь всем проходившим мимо курсантам, как это и требовал Устав ВС.
В это время в казарму примчался комбат, прослышавший, что Васильев делает «обход».
Какого же его было удивление, когда в родной казарме «на тумбочке» вместо курсанта – дневального его встретил… Васильев, подавший к тому же команду «Батарея, смирно!!!», как это и требовалось по Уставу.
Бедного комбата чуть удар не хватил. Он автоматически ответил «Вольно!».
«Вольно!!!» – браво продублировал Васильев.
Содержание последовавшей за этим их приватной беседы в канцелярии так и осталось тайной.
Однажды зимой на 1 курсе «на тумбочке» дневальным у нас стоял Вовочка Колиниченко. Он обладал удивительно тонким и пронзительным голосом, над чем все мы постоянно подсмеивались. (Потом таким, «вовочкиным», голосом стал разговаривать на сцене Е. Шифрин.)
Однажды утром, после зарядки, мы услышали истошный Вовочкин вопль: «Батарея, СМИРНААА!» Все застыли, как и положено, но тут же Вовочка заорал громче прежнего: «СМИИРНАААА!!!», а через секунду ещё и еще раз. Решив, что это старшина решил подрессировать Вовочку за какой-то «залет», мы стали с хохотом подтягиваться к «тумбочке» не обращая внимания на Вовочкины регулярные вопли. Ввиду зимы и утреннего времени все были в кальсонах. Однако вдруг всем стало не до смеха. Выяснилось, что это сам Васильев прибыл в батарею и, выслушав Вовочкин тенор, попытался добиться от него приличного исполнения уставной команды. Поняв, после нескольких попыток, что Вовочка неспособен это сделать, не вызывая общего смеха, Васильев выдал знаменитое: «Больше этого петуха на тумбочку не ставить!» и убыл из казармы.
Вовочка впоследствии пытался спекулировать этим Васильевским указанием и отбивался от назначения в наряд дневальным: «Васильев приказал!». На замкомвзвода Шура Керогаз ему быстро объяснил, что в наряде, вместо стояния на тумбочке, Шланг – Вовочка может запросто мыть «места общего пользования», петушиный голос не помешает.
Знаменитый трагикомический случай встречи с Васильевым был у курсанта 1-й батареи – Жоржа Сапрыкина.
Мы занимались автоподготовкой (практическим вождением). Инструктора были прапорщики, а машины мы осваивали раритетные – «бортовые» грузовики ГАЗ-51. Эта машина создавалась в первые послевоенные годы и имела такие особенности, как «двойной выжим» сцепления, отсутствие гидроусилителя руля, старые и маломощные аккумуляторы и т. п. Любая ошибка с «двойным выжимом» приводила к тому, что сцепление начинало «гореть», и в кабине резко пахло паленым, а машина глохла. Прапора матерились и, в воспитательных целях, заставляли нас заводить грузовик «ручкой», что было малоприятной процедурой.
Так вот, Жорж каким-то образом умудрился скорешиться со своим прапором-инструктором и очень этим гордился, рассказывая народу, как здорово они проводят часы вождения. Накануне 23 февраля Жорж с инструктором решили слегка отметить праздник и не рассчитали «дозу».
Перед обедом в парк въехал грузовик и остановился напротив будки дежурного по парку, не доехав до положенного места. Из кабины долго никто не выходил. Дежуривший майор, удивлённый этим событием, подошел к машине и открыл дверцу кабины. С места старшего машины с деревянным стуком на мерзлую землю выпало тело прапора-инструктора. Он был мертвецки пьян и даже не очухался от падения.
За рулём грузовика сидел доехавший на «автопилоте» и уснувший Жорж. От выпадения прапора он очнулся и стал выбираться на волю. Дежурный с криком: «Товарищ курсант, стойте!» устремился за Жоржем. Тот, чуя близость «залета» и неминуемой кары, наддавал изо всех сил.
Майор в отчаянном броске ухватил Жоржа за полу шинели, но тот не снижая скорости рвался из парка. Дежурный не устоял на ногах и упал на обледенелую землю, не выпуская фалду жоржевой шинели из руки. Дорога из парка была с небольшим уклоном и позволяла Жоржу развить неплохую скорость вместе с «прицепом».
Проходивший мимо парка Васильев был потрясен открывшейся картиной: из парка несся краснорожий Жорж, волоча за собой по льду дежурного майора, который при этом отчаянно голосил: «Стойте, товарищ курсант!!!»
Итогом этого катания были 10 суток ареста Жоржу. Фото героического прапорщика Демьяненко, в знак особой благодарности за науку вождения, было помещено в выпускные альбомы его воспитанников!!!
Васильев обычно ходил на службу в училище через 2-е КПП. На КПП назначался пост дежурных курсантов, одной из обязанностей которых было предусмотренное Уставом представление начальникам: «Товарищ полковник, дежурный по КПП курсант Сидоров». Несложное, на первый взгляд, действо превращалось в целый экзамен при представлении Васильеву. Он всегда придирчиво относился к внешнему виду, строевой подтянутости и умению представиться «командирским» голосом. Не у всех это получалось, Васильев порой делал замечания курсантам, чем вводил нашего комбата Веню Грабара в ужас и тоску.
Курсом младше в одном дивизионе учились курсанты, имевшие забавные фамилии: Лысый, Кучерявый и Плоскоголовый. Даже поодиночке такие фамилии вызывают некоторое оживление, а их сочетание «в одном флаконе» производило фурор. Как-то раз они оказались в одном наряде на этом КПП. Утром Васильеву неудачно «представился» курсант Лысый. Васильев сделал ему «втык», и снял с наряда. В обед Васильев шел через КПП домой, ему представлялся уже курсант Кучерявый. Получилось у Кучерявого еще хуже, чем у Лысого, и Васильев тоже снял его с наряда.
Когда он шел с обеда на службу, ему представился курсант … Плоскоголовый. Васильев, потрясенный таким удивительным перечнем, вызвал и жестоко «отодрал» их комдива за безобразную строевую выучку дежурных.
Запомнился и другой характерный эпизод.
Как-то вышла наша батарея с обеда и начала неторопливо строиться у столовой для следования в клуб на какое-то мероприятие. По такому случаю прибыли, кроме взводных, Хиль и даже Комдивка. И вдруг появился Васильев!
«Смирна!» закартавил Витя Скр.
«Батарея, СМИРНООО!!!» – заревел трубным голосом Хиль.
«Смирно!!!» – истошно завопил, подбегая к Васильеву, Комдивка.
«Ну, ещё смирней! Вольно!!!» – ответил под наш смешок Васильев. Даже нам было видно, что такого «усердия» он не любил и не одобрял.
Гиббон
Такая необычная кличка была у нашего начпо. Что явилось тому причиной, судить не берусь, однако звали мы его исключительно так.
Признаком хорошего тона считалось пошутить в его присутствии (но так, чтобы он не слышал, разумеется): «В правом углу клетки – Гиббон, в левом – гиббона мать!» Говорить это надо было голосом скучающего экскурсовода в зоопарке, смягчая на украинский манер букву «гэ».
Он имел огромную лысину, несмотря на небольшой для полковничьего звания возраст. Его «фишкой» была художественная самодеятельность, которая поднялась, благодаря усилиям Гиббона, на небывалую высоту. Мы пели, плясали, читали стихи и поэмы на всевозможные темы. Но вот с людьми Гиббон неформально общаться не умел, не выходило у него почему-то.
Забавный случай был с выходом знаменитой брежневской «Малой Земли».
Мы были в отпуске, когда сей шедевр был опубликован чуть ли не во всех газетах страны одновременно. Разумеется, никто из нас в отпуске это творение «Бровеносца в потемках» не читал.
Наш хитрый комбат Хиль мгновенно просчитал, как можно отличиться перед Гиббоном.
«Ну что, хлопцы, – сказал он на первом же построении после отпуска. – Что вы будете говорить, если вас начнут спрашивать, что вы читали в отпуске?»
Строй недоуменно загудел, в отпуске были занятия намного интереснее чтения книжек.
«Значит так, хлопцы, на этот вопрос отвечать всем: „Малую Землю“ Леонида Ильича Брежнева!!!»
Мы были потрясены таким инструктажем и поначалу решили, что это очередная хилевская шутка. Но комбат был настроен всерьез и несколько раз потренировал правильно отвечать, как отдельных курсантов на свой выбор, так и весь строй. Поначалу нам было смешно нести такую ахинею, потом стало получаться всерьез.
И, надо же, Хиль попал в «десятку»! В первый же день, в ходе следования на занятия, нам навстречу «вырулил» Гиббон. Он приказал Хилю остановить строй и громко поинтересовался у первого попавшегося курсанта: «Что вы читали в отпуске?»
«Малую Землю» Леонида Ильича Брежнева!!!» хором грянуло 120 глоток. Потрясённый Гиббон расплылся в блаженной улыбке и потом неоднократно приводил нас в пример в своих речах за правильное использование отпускного времени.
Про «Малую Землю», которой всех «достали» тогда до печёнок, у нас была сочинена песенка на мотив популярной «Остановите музыку» с припевом:
«Останови-и-и-те Брежнева!
Останови-и-и-те Брежнева!
Прошу вас я, прошу вас я:
Порвите книжку «Малая Земля!»
В другом легендарном случае общение народа с Гиббоном прошло не столь гладко.
Зимой четвертого курса в воскресный вечер Гиббон приперся в нашу казарму. День был выходной, и народ занимался своими делами: кто спал, кто смотрел телевизор, кто сидел в курилке. Гиббон, выслушав положенный доклад об отсутствии происшествий, отправился по казарменному коридору в глубину помещения. Навстречу ему из дальнего сортира летел курсант Вова Нос, прозванный так за наличие удивительно широкого шнобеля «в две трети морды». Ввиду личного времени, из форменной одежды на Носу были только тапочки, кальсоны и кальсонная рубашка.
«Так, товарищ курсант» – обратился к нему Гиббон (он был в хорошем расположении духа, но явно не знал, с чего начать «задушевный разговор»).
Надо сказать, что в каждом «кубрике» казармы, в соответствии с требованием Устава ВС СССР, висело 3 больших портрета в рамках: Л. И. Брежнева (как генерального секретаря партии и Председателя Президиума Верховного Совета СССР), А. Н. Косыгина (как Предсовмина СССР) и Д. Ф. Устинова (как Министра обороны). Три с половиной года они взирали на нас, а мы глядели на них.
Гиббона осенило: «Кто это?» – спросил он у Носа, показав на портрет Косыгина.
Нос уставился на портрет, одновременно застенчиво запахивая «мотню» на кальсонах. Пауза мучительно затягивалась…
Нос молчал, глядя на Косыгина, как баран на новые ворота.
«Громыко!!!» – вдруг выдал Нос.
Теперь уже пришел черед Гиббона уставиться на портрет Косыгина.
«Надо лучше знать портреты руководителей государства!» – строго сказал он. Вокруг беседующих таким макаром Гиббона и Носа стали собираться любопытствующие. Нос был туповат, и народ предвкушал развитие событий.
«А ЭТО кто?!» – снова и с «нажимом» вопросил Гиббон, указав на портрет Устинова. Министр обороны был сфотографирован в полной форме, в очках, и при всех звездах и регалиях.
Нос, после новой томительной паузы, вдруг выдал: «Тоже Громыко!!!»
Мы покатились со смеху.
Гиббон, обреченно махнув рукой, молча покинул казарму. Показывать на единственный оставшийся портрет Брежнева он не решился, очевидно, опасаясь, что Нос и в нем признает Громыку.
Через пять минут в казарму влетел разъярённый Хиль, вызванный кем-то из дома. Он, видимо, уже имел разговор с Гиббоном…
Построив нас, Хиль минут пятнадцать драл Носа за невиданную тупость и политическую близорукость. «За столько лет не узнал, кто перед твоей мордой вывешен! Хоть бы спросил кого!!! Ты мне этого Громыку на всю жизнь запомнишь!!!» – разорялся Хиль, едва сдерживая смех.
Нос получил свои внеочередные наряды, и инцидент был исчерпан.
Еще раз Гиббон отличился во время нашей «голодовки».
Надо сказать, что кормили нас неплохо, и все за годы обучения прибавляли в весе, а некоторые умудрялись наесть изрядные «ряхи».
По воскресеньям нам давали по два куриных яйца. Это радостное событие породило у нас дежурную шутку: «Пальцами и яйцами в солонку не тыкать!»
Однако одно блюдо вызывало практически единодушную ненависть почти всех курсантов: «рагу овощное» – мы назвали его «Рога».
Это варево из кислой капусты с мясом вызывало у меня (да и у многих) отвращение на физиологическом уровне, и мы его просто не ели. Кормили нас таким счастьем на ужин раза два-три в неделю, и это были «постные» вечера. Характерный запах из столовой разносился далеко, вызывая мрачный пессимизм. «Опять долбанные „Рога“ сварили» ворчали мы, но особой трагедии не было, большинство просто ограничивалось в такие дни чаем с хлебом. Надо отметить, что встречались и любители данного блюда, съедавшие по две-три порции, но их было немного.
В один из вечеров нам опять подали «рога». Первой перевернула тарелки с «рогами» на стол 1-я, батарея, за ней – наша и третья. Назревал скандал, и дежурный по училищу, в панике, вызвал в столовую Гиббона, который был ответственным по училищу.
Гиббон, прибыв в столовую и обозрев картину, поинтересовался: «В чем дело?»
«Жрать невозможно эти „рога“!!!» – заявил ему старший сержант Черезниченко из 1-й батареи, а мы все одобрительно загудели.
Гиббон понял, что назревает «восстание на броненосце Потемкин», и решил показать личный пример.
Приказав дежурному подать себе порцию «рогов», он начал ее поглощать на наших глазах. Было видно, что Гиббону не доставляет это никакого удовольствия, но он мужественно съел глубокую тарелку. Весь дивизион наблюдал за этой картиной.
«Ну что, очень питательно, и мяса много», – торжественно сообщил нам Гиббон по окончании процедуры.
«Может, добавочки хотите, товарищ полковник?!» – подсунул ему ещё одну тарелку Черезниченко.
Гиббон злобно зыркнул на него и от «добавочки» отказался.
Некоторое время после этого нам варили рога пореже, потом снова вернулись к прежнему порядку.
«Эх, придётся опять Гиббону „рога“ жрать!!!» – пугали мы столовских начальников новой акцией неповиновения.
Одним из самых известных «проколов» Гиббона была эпопея с «внуком политрука Клочкова».
В 1976 году среди абитуриентов училища, получивших неудовлетворительную отметку на вступительном экзамене, был некий Клочков. Он должен был бы, как и сотни других «двоечников», уехать домой и готовиться поступать в следующем году.
Но этот Клочков каким-то образом познакомился с прапорщиком Жировым, который занимал тогда должность начальника гауптвахты училища.
Жиров и посоветовал ему нестандартный приём: «Что ты нюни распустил?! С такой-то фамилией!!! Подойди к начпо училища, скажи, что ты родственник легендарного политрука, авось он и сжалится над тобой!»
Клочков так и сделал: пробился на приём к Гиббону и рассказал ему, что он – внук того самого политрука Клочкова, автора знаменитых слов: «Велика Россия, а отступать уже некуда. За нами – Москва!!!»
Для «поколения пепси» это, наверное – китайская грамота, а тогда мы все были воспитаны на подвигах героев, и Клочков был для нас – легендой.
Гиббон почему-то поверил «внуку» и дал команду принять его в наше славное училище.
Более того, по команде Гиббона внука начала отчаянно «пиарить» (говоря современными словами) наша училищная газета. Вышло несколько статей под броскими заголовками типа «Внук пошёл по стопам легендарного деда» и т. п.
Клочков стал ефрейтором и выступал на всяких училищных митингах и собраниях, призывая нас «хранить традиции отцов и дедов». Его в первых рядах приняли кандидатом в партию, весть о нём подхватили сначала армейская, а потом и окружная газеты, тоже выпустившие бравурные статьи об этом «внуке». Наконец и «Красная Звезда» тоже написала заметку о столь неординарном курсанте.
Эта-то известность и сгубила внука. Сначала в «Звезду» пришло какое-то письмо от родственников настоящего Клочкова. Чуть ли не единственная его дочь написала, что никогда не имела сына-ефрейтора. А потом и сам «внук», которого назначили каптёрщиком, позорно проворовался на этой должности.
В общем, больше о «внуке политрука» мы не слышали…
Перед выпуском солист дивизионного ансамбля «Август» Чуня написал песню про «Третий, любимый вагон» гореловской электрички, посвящённую окончанию нашей учёбы:
«Последняя сессия,
И грустно, и весело…
И летние дождики робко стучатся в окно,
С весёлыми песнями,
Прощаемся вместе мы,
Прощается с нами наш третий, любимый вагон.
Невзгоды забудутся,
Лишь только всё сбудется,
И выйдет на плац батарея, в сияньи погон!
Родное Горелово,
Что с нами не делало…
Тебя вспоминая, садились мы в третий вагон.
И мчались мы лихо так,
В «Париж», или Лигово,
В театры, на танцы с подругами ехали мы,
Вовек не забудутся
Проспекты и улицы
Прекрасного города на берегах
Синеглазой Невы.
Знакомства случайные,
Улыбки печальные,
Всё помнит прокуренный, но не сгоревший вагон:
Как в пять минут первого
Мы едем в Горелово,
Бросая окурки в окно,
Как поленья в огонь…
Разъедемся скоро мы,
Составами скорыми.
На службу нелёгкую вдаль от уютных квартир
И будем в ответе мы:
За небо родной страны,
Надёжность воздушной границы,
За счастье и мир!!!»
Гиббон, услышав про «Париж», насторожился и потребовал объяснений. После того, как музыканты убедили его, что «Париж» или «Тихий Лондон» в песне – не столицы стран членов агрессивного блока НАТО, а всего лишь названия женских общежитий в Ленинграде, успокоился и «разрешил» исполнение песни. Но каждый раз перед ней объяснял залу, про какой там «Париж» поётся.
